Поцелованные Одессой

«Одесса – это Я!..»

Принадлежность к нарождающемуся «племени одесситов» предполагает наличие определённых качеств, приобретаемых ими «от самой Одессы, которая в исключительно благоприятных условиях, как царица Чёрного моря, открывает у себя широко гостеприимный доступ людям всех стран, всех национальностей и всех родов деятельности – торговой и духовной – и, сближая этих разных людей между собою, обвивает их воздухом общечеловечности» (Александр Дерибас. Старая Одесса. Первое издание – 1913 год).

В культурном «геноме» одессита нет места имперской заносчивости обывателя, коренящейся зачастую в отсутствии у него чувства самодостаточности, которое он стремится компенсировать ощущением причастности к чему-то его превосходящему и олицетворяющему незримую мощь – к безликой массе, принадлежность к которой наполняет смыслом и гордостью его существование.

Для одессита скорее характерно ощущение самодостаточности – важная черта человека-гражданина, которая позволяет ему объявлять «с апломбом Людовика XIV: Одесса – это я!» (А. Дерибас. Там же).

Это ренессансное по своей природе чувство индивидуальности и сопутствующий ему пафос гражданственности, характерные для атмосферы молодого го рода, ограждают Одессу от общего диагноза, который ставит стране Лермонтов, отправляясь в кавказскую ссылку: «…Страна рабов, страна господ» – страна, где основной тонус задают «мундиры голубые и ты, им преданный народ…» (Михаил Лермонтов).

К слову, диагноз этот поставлен поэтом крепостнической России в сороковые годы XIX столетия (в 1841 г.) – в момент, когда Одесса переживает поразительный по тем временам культурный и экономический взлёт.

Толерантность

Чувству гражданственности, характерному для генома обитателя города, сопутствует развитое чувство толерантности, когда «другой» – это вовсе не чужак, неведомо откуда явившийся пришелец, не твой конкурент либо соперник, не тот, кто несёт угрозу твоему существованию и благополучию, но, скорее, твой вероятный сосед, с которым по жизни придётся многое делить.

«Между всеми народами, населявшими [на ранних этапах] Одессу царила такая искренняя веротерпимость и такое человеческое понимание друг друга, что все чувствовали себя в новом городе, как у себя дома» (А. Дерибас).

Симптоматично – в одесском жаргоне нет специфических обидных словечек, преисполненных презрения, злобы и неприязни в адрес другого – «чужака», нет ничего похожего на «жид», «басурман», «хохол», «москаль», «чурка», «черножопый», «узкоглазый» и прочих уничижительных кликух, характеризующих нетерпимость к инаковости, атмосферу ксенофобии, царящую в обществе, – нет этих многочисленных маркёров культивируемой враждебности к другому, свидетельствующих, что в «Королевстве Датском» что-то неблагополучно…

Герои одесского фольклора – это прежде всего одесситы, чьи религиозные, этнические и прочие замешанные на крови и расовых предрассудках различия для их характеристики представляются чем-то вторичным.

Вряд ли для любого вменяемого читателя, тем более для одессита, важна этническая принадлежность либо религиозные предпочтения Бени Крика, он же «Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер», и ему подобных литературных героев, прообразами которых служили реальные одесситы, прочно вписавшиеся в городской фольклор и далеко шагнувшие за пределы породившего их города.

Строящаяся Одесса раскрывает свои объятия каждому энтузиасту, желающему пополнить ряды её народонаселения и найти своё место под сводами её светящегося голубизной большую часть года неба. Город принимает любого претендента независимо от его социального положения, религиозных, национальных и культурных различий – даже тех, чья личная история (профайл) не вызывает особого энтузиазма.

Будущим членам братства одесситов город говорит: «Вот вам земля, вот вам камень, стройтесь и живите» (А. Дерибас. Старая Одесса).

При этом «у них не было паспортов, но никто не спрашивал паспортов. Создатели Одессы были рады всем, и даже преступникам – лишь бы то были человеками и оставались здесь навсегда» (там же).

В отличие от многих своих городов-собратьев, возводимых руками рабов либо насильственно согнанных крепостных, – Одесса возводилась «вольными каменщиками», среди которых, полагаем, было немало романтиков и благородных авантюристов.

Администрация Одессы заботилась о предоставлении ее жителям всяческих льгот, прилагая особые усилия для освобождения их от налогов.

Особого упоминания заслуживает тот факт, что беглый крестьянин, какое-то время проживший в городе, в соответствии с духом средневековой европейской традиции, нашедшей выражение в пословице «Городской воздух делает свободным» (нем. Stadtluft macht frei), фактически обретал здесь свободу:

«…C особой снисходительностью относилась к крестьянам и не придиралась к вопросу их вольности или закрепощённости, снабжала их паспортами и предоставляла селиться где кому было удобнее» (А. Дерибас).

Легкость бытия

«Одесса – город, в котором легко, в котором ясно жить…» (И. Бабель).

«Лёгкость бытия» в этом городе задолго до Бабеля открывает для себя Пушкин, назвавший Одессу «благословенным краем».

Эта лёгкость бытия превращает одессита в своеобразного философа, который призывает каждого – «Можешь жить – живи со смаком, не можешь – относись к происходящему по-философски», то бишь, вместо того чтобы искать на стороне виновников твоей несостоятельности, «париться» по каждому пустяку, следуй замечательной формуле, выраженной на удивительном языке одессизмов: «Дайте покой вашим мозгам!» (ударение на первом слоге) либо «Не бывает невыносимых людей – бывают узкие двери».

В этой атмосфере раскрепощённости духа даже апокалипсис принимает облик карнавала:

«Может быть, вправду смешной был город; может быть, оттого смешной, что сам так охотно смеялся. Десять племён рядом, и все какие, на подбор живописные племена, одно курьёзнее другого: начали с того, что смеялись друг над другом, а потом научились смеяться над собою, и надо всем на свете, даже над тем, что болит, и даже над тем, что любимо. Постепенно стерли друг о дружку свои обычаи, отучились принимать чересчур всерьёз свои собственные алтари, постепенно вникли в одну важную тайну сего мира – что твоя святыня у соседа чепуха, а ведь сосед не вор и не бродяга: может быть, он прав, а может быть, и нет… Убиваться по этому поводу не стоит» (В. Жаботинский. Пятеро).

Сегодня эта лёгкость бытия присутствует в основном в мифах, из которых буквально соткан образ города: «Анекдоты, майсы и хохмы вплетаются в действительность, и подчас вымысел неотличим от правды. Одесситы не очень-то и стараются отделить плоды своих фантазий от суровых реалий жизни, да ещё намеренно всё путают: то устанавливают памятники… “Двенадцатому стулу”, “Джинсовому Дюку”, “Сашке-музыканту”, “Рабиновичу” – герою анекдотов”, то вешают мемориальные доски: например, на доме, где “с 31 марта по 1 апреля 1932 года работал управдомом Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендербей”» (И. Карпенко. Одесса. Относительная лёгкость бытия).

Рождение легенды

«Этот город в Европе – легенда, модель, прежде всего, космополитизма, модель смешения разных культур и гражданственности. В силу этого Одесса – великий, истинно европейский город» (Бернар-Анри Леви, французский философ, писатель, журналист).

Уступая по возрасту многим городам, существование которых исчисляется десятками столетий и более, Одесса, тем не менее, может соперничать со многими из них ореолом легенд, которые сопровождают её становление и существование…

Сам факт появления названия города, поскольку до сих пор не найден указ о переименовании Хаджибея в Одессу, окружён легендами, одна из которых гласит:

На придворном балу кто-то из знатных вельмож поделился с императрицей Екатериной II идеей о том, что новая гавань, сооружаемая на берегу Чёрного моря, со временем должна обрести такое же значение, как Петербург для Балтийского моря.

При этом ей сообщили сведения о древнейших исторических поселениях, находящихся на этой местности, в частности о том, что в Античности где-то на этих землях располагалась древнегреческая колония «Одессос», а посему вполне уместно, чтобы новый город сохранил это древнее название.

Высказанное мнение, как утверждают, поддержали граф Зубов и Иосиф де-Рибас. Екатерина, интересовавшаяся античной мифологией, соглашается с прозвучавшими доводами и, улыбнувшись, изрекает исторический вердикт: «Пусть же Гаджибей носит древнеэллинское название, но в женском роде – короче и яснее: город следует именовать – Одесса».

Рескрипт

«Уважая выгодное положение Гаджибея (бывшая турецкая крепость, на территории которой возводился город) при Черном море и сопряжённые с оным пользы, признали Мы нужным устроить тамо военную гавань, купно с купеческою пристанью… Мы надеемся, что вы не токмо приведёте в исполнение сие благое предположение наше, но что ведая, колико процветающая торговля споспешествует благоденствию народному и обогащению государства, потщитеся, дабы созидаемый вами город представлял торгующим не токмо безопасное от непогод пристанище, но защиту, ободрение, покровительство и, словом, все зависящие от вас в делах их пособия: чрез что, без сомнения, как торговля наша в тех местах процветает, так и город сей наполнится жителями в скором времени.

Пребываем к вам впрочем Императорскою Нашею милостью всегда благосклонны ЕКАТЕРИНА.

Дан в Царском Селе Мая 27-го дня 1794 года» (из «Рескрипта Екатерины II об основании Одессы», адресованного графу де Рибасу).

В Рескрипте чётко прописаны финансовая сторона и логистика, связанная со строительством возводимого града:

«На первый раз употребите на сие 26 000 рублей, которые по донесению вашему от 1-го мая сохранили вы по ненужности… присовокупляя к ним и те, кои впредь вам сберечь можно будет. А дабы ещё облегчить вас в сем деле по возможности, позволили Мы заимствовать для насыпи на гавани материалы, назначенные по генеральному плану о укреплениях тамошних предложению, ради сооружения в будущем 1795 году в Очакове блокфорта, с тем чтобы таковые же материалы были к вышеозначенному времени заготовлены вновь. Для перевозки оных в Гаджибей можете брать суда из гребного флота, из которого и служителей к производству проведённых работ употребляйте, без изнурения их, однако же, излишними трудами, производя по вашему рассмотрению плату заработанных денег» (там же).

Детализируя финансовые и материальные ресурсы, задействованные в построении города, Рескрипт вместе с тем – что выглядит на первый взгляд весьма странно – ничего не сообщает о культурной составляющей будущей Одессы.

Здесь нет речи о «титульной нации», которая должна определить лицо города, ничего не говорится об источниках, из которых следует черпать человеческие ресурсы, коими городу предстоит наполниться «в скором времени» и которым предстоит поспособствовать «благоденствию народному и обогащению государства» прежде всего за счёт торговли и коммерции.

Упомянутые «упущения», по всей видимости, объясняются спецификой задуманного Проекта – возведения на брегах Понта Эвксинского российского варианта современного по тем временам европейского города, подходящий состав населения которого предстояло ещё «изыскать».

В условиях господства феодально-традиционных реалий России возвести и «наполнить» город не просто «жителями», но теми, кто будет проникнут духом коммерции и обладать прочими необходимыми в этом контексте качествами, – задача не из простых.

По сути речь шла об имплантации на феодально-крепостническую почву России, пропитанную духом неприятия и враждебности к предпринимательству и коммерции, города, ориентированного на ценности западной обуржуазенной культуры.

Не рассчитывая на возможности реализации предполагаемого проекта за счёт коренных жителей империи, власти связывают его решение с массовой иммиграцией. К строительству возводимого града приглашаются представители – выходцы преимущественно из народов стран Средиземноморья. При этом на первом этапе известное предпочтение отдаётся грекам, к которым, как утверждается, императрица питала особые чувства.

На их нужды, в качестве новых поселенцев, выделяется 15 тысяч десятин земли. Им также обещано по 10 тысяч рублей на строительство домов и иных строений.

Существенные льготы власти предлагают также и для других поселенцев, которые освобождаются на десять лет от всех налогов, казённых повинностей, военной службы и постоя войск. При этом всем гарантируется свобода вероисповедания и предоставляются льготные займы на строительство домов и религиозных храмов (А. Скальковский. Первое тридцатилетие истории города Одессы. 1837).

Значительные полномочия (карт-бланш) по формированию национальной палитры и облика будуще го города предоставляются, по-видимому, не случайно отцам-основателям Одессы, первыми из которых являются не традиционные российские чиновники – выходцы из российских поместий и родовитых отечественных сословий, но «варяги» – «пришельцы» из стран Западной Европы, которые, по счастливому совпадению обстоятельств, отнеслись к возведению нового града как к делу своей жизни.

«Южная Пальмира» версус «Северной»

Обретение Одессой в какой-то момент статуса «Южной Пальмиры» на первый взгляд выглядит абсурдом, поскольку реальная Пальмира (греч. город пальм) расположена на территории нынешней Сирии, значительно южнее её черноморского двойника.

Разгадка возникшей несуразицы в том, что в этом образе город позиционирует себя по отношению к Северной Пальмире – к Санкт-Петербургу. При этом, как показал ход последующих событий, подобное позиционирование представляло собой нечто большее, чем просто противопоставление в рамках географических полюсов. Представленные в этой связке города, несмотря на презентацию в качестве новых центров международной торговли России, по сути олицетворяли различные социальные проекты.

В своей торговой ипостаси Петербург – важный торгово-экономический центр, «хаб» России на берегах Балтики – её северные торговые ворота.

В этой ипостаси Южная Пальмира – Одесса олицетворяет южные торговые ворота империи.

Важно при этом отметить не только сам факт открытия новых «торговых площадок», но и то, что с их появлением Россия получила непосредственный доступ к водным просторам, на берегах которых сформировались истоки западной цивилизации.

Статус, обретённый возведёнными по европейским лекалам городов, должен был свидетельствовать, что речь отныне идёт не просто о приращении империей новых территорий – очередных форпостов России, но о появлении особых культурных анклавов, ориентирующихся на Европу, – анклавов, где страна открывает себя не только для традиционных коммерческих сделок, но и для «импорта» западной «мягкой силы»: идей, ценностей и прочих достижений культуры, которым предстояло сыграть важную роль в её исторических подвижках и модернизации.

Самим наименованием появившихся на географической карте городов – Санкт-Петербург и Одесса, звучание которых скорее привычно для европейского, чем для русского, уха, в которых нет ничего от традиционных топонимов, характерных для пограничных анклавов империи – типа Владивосток (Владей Востоком) либо Владикавказ (Владей Кавказом), Россия как бы обращается своим обновлённым ликом к Западу, демонстрируя открытость к грядущим переменам.

«Отсель грозить мы будем шведу…»

Со временем метафору ворот, призванную характеризовать степень открытости Санкт-Петербурга миру, поэт, как ему кажется, заменяет более адекватным символом – «окном»:

В смене метафоры – глубокий смысл. Окно – вовсе не ворота. Даже если оно и распахнуто – это не знак приглашения в гости. Окно – всего лишь прозрачная часть стены, призванная пропускать свет внутрь помещения. Временами его распахивают для проветривания, временами наглухо заколачивают.

Вместе с тем склонным впадать в излишнюю эйфорию от декларируемой открытости России город на Неве, как бы невзначай, напоминает о более серьёзной миссии, связанной с его появлением, которая вовсе не ограничивается тем, чтобы служить площадкой для коммерции и обмена прочими благами, доступными к извлечению из прохладных глубин Балтийского моря:

Зрительной демонстрацией этой ипостаси города, выражающей устрашающий для врага посыл его существования, должен служить Медный всадник – памятник Петру I:

Надпись на постаменте гласит: «ПЕТРУ перьвому ЕКАТЕРИНА вторая лгѣта 1782» с одной стороны, и «PETRO primo CATHARINA secunda MDCCLXXXII».

Державной рукой император указывает в сторону Швеции, где в центре Стокгольма водружён похожий памятник Карлу XII, главному противнику Петра в Северной войне, взор которого обращён к России.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Пушкин А.С. Собр. соч. Т. XIII. С. 66–67.

2

Порто-франко (итал. porto franco – свободный порт) – порт (или его определённая часть, порто-франковская зона), пользующийся правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров. Порто-франко не входит в состав таможенной территории государства. Часто создаётся при сооружении нового порта с целью привлечения грузов и увеличения товарооборота.