Держать марку!

Самогон

Мы находились в обстановке запретов и ограничений, но почему-то это нас не угнетало. Эта история случилась в самом начале работы в клубе части. Размещались мы в вагончиках, в которых рисовали плакаты, крутили фильмы, транслировали радиопередачи и выдавали книги.

Я подчинялся младшему сержанту Ижику. Он считал себя чехом по отцу, но характер у него оказался далеко не сахар, не чешский, а скорее, милитаристско-немецкий. Правда, сержант этот оказался довольно рукастым, и многому научил меня в оформительском деле.

Кроме писания плакатов, на мою долю выпадало получение почты, и затем выдача ее писарям рот. Почтовый вагончик, хотя был и невелик, но буржуйка едва прогревала его небольшой объем за час-полтора. В морозы тепло там держалось совсем недолго. Приходилось кочегарить печурку почти постоянно, как топят паровоз.

Обычно с утра я печкой и занимался. Начиналось все с чистки ее от шлака, а это – большая пыль и довольно сильный едкий запах. Потом я растапливал буржуйку, сначала дровишками, а уж потом закидывал каменный уголь. И только через час в вагончике становилось более-менее тепло.

Тут начинали приходить ротные писари, и я выдавал им письма, бандероли и посылки, а иногда и денежные переводы, точнее, извещения о них.

Но за деньгами солдатики ходили в городок Ивдель, что было не только законным поводом к увольнению, но и серьезными испытанием для получателя перевода.

Дело в том, что не многие могли удержаться от соблазна купить горячительного, и тут же приложиться к нему.

Если такой солдат возвращался в часть и при этом увертывался от патрулей, то он считался чуть ли не героем, правда, между таких же «нетерпеливых». Если же попадался патрулям, то отсиживал свое на «губе», в смысле, на гауптвахте.

Но был и такой вариант – солдатик надирался в городе и на «автопилоте» добирался до нашего КПП – так на военном языке обозначается проходная – и тут же падал без чувств. В этом случае «герой» от начальства получал свои «фитили», а от собратьев по страсти к пороку – уважуху, то есть что-то вроде авторитета.

И все-таки вернусь к борьбе с морозом в вагоне с помощью буржуйки. В один из очень холодных январских дней в вагончик постучали. Я еще не разобрал почту и занимался печкой, но все равно открыл дверь – не стоять же людям на морозе.

Это были свежеиспеченные «старики» из соседней роты – ребята, переступившие в третий год службы, им не терпелось поскорее получить свою посылку.

Я нашел ее и отдал, но этого им оказалось мало. Бравые «старики» решили ее тут же и вскрыть. То, что они извлекли из посылки, меня слегка удивило.

У них в руках оказалась чем-то наполненная грелка, большой шмат сала и коробка или две конфет монпансье. Они почти молитвенно отнеслись к грелке. Осторожно ее открыли, понюхали и блаженно зажмурились. Тут и я учуял запах плохого самогона и понял, для чего нужны солдатам грелки в посылках.

«Старики» обратились ко мне: «Ну, молодой, свезло тебе, тащи стакан!»

А я и не думал, что надо обзаводиться стаканом, да и зачем он нужен в таком месте, где тепло бывает несколько часов в день. Я, естественно, признался – нет у меня стакана, и что работаю здесь всего неделю.

Старики, правда, только недавно перешедшие в это условное звание, смотрели на меня с удивлением и даже с недоумением на лицах. Оправдываться я не стал, но обещал – в следующий раз стакан приберегу.

– Ну, хоть нож-то у тебя есть.

Вот ножи у меня, конечно, имелись – в оформительском деле это нужный инструмент. Они отрезали по куску сала, открыли коробку с монпансье и в крышку от коробки налили самогон.

– Ну, за последний год службы! И тостующий шумно выпил импровизированную чашу самогона. Затем каждый из стариков также приложился к «святому источнику». И после этого ребята угостили и меня.

Я впервые познал эти незабываемые ощущения!!! Когда пьешь очень холодный самогон плохой выгонки из жестяной крышки, примерзающей к губам, и закусываешь салом с монпансье, то после этой композиции, такой букет раскрывается во рту, что куда там разным сомелье с их шотландскими висками.

Правда, скоро я почувствовал, что мороз уже не так донимал, да и печка, правда, уже растопилась.

.Я понял, что у моих сослуживцев нет преград в получении удовольствия самыми нелепыми средствами, но в кратчайшие сроки.

О связи пространства и времени

Пожалуй, только во время службы в армии ощущаешь, что все-таки существует взаимосвязь времени и пространства. В наше время срок службы в армии составлял три года, казавшиеся бесконечными.

Понятно, что каждый из них считался заметным этапом в жизни солдата и, поэтому, с наступлением очередного года военнослужащему присваивалось что-то вроде имени, но было оно и званием, и прозвищем. Всего таких званий насчитывалось, естественно, три – по числу лет службы: «гусь», «фазан» и «старик».

Переход от одного года к другому сопровождали несложным ритуалом посвящения в новое состояние. В новогоднюю ночь пышным цветом расцветала дедовщина. Называлась эта процедура – «рубить банки», название процедуры странное, а процесс почти безболезненный. Так, в знак посвящения в новое звание первогодку шлепали ложкой по голому пузу. И все!

Молодой «гусь» после этого произносил клятву:

К сожалению, сейчас дедовщина превратилась в безнаказанное и бессмысленное издевательство, что говорит о заметном нашем озверении, и это беспокоит и печалит.

Помимо ежегодных повышений в новое воинское «сословие», мы считали, конечно, и дни до окончания срока службы. Именно в этом летосчислении и улавливалась та самая взаимосвязь времени и пространства. Точнее, появлялся необычный перевод единиц измерения времени в днях в единицы измерения пространства – в длину. Тогда и становилась заметной какая-то их странная взаимосвязь.

Все объяснялось некоторой скудностью нашего рациона. Кормили нас не очень разнообразно. Одним из дежурных блюд было картофельное пюре с куском селедки в три – четыре сантиметра длиной. Поэтому недолгие расчеты говорили, что три года службы – это почти тысяча сто дней. Это число, умноженное на четыре сантиметра, давало результат почти пятьдесят метров селедки, которую надо съесть за время службы.

Наши доморощенные фольклористы – сказочники увеличивали этот пространственно-временной показатель срока службы до ста метров селедки. Но это уже гипербола, она заключалась в формуле, по которой срок службы равнялся сотне метров съеденной селедки.

Взаимосвязь времени и пространства проявлялась даже в незатейливых командах старшины из известного анекдота. Так, обычный приказ: «Копать канаву от этого забора и… до обеда» отдает признаками пространственно-временного континуума.

Из-за этой взаимосвязи даже география страны немного деформировалась, а точнее, искажались те же самые пространство и время в восприятии моих сослуживцев.

Так, иногда ребята разных лет призыва неожиданно узнавали, что они из одного города или поселка. И тут же, казалось бы, на пустом месте, вдруг возникали тесные земляческие отношения.

Статус «земляка» считался почетным и обладал какой-то магической силой. Даже первогодка, но земляка, опекали, ему помогали, его ласково называли «земеля».

Если знакомство земляков происходило совершенно стихийно, то дальнейшее развитие событий поражало потрясающей наивностью и уверенностью во всеобщей взаимосвязи всех и вся в нашем мире.

Так, эти случайно встретившиеся ребята начинали искать общих знакомых и, как ни странно, часто их находили!

Ну, ладно, если встречались парни их маленького городка – там местные жители более – менее знают друг друга и найти общего знакомого можно. Но когда встречались земляки из больших городов, то после долгих переборов имен, фамилий или прозвищ они также иногда находили таких знакомцев. И с этого момента возникшая дружба становилась еще крепче.

У меня тоже возникли подобные отношения с земляками – вологжанами и горьковчанами. И те и другие расспрашивали меня о своих знакомых удивительно пристрастно. А найденный общий знакомец, также почему-то, становился каким-то волшебным пропуском в души людей, недавно еще совершенно чужих.

И тут же между нами начиналась дружба и совсем другие отношения. Неожиданно появившиеся земляки, скучающие по родным местам, заинтересованно и подробно расспрашивали меня о событиях и о любых изменениях в наших краях.

При этом изменялась, если не пространственно-временная взаимосвязь, то хотя бы течение времени. Необычайно быстро образовывались новые человеческие отношения, а дружба людей возникала буквально в течение нескольких дней.

Так что, оказывается, мы можем многое, и даже покорять пространство и время, если пользоваться этими возможностями с добрыми намерениями.

1000 и 1 день

Хоть мы и не слышим хода времени, но запас его ограничен, поэтому не стоит его тратить попусту, а лучше использовать с пользой или удовольствием.

Я уже говорил, что вначале три предстоящих года службы казались просто бесконечными. Но я почему-то избегал применения «селедочного» метода измерения времени. Он казался каким-то неромантичным что ли.

Раздумья о смысле и сроках нашей жизни заставили меня по-другому оценивать всю ее продолжительность, да и эти предстоящие три года.

Во-первых, я вдруг понял, что живет человек не так уж долго. Можно сказать, что живет он считанные дни. Правда, для этого надо, действительно, немного посчитать. То есть умножить триста шестьдесят пять дней, что составляет один год, на число лет, которые человек собирается прожить. И получается, что даже сотня лет жизни равняется всего лишь тридцати шести с половиной тысячам дней. Служба в Армии тогда казалась не такой уж большой – всего-то тысяча девяносто пять дней.

А толчком к началу новых методов расчета времени стал увиденный отъезд нескольких служивых из нашей роты для того, чтобы поступать в институты. Естественно, их при этом называли «отличниками боевой и политической подготовки».

Я тогда удивился тому, какие затасканные казенные слова могут говорить о порядочном военнослужащем, чтобы объяснить причину свалившегося на него счастья.

В этот момент у меня и зародилась мыслишка, а почему бы и мне не попытать счастья. Вряд ли я стану таким «отличником», но чем черт не шутит – вдруг да удастся уехать на вступительные экзамены в июле.

В таком случае в институт я буду поступать по льготе, как военнослужащий. Да и армейская служба станет короче почти на полгода. Вот тогда у меня в голове и отпечатался этот срок-символ в тысячу одну ночь и день, соответственно. Все, как в сказке.

Такой срок провела Шахерезада, рассказывая Шахрияру, по ночам волшебные истории, чтобы избежать печальной участи. Мне же такой отрезок времени показался сравнимым со сроком моей службы в армии, если мне удастся все задуманное осуществить.

С этого времени я начал искать и оценивать риски ходов, которые мне придется сделать, чтобы добиться задуманного, но ведь овчинка стоила выделки. Чтобы сказка стала былью, пришлось многим поступиться, и многим рисковать. Но мне удалось это сделать, не становясь «отличником боевой и политической подготовки».

Нашел нужное решение я не сразу, но для этого пришлось преодолеть много барьеров на моем пути. О некоторые из них впереди речь еще пойдет.

Кругом тайга и игра «Что? Где? Когда?»

Север Урала – это места малонаселенные, но привольные и красивые. Я попал туда случайно, когда нас – рядовых первого года службы распределяли по гарнизонам после окончания курса молодого бойца. Когда увидел я свою фамилию в списках, то подумал: не повезло – ведь мне выпал жребий ехать на строительство дороги Ивдель – Обь.

Поначалу я немного огорчался, тем, что не оказался, например, на комсомольско-молодежной стройке Абакан – Тайшет или на космодроме, а то и в какой-нибудь закрытой (то есть секретной) зоне.

Но потом, когда я осмотрелся на новом месте, то как-то улеглась моя зависть к тем, кто уехал в те экзотические места, но появилось сожаление, что они сюда не попали. Стало понятно, что здесь не курорт, конечно, но места-то интересные.

Можно даже сказать, что это край с большим и сложным историческим прошлым. А как у нас относятся к историческому прошлому, особенно когда о нем стараются забыть, как о страшном сне. Взять хотя бы здешнюю реку Пелым – большую и полноводную. Когда я впервые ее увидел, то сразу про себя назвал «Угрюм рекой».

В былые суровые времена в этот северный край сбегали староверы и вольнолюбивые люди. Потом сюда ссылали то кулаков, то врагов народа, да и другой люд попадал сюда, иногда с действительно тяжкими статьями. Поэтому заброшенных лагерей, как следов тех страшных времен, мы видели довольно много.

Встречались там и действующие лагеря. Хорошо, что нам не приходилось охранять эти заведения, но мы иногда проезжали мимо них на своих локомотивах.

Смотреть на людей, сидящих на снегу, с посиневшими от мороза лицами было тяжело. Их усаживали на снег, чтобы заключенные не убежали, когда наш поезд проезжал мимо. Зато охрана стояла в тулупах и отличалась своими красными и суровыми лицами. Эта разница лиц очень впечатляла. Мы старались проехать поскорее, чтобы заключенных долго не держали в мороз на снегу.

В тех местах леса так и оставались глухими и почти непроходимыми, какими они стали тысячи лет назад. Реки тоже сохранились чистыми. Поэтому рыбалка в них оказалась просто отменная. Правда, рыбачить привелось только на третьем году службы.

Леса, болота и горы – вот основной пейзаж тех мест. Леса настолько дремучие – просто не пройти, не проехать. Именно там, на Пелыме, зимой я понял, почему славяне селились на реках. Только реки и служили им надежными дорогами. Летом по воде, а зимой по льду, куда хочешь можно пробраться, только надо сильно хотеть, быть умелым и готовым к трудностям и риску.

Зато сквозь вековые леса пробираться очень трудно – это настоящие дебри. Мы это быстро поняли.

Болота там так обширны и глубоки настолько, что часто их невозможно преодолеть и приходилось обходить их по горам и холмам. Зато черники, морошки и грибов оказалось столько, что я сушеные грибы даже домой посылал.

Горы, правда, там невелики, но заметны издалека и могут служить ориентиром. Так, наша дорога, как будто специально, первые две сотни километров имела направление на восток от горы Денежкин Камень. Возможно, изыскатели, ничтоже сумняшеся, положили линейку на карту от Ивделя к Оби, и провели прямую. А чего тут думать и изыскивать – все равно сплошь болота, а прямая – это самый короткий путь.

Этот нехитрый «замысел» можно и сейчас проверить. Для этого надо взять крупномасштабную карту, найти городок Ивдель – на севере Свердловской области. Приложив линейку одним концом «к Ивделю», другой конец линейки направить примерно на восток. Вы увидите тогда, что железная дорога, идущая на Обь, почти прямая и идет, как по линейке.

Благодаря этой особенности дороги, когда мы ехали от отдаленных станций в сторону Ивделя, то всегда любовались Денежкиным камнем. Особенно гора хороша утром, когда ее чистые снега освещены восходящим розовым солнцем.

Другим необычным стечением обстоятельств можно считать, что Ивдель оказался расположенным совсем рядом с городком с необычным и немного загадочным названием Полуночное.

Эти воспоминания о странных названиях происходили из школы, когда мы с друзьями на уроках географии играли с картами, из атласов. Бывало, в пол уха слушаешь учителя, а сам ищешь на карте какой-нибудь объект, загаданный твоим соседом по парте.

Я сидел за одной партой с моим дружком – Славкой – соседом и прекрасным компаньоном по всяческим играм, в том числе и по географическим. Вот и ползали мы глазами по карте и искали какой-нибудь «Амбарчик», «Полуночное» или реку «Яя».

Поэтому географическую карту мы знали, а некоторые пункты на ней вызывали какой-то интерес своими удивительными названиями. Так, и Полуночное почему-то казалось местом с интересной историей, как-то связанной с происхождением этого названия.

В этой связи, хочется рассказать о последствиях школьного увлечения географией и пользе от него, проявившейся даже в армии.

Уже будучи, солдатом второго года службы, встречал я Новый год в теплой компании милых девушек. Естественно, находились мы в самоволке, или, как говорилось, в «самоувольнении». Пригласил меня в эту компанию мой сослуживец Коля А..

Он работал в нашей части электриком, и поэтому часто общался по телефону с дежурным на распределительном щите Ивдельской электростанции. На Колино счастье, там часто дежурила Валерочка – в последствие его жена.

Вот мы и сидели за новогодним столом с Валерой, ее родными и премило болтали, играя в загадки, шарады и другие игры.

К слову сказать, Ивдель оказался не так уж прост, как можно было бы ожидать, потому что с давних пор служил местом ссылки разного рода людей, неугодных властям, партии и КГБ, что, впрочем, почти одно и то же.

Народ на улицах этого городка иногда поражал своим нездешним видом. Так, нередко встречались не работяги с Гидролизного завода, а явно интеллигенты, всего скорее, высланные.

Да и разговоры, которые мы непроизвольно слышали в магазинах или на улице, также удивляли своими темами и речью, поражавшие своей необычностью.

Но вернемся к встрече Нового года. До него оставалось еще часа два. Случайно мы перешли к географическим загадкам.

Как мы потом узнали, что оказались в одной компании с учителями, с бывшими экономгеографами, опять же с бывшими инженерами-вредителями и с прочими «бывшими сливками столичного общества». Они, оказавшись здесь не по своей воле, но оставались людьми, знающими и интересующимися окружающим миром.

В тот раз подошла моя очередь отвечать на вопросы довольно необычной игры. От кого-то из гостей мне достался каверзный вопрос: «Какая река два раза пересекает экватор?». Я так надолго задумался, мысленно путешествуя по карте, что окружающие переключились на следующего испытуемого.

Когда же, примерно через минуту-другую, я произнес: «Наверное, это Конго», то вопрошавшие на секунду замолчали, а потом зааплодировали.

Так я впервые играл в игру, которую позднее назвали «Что? Где? Когда?». Правда, думать над вопросом нам разрешалось сколько угодно.

И это самое главное. Можно было думать, мысленно путешествуя по карте, и забывать о времени и, тем более, о службе.

Еще о привычках

Некоторые привычки нас изменяют, может быть, даже навсегда.

Места, где мы служили, легко найти на карте. Любой желающий найдет Свердловскую область на карте. Ее северная часть и граница с Ханты-мансийским национальным округом – это и есть тот суровый край, где мы провели три года в борьбе с морозами и комарами.

Морозы встретили нас еще в Свердловске. Хотя какие морозы в конце ноября – всего-то двадцать градусов. Нам – северянам такой мороз – не мороз, а морозец. А вот для ребят из Средней Азии или Азербайджана они казались просто сибирскими морозами.

Наш батальон стоял на самом краю городка, почти в лесу. В казармах было довольно тепло, но на первом году службы еще умывались мы на улице. Позднее обустроились неплохо, и бриться и умываться стали в человеческих условиях.

Но вот наш туалет, как был, да так и оставался сараем из досок. И температура в нем колебалась, так же, как и на улице от 30 градусов жары до 30 опять же градусов, но уже мороза. Жить, вроде бы, можно, но возникали отдельные проблемы.

Усиление борьбы за выживание начиналась с появлением комаров. Они не давали расслабляться. Вообще, с конца мая и примерно до августа наша жизнь протекала немножко необычно.

Полчища комаров так донимали, что в это время даже команду «Смирно!» подавали реже, и не делали после нее той торжественной паузы, которая обычно следует за ней.

Для того, чтобы хоть как-то можно было стоять в строю и не дергаться, отбивая атаки двукрылых, нам выдавали особые сетки, пропитанные диметилфталатом. Они немного защищали.

Но ночью эти сетки мало помогали, и комары наваливались на любую часть тела, которая оказывалась доступной. В ответ мы научились спать так, чтобы закрывшись с головой одеялом, дышать через небольшую специально оставленную щель. Залетевшего же комара удавалось выгнать, дунув на него. Может, наше «изобретение» и не стало самым эффективным, но прошло уже 50 лет, а я до сих пор ловлю себя на том, что иногда сплю «в антикомаринной позе».

Поэтому можно сказать, что служба в армии, особенно в экстремальных условиях, делает человека немного другим. Появляются специфические привычки, и не только в борьбе с комарами.

Как ни странно, но даже муштра и простое повторение одних и тех же движений в чем-то изменяет военнослужащего. В этом легко убедиться, глядя на кадры кинофильмов «про войну», а сейчас их становиться все больше и больше.

По внешнему виду и по движениям актера видно, служил он в армии или нет. Особенно это заметно по выправке, и хотя бы по тому, как он отдает честь.

У человека, измененного армией, в движениях, в его пластике, появляется особый «апломб».

А может быть, и все наши меры, применяемые в борьбе с морозами и комарами, тоже можно назвать «апломбом»? Почему бы и нет.

Трудное решение

Пожалуй, самое сложное в жизни – это выбор в критической ситуации. Тогда его надо сделать обязательно и быстро, а иначе ошибка может обернуться тяжкими последствиями.

Наступил второй год службы. Мне хотелось найти такие ходы, чтобы через год удалось поехать сдавать экзамены в какой-нибудь институт. То есть одним выстрелом убить двух зайцев – поступить в вуз и сократить срок службы почти на полгода.

Из нескольких возможных вариантов решения пришлось отсеять почти все, как негодные, кроме одного.

Пришлось сделать этот выбор, потому что всех нас «обрадовали» тем, что вообще перестанут отпускать солдат сдавать вступительные экзамены в институты. Правда, оставили узкую лазейку – желающим поступать в вузы, надо пройти двухмесячные курсы по подготовке офицеров запаса.

Я решил рискнуть, и поэтому круто изменил свою более-менее устоявшуюся армейскую жизнь. Прежде всего, отказался от не пыльной службы клубного работника, и перешел на довольно пыльную и тяжелую работу – на паровоз. Поначалу было нелегко, но потом все вошло в свою колею

Теперь, на склоне лет, мне кажется, что карьера – это не непрерывный рост и продвижение вверх по кадровой лестнице, а нечто другое. Скорее, это поиски наиболее оптимального места в жизни, когда работа приносит удовлетворение и радость, а человек видит смысл и логику своих действий.

Кстати, тогда я узнал, что этому правилу следовал сам А. Эйнштейн! Он утверждал, что надо стремиться не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл. Хорошо, что в пору работы в библиотеке части, мне удалось почитать афоризмы и умозаключения великих мира сего.

По правде говоря, я видел смысл в отказе от работы в клубе, а мои друзья – нет. Да и последующие поиски путей, и мои попытки их решения, многим казались непонятными.

Возможно, считали они, он ушел с теплого места – из клуба – по своей воле или дури. Ладно – с кем не бывает.

Ну, перебрался работать на линию и вкалывал теперь на паровозе – тоже можно допустить, как блажь, Но зачем, ко всему этому, он ввязался в историю с добровольным согласием обучаться на офицерских курсах?

По мнению сослуживцев, после этих курсов появлялась реальная угроза на долгие годы остаться служить младшим офицером железнодорожного батальона в глухой тайге.

Наверное, так рассуждали мои армейские друзья, да и я тоже понимал, что имеется некоторый риск развития событий по такому сценарию.

Но у меня уже созревал самый сильный ход – полный переворот в жизни – я решил пойти учиться на биолога. Меня даже отец не понимал, он считал, что незачем рисковать и пытать судьбу, если в руках уже есть неплохая профессия железнодорожника.

Итак, началась у меня совсем другая страница жизни. Можно сказать, я сделал пересадку с одного поезда на другой. Теперь я работал в паровозной бригаде.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».