Всё к лучшему. Рассказы

С весёлым задором на меня смотрит.

– Не боитесь заразиться? И правильно – рак у меня, кожи. Не заразно это, сами понимаете.

Уж лет 20, как болею. Врачи курить запретили, на солнце быть запретили, в горы ходить запретили – а я ведь всю жизнь увлекался – на катамаране по речке горной вниз сплавлялся… Да-а… В этом году вот впервые не поехал, весной руку сломал, только зажила.

– Так ведь нельзя же в горы…

– И курить тоже – он открыл холщовую сумку, лежащую на коленях – она была полна блоками сигарет. В больницу вот с собой взял, на пару недель чтобы хватило.

– ?????

– Врачей лечащих я за эти 20 лет троих уже похоронил. И каждый новый одно и тоже талдычит – не кури, на солнце не ходи…

А дальше рассказал он мне такую историю:

Маленькому Олежке жилось, как и всем советским детям середины тридцатых – беззаботно и солнечно. Мальчиш Кибальчиш с Будённым, товарищ Ворошилов и дедушка Калинин.

А по выходным кино с мамой или бабушкой (одного его, шестилетку, пока не пускали). Щорс с Чапаем, да Котовский весёлый обернувшись, во весь экран шашкой над головой кругом «Э-эх-х», коня на дыбы поднимут и по голове прям беляку проклятому.

Как же здорово, что мы их победили! И жизнь теперь одним только омрачена – что нету врагов, некого побеждать, не на кого в атаку нестись под грохот очереди пулемётной.

С папой весной ходил парад смотреть на Красную площадь. Ну, на саму площадь то не пустили. Туда, папа говорит, только самым почётным людям, по приглашению особому, проход на парад открыт. Но на набережной, куда с площади потом техника и солдаты движутся, в толпе постоять можно. Папа его на плечи посадил, чтобы видно было лучше. Вначале пехота шла, с винтовками наперевес. Штыки на солнце сияют, каски тускло отсвечивают. Красота.

Потом конница пошла, с шашками наголо. Как в кино. Но самое главное – в конце. Загрохотало, залязгало и в клубах синего дыма показались танки, тягачи с пушками, грузовики с пулемётами зенитными. А над головой пролетела куча истребителей.

Олежек в тот день так «ура» вместе со всеми накричался, что потом дня три горло сипело.

Но однажды поздно ночью раздался звонок в дверь, и сладкая жизнь кончилась. Папу, врача поликлиники МПС, увели с собой какие-то люди в гимнастёрках с малиновыми петлицами. Мама тихо плакала, лихорадочно собирая вещи ему в дорогу.

Сколько времени потом прошло, Олежек не помнил, но однажды вечером мама, придя с работы, обняла его, посадила к себе на колени и шёпотом рассказала, что папу обвинили в том, что среди его пациентов были арестованные в последствии враги народа. Некоторые из них даже оказались шпионами. А папа этих шпионов, получается, лечил.

– Но ведь он же не знал!

– Тихо, тихо – зашептала мама – Конечно же не знал. И сейчас разберутся и его отпустят.

Однако разбирались органы три года. Папе повезло, его не сильно били, не покалечили, да и в лагере он был помошником врача. И потом каким-то чудом, видимо, благодаря приходу к власти товарища Берия, следователь, ведший его дело, был разоблачён как шпион польской и аргентинской разведок, расстрелян, а многие его дела отправлены на доследование.

А тут грянула война, через несколько месяцев потерявшая несколько миллионов солдат Красная Армия стала задыхаться от отсутствия пополнения. И хоть Россия и велика, но отступать, как оказалось, было уже некуда. Тут-то оперативно и стали выпускать из лагерей народ, формируя штрафные батальоны и затыкая ими многочисленные дыры на фронте.

И опять повезло папе Олежки. Попал он не просто в штрафбат рядовым смертником, а санитаром в медсанбат, обслуживавший несколько таких батальонов. Такой пункт первой помощи прямо на передовой.

А правило в штрафбате известно – до первой крови – и всё. Реабилитирован. Нет на тебе вины. Искупил.