Машины морали, машины любви

– То есть ты живёшь много лет.

– Не совсем.

Майкл разгорелся. Его мысли задёргались. Он ощутил себя следователем на допросе. И как опытный следователь он сделал паузу, чтобы понять, какие вопросы нужно задавать, чтобы вывести человека на чистую воду. Точно, вот оно. Майкл вернулся к мини-бару, чтобы наполнить новый стакан кристальной воды. Он постарался успокоиться и мыслить логически.

– Скажем, ты существуешь много лет, – он протянул гостю чистой воды.

– Верно, – Ал принял стакан, выражая кивком благодарность.

Майкл попытался найти микровыражения, чтобы определить признаки лжи в словах человека, но лицо было ровным.

– И как много? Сто, тысячу? – хозяин всматривался в мелкие морщинки вокруг голубых глаз.

Гость отвёл взгляд в сторону, что означало попытку вспомнить и косвенно указывало на намерение сказать правду:

– Можно сказать «всегда».

– Всегда?! – в одном вздохе Майкла выразились чувства удивления, негодования и восхищения.

– Это слово в твоей культуре лучше всего выражает смысл, который я бы хотел передать, – сказал Ал серьёзным голосом.

Майклу нужно было время, чтобы обдумать суть сказанного. Не стесняясь, он принялся рассуждать вслух:

– Как бы всегда – значит, либо с начала существования всего, либо с начала существования Земли, либо… с тех пор как существуют люди?

– С самого начала.

– Существования всего?

– Того, что ты называешь словом «всего».

– Вселенной?

– Можно сказать и так, – Ал небрежно качнул головой.

Майкл попытался вспомнить способы выявления шизофрении. Нужно было найти явные парадоксы в мышлении или расхождения с реальностью. Для этого следовало составить цельную картину.

– Значит ты живёшь с начала вселенной?

– Существую…

– Между словом жить и существовать есть разница? – уточнил Майкл.

– Есть. Значительная. – Ответил Ал. – Сейчас я живу. А вообще существую.

– Что это значит?

Ал остановился прямо напротив Майкла:

– Когда ты придумываешь идею – она оживает. Она волнует, – Ал показал рукой волну, – переполняет восторгом, влияет на твои мысли и поступки. Если что-то влияет – значит оно живёт.

Майкл немного смутился. Попятился назад, напряг память. И с негодованием воскликнул:

– Что это за новое определение жизни?! Если что-то влияет, то оно живёт? Да всё влияет! Но не всё живёт. Умершие люди тоже влияют на нас, волнуют воображение, но они не живы.

Ал приблизился и подтвердил:

– Вирусы тоже влияют, но они не живы. Это потому, что человек провёл условную черту между мёртвыми и живыми. Мёртвые порой влияют на наши поступки, но весьма ограниченно. Их сила похожа на силу вируса. Каждый человек оставляет свой след в памяти и поэтому никогда не умирает для общества людей. Все помнят законы Ньютона, но мало кто уже помнит, каким был этот человек, чего он хотел, боялся или желал. Его страсти ушли и больше не властны над вашими судьбами.

Майкл перебил:

– Красивая аналогия, не спорю! Но далеко не все люди оставляют СВОЙ след.

– Правильно, – согласился Ал, – вообще никто не оставляет СВОЙ след.

– Как это? – удивился Майкл.

– Люди ступают чужим следам, делая их глубже. Поэтому никакой их шаг не пропадает бесследно. Поступки существуют намного дольше, чем кажется.

Майкл медленно попятился, пока его спина не упёрлась в стену. Он хотел отойти подальше, словно мыслям требовался дополнительный простор. Он никогда не задумывался над тем, как люди оставляют следы. Идея о том, что последствия складываются, никогда не приходила Майклу в голову.

– Видишь, – Ал показал пальцем прямо на Майкла, – эта идея заставляет сердце биться чаще, ты возбуждён и ощущаешь, что твоя жизнь изменилась, как только ты почувствовал красоту идеи. Разве она не живая?

– Хм! – Майкл фыркнул и постарался вспомнить критерии жизни из биологии: – Разве идеи эволюционируют? Размножаются?

– Конечно, – подтвердил Ал, – они изменяются, переходят от человека к человеку, живут и умирают вместе со своими хозяевами. Они живут в людях, а существуют на страницах книг и в цифровых носителях. В этом разница.

Майкл постарался подытожить:

– Выходит, если ни на что не влияешь, то – существуешь. А если влияешь – значит, живёшь?

В этот самый момент послышался звук перетаскиваемого железа. Майкл вздрогнул. Ал поднят голову вверх и сделал несколько шагов, словно что-то рассматривал на потолке.

– Ты не заходил в гости к соседке? – Ал внезапно рассмеялся.

Майкл покачал головой.

– Поэтому и гремит, – объяснил Ал.

Майкл хмыкнул:

– Как это связанно?

– Почему бы тебе не узнать самому?

– Там живёт женщина пожилых лет, и у меня нет причин мешать ей.

Ал вдруг сделался серьёзным:

– Этот парадокс раздражает даже меня.

– Какой парадокс? – насторожился Майкл.

– Потребность внимания и страх беспокойства.

Майкл пожал плечами. Сейчас он думал совсем о другом.

* * *

После митинга коллеги принялись уговаривать Майкла не отменять намеченный вечер. И хотя Майкл не собирался соглашаться, Ал легко переубедил его.

Гости расположились в знакомой комнате. Раскладной овальный стол на паучьих ножках обычно предназначался для настольных игр типа Каркассон. Стол вмещал восемь персон, обеспечивая максимальный комфорт общения. Люди могли обсуждать что-то вместе, а могли условно поделиться на две или три группы. По бокам умещалось шесть человек, а с торцевой стороны сидел Майкл. Сегодня на противоположной части стола добавился его новый знакомый Ал. По левую сторону от Майкла находились: Виктор, Мо и Нэнси, а по правую: Паоло, Рене и Рейчел.

Виктор источал жизнерадостность и счастье и выражал яркую заинтересованность сегодняшним вечером. Мо отражала его радость. Нэнси как обычно смотрела бы в противоположную от Виктора сторону, но так как теперь там находился Ал, её взгляд был уставлен вниз, а голова наклонена немного набок, словно у Иисуса на «Тайной вечере».

Паоло походил на молодого человека без определённого места жительства, с еле виднеющимся пушком на скулах, нечёткими светлыми усами и такими же светлыми глазами светло-серого стального цвета. Несмотря на отвратительный имидж, природа одарила Паоло симпатичным лицом с признаками интеллекта, которые возможно отражались в его бездонных максимально серьёзных стальных глазах. Но весь этот образ мальчика восемнадцати лет был насквозь фальшивым. Паоло намеревался отпраздновать сорокалетие, и единственное, что напоминало о его истинном возрасте, – маленькие паучьи лапки в уголках глаз, которые можно было разглядеть лишь тогда, когда он улыбался. Но Паоло не улыбался. Почти никогда.

Загадочный дар природы позволял ему врать на свиданиях, выдавая себя за молодого недалёкого человека, играть роль подростка, погружённого в нуар, бессмысленного, мрачного и пустого, словно камера-обскура. И лишь немногие, в том числе Майкл, знали его с другой стороны: иногда неприятного, колкого, едкого, но интересного и небанального человека.

Паоло всегда сидел напротив Виктора, но никогда с ним не говорил. Его собеседниками были Майкл по левую руку и Рене по правую. Рене был самым старшим в этой компании и наиболее раскрепощённым в поведении. Он не излучал бесконечную радость, скорее лучи иронии и сарказма, но делал это особым благодушием, чем вызывал симпатию.

Рейчел блистала свежим каре. Этим вечером она собиралась совсем на другую вечеринку, но, учитывая всю пикантность ситуации, – напросилась. Она была в отличных отношениях с Майклом, и ещё у Рейчел имелась тайная миссия. Суть миссии заключалась в пропаганде свободных отношений, а также в борьбе с пуританством. Интуиция подсказывала Рейчел, что сегодня у неё будет возможность показать себя во всей красе.

Зловещая тишина настигла тайное собрание, когда Майкл приготовил чай, а после расставил блюда со сладостями. Виктор пёстро улыбался. Мо смотрела на Виктора. Паоло следил за Майклом. Нэнси выбирала глазами: «Так, попробую сперва это, потом то, потом…». Она всегда так делала: сочиняла «походную карту» сладостей. Все сладости согласно убеждениям Нэнси должны быть доставлены в рот в порядке от «так себе» до «очень вкусно». Рейчел уверенно демонстрировала серебряную подвеску с голубым шаром из минерального стекла и выжидала. Она делала ставку на Виктора. Виктор безусловно хотел задать вопрос, его глаза говорили об этом, его руки, переставляющие чашку с места на место, говорили об этом. Да и сам Виктор, излучающий голубоватый цвет взволнованного счастья, говорил о том, что ему до боли хочется задать вопрос.

Нэнси тем временем сортировала сладости в уме. Рядом с Виктором лежала горка разноцветных макарун. Нэнси собиралась оставить их напоследок, но не так, чтобы слишком, ведь ресурс макарун слишком ограниченный, чтобы оставлять их другим. Напротив Мо стояли конфеты в форме сердца, переливающиеся словно драгоценности благодаря необычной блестящей поверхности. В центре блюда была выложена пирамидка из продолговатых шоколадных конфет с алкогольной начинкой, а внизу словно древние камни были разбросаны трюфели, обсыпанные какао-порошком. Нэнси улыбнулась им голодной улыбкой, заговорщицки прищурила глаз и потянулась шаловливыми пальчиками. Кусь!

Виктор задал первый вопрос Алу:

– Так всё-таки, чем же вам понравился наш Майкл?

Слово наш было произнесено с таким интересным оттенком, словно Майкл приходился Виктору сыном или рабом. Уловить тонкую грань между этими двумя понятиями в голосе Виктора было сложно.

Нэнси томно зашлёпала челюстями, впиваясь в тело шоколадного трюфеля: «Чмок, Чмок».

Между тем Ал ничуть не смутился, доброжелательно взглянул на Майкла и, сделав руками небольшой жест, как бы намекающий: «что тут может быть не понятно», ответил:

– Красотой.

Вик рассмеялся:

– Да, да, конечно! Никто и не спорил, Майкл у нас красавец, – снова это необычное «у нас». – Но кроме?

Нэнси потянулась за прямоугольной конфетой из шоколада, покрытой тонкими струйками цветной карамели. Потом посмотрела направо, налево, согласно правилам дорожного движения, и, не обнаружив никаких противопоказаний, сделала «Кусь»!

Было заметно, как Ал неприятно смутился:

– Вы меня не поняли. Я говорю о внутренней красоте.

Паоло повёл бровями, слегка вытянул губы. Рене заговорщицки улыбнулся в сторону Паоло.

Виктор снова пёстро засмеялся:

– Да, да, но как же! Вы же едва знакомы! Разве можно за столь короткий срок что-то узнать о характере человека?

Рейчел интеллигентно без шума и пыли помешивала воображаемый сахар изящной ложечкой. На миг она остановилась, кинула взгляд на Нэнси, которая уже мысленно пыталась ограбить башню с красными сердцами, и вопросительно посмотрела на Ала.

Ал также уловил сигналы Нэнси, и подвинув сердца к ней, ответил:

– Я говорил не о характере, а о красоте идеи.

Нэнси поблагодарила Ала кивком головы и стащила красное сердце: «Кусь!»

Смех Виктора внезапно прервался. Он повернулся к Майклу и спросил у него:

– Майкл, у тебя появилась новая идея? Это было бы очень кстати в нашей ситуации, – слова «в нашей ситуации» имели тот же неповторимый оттенок, что и «наш Майкл».

Майкл помотал головой, но Ал ответил за него:

– Он ещё не осознал. Но уже думает о ней, и она прекрасна.

Мистическая тишина подкралась к присутствующим. Нэнси набиралась наглости попросить Мо, чтобы та подвинула блюдо с макарунами.

Виктор чувствовал, что всё идёт по плану:

– То есть, вы знаете, какая идея придёт Майклу в голову. Отчего же вы не скажете ему? Или хотя бы не намекнёте?!

Нэнси вежливо коснулась рукава Мо: «Мо, макаруны, – означали её жесты. – Макаруны!».

Ал ответил без тени юмора в голосе, при этом повернувшись лицом к Паоло, забавно прищурил глаз:

– Разве родители могли знать, каким мужчиной станет мальчик, который любил ломать игрушки?

Виктор широко улыбнулся и, взмахивая руками, произнёс:

– Ах! Именно я был таким мальчиком!

– Совершенно верно, – подтвердила Мо, протягивая макарун для Нэнси.

– Но как можно оценить красоту идеи, если вы не знаете её? – не унимался Виктор.

– Да, да, – подтвердила Мо.

– Очевидно, речь идёт об имплицитном знании вне вербального выражения, – сказал голос напротив Виктора.

Источником неряшливого на вкус детского, но уверенного голоса был Паоло.

– Вы в этом что-то понимаете, Паоло? – спросил Виктор.

Паоло ничего не ответил, а лишь бросил взгляд в сторону Ала.

– Правда, – ответил Ал Виктору, – понимание и красота связаны.

Ал сделал театральную паузу:

– Даже больше, эти слова означают одно и тоже. Если ты способен чувствовать красоту, значит понимаешь её. Но в то же время мало кто способен словами объяснить рассвет или закат, звёздное небо, узоры листьев и паутины, звуков мелодии.

– О! Я с вами совершенно согласен! – просиял Виктор, – Но я бы сказал, что никто не способен объяснить красоту!

– Неправда. Листья, деревья, паутина, кровеносные сосуды – всё это фракталы, – перебил детский голос Паоло.

Ал улыбнулся:

– Объяснить можно, но чувство красоты возникает раньше объяснения.

Гости оживились. Было заметно, что их внимание включилось в работу, и если до сих пор большей части компании было всё равно, то сейчас каждое ухо приготовилось. Паоло следил за Алом, Рене за Паоло, Мо за Виктором, Рейчел за Нэнси, а Нэнси за макарунами. На Майкла никто не обращал внимания, кроме Ала.

Виктор нагнетал темп:

– Но как возможно видеть идею? Вы умеете читать мысли?

– Нет, не умею, – ответил Ал.

– Что же имеется ввиду? – пёстро улыбался Виктор.

Ал выдержал паузу, во время которой подбирал слова:

– Есть такая пословица: рыбак рыбака.

Виктор искренне развёл руками:

– И что это значит?

На лице Паоло лишь промелькнула тень скрытой улыбки:

– Разве не ясно, это значит, что он и есть идея, – тихо сказал Паоло.

За столом воцарилась тишина, которую прервал уверенный голос Рейчел:

– Мемра, Маамар, Логос, Слово – творческое начало Бога. Вы бы знали это, если бы увлекались историей, – она удовлетворённо осмотрела Ала, который молча кивнул ей. – Если упростить, всё это можно назвать идеей. Значит, если Бог существует, то в первую очередь он должен быть не столько человеком, сколько идеей. Разве это не было бы самым логичным?

– Верно, – серьёзным тоном произнёс Ал. Майкл сидел в оцепенении.

– Какое удивительное совпадение! – Рейчел пристально посмотрела в глаза Майклу. Майкл молчал, в то время как Виктор собирался с силами, чтобы сложить воедино копьё слов:

– Выходит, вы и есть Бог? – спросил он, подразумевая абсурдность этого вопроса, всматриваясь в окружающих, желая обнаружить поддержку.

Ал ответил ровным тоном:

– Мемра, Логос, – эти слова мне ближе, – он посмотрел на Майкла. – Слово «Бог» в человеческом языке меньше всего вызывает понимание. Оно сродни крику, обсценной лексике без смысла. Сильная эмоция и при этом эмоция на мой взгляд пошлая и даже грязная.

– Даже так?! – с неподдельным удивлением звучал голос Виктора.

– В это сложно поверить, – сказала Мо.

– Слово «Бог» – означает создатель всего сущего, – добавил Виктор.

– Совершенно верно, – подтвердила Мо.

– И это ужасно пошлая мысль: создатель всего, словно всё могло не существовать, а Бог – мог.

Виктор не унимался:

– Но вы же видите красоту в идеях, значит, не все идеи прекрасны?

Ал отрицательно покачал головой:

– Не все мысли – идеи. Некоторые похожи на идеи, кажутся идеями, но не есть идеи.

Рейчел отодвинула чашку и включилась в разговор:

– Кажется, я понимаю. Вы не создавали вселенную из ничего, вы её выдумали.

– Точнее, открыл, – поправил Ал.

– Наподобие того, как люди открывают идеи?

– Да, наподобие этого, – согласился он.

– Это многое объясняет, – проговорила Рейчел в полутоне от шёпота.

– Неужели вы собираетесь поверить в это? – возмутился Виктор.

– Абсолютно согласна, – подтвердила Мо.

Виктор не стал сдерживаться на этот раз:

– Майкл – завидный жених, любит необычных людей. И тут появляетесь вы, загадочный гость, который изображает всевышнее существо. Хороша уловка!

Виктор надеялся поразить незнакомца в самое сердце, вызывав удивление, сожаление и в конце концов страх, но ни одна из этих эмоций не посетила Ала, он лишь задумчиво сказал:

– Почему люди склонны обвинять других в том, что любят совершать сами?

Собравшиеся посмотрели в сторону Ала.

– Например, вы, Виктор, дружите с человеком лишь потому, что он всегда готов поддержать ваше мнение. Разве это не способ изображать Бога?

Глаза устремились в сторону Виктора, который, казалось, пытался подобрать слова. Мо смотрела на него с нотками страха и негодования. Виктор прыснул:

– Ну! Вы слышали? Вы слышали?!

Паоло улыбнулся, Рейчел вежливо скрыла ухмылку, и в результате никто ничего не сказал. Виктор возмущённо схватил тарелку с макарунами и поставил её рядом с Нэнси:

– Какой позор! – крикнул он вслед макарунам, судьба которых заключалась в том, чтобы исчезнуть в пасти у Нэнси.

– Позор! – повторила тихим голосом Мо.

– Позор! – ещё раз бросил слово в окружающих Виктор.

– Позор! – повторила чуть громче Мо.

На последней ноте раздался раздражающий «Кусь» Нэнси, за которым скрылись реплики Виктора и его верной спутницы Мо.

Воцарилась продолжительная пауза, прерываемая лишь отдельными «Кусь» Нэнси. Закончив макарун сиреневого цвета с начинкой из лаванды и маскарпоне, она вдруг неожиданно заявила о своём присутствии.

– Скажите пожалуйста, – робко начала Нэнси, – а вы творите чудеса?

– Иначе не могло бы и быть, – с улыбкой ответил Ал, – Мир требует чудес точно так же, как человек – сладкого.

Нэнси улыбнулась в ответ:

– А покажите чудо?

Ал кивнул и принялся неспешно рассказывать. Гости слушали.

* * *

Из двадцати семи миль жилых районов – этот один из немногих, где суматоха города притворно замирает. Зелёные деревья, большие лужайки и даже одинокий фонтан, только пения птиц не слышно. За окном шумное нечто: уже не мегаполис, но ещё не живое дыхание природы.

Единственный источник шума, который выдаёт людей, находится по направлению лежащих ног. Матовые стеклянные двери, создающие иллюзию пространства и приватности, глушат шаги из ординаторской по коридору к пристанищам, которые, возможно, окажутся последними.

Примечания