Зов горы
– Нет. Он хочет с вами все обсудить.
– Так вот ведь какая закавыка: я не хочу!
– Он вам так сильно не понравился?
– И с чего бы? – иронично поинтересовалась я.
Он немного помолчал, размышляя.
– Скажите, а вы правда считаете, что разоблачение вашей бывшей деятельности может быть опасным для вас?
– Именно так.
– А вы не преувеличиваете? Эти секты, вряд ли они такие мощные.
Я помолчала, глядя на белую стену. Потом спросила:
– Помните, был такой генерал Лебедь?
– Конечно, помню.
– Однажды он в каком-то интервью назвал мормонов «плесенью». Ну, он всякое говорил, мужик-то был прямой, без затей, но именно после этих слов на наше правительство было оказано такое давление со стороны США, что Лебедь потом в каждом интервью, по поводу и без повода, извинялся в течение нескольких лет. Боевой генерал, на минуточку…
– Ну, мормоны. Кажется, они и правда влиятельные. Но это в США.
– Когда у российской секты «Богородичный центр» отбирали незаконно занятое здание в центре Москвы, письмо с протестом писал лично Жириновский. Руководитель этой секты Береславский в конце 90-х выступал на конференции, организованной думским комитетом по геополитике… Боюсь, вы этих ребят недооцениваете.
– Я имел в виду, что они вряд ли способны убивать.
Я вытаращила глаза: придуривается, что ли?
– Сергей, а вы что-нибудь слышали о «Ветви Давида» или о «Народном храме» или, может, об «Аум Сенрикё»? Да там сотни жертв!
– А «Белуха»? – спросил он. – Это была опасная секта?
– Да, там были жертвы, – сказала я. – Именно из-за них «Белуху» и запретили… А почему ваша Галя стала интересоваться сектами?
– Как раз это я и хотел вам объяснить. Перед разговором с Фоменко вы должны это увидеть. Вечером двадцать пятого декабря 2013-го года, то есть за три дня до исчезновения, в ее ай-клауде появился скрин-шот странички о секте «Белуха». Это произошло ровно через три часа после вот этого события.
И он кликнул компьютерной мышкой.
– Идите, смотрите.
Я подошла к нему и наклонилась над экраном компьютера.
Это была запись с камеры наблюдения.
На записи – зима.
Камера установлена на заборе перед воротами. Первые секунды ничего не происходит, затем ворота разъезжаются и на дорогу выкатывается спортивный автомобиль. Он только начинает набирать скорость, как неожиданно наперерез машине из кустов выскакивает мужчина в темной куртке и джинсах. Он бежит лицом к камере, и лицо его видно очень хорошо.
– Кто это? – спросила я.
– В машине – Галя. Она выезжает из своего дома в «Подмосковных вечерах». А мужчина – это Арцыбашев.
– Ваш ключевой свидетель? Тот, кто потом инсценировал свою смерть?
– Именно. Два месяца назад он умер. Теперь уже по-настоящему, от инсульта. Здесь в Москве. Его труп нашли в машине, которая попала в аварию.
– Помню, полтора года назад менты меня про него спрашивали.
– Смотрите.
Мужчина размахивает руками и что-то кричит. Машина останавливается. Стекло водителя, видимо, опускается. Мужчина подбегает к водительской двери и наклоняется, скрываясь из вида.
– Вот их первая встреча, – тихо произнес Сергей над моим ухом. – В три часа Галя отправилась в спортивный клуб. И здесь у ворот он ее поджидал.
– А кто он вообще?
– Пенсионер из Ессентуков. Бывший полицейский. Первый раз в Москве. Приехал купить подержанную машину.
– Раньше они не встречались?
– Нет, никогда. Не было также ни звонков, ни электронных писем. Мы точно знаем, что два предыдущих дня он безвылазно сидел в гостинице, а до этого безвылазно сидел в Ессентуках. И вот, что получается: они незнакомы, но Галя останавливается, опускает стекло и внимательно его слушает. А ведь она была очень осторожной. Увидев незнакомого человека, она должна была испугаться и, наоборот, дать по газам.
– Приехал за машиной… – вглядываясь в стоп-кадр, сказала я. – Умеете читать по губам? Может, он кричит: «Продайте мне машину!»?
– Вы только при Алексее Григорьевиче не шутите на эту тему, ладно?
– Ясен перец. Ну, судя по тому, что вы строите догадки, с этим Арцыбашевым поговорить вы так и не успели.
– Когда мы его вычислили – это было в середине января – он уже погиб на пожаре в Ессентуках. Точнее, инсценировал свою смерть.
– И вам осталось читать по губам.
– Да…
Я внимательно смотрела на экран.
– Двадцать пятое декабря… А где в это время был сам Фоменко?
– За границей. Катался на лыжах. Они с женой уехали восемнадцатого декабря, вернулись двадцать восьмого.
– В день, когда Галя исчезла?
– Да. Они уже не увиделись.
– Итак, вас удивило, что она открыла окно незнакомому человеку.
Сергей снова кликнул мышкой, но запись словно застыла. Очевидно, Арцыбашев продолжал стоять, нагнувшись к ней.
– Мы думали, что он мог, скажем, попросить о помощи, типа, там на дороге человек умирает, что-то еще…
– Глупости, – перебила я. – Она бы уже давно закрыла окно и уехала. Максимум, что бы она сделала – это вызвала по телефону «Скорую». А они вон – все еще болтают. У меня ощущение, что говорит, в основном, он.
– Да. Мы смотрели пленку с экспертами. Они тоже заметили, что он жестикулирует. Его рука иногда видна… Мы еще не знали, кто этот мужчина, но все пытались понять, что он кричит, когда бежит наперерез…
Я с огромным любопытством посмотрела на Демичева.
– И долго пытались?
– А что?
– Все прекрасно видно. Вначале он несколько раз одинаково разевает рот, потом говорит пару коротких фраз.
Теперь уже он смотрит на меня с любопытством.
– И что это значит?
– Слушайте, ну это же элементарно. На какое слово мы все реагируем одинаково – останавливаемся и опускаем стекло?
– Ну, теперь-то я знаю. Эксперты мне это сказали. Он несколько раз выкрикивает ее имя и фамилию.
– Да. А потом, видимо, кричит что-то вроде того, что у него есть очень важная информация, которая касается ее или ее семьи.
– И как вы догадались?
Я даже растерялась.
– Так… Это же понятно…
– Здорово, – сказал Демичев. – Хотя мне, например, не понятно.
Человек, стоящий у машины, наконец выпрямляется в полный рост. Затем он достает из кармана телефон, смотрит на него и нажимает на кнопки. Но к уху не подносит.
– Итак, он рассказал что-то убедительное, – пробормотала я. – И она дала ему свой номер телефона. Позвонила ему, он сохранил…
– Да. По распечатке звонков и узнали, кто он. Сопоставили время на камере. Заодно выяснили, что она звонила ему еще один раз – на следующий день. В это время он уже был в Ессентуках.
– То есть двадцать восьмого его в Москве уже не было?
– Не было.
– И с чего вы взяли, что эта встреча имеет отношение к ее исчезновению?
– Нам больше не за что было зацепиться. Двадцать восьмого декабря она просто уехала из дома и исчезла. От нее не осталось никаких следов. Ни одного следа за полтора года поисков.
– Ну и что?
– Он был единственный незнакомый человек, появившийся в ее окружении незадолго до исчезновения. Мы так и не смогли выяснить, о чем они говорят. Зато сразу после этой встречи в ее айфоне появился скрин-шот о «Белухе».
– Это оттуда фото Константинова?
– Да.
– Значит, до этого она «Белухой» не интересовалась?
– Ни «Белухой», ни другими сектами.
– Никогда?
– Никогда.
– Может, ее мать была с этим связана?
– Да ну нет, что вы. Ее мать умерла в восемьдесят девятом.
– Нью-эйдж, какой-нибудь сетевой маркетинг, типа «амвэя»? Неопознанные летающие объекты?
– Нет. Галя начинает собирать информацию о «Белухе» вечером двадцать пятого декабря. Она ищет любые факты, которые когда-либо появлялись об этой секте. Мы опросили всех ее знакомых, подробно изучили программы телепередач и расписания кинотеатров, публикации в СМИ, новости, искали какой-то повод для такого интереса. Повода не было. У нас остался только разговор с Арцыбашевым.
– Вы сказали: «она начинает собирать информацию». Что значит «собирать»?
– Она создала папку на компьютере…
– Которую назвала как? – повернулась я к нему.
Он помолчал.
– Которую назвала «Мальчик».
– «Мальчик»? Почему «Мальчик»?
– Понятия не имею.
– Что еще вы нашли в этой папке?
– Очень много фотографий.
– Каких?
– Света, – сказал он. – Сегодня Алексей Григорьевич отдаст вам все материалы. Чтобы вы могли их изучить. Пожалуйста, не бойтесь его. Он не такой страшный. Клянусь вам, что прошлая сцена не повторится. Он вменяемый человек. Я ведь работаю с ним и до сих пор жив, не так ли?
– Покажите еще раз начало пленки, – приказала я.
И снова из ворот выкатилась машина, и ей наперерез побежал кричащий человек.
Я кликнула мышкой. Арцыбашев закрыл рот.
Кликнула еще раз.
Он открыл рот и застыл.
«Как интересно, – подумала я. – Это ударное «о»… Откуда оно там?»
– Поехали? – спросил Демичев.
Я перемотала и посмотрела еще раз. Видно очень четко, ошибки быть не может. Ударное «о»…
– Странный гражданин, – сказала я. – Ему бы машину искать по рынкам, а он едет за город. Машину-то он в итоге купил?
– Нет. Жена сказала, что он просто присматривался. Узнавал, можно ли что-то купить на триста тысяч.
Я повернулась к адвокату и посмотрела ему в глаза.
– Серьезно?
Он пожал плечами, но ничего не сказал.
– У человека накоплено всего триста тысяч, но он может себе позволить съездить в Москву, чтобы присмотреться? Вы сказали, что он сидел в гостинице. Он даже не у знакомых жил?
– У него не было знакомых в Москве.
– Офигеть. Но послушайте, если его тело нашли в разбившейся машине, кто был за рулем? Поди, знакомый, нет? Или таксист?
– Знакомый. Он погиб в этой аварии. Таджик, строитель. Мы уже все выяснили. Они познакомились на стройке в Наро-Фоминске год назад. Вместе работали, там же жили. По нему мы тоже все дадим.
– Мда…
– Поехали, Света.
– Поехали, – сказала я.
Глава 7
Поселок «Подмосковные вечера» был создан в пятидесятые годы. Тогда это был дальний район области: глухие леса, патриархальные деревеньки, болотистые берега Десны, заросшие ветлами. В центре реки – пустынный островок. Лишь на пригорке – новый санаторий министерства машиностроения, протянувший к островку подвесной мост
В конце шестидесятых леса потеснились – с разных сторон начали лепиться к заборам «Подмосковных вечеров» новые соседи: дачи, садовые товарищества, военный городок, детский кардиологический санаторий, трехэтажные бараки для его обслуживающего персонала, а затем и окраины Троицка.
Это была странная смесь престижных поселений и пригородных трущоб. В итоге весь этот причудливый мир занял гигантскую территорию, перегороженную сотнями разнокалиберных заборов.
В 90-е годы жители «Подмосковных вечеров» – все сплошь писатели и композиторы – решили отгородиться от стремительно меняющегося мира. Они скинулись и поставили забор на дороге, ведущей через поселок в Троицк. Но было поздно: к этому моменту здесь уже возникла сложная система калиток, уводящих в разные стороны. Появился настоящий лабиринт, план которого, как правило, был известен только местным: к калиткам вели неприметные тропы между участками, они выводили в самые неожиданные места, а некоторые двери в заборах были защищены имитацией замков, так что лишь опытный пользователь знал, что дверь открыта и ее надо просто толкнуть.
Я была как раз таким опытным пользователем.
Оказавшись в своем бараке два года назад, я тихо умирала. Ни с кем не общалась, сидела, как зверь в норе, зализывала раны. Меня тогда спас велосипед: тупо, кручение педалей с утра до вечера. И все эти гектары подмосковного Шанхая стали моим лекарством.
Я каталась по лабиринтам улиц и троп, выруливала к заброшенному дому культуры, потом к Десне, в ушах свистел ветер, я на полной скорости влетала на остров посреди реки и там, прислонившись к полуразрушенной колонне ротонды, смотрела, как стихает подмосковный вечер, как он становится неподвижным, как блестит зеленая лунная дорожка или ползут по воде безмолвные клочья тумана.
И обратно, через липовый парк, через детский кардиологический санаторий – к своему бараку…
И вот – сегодня я впервые въезжаю в «Подмосковные вечера», как белый человек, на машине. Да на какой машине! Всю дорогу я проспала, так что теперь тру глаза, приходя в себя.
Поднимается шлагбаум, в окне будки сонно моргает охранник поселка. Кажется, мы с ним проснулись в один миг; мелькает мысль, что и вернулись мы из одного сна. Я трясу головой: взбредет же в голову спросонок.
Мы проезжаем еще метров двести – и вот они, знакомые ворота. Они разъезжаются, я вижу столетние ели, а за ними огромный дом, похожий на замок. Со всех сторон его осаждают цветы. Они вздымаются каскадами, переваливаются через каменные ограды и растекаются по изумрудной траве.
Демичев открывает дверь, я выхожу на дорожку, мощеную гранитом. Иду мимо багровых фонтанов барбариса.
У гранитной лестницы врос в землю узкоглазый охранник с косичкой.
Мы заходим в просторный холл. Он абсолютно пуст, единственная вещь – антикварный комод, над которым висит гобелен. На комоде – бронзовая скульптура монгольского воина с луком. Воин похож на охранника с косичкой. Сам охранник идет за нами.
Холл залит светом, мрамор пола блестит.
Длинный коридор, увешанный картинами, с десятком дверей в разные стороны. Поворот – и мы в огромном каминном зале, отделанном деревянными панелями, с дубовым кессонным потолком. Одну стену зала занимают книжные полки. По углам стоят рыцарские латы. Стеклянная дверь распахнута в сад, я вижу большой бассейн с деревянными палубами и шезлонгами. На одном шезлонге – длинные женские ноги. Кто там расположился, мне полностью не видно. Но кто-то красивый.
Фоменко сидит в центре зала, в кресле. Перед ним на столике тяжелый хрустальный стакан, несколько бутылок виски, папка в кожаном переплете, а также целая груда женских колец и браслетов. Спиной ко мне незнакомый мужчина перебирает книги на полках.
– Познакомьтесь, – говорит Демичев. – Это наш юрист – Владимир Снегирев.
Человек у полок поворачивает ко мне бесцветное лицо и выдавливает какое-то подобие улыбки.
– А там у бассейна – жена Алексея Григорьевича. Алина.
На этих словах ноги приходят в движение. Хозяйка ног встает и подходит к кромке бассейна. Теперь она видна полностью. Это эффектная худая блондинка с длинными волосами. Она в белом блестящем бикини. Блондинка лениво спускается по лесенке в воду. Золотой занавес волос закрывает ее лицо, поблескивая на солнце.
– Здравствуйте, – говорю я.
– Здравствуйте, – слегка смущенно отвечает Фоменко. – Присаживайтесь. Пить будете?
– Я не пью, – говорю я и сажусь в кресло.
Услышав мой ответ, юрист Снегирев снова оборачивается и громко хмыкает. Я была права. Они за мной-таки следили весь месяц. Что за идиоты!
– Сережа передал мне, что вы кое-что выяснили.
– Да.
– Итак, теперь мы знаем, откуда у нее ваш телефон.
– Судя по всему, появление моего телефона – это ошибка, – говорю я. – Парикмахерша подумала, что «Белуха» и «Белогорье» – это одно и то же.
– И тем не менее этот факт согласуется с остальными.
Он протягивает мне кожаную папку. В ее центре профессионально выбит прямоугольник, на нем – золотая надпись «Мальчик». Такое невиданное оформление материалов дела я встречаю первый раз в жизни, поэтому даже зависаю на несколько секунд.
Затем поднимаю кожаную обложку.
– Кстати, спасибо, что приняли мое предложение, – деревянным голосом говорит Фоменко.
На внутренней стороне обложки я вижу отстроченный карманчик, из которого торчит золотая флэшка.
– Я старомодный человек, – объясняет Фоменко. – Не могу читать с компьютера. Поэтому попросил все распечатать… Но если вы предпочитаете электронный вид, все сохранено на этой… ну…
– Флэшке, – подсказывает Демичев.
– Да.
Я листаю пластиковые файлы. Статья из «Википедии» о секте «Белуха», страничка «Экспресс-газеты» о том, как секту разгоняли, фотографии Константинова, отрывки из книги Дворкина «Сектоведение». Есть и еще одна статья, она из журнала «Благо». Называется статья «6 признаков одержимого: как опознать сектанта».
После этого начинаются фотографии. На них – праздник в помпезном золотом интерьере, утопающем в лентах и цветах. Над лоснящимися мордами людей висят хрустальные сугробы люстр. На потолках горят круги подсветки. Везде серпантин, розы, рюши, колонны, рюмки и разгоряченные тела.
Вот Демичев в дурацком колпачке приставил рожки худому парню в очках с черепами. Этот же парень – крупно, он разговаривает по мобильному, держа в другой руке пузатый фужер коньяка. Две растрепанные бабы изображают канкан. Фокусник пускает огонь из рукава, ведущая Лера Кудрявцева представляет Потапа и Настю.
– Что это? – изумленно спрашиваю я.
– Это день рождения Алексея Григорьевича, – говорит Демичев. – 12 ноября 2013 года. Он праздновал его в доме приемов «Сафиса». Было около ста гостей. Галя фотографировала на айфон. 26-го декабря она перенесла эти фотографии в папку «Мальчик».
Я продолжаю листать.
Похожий на чиновника мужик застыл с вилкой, поднесенной ко рту. Четыре смущенных охранника в черных костюмах, засыпанных конфетти, выстроились в ряд. Снова те же охранники, только теперь каждый из них – крупно. Узкоглазый с косичкой улыбается в объектив. Белобрысый недовольно нахмурился. Группа черноглазых товарищей зачитывает поздравление. Парочка в стиле «Неравный брак» отплясывает у сцены. Юрист Снегирев что-то орет в микрофон, обхватив дебелую блондинку. Еще множество мужчин и женщин. Парадное фото на лестнице. Чье-то размытое лицо на фоне огненных фонтанов и шаров.
И неожиданно: сияющие зубцы Белухи.
Я вижу дату, когда фотография горы появилась в папке.
Это 27 декабря 2013 года.
Галя Фоменко скачала одиннадцать снимков. Гора в полдень, гора на закате, гора на фоне зеленых долин и окруженная вьюгами. Я отмечаю, что дочь Фоменко интересовал строго определенный ракурс.
После раззолоченной пьянки гора поражает своей стерильностью. В абсолютной тишине она высится над Алтаем, и ее вершина слегка курится ледяной поземкой. Черные нити камней сбегают к подножью.
Мне вдруг становится страшно.
Нет. Мне становится очень страшно.
– Что ни говорите, ребята, но это связано с сектой, – произносит Снегирев, отходя от полок. Теперь он встает у стеклянных дверей и начинает равнодушно наблюдать за женой Фоменко, плавающей в бассейне.
– А вот я не согласен, – сердито говорит Демичев. – И я не понимаю, почему ты так упорно носишься с этой версией.
– Да ничего я не ношусь. Я, вообще, могу молчать. Но вы же не будете отрицать, что в последнее время Галя казалась чужой. Отцу грубила. Спросите вот у специалиста, – он показывает рукой на меня. – Это же типичные признаки сектанта. Это и в книгах написано. Первым делом они все начинают считать близких врагами. Ведь так?
Я молчу, и он недовольно морщится.
– Света, ведь так? – переспрашивает он. – Ведь могло быть так, что этот Арцыбашев наплел ей всяких чудес? Ведь вербуют же! И вроде, разумные люди, но с ума сходят и все. Почему мы думаем, что нас это не коснется?
– А что – Арцыбашев был связан с сектами? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит Демичев. – Мы изучили его биографию, ничего не нашли.
– А кто-нибудь в его окружении?
– Нам таких найти не удалось. И, Володя, ты же знаешь: «Белуха» была разгромлена в 2004 году. Конечно, иногда бывает, что секты восстанавливаются под другими именами. Но именно эта секта уже не существует.
– Зато существуют десятки других сект! – восклицает Снегирев. – Господи, ну вспомните, как она себя вела! Ну, вспомните, ради бога!
– Она переживала, – говорит Демичев.
– А с чего ей переживать-то было? – возмущенно спрашивает Фоменко.
– Вы поженились…
– И что? Что – ей пять лет, чтобы из-за этого переживать?
– Действительно! – поддакивает юрист.
– Ты, Володя, обещал молчать.
– Все! – юрист поднимает руки. – Дело ваше, я вообще, не лезу. Алина Андреевна! – кричит он блондинке. – А баттерфляем вы можете?
Она не отвечает. Стоит на краю бассейна, вытирает волосы полотенцем.
Фоменко наливает себе очередной стакан.
– А вы что думаете? – спрашивает он меня.
Я в это время изучаю статью из «Блага». Она очень милая. Так сказать, сектантство для чайников. Особенно меня забавляет «пристрастие к заглавным буквам в переписке». Но в принципе, все верно. «Признаки недосыпания». Это уж точно главный опознавательный знак. Вот только слишком многие в Москве носят его на себе…
– Что вы думаете, Света? – повторяет Фоменко. Язык его уже слегка заплетается.
Я собираюсь ответить, но тут в зал заходит Алина, на ходу надевающая белый махровый халат.
– Леша, пойдем обедать, – говорит она мужу.
– Ты что не видишь, я занят? – вскидывается он. – Сейчас закончу и пойдем!
Алина пожимает плечами и садится в кресло перед журнальным столиком. Начинает медленно надевать на руку кольца и браслеты. Рука у нее тонкая, почти невесомая.
– У меня есть пара вопросов, – говорю я. – Где и когда вы, Алексей Григорьевич, встречались с Арцыбашевым?
– Алексей Григорьевич никогда не встречался с Арцыбашевым. Он его не знает, – отвечает юрист Снегирев и садится на диван напротив меня. – Этот вопрос был закрыт еще полтора года назад.
– Никогда! – подтверждает Фоменко. – Я его не знаю.
– А почему вы спрашиваете? – интересуется Демичев.
– Факт их знакомства следует из записи на камере наблюдения, – объясняю я.
Они молчат несколько секунд.
– Какой записи? – говорит Снегирев. – Вы имеете в виду ту запись, когда Арцыбашев остановил Галю у ворот?
– Именно.
– И как же этот факт оттуда следует, интересно?
– Она остановилась и слушала его около десяти минут. А значит, он должен был назвать ее по имени и фамилии. Но в том, что он кричал, не было ударного «а». Зато было ударное «о». На записи это прекрасно видно.
– Что ударное? – изумленно спрашивает Фоменко.
– Ударное «о».
– И что значит это ударное «о»?
– В слове «Галя» нет ударного «о», – вежливо объясняю я.
– В слове «Фоменко» есть «о»! – восклицает юрист.
– Безударное.
– Вы что-нибудь понимаете? – интересуется Снегирев, оборачиваясь по сторонам. – Или один я такой тупой?
Демичев пожимает плечами.
– Короче, – говорю я. – Скорее всего, это слово «дочь». Он несколько раз спрашивает ее: «Вы дочь? Дочь Фоменко?». И если это именно Арцыбашев сообщил Гале информацию о «Белухе», то информация предназначалась вам, Алексей Григорьевич.
Он даже поперхнулся коньяком. Затем вытер рот рукой, тараща глаза.
– Я никогда не встречался с Арцыбашевым! Я ничего не знаю о «Белухе». Глупости какие-то! Да что ему от меня нужно было, этому Арцыбашеву? Зачем он хотел рассказать мне про эту чертову секту?!
Видно, что Фоменко сильно разволновался. Так волнуются люди, которые столкнулись с чем-то необъяснимым. Я внимательно наблюдаю за упырем и не вижу на его лице ни тени смущения, свойственного лгущим людям.
История кажется мне все более странной.
– Ладно… Тогда скажите, – я показываю на папку. – Кто из этих людей был связан с сектой «Белуха»?
И снова они молчат, недоуменно глядя на меня: Фоменко, Снегирев, Демичев, охранник с косичкой, даже Алина поднимает свои прозрачные зеленые глаза.
– Никто, – фыркает юрист.
– Вы хотите сказать, что за полтора года полиция не нашла этого человека?
– А что тут удивительного? – поднимает брови юрист. – Среди наших знакомых нет сектантов. Да мы бы знали. Этих сектантов сразу видно.
– Кстати, вот эта статья, про признаки, – Фоменко, глотнув коньяка, показывает рукой на папку. – Как она, на ваш взгляд? Точная?
Я пожимаю плечами.
– Ну, в общем, да. Просто слишком многие подпадают под эти определения. Вот, например, «заезженная пластинка». Многие из нас зацикливаются на какой-то теме. Не только сектанты.
– Ты, Володя точно зациклен. – бросает Демичев. – Может, ты сектант?
Снегирев закатывает глаза.
– Или, например, «использование кодовых слов», – продолжаю я. – Они так делают, но так же делают и те, кто с ними борется. Насколько мне известно, люди, которые в нашей фирме занимались Константиновым, называли его «Дон Педро». Это тоже кодовое слово.
– Почему «Дон Педро»? – спрашивает Демичев.
– Потому что когда его последователи выходили в мир, ну там, ездили по делам, они использовали для общения пароль…
Алина уже надела все свои кольца. Она встает и идет к выходу. Шумит фильтр бассейна, на соседнем участке гудит газонокосилка.
– …Они называли свою секту «Парагвай». Так они узнавали друг друга. «Привет тебе из Парагвая».