Торговец дыма

Луис вновь удивился умению жены излучать позитив даже в первые минуты нового дня. Для Санчеса пробуждение в 6 утра было сродни пытке: сначала солнце будит тебя обжигающим солнечным зайчиком, ты осознаешь, что сегодня только вторник, и тихо стонешь, понимая, что впереди еще уйма дел и втайне мечтая о субботе.

И только перевернувшись на другой бок и увидев сонную улыбку Эвиты, Луис вспоминал, зачем участвует во всей этой суете под названием жизнь. Уже через секунду, если прямо сейчас не сгрести жену в объятья, она вспорхнет с постели и, напевая очередную «самую любимую» песню, отправится в душ. Зашумит струя воды, бьющая в пластиковую шторку, и Эвита запоет громче – этакий звонкий будильник, который просто невозможно проигнорировать.

После этого Луис обычно поднимался и шел на балкон, чтобы выкурить ароматную утреннюю сигару. Вернее, это были бережно разрезанные пополам сигары формата «robusto», придуманный Санчесом размер витол для дымного ритуала встречи нового дня. Идея посетила Луиса случайно наутро после Рождества, когда хмель и сонливость не позволили его рукам бережно обрезать сигару, превратив её в два обрубка. Формат «Луиса Санчеса», как он шутливо его назвал, позволял насладиться табачным ароматом даже в утренней суете приготовлений к выходу в мадридскую повседневность.

Сигары обычно хватало до того момента, когда Эвита выходила из душа и на балкон прилетала её нежная фраза:

– Милый, поставь чайник.

– Да, дорогая.

Струя воды из крана, щелчки пьезо на газовой горелке…

Мгновенье, и брюхо миниатюрного блестящего чайника уже лижут языки голубого пламени конфорки. Скоро он засвистит радостно, приглашая Эвиту и малыша Пабло на кухню пить чай, а пока Луис сварит кофе. Он любил сидеть с чашкой свежесваренного эспрессо и наблюдать, как жена и сын возятся с завтраком. Хлопья, чай, вечное «мам, я не хочу на ужин брокколи», рюкзак, в котором не хватает учебников, спешка, спуск на подземную парковку и долгая дорога из Орталезо в школу близ вокзала «Аточа» через многочисленные пробки Мадрида.

Сегодня все будет чуточку иначе.

Сегодня Луису предстоит поездка на другой конец города, и он уедет раньше, чем сын успеет понять, что забыл учебник по математике, а в ручке кончилась паста. Сегодня Эвита повезет Пабло в школу на электричке, а после отправится в художественную студию.

– Может быть, взять такси? – глядя на хрустящего хлопьями Пабло, спросил Луис у супруги.

– Зачем, если до станции два шага? – удивилась Эвита. – К восьми будем на месте, даже чуточку раньше. Если, конечно, наш малыш снова не забыл собрать портфель…

– Эй, – возмутился Пабло с набитыми хлопьями ртом. – Я уже не малыш. Я уже взрослый, мам.

Луис отвернулся, чтобы сын не видел его улыбки.

– Как скажешь, мистер взрослый, – серьезно кивнула Эвита. – Третий класс – это и вправду уже совсем не детская история.

– Вот, и я про что, – обрадовался Пабло.

– Очень скоро ты уже начнешь работать, – продолжила мама, – совсем как твой папа, и мы будем видеть тебя лишь ранним утром и иногда по вечерам…

Пабло от такого неожиданного поворота чуть не подавился хлопьями, а Эвита многозначительно посмотрела на Луиса.

– Милая, ну ты же знаешь, что я с радостью проводил бы время с вами, но работа… – Санчес вздохнул. – Куда от нее деться?

– Я понимаю, – с грустной улыбкой сказала Эвита. – Просто скучаю по вечерам, когда мы все были вместе.

– Надеюсь, через пару лет все изменится, – произнес Луис. – Я все же открою свое дело, по свободному графику…

– Кажется, я слышала об этом плане пару лет назад, – заметила Эвита.

– Возможно. Но тогда я, наверное, говорил про четыре года, – слабо улыбнулся Луис.

– Ладно. Не буду тебя больше мучить. – Она подошла к нему и поцеловала в нос. – Впереди тяжелый день… у всех нас.

Пабло важно кивнул, будто речь шла в первую очередь о нем. И как он хочет поскорей повзрослеть, глядя на сына, подумал Луис. Но зачем? Разве не лучше оставаться в детстве как можно дольше? Три, четыре, даже пять уроков – это не так утомительно, как работа с утра до ночи над раздутыми сметами огромных строительных проектов.

Луис допил кофе и поднялся из-за стола.

Пора обратно, к цифрам.

Пока он обувал туфли, Пабло расправился с остатками хлопьев и вместе с Эвитой вышел в прихожую, чтобы проводить отца на работу.

– Пока, папочка, – пропела жена.

– Пока, пап, – шмыгнув носом, сказал сын.

Улыбнувшись, Луис растрепал сыну кучерявые волосы, потом взял Эвиту за руку. Жена любяще посмотрела на Санчеса.

– Я постараюсь сегодня пораньше, – пообещал он.

Судя по ее прищуру, она не очень-то поверила. Впрочем, он и сам сомневался, что получится. Но не сказать не мог: Луис хотел, чтобы жена знала – он искренне хочет больше времени проводить с ними, и вся эта суета со стройками – не самоцель, а лишь способ обеспечить семью.

Эвита не понимает, что у Санчеса есть четкий план. Она не верит, что, если все сложится удачно, буквально через пару лет у них будет свой бизнес. Да, поначалу, возможно, придется вкалывать еще больше, чем сейчас. Но это же будет временная мера, плата за безбедное и свободное будущее…

Через еще пару лет, мысленно голосом жены повторил Луис, шагая через подземную стоянку к припаркованному в её глубине темно-зеленому «Сеату Лиону».

В этом месте Эвита бы рассмеялась и сжала бы плечо супруга, но в этом жесте не было бы злости или обиды. Нет ничего предосудительного в том, что мужчина мечтает сбежать от ежедневной рутины и больше времени проводить с женой и сыном. Напротив, это дарит тебе уверенность в том, что ты все делаешь правильно.

Например, везешь сына на электричке в школу, чтобы твой муж успел на встречу с подрядчиками.

Вот и старенький «Лион», такой же зеленый, как глаза Эвиты. Луис нарочно купил светлые чехлы для сидений – когда жена садилась рядом, ее темные волосы красиво рассыпались по бежевой ткани. Комиксы на заднем сиденье не давали забыть о Пабло. Где-то там, в недрах его кресла, наверняка спрятан не один фантик от украденной из вазы конфеты.

Луис сел за руль, завел мотор и, бросив взгляд на брелок в форме табачного листа под зеркалом заднего вида, невольно улыбнулся: Пабло подарил ему этот брелок на последний день рождения.

Санчес любил подвозить Пабло в школу. Да, пробки немного нервировали, но зато это было их время отца и сына, время, когда они вдвоем могли обсудить, что угодно, вместе фальшиво попеть песни в унисон с магнитолой или же поспорить о цветах проезжающих мимо автомобилей.

Сегодня в темно-зеленом «Лионе» будет звучать только радио, но уже завтра Пабло привычным фальцетом скажет:

– Пап, переключи станцию.

Или:

– Ну вот, тетрадку забыл.

Или:

– А ты мне обещал мороженое…

Но все это – завтра. Уже завтра, скоро-скоро.

Луис включил радио и направил «Лион» к воротам, ведущим из подземного спокойствия парковки в мадридскую суету.

– Напоминаем нашим радиослушателям, что до выборов в парламент Испании осталось три дня, – походя сообщил голос диктора из колонок.

Луис поморщился и переключил станцию. Слушать о политике в дороге – хуже не придумаешь. Тем более утро выдалось солнечным, на небе – ни облачка… Стоит ли портить себе настроения, размышляя о парламенте, выборах, депутатах?..

Какой чудесный мартовский денек, думал Санчес, тихо подпевая очередной песне.

Однако не прошло и получаса, как очередной весенний хит прервался.

– Экстренные новости! – взволнованным женским голосом рявкнули динамики. – Наша пресс-служба сообщает, что около 7:40 утра в нескольких пригородных поездах, направлявшихся на мадридский вокзал «Аточа», случились взрывы. Число убитых и пострадавших уточняется! Следите за новостями!

Луис оторопело уставился на магнитолу. На мгновение показалось, что буквы материализовались перед глазами, превратились в целый состав из слов, а потом просто взорвались и пылью разлетелись по салону. Сердце забилось часто-часто.

Паническая атака, вдруг очень четко понял Луис.

Он резко затормозил. К счастью, едущий следом автомобиль успел уйти в сторону, и Санчес отделался лишь громкими протяжными сигналами и недовольными возгласами напуганного водителя. Куда хуже, что Луис почти не мог дышать – будто только что умел и вдруг совершенно разучился, забыл, как это делается. Руки тряслись, словно Санчеса сразила болезнь Паркенсона. Он не мог сжать руль – пальцы просто не слушались.

Каким-то непостижимым образом Санчес сумел-таки включить аварийку, чтобы подъезжающие машины не гадали, почему одинокий темно-зеленый «Лион» застыл посреди шоссе.

Это не может быть правдой, думал Луис. Но это правда.

Он не мог знать наверняка, но откуда-то знал, что в одной из электричек были Эвита и Пабло. Откуда-то знал, что остался один, совсем один.

В окно водительской двери кто-то постучал. Луис Санчес с трудом повернул голову и недоуменно уставился на хмурого незнакомца лет тридцати пяти, который откуда-то возник прямо рядом с «Лионом» и теперь вопросительно взирал на сидящего в машине.

Незнакомец что-то прокричал.

«Опустите стекло», прочел Луис по губам и, нашарив кнопку стеклоподъемника, исполнил просьбу сурового чужака.

– Кажется, нам лучше перестать встречаться по таким поводам, – сказал незнакомец. – Есть масса других, куда более приятных поводов, чем смерть твоей семьи. Согласен, Луис?

Санчес медленно кивнул. Как же он сразу не узнал в этом Хмуром своего давнего товарища, майора Уго? Правда, на тот момент они еще не были знакомы, да и Уго был не майором, а капитаном…

Луис рефлекторно посмотрел на приборную панель автомобиля и помрачнел.

Что-то тут явно было нечисто. Часы показывали 7:52, соответственно, Уго физически не мог здесь находиться. Прямо сейчас он должен был ехать на вокзал «Аточа», чтобы вместе с другими офицерами и санитарами участвовать в спасении тех, кто не погиб, а только лишь пострадал от взрывов.

Но Пабло и Эвиты среди живых нет, неожиданно спокойно подумал Луис. Давно уже нет, хотя так странно, когда умирает Эвита, чье имя значит «живая».

Как можно давать такие имена людям, которые смертны, Санчес не знал.

– Мне выйти из машины? – спросил он у Уго.

– Да нет, не стоит, – покачал головой будущий майор. – Можешь просто проснуться.

Луис до боли в скулах зажмурился… а потом резко открыл глаза. Вокруг была темная комната его дома в отеле «Мукуль». Санчес некоторое время лежал, жадно хватая ртом воздух – пытался надышаться и прийти в себя. Потом, когда гипоксия отступила, и голова немного прояснилась, Луис осмелился сесть. Комната все еще покачивалась из стороны в сторону, постепенно фиксируясь в пространстве.

Санчес облегченно вздохнул и растерянно оглянулся, ища телефон.

Нашарив его на прикроватной тумбочке, взял в руки и тапнул по экрану.

Пять утра.

Что ж, могло быть и хуже.

Санчес снова лег и уставился в потолок. Он знал, что уже не уснет. Но на сей раз провел во сне куда больше времени, чем пару недель назад, когда кошмар пробудил его в два часа ночи.

Неужели я до конца жизни буду вспоминать тот день, 11 марта, думал Луис, глядя в серое небо потолка. Неужели эта боль никогда не отступит?..

Санчес хотел бы поверить, что дело было в письме Уго с новостями о скором переезде майора в Никарагуа, но кошмары настигали продавца дыма и без всяких писем.

– Эвита, Пабло… я скучаю… – закрыв глаза, тихо произнес Луис.

Теперь у него была работа мечты и океан свободного времени, вот только не с кем стало его проводить. Не к кому было спешить домой с плантации, хотя он сотни и тысячи раз представлял, что дома ждут жена и сын…

Время, вечное и равнодушное, незаметно сдвигает, словно магнитный полюс земли, градус бытия. По какой-то причине удаляет и создает что-то в нашем мире повседневности. Метрономом отсчитывая судьбу каждого, не ведающего, что с ним будет завтра.

А, может, и не имеющего этого завтра вовсе.

Глава 4

Первая встреча Колумба и Дюрера

1491 г.

Как и рассчитывал Колумб, Якоб Фуггер не отказал в помощи. В ответ на письмо Марио Варгаса он прислал свое, в котором сообщал, что юный Альбрехт находится в путешествии по Европе – обычное для молодых художников занятие, когда подмастерья набираются опыта у состоявшихся мастеров. По словам герра Фуггера, в начале декабря Дюрер должен был прибыть в Эльзасский город Кольмар и там остановиться на несколько месяцев. Зачем и почему, Якоб точно не знал, но упомянул вскользь Мартина Шонгауэра, талантом которого Альбрехт «весьма восхищался и явно не прочь был перенять что-то у такого известного мастера».

– Герр Фуггер обещал, что напишет Дюреру о твоем интересе, – объявил Марио, когда они с Колумбом встретились, чтобы обсудить письмо немецкого банкира. – Якоб уверен, что Альбрехт с радостью примет нас в Кольмаре.

– Что ж, это отличные вести, – с трудом сдерживая радость, сказал Христофор. – Предлагаю ближайшую неделю посвятить сборам, а после сразу же отправиться в Кольмар.

– Так скоро? – удивился Марио.

– Гранада все еще стоит, – с грустью заметил путешественник. – И ждать, что завтра мавры вдруг выбросят белый флаг, не стоит. Если у тебя, мой друг, имеются неотложные дела, я могу навестить герра Дюрера и сам.

– Нет-нет, я полагаю, мне удастся составить тебе компанию, – поспешно заверил Марио. – Тем более мне все еще интересно, что за любопытную вещицу ты хочешь отыскать у Альбрехта.

Христофор на это лишь загадочно улыбнулся.

Следующая неделя для Марио превратилась в сущий кошмар. Лишь с превеликим трудом он успел подготовиться к поездке за означенную неделю. В какой-то момент Варгас и вовсе помышлял отказаться от сомнительной затеи ехать в Кольмар, но его банкирское чутье подсказывало, что нужно отправиться с Колумбом. Тем более, Христофор в одной из бесед обмолвился, что предмет, хранящийся у Дюрера, может помочь ему в получении финансирования для грядущего путешествия к берегам Китая. Сама экспедиция могла сулить значительные прибыли, и, хоть роль Альбрехта в этом деле была до конца не ясна, Варгас решил, что потраченное время окупится с лихвой.

Тот, кто был едва знаком с Колумбом, мог бы счесть его слегка помешанным авантюристом. Но Марио знал Христофора много лет и всегда поражался его упорству в стремлении к намеченной цели.

И поездка в Кольмар, очевидно, должна была стать одной из ступеней на пути к новой экспедиции.

Две недели в дороге стали для банкира настоящим испытанием: он уже давно пустил корни в Севилье и отвык от долгих странствий, от подпрыгивающей на ухабах кареты, от пыли, ветров, неудобных кроватей постоялых дворов и жесткой пищи, которую готовили неумехи в крохотных провинциях, чье название не всегда знают даже местные жители. Марио изнывал от дорожных неурядиц и с нетерпением ждал того момента, как они наконец доберутся до Кольмара, где смогут хотя бы несколько дней провести вне экипажа.

Раздражение Варгаса путешествием не могло укрыться от Колумба, но, что удивительно, мучения старого друга не просто не расстраивали Христфора – они бесконечно его веселили.

– Оседлая жизнь в Севилье, как я посмотрю, крайне изнежила тебя, мой друг, – заметил он, когда они ужинали в трактире близ Тулузы. – А я ведь помню, когда-то ты мечтал отправиться со мной в экспедицию к далеким неизведанным берегам!

– Когда же это было! – фыркнув, сказал Марио. – То говорил юный я, который еще не оброс… гхм… грузом обязательств. Сейчас я разве что к близким берегам с тобой бы отправился, притом хорошо изведанным!

– И чтобы там обязательно были мягкие перины и вкусное вино? – прищурившись, спросил Колумб. – Прямо как в труде Ибн Бутлана?

– Всенепременно, мой друг! Всенепременно…

К концу путешествия Марио, однако, поймал себя на мысли, что не все так ужасно. Скорей, поначалу так казалось с непривычки, но на излете второй недели поездки в экипаже уже не казались такими утомительными, а кровати постоялых дворов – такими неудобными. Строго говоря, Варгас теперь добирался до койки, ложился и сразу засыпал, не проводя полночи в поисках удобной позы.

– Должен признать, так можно жить, – заметил Марио, когда они уже подъезжали к крепостным стенам Кольмара.

Христофор посмотрел на спутника с легкой полуулыбкой:

– Привычки, мой друг, скрашивают течение времени, но это, увы, лишь производная задачи выживания, а не ее решение. Привычки, словно пульс хронометра, просто маскируют ускользающее время, превращая нашу с тобой обыденность в монотонный лабиринт меланхолии.

Марио не нашел, что на это ответить. Разумеется, он не собирался менять образ жизни, он не мог по щелчку пальцев из банкира сделаться исследователем-путешественником, даже если бы захотел. Варгас сомневался, что хочет постоянно глотать дорожную пыль. И пусть наградой за это будут встречи с преинтересными людьми, вроде Дюрера, в колоритных местах, вроде Кольмара, Марио вряд ли согласился бы обменяться судьбами с кем-то, вроде Колумба.

Хотя, признаться, в глубине души завидовал умению старого друга легко переносить дорогу. Кажется, для таких людей весь мир открыт, и лишь невезение – в виде затянувшейся войны Кастилии с маврами – могло помешать достичь самых дальних уголков света.

Впрочем, сам Христофор не терял надежд на благословенных испанских монархов Изабеллу и Фердинанда – сразу по возвращению из Эльзаса он намеревался снова просить их аудиенции.

Пока же путников ждала жемчужина Декополиса – Кольмар, один из союза десяти свободных городов Эльзаса, образованный еще в 1354-ом году императором Карлом IV. Местные цеховые гильдии выкупили у Священной Римской империи городские привилегии, что даровало городам Декополиса почти полную политическую самостоятельность. Здесь был собственный суд, рынки, ярмарки, даже налоги. А некоторые города, включая Кольмар, получили от императора право не допускать в свои стены евреев.

Именно здесь, со слов Якоба Фугерра, квартировал Дюрер, и в конце ноября Колумб и Марио достигли прославленного города. Не без труда найдя жилье – час был поздний – они сгрузили багаж и, наскоро поужинав, легли спать после долгой дороги. К Дюреру решили отправиться утром: Албрехт бы точно счел вопиющим нарушением этикета, если бы Варгас и Колумб пожаловали к нему в ночи.

– Хозяин сказал, что молодой немец снимает жилье рядом с домом Мартина Шонгауэра, – заметил Колумб, когда они с Марио встретились за завтраком на рассвете. – Это примерно в получасе пешим ходом.

– Ты хочешь отправиться сразу после трапезы? – уточнил Варгас.

Христофор кивнул:

– Пошлем вперед мальчишку, предупредим о намерении. Если герр Дюрер одобрит визит, не вижу смысла тянуть.

Марио не нашел, что возразить.

Спустя час мальчишка, нанятый Христофором вернулся и сказал, что живописец не против принять гостей.

– Что ж, тогда решено? – с улыбкой спросил Колумб.

Варгас хмыкнул, но снова промолчал: какой смысл бросаться словами, когда разгадка «секрета» Дюрера настолько близка?

После недолгого променада по сонным улицам Кольмара друзья подошли к дому, где остановился Альбрехт. Постучав в невысокую дубовую дверь, Христофор кашлянул в кулак и сложил руки перед собой, стараясь сдержать волненье.

Так странно, подумал Варгас. А ведь Альбрехт примерно одних лет с Диего Колумбом, то есть годится Христофору в сыновья. Так чего же путешественник так волнуется?

Поразмыслить над ответом не вышло: дверь приоткрылась, и наружу выглянул бледный молодой человек с рыжими неухоженными волосами, которые едва касались покатых плеч.

Марио легко узнал в нем Дюрера – в ту единственную их встречу живописец выглядел точно так же, разве что стрижен был покороче.

– Доброе утро, Альбрехт, – широко улыбаясь, сказал Варгас. – Надеюсь, вы меня узнали?

– Да, верно, господин Варгас, – со слабой улыбкой ответил немец. – Я получил письмо от герра Фуггера, где он предупредил меня о визите вас и… – Дюрер перевел взгляд на Христофора. – Господина Колумба. Очень рад знакомству.

– Взаимно рад и я, – дружелюбно ответил путешественник.

– Входите, господа. Не стоит вести разговор у порога.

Дюрер отхлынул от двери, и Марио, пропустив вперед Колумба, скользнул внутрь следом за другом.

Квартира Альбрехта была невелика и скромно обставлена. По крайней мере, это касалось гостиной – стол у единственного окна, при нем – две лавки, в углу – ведра с водой и умывальник. Остальное же пространство занимали полотна, доски, мольберты, и прочие принадлежности для живописи. Из-за того, что прямо за окном находилось дерево с раскидистой кроной, комната была плохо освещенной, даже мрачной. Марио поймал себя на мысли, что не смог бы долго находиться в ней.

А вот Дюрер, судя по количеству картин в мастерской, несмотря на свою бледность, явно горел, буквально жил искусством, но при этом Колумба не покидало чувство, что мастер все время находится в меланхоличной полудреме, этакий призрак художника, навсегда связанный с этим угрюмым местом.

– Присаживайтесь, если хотите. – Альбрехт указал на стол с лавками. – Простите за беспорядок, вестовой предупредил о вашем визите, но я не думал, что вы прибудете так быстро.

– О, мы проделали долгий путь, – с интересом оглядываясь по сторонам, сказал Колумб. – Не терпелось с вами увидеться… А насчет беспорядка – это ведь, по сути, ваша мастерская. Пусть и временная. Думаю, у художников жилище и должно быть достаточно … аскетично.

– И все же мне неловко, – признался Альбрехт.

– Все в порядке, – ободряюще произнес Марио.

Христофор не торопился усаживаться. Остановившись рядом с мольбертом, он с интересом рассматривал творение Дюрера.

– Это еще неоконченная работа, да и сейчас еще слишком светло, – заметил Альбрехт.

– Да-да, я понимаю, – пробормотал Христофор. – Но все же…

– Это не просто прихоть, господин Колумб, – с нажимом сказал Дюрер. – Реальность обманчива при дневном свете. Она лишь маскирует цветами монохромное пространство. Поэтому я предпочитаю показывать готовые работы и только в сумерках.

Живописец старался не обидеть гостя, но заметно было, что поведение путешественника ему не нравится.

Колумб повернулся к хозяину и, улыбнувшись, сказал:

– Простите, трудно оторваться. Все эти персонажи… очень странное ощущение… завораживает и одновременно… отталкивает.

– Благодарю, – с вежливой улыбкой ответил Дюрер. – Запечатлеть в рисунке человеческое уродство просто. Но попробуйте то же самое сделать словами, и никто не захочет читать. А картины… Картины захватывают внимание.

Он смерил свою неоконченную работу скептическим взглядом, после чего посмотрел на Колумба и пообещал:

– При случае обязательно покажу вам законченный вариант. А теперь, если позволите, давайте перейдем к делу? Сразу скажу, мне очень лестно, что вы заинтересовались мной, начинающим художником, и моими работами. Господин Варгас. – Альбрехт посмотрел на банкира. – Я, признаться, думал, что в прошлый визит вы хвалили мои работы только лишь из вежливости.

– Это совсем не так, – покачал головой Марио. – Я не большой знаток в области изобразительных искусств, но, Альбрехт, ваша живопись мне интересна, это правда.

– Благодарю, господин Варгас. Я рад, что ошибался. – Дюрер улыбнулся банкиру, после чего обернулся к его спутнику. – Предположу, что господин Колумб вдохновился вашей похвальбой и потому искал встречи?

– По правде говоря, все обстояло несколько иначе, – с улыбкой заметил Христофор. – О вашей персоне я узнал не от Марио. И интерес мой связан не только и не столько с вашими картинами, которые, безусловно, замечательны, сколько с иной ценностью, которой вы владеете.

Альбрехт удивленно посмотрел на собеседника.

– Ценностью? – переспросил живописец. – Признаться, теряюсь в догадках, о чем может идти речь. Не могли бы вы пояснить, господин Колумб?

Судя по его взгляду, он не лукавил. Христофор смерил его пристальным взглядом, после чего произнес:

– Я говорю о карте географа Тосканелли, ныне покойного, герр Дюрер. Мои… источники сообщили мне, что она у вас. Это так?

Марио нахмурился. Карта? Они проделали такой путь, потому что Колумба интересовала карта некоего покойного географа? Почему же Христофор так долго держал интригу, почему не попросил Марио через Якоба узнать цену артефакта у живописца, а предпочел лично озвучить интерес?

– Да, – поколебавшись, чуть хриплым от волнения голосом ответил Альбрехт. – У меня. Но… – Он запнулся. – А, впрочем, мне следовало догадаться, что вы ищете встречи из-за нее. Вы ведь ищете короткий путь в Китай?

– Все так, – медленно ответил Колумб. – Так что же, могу я взглянуть на карту Тосканелли?

Наблюдая за их дуэлью взглядов, Марио вдруг подумал, что соперники достойны друг друга: Колумб пытается давить положением старшинства, но Дюрер, несмотря на юность, держится молодцом, хотя поначалу казалось, что он слишком рассеян и даже растерян.