Приговоренная замуж

I

Стылой декабрьской ночью высоко над Покровкой стояли тусклые звезды, ущербная луна висела над горизонтом и длинные, размытые тени деревьев сумрачно чернили снег. Однако к утру звезды обозначились ярче и крупнее, так как луна спряталась за горизонт… От холода громко взлаивали деревенские псы, постреливали в лесу деревья, да на опушке настойчиво и сыто ухал, словно в трубу дул, удачно поохотившийся филин…

Низко над горизонтом холодно и тревожно сияла утренняя звезда Венера.

Молодой сельской учительнице, Нелли Семеновне Земляникиной, снился удивительно приятный сон. Двадцать пять девчонок, только что поступивших в педучилище, но так и не переступавших порог аудитории, дружно отправляются на осеннюю кетовую путину в Амурский лиман. Ранняя осень. Самый разгар бабьего лета. Плывут паутинки и птицы над головой… Первое, самое первое в их жизни самостоятельное путешествие на маленьком теплоходике «Бирюза». Впереди – заманчивая жизнь без папы и мамы, без школы и соседей. Рядом – первая подруга, уже теперешняя, из училища, Рита Калинкина. А под ногами вздрагивает металлическое тело белого теплохода, неторопливо поднимающегося вверх по Амурскому лиману…

– Смотрите! – вопят с правого борта девчонки и тычут пальцами куда-то вперед, в тяжелые волны, покрытые пенными гребешками. – Собака! За нами чья-то собака плывёт…

Нелли бросается на правый борт. И так обидно – никого там уже нет. Но девчонки уверяют, что было и будет опять. И в самом деле – вскоре появилась над водой темная собачья морда: вынырнула метрах в семидесяти и тут же опять ушла под воду.

– Ой! Она же тонет! – закричала Рита.

«Тонет, тонет, утонет», – с лихорадочной жалостью думает Нелли.

– Дяденька, там собака тонет…

– Дура! Разуй глаза, – усмешливо ответил дяденька, механик теплоходика. – Вы что, нерпу никогда не видали?

Нет, нерпу они не видали. И стояли, смущенно-пристыженные, разглядывая лоснящуюся морду нерпы с блестящими кругляками любопытных глаз. В самом деле, как они могли перепутать?

– Говорят, – шепчет Рита, высокая и стройная, даже, может быть, худая, с веснушками на длинноватом носу, – нерпа произошла от собаки… Ну, оставили где-то на островах охотники собаку, она с голода начала есть рыбу, и сама потом стала как рыба… А что, ведь может так быть?

И тут из-за крутого поворота показался продолговатый полуостров с несколькими десятками темных, приземистых домов, длинный деревянный пирс и цех рыбокомбината на сваях. Еще они увидели десятка полтора разномастных собак, сидевших вдоль берега и спокойно наблюдавших за приближающимся теплоходом. Казалось, зайди они в воду, и уже не отличишь, где собаки, а где нерпы и кто в кого превратился – еще вопрос…

– Кошмар, – прошептала Ритка, прижимая Неллину руку к тощему боку. – Красотища-то какая…

Просыпается Нелли потому, что в стену настойчиво стучат. Она резко вскидывается, испуганно смотрит на будильник и тут же облегченно откидывается на подушку – воскресенье. Никуда она не опаздывает, никому и ничем не обязана, и до вечера еще так далеко – целая вечность…

Вновь стучат в стенку, теперь, кажется, табуреткой. Надо ответить, иначе Светка может развалить дом.

Нелли поднимает с пола тапок и стучит по стене. Светка успокоилась. Однако не проходит и десяти минут, как она уже стучит в дверь.

– Сейчас! – кричит Нелли, торопливо втискивая себя в узенький халат, и бежит через комнату отпирать.

– Ты это чего? – грозно возникла на пороге плотно сбитая, круглолицая Светлана, с которой делят они, как молодые специалисты, двухкомнатный леспромхозовский домик.

– Воскресенье же, Свет, – удивленно отступает от подруги Нелли.

– Воскресенье, – брюзжит Светка. – А кто сегодня завтрак готовит?

– Ой! – схватилась узкими ладонями за щеки Нелли. – Я и забыла совсем…

– Есть ты, однако, не забываешь, – ворчит Светка. – Ладно, давай помогу.

Пока Нелли растапливает печурку загодя приготовленными сухими дровами, зябко кутая плечи в шерстяной полушалок, Светлана заводит тесто на блины.

– Ну и как, подружила вчера? – спрашивает Светка, снимая со сковороды первый блин, который, конечно же, комом.

– Да ну, – отмахивается Нелли, – просто постояли у калитки…

– Женишок-то у тебя… Начальство на него не нарадуется – лучший шофер лесопункта. Знаешь, сколько он денег получает?

– Фи-и, – морщится Нелли, заваривая кофе, – мне это без разницы.

– Без разницы, когда без задницы, – бесстрастно роняет Светка, а блины, аппетитные, поджаристые, с дырочками и кружевами по краям, так и слетают у нее со сковороды. – Это ведь ты мне дорожку перебежала, – неожиданно говорит Светка. – До тебя-то он раза три меня из клуба провожал, а как ты появилась, так сразу и бросил…

– Да ты что?! – опешила Нелли. – И молчишь?

– А что трезвонить-то понапрасну? Сердцу, известно, не прикажешь… Мне с тобой, красоткой, не тягаться. Ты вон какая: волос смоляной, а глаза синющие, в талии – что стрекоза, а бюст как у хорошей бабы… Одним словом, земляничка… Фамилия-то у тебя не зря такая сладкая.

– Ой, Светка, наговоришь ты всегда. – Нелли смущенно запахивает халатик, хотя румянец удовольствия щедро выкрасил ее щеки. – Что раньше-то молчала? Я бы его живо отшила. Да и сейчас еще не поздно…

– Кончай трепаться, – перебивает Света, – наливай лучше кофе, есть будем.

– Нет, правда, Свет, а как же ты? – вдруг шепотом спрашивает Нелли. – Ведь он тебе нравится?

– Нравится – разонравится, подумаешь, беда какая! – Светка погружает первый блин в сметану и, подставив круглую, пухленькую ладонь, быстро несет его ко рту.

– И ты ни капельки не ревнуешь?

– Кончай базар! – нахмурилась Света. – Блины стынут… Что толку ревновать? Сразу не удержала, а теперь – ревнуй не ревнуй…

– Все! – широко распахивает глаза Нелли. – Сегодня же дам ему от ворот поворот. Ишь, раскатал губищи на молодых специалистов: подай ему эту, подай ему ту… Умненький какой нашелся. Видали мы таких…

– Ну, ты, самовар тульский, охолонись маленько, – усмехается Светка. – Развоевалась тут передо мной, а как его увидишь, так и кисеньки-брысеньки запоешь.

– Не запою! Было бы перед кем петь, а то подумаешь – первый парень на деревне, вся рубаха в петухах, а в деревне один дом, а в дому – один лишь он, – Нелли засмеялась, откинув голову далеко назад, и волосы черными крыльями упали на ее плечи.

– Подожди, девонька, – насторожилась Светка, – он что же, тебе совсем не нравится?

Нелли успокоилась, поправила волосы, отхлебнула кофе и серьезно ответила:

– Как тебе сказать… Нравится, конечно, но не так, чтобы уж очень… Я, знаешь, блондинов люблю, – невольно вздохнула Нелли, – высоких, стройных, спортивных… А он, Володька, какой-то слишком обычный: русые волосы, серые глаза, средний рост… Понимаешь? Он весь какой-то средний…

– Так это тебе принца надо, – презрительно скривилась Светка, – датского или австрийского… Ты мне вот что скажи: влюблялась уже, да?

– Да, – одними губами шепнула Нелли и грустно прикрыла глаза.

– И он блондин? Высокий? Спортивный? – допрашивала Светка.

– Да…

– Ну так теперь все понятно.

– Что тебе понятно? – насторожилась Нелли.

– А то, что ты всю жизнь на блондинов заглядываться будешь, все того, первого, в них искать… А он, наверное, красавец-то, бросил тебя?

– Нет! – вспыхнула Нелли. – Не бросил… Мы потерялись…

– Потерялись? Как это?

– А вот так: за ним неожиданно пришел вертолет и он ничего не смог сделать… И адресами мы не успели обменяться. Понимаешь, я бегу с рыбной базы, а вертолет поднимается у меня на глазах и увозит его…

В это время на крыльце забухали шаги, дверь резко распахнулась, и на пороге возник начальник лесопункта, Павел Иванович Медведков.

– Сидите, кофий распиваете? – ухмыльнулся Павел Иванович, вприщур разглядывая зелеными глазами притихших девчонок. – А на деляне Ваське Соломатину трелевщиком ногу придавило. Только что по рации сообщили.

– Ой! – Нелли испуганно прижала ладони к щекам.

– Это далеко? – деловито осведомилась Светлана.

– Тридцать верст с гаком будет.

– Машина есть?

– Машина вон, – небрежно кивнул Павел Иванович, – у твоего окна стоит.

– Хорошо. Подождите меня пять минут.

Светлана уходит: уже собранная, серьезная, готовая к любым неожиданностям.

Павел Иванович присаживается к столу, берет блин и одним махом проглатывает его.

– Ух, вкуснота! – облизывается он и берет еще один. – С пяти утра на ногах. Кочегары, в душу их мать, перепились, чуть было твою школу не разморозили… Повыпускали «химиков» из лагерей, теперь что делать с ними – никто не знает… Ну, как ты, обжилась немного? – оглядывает комнату Медведков.

– Обжилась, – вздыхает Нелли, – спасибо. Вот только дров у нас маловато.

– Дрова завезем – не проблема, – категорично отрезает Павел Иванович. – Главное, ты нам предстоящее поколение дай таким, чтобы мы все к чертовой матери вверх тормашками перевернули. Нам, понимаешь, с этим поколением в коммунизм идти, мировые пространства покорять, так что ты, голубушка, не подкачай, а?

Рысьи глаза у Медведкова азартно блестят, вся фигура его, поджарая, хищная, в таком напряжении, словно он сейчас же готов начать все крушить и переворачивать вверх тормашками.

– Не подкачаю, – улыбается Нелли.

– А на эту старую каргу, Алевтину Степановну, не обращай внимания. Она всегда была такой и ее уже не переделать. Это поколение, увы, из вчерашнего дня, свое отжившее, – твердо пристукнул кулаком по столу Медведков. – Пока еще надо их терпеть, но не обязательно слушать… Нам для будущего технари нужны, а не хлюпики там разные с Дубровским в голове… Задача ясна?

– Да, Павел Иванович… Вам бы самому в школу преподавать идти – вы так хорошо умеете говорить.

– Говорить мы все горазды, а надо дело делать! – Павел Иванович поднялся. – Спасибо за блины. Ничего не скажешь – мастерица.

– Да это Светка пекла, а я только помогала.

– Светка, – усмехнулся Медведков. – Светка-конфетка… А знаешь, как тебя в Покровке зовут? Ягодка… Цени, Земляника-Ягода… Небось, уже присмотрела кого из наших?

– Ну что вы!

– Зря! Добрых парней у нас хватает. Ну, бывай…

Медведков натянул шапку-ушанку, крепко двинул двери плечом и вышагнул за порог, оставив вместо себя облако белого пара.

– Не боишься? – Медведков покосился на Светлану.

– Чего мне бояться?

– А вдруг у него там с ногой слишком серьезно?

– Посмотрим – увидим, – спокойно ответила Светлана.

– Нервы у тебя, Светлана Григорьевна, позавидуешь…

– Не жалуюсь.

– Не скучаешь у нас?

– С чего бы это?

– Да вон Ягодка твоя, похоже, истомилась здесь без городской жизни-то.

– Она городская, а я в таком же зачуханном поселке родилась…

Газик подбросило на ухабе, и он, не вписавшись в крутой поворот, по самый радиатор зарылся в сугроб. Пока Медведков включал пониженную передачу, по привычке поминая душу и мать, пока выпячивался обратно на дорогу, Светлана равнодушно разглядывала в лобовое стекло чахлые пихточки и ели, какой-то мелкий кустарник и редкие проплешины кочкарника, тянувшиеся почти до самого изножия сопок.

– Хороших дорог нам не хватает, Светлана Григорьевна, задыхаемся мы без них. Технику гробим, сами гробимся, – Павел Иванович яростно крутил баранку. – Мне двадцать восемь лет, а я уже седой, и все из-за них, дорог наших распроклятых…

«Как, ему только двадцать восемь?! – покосилась на Медведкова удивленная Светлана. – Никогда бы не подумала…»

– Что смотришь? Тебе, может быть, паспорт показать? – весело засмеялся Павел Иванович. – С сорок седьмого года я, вот и считай… Закончил институт в Хабаровске и уже пять лет здесь белкой в колесе кручусь… Держи-ись!

Машина неожиданно резко ухнула в очередную колдобину, козлом выпрыгнула из нее и понеслась дальше по разбитой леспромхозовской трассе.

Вечером Володя Басов пришел с товарищем, еще армейским – довольно симпатичным парнем в коричневой дубленке и черных унтах. Нелли встретила ребят за порогом. Стояла в своей шубке, что-то чертила носком валенка по промороженной половице крыльца и безразлично слушала не очень-то затейливый треп Басова. Наконец ей это надоело:

– Чего вы, собственно, хотите? – напрямую спросила она.

– Пригласи Светлану, посидим вчетвером. Мы кое-что принесли, – Володя выразительно хлопнул себя по карману.

– Если вам нужна Светлана, пожалуйста, соседняя дверь…

Басов растерялся и выразительно глянул на товарища.

– Вы нам обе нужны, – с готовностью выступил тот вперед, и по тому, как выступил – смело, независимо, – Нелли поняла, что не произвела на него впечатления. Это ее задело.

«А что, попробовать отплатить Басову тем же, – озорно подумала она, – задружить с его армейским товарищем, пусть знает. И запросто! Что тот, что другой – мне лично без разницы. Зато будет интересно…»

– Ну, тогда другое дело, – кокетливо улыбнулась Нелли, – вдвоем я согласна… А вас, товарищ, вообще-то как зовут? Не Вася?

– Вася? – не улыбнулся армейский товарищ. – Почему именно Вася? Нет, меня не Вася зовут…

– А я вот как подумаю о ком с первого раза, так потом всю жизнь его и зову, – безвинно улыбнулась Нелли.

– Зовут меня, между прочим, Герман… Можно просто Гера, – нахмурился несостоявшийся Вася и теперь уже сам посмотрел на друга: мол, выручил я тебя, давай, дальше сам командуй.

– Но я заранее прошу прощения, Герман, если вдруг вас Васей назову. Хорошо? Я же нечаянно, я не нарочно… Ладно, заходите ко мне, я Светку позову. Можете пока пластинки покрутить. Там новенькие мне прислали, закачаешься – Ободзинский, Ротару, Лещенко. В общем – разберетесь.

– Басов тебе жениха привел, – рассмеялась Нелли, входя к Светлане. – Такой пупочка и Германом зовут.

– Подь он! – Светка лежала в постели. – Я за шестьдесят километров так утряслась с Медведковым, что у меня костей не осталось, один гуляш только…

– Как хочешь… Жаль только – жених пропадет, да и пельмени я лепила, лепила, а выходит – зря.

– Пельмени? – ожила Светка. – Как это, девонька, зря! Я весь день на голодном пайке, а ты пельмени хочешь замылить? – Светка села и спустила полные стройные ноги на пол. – Чего они хотят-то, Володька с дружком?

– Посидеть, пластинки послушать, ну и… это самое…

– Что – «это самое»? – Светка, мельком глянув в зеркало, надела на себя кримпленовую юбку и свитер.

– Сватать тебя за Германа будут.

– Угу, юмор твой оценила. Что дальше?

– Да я откуда знаю, – рассердилась Нелли. – Пришли. В гости напросились. Тебя зовут… Дальше у них спросишь.

– Если бы не пельмени – ни в жизнь не пошла, – вздохнула Светлана. – Сидеть, смотреть, как они будут на тебя пялиться – удовольствие маленькое…

– Кстати, этот Герман меня в упор не видит, – с невольной обидой ответила Нелли.

– Слава богу, хоть один нормальный мужик нашелся, – Светка тряхнула короткой стрижкой, плеснула на себя одеколоном «Красная Москва» и решительно объявила: – Я готова…

И опять высоко в небе стояли звезды, как вечные стражи космического кремля… И опять эта огромная луна, белая не белая, желтая не желтая, какого-то своего собственного, лунного цвета – низкая, тревожная, манящая. Куда манящая? Зачем? Что человеку в ней? Холодной. Пустынной. Ан, нет – сосет, вытягивает взгляд, томит душу, тревожит сердце безмолвным напоминанием о чем-то давнем и невозможном. Может быть, обидно ей, что все добрые слова в адрес Матушки Земли говорятся, а ей, соучастнице и наипервейшей помощнице в земных делах – лишь вздохи и ахи достаются? А, может быть, когда-то была у нее и своя собственная, отдельная жизнь, где-нибудь за пределами Млечного Пути, прежде чем стала она по воле космических сил ночным фонарем Земли? А может… Все может быть… А сам Человек, венец природы – гомо сапиенс – додумавшийся до этих вопросов, сам он откуда пришел? Зачем живет? И куда уходит?..

Вспыхнул и погас метеорит. Секунды звенели в морозном воздухе, звенели и иссякали…

Около полуночи Нелли и Володька Басов прощались у калитки. Светка, сославшись на усталость, ушла домой, и армейский друг Герман неприкаянно маячил невдалеке.

– Ну, пока? – Нелли потерла варежкой щеки.

– Постоим еще немного, – попросил Володька.

– Друга заморозишь, потом отвечать придется.

– Не-ел, я что хотел сказать…

Не от слов, нет, от интонации Нелли обмерла, с ужасом ожидая, что он скажет дальше. Неужели… Неужели те самые слова, которые говорят… Которых боится и о которых мечтает каждая девчонка лет этак с пятнадцати… Неужели они? Сейчас? Фи-и, разве сейчас и этим человеком они должны произноситься? Разве так ей мечталось? Где же, где он, настоящий, почему медлит? Сейчас эти слова скажет другой и – все! Все? Все! Все! Потом уже будет поздно и не так… Ах, какая обида! Какая несправедливость! И именно к ней, Нелли Земляникиной. Да что же она плохого сделала? За что ее обходят? Какой ужас…

– Ты только ничего такого не думай… В общем, мои родители хотели познакомиться с тобой. Познакомиться, поговорить…

Разочарование и облегчение одновременно почувствовала Нелли. Значит, еще не сейчас, еще есть возможность, есть время для того, настоящего. И одновременно с этим – что же он тянет? Мог бы и сразу сказать, а потом уже с родителями знакомить…

– А я уже засыпала, – ворчит Светка, отпирая дверь. – Чего тебя носит?

– Ой, Све-етка-а-а…

– Предложение сделал? – сна у Светки как не бывало.

– Почти… Родители, говорит, хотят со мной познакомиться.

– Ну, это, считай, все! Поздравляю… Шустро, однако, ты его обтяпала…

– Свет, не тяпала я его, даже и не думала…

– Какая разница, главное – кисеньки-брысеньки и свадьба не за горами.

– Ты думаешь – надо выходить? – Нелли испуганно смотрит на Светлану.

– А чего еще ждать-то? Лучшего не дождешься. Парень он работящий, не пьющий, самостоятельный… К тому же – ударник, значит, быстро квартиру получите. Сотни три, не меньше, он на своем лесовозе зарабатывает. Чего тебе еще?

– Не знаю, – Нелли прижалась лбом к холодному стеклу. – Ты, Светка, как старая бабка рассуждаешь… Не пьет, не курит, самостоятельный, триста рублей получает… И это все?

– А чего тебе еще? Любви? – Светка пожала плечами. – Он тебя, по всему видно, любит. А вот ты… Тут ты сама решай. Может, будешь ждать своего блондина – жди… Только, как бы не прождаться тебе. Такие, как Басов, на дороге не валяются, это я тебе точно говорю. Да и пара вы подходящая. Тебе – двадцать, ему – двадцать три: самое время. Опять же, фамилию свою ягодную сменишь, а то больно она у тебя легкомысленная – Земляникина… Для учительницы больше Басова подойдет. Представляешь – Басова Нелли Семеновна. Звучит-то как!

Звучит-то она звучит, – тихо откликнулась Нелли и неопределенно улыбнулась…

Ночь была. Тихо было. Луна в небесах катилась. И ярко, ярче всех остальных, светила в стороне от созвездия Кассиопея загадочная звезда…

II

Трудно судить прошлое. Еще труднее определить через многие годы, что было на самом деле, а что – лишь сон, домысел, игра воображения. Все переплетается – вымысел и сон, желаемое с явным, сущее с загадочным, и в результате из всего этого рождается твоя прошлая жизнь. Кому-то она нравится больше, кому-то – меньше, кто-то хотел бы забыть о прошлом, а кто-то – только им и живет… Как бы то ни было, а от прошлого не уйти. В этом, быть может, одна из главных хитростей Творца – сцементировать времена памятью, выстроив их в протяженности, ибо не дорожи мы прошлым, нам и будущее покажется «до лампочки». А «до лампочки» – значит никак… Никак, ничто – пусто! Природа же пустоты не терпит. Вот потому-то и обречены мы на пожизненные муки, горькие или радостные, еще и еще раз проживать в таком далеком и таком близком порой минувшем…

Нелли с Ритой попали на мойку и радовались этому: рыба по лоткам скатывалась к ним уже снулая, безжизненно равнодушная. Правда, еще поблескивала ее серебристая чешуя, еще темнели и не пропускали внутрь себя тепло солнечного света глаза, еще тяжело алела кровь на вспоротых брюшках, вздрагивали и, как от боли, судорожно подергивались плавники, но настоящей жизни в рыбах уже не было. Резиновым шлангом с металлическим наконечником, в который под напором подавалась вода, они смывали кровь со слизью, и рыба уплывала по лотку дальше – в посолочный цех. В резиновых сапогах и фартуках, в тонких резиновых же перчатках, они иногда простаивали в своих ячейках по двенадцать-четырнадцать часов – шла рыба. В такие дни мокрые фартуки к концу смены казались невыносимо тяжелыми – от них болели плечи, шея и колени. Резиновый шланг вдруг превращался в коварную и сильную змею – он то и дело вырывался из рук, бил холодной и упругой струей в лицо, мотался и приплясывал на дощатом настиле. Лоток, по которому в мутной слизи все плыли и плыли не ушедшие от своей печальной судьбы рыбины, к концу такой смены казался глубоким ущельем, рыбины – огромными айсбергами. Иногда случалось, что по лотку проплывали живые кетины, устало хлопающие жаберными крышками. Нелли выходила из скользкой ячейки и несла выбранную удачей рыбину к воде и отпускала в мелкую речную волну, и смотрела, как тяжело и вяло начинали шевелиться плавники, как раскачивалась рыбина в воде, не вдруг оживая и уходя на глубину. Нелли пыталась представить ее жизнь и потом, на глубине: время от времени кетина будет вздрагивать всем своим прекрасным телом, вспоминая прикосновения человеческих рук, затем медленно и неуклонно начнет двигаться вверх по течению, к заветному плесу, где несколько лет назад она вылупилась из икринки…

Но большая рыба случалась не всегда. Иногда по два-три дня, а то и больше, они оставались без работы.

А какие здесь были вечера! Под просторным, необъятным небом, над кромкой далеких гор вдруг начинало сгорать солнце. Багровел горизонт, в той стороне мгновенно вспыхивали и жарко пылали лес, облака, инверсионный след самолета и даже сама земля. И потом долго-долго там все умирало, медленно и неизбежно пожираемое Ночью… И даже Река в это время до краев переполнялась багрово-лиловыми отблесками, и тяжелая, осенняя уже, звенящая, уходила за ближайший высокий мыс, на котором белел такой свеженький, нарядный и таинственный маяк…

Маяк строили солдаты-стройбатовцы. Вернее, они его уже почти достроили, остались только отделочные работы внутри и планировка – снаружи. Солдаты жили на окраине поселка, в бараках, где раньше жили вербованные, приезжавшие на путину: были времена, когда своими силами с рыбой на Амуре не успевали справляться. Солдат было двенадцать человек, тринадцатый – лейтенант. Еще когда они только плыли сюда на теплоходе, про этих самых солдат много чего рассказывали. Лидия Захаровна, их будущий преподаватель, а пока – нянька-мамка-воспитатель в одном лице, предупредила: «Упаси вас бог, девоньки, связаться с солдатами… Сущие бандиты это, а не солдаты, пьют одеколон и никого не признают, даже свое начальство». И Нелли, когда впервые увидела маяк с палубы теплохода, невольно прониклась к нему настороженностью, но и любопытством тоже: ах, как интересно, почти как в книжках. А чуть позже: «Сущие бандиты – интересно, какие они?»

Первая встреча с ними произошла случайно. Они с Ритой пошли на марь за брусникой. Долго и лениво бродили по бесконечной и кочковатой мари, спотыкаясь и с усилием выдирая ноги из топкой моховой подстилки. Набрали по бидону крупной, рясной ягоды, и не чаяли, как через эту марь назад до своего общежития добраться, казавшегося сейчас таким родным и уютным. Пошли, спрямляя путь, к далеко впереди блестевшей реке. Кое-где еще попадались продолговатые, иссиня-фиолетовые ягоды голубики и они щедро угощались ею, смакуя нежнейший, тонкий аромат, а когда случайно глянули друг на друга – закатились в безудержном смехе: пальцы, губы, даже щеки были щедро выкрашены в синий цвет.

– Ой, Ритка, не могу! – приседала от смеха Нелли.

– А ты! А ты! – схватилась за тощие бока длинными руками подруга.

Сорока села невдалеке на голую вершинку низкорослой лиственницы, посмотрела на них в недоумении, ударила клювом по ветке и лихо раскатилась в птичьем смехе на всю округу. Тут же выскочил из-под земли рядом с замшелым пнем перепуганный бурундук, встал столбиком, прижал передние лапки к подрагивающему животу, и ну вращать глазищами: что тут, мол, случилось, какая еще беда к нам пожаловала? Но разглядев неподалеку смеющихся девчонок, тут же успокоился, презрительно цвыркнул сквозь редкие зубы и вновь под пенек – прятать на долгую зиму орешки в укромных местах…

К реке они вышли пониже маяка, далековато от поселка, и без сил повалились на песок.

– Я говорила – правее надо идти, – ворчала Рита.

– Ну и шла бы, кто не давал? – лениво огрызалась Нелли.