Испытание на прочность. Сборник рассказов

4. Стечение обстоятельств

Зоя Викторовна опоздала на час. Планерка уж прошла, и все офисные девочки разбежались по автоматам гонять чаи-кофеи и перемывать кости всем, кому следует. Она очень удачно подгадала в эту паузу! Медленно сняла свое норковое манто, аккуратно повесила на плечики, не спеша устроила в шкаф. Вроде как поправляя прическу, а на самом деле прикрывая лиловое подглазье, попыталась проскользнуть на свое место. Но редактор их корпоративной многотиражки Александр не вовремя поднял глаза и не смог сдержать некорректного замечания:

– Зоя Викторовна, на целый час опоздали… О-о-о, что это с вами, что-нибудь случилось?

– Саша, не обращай внимания, ничего страшного, я вечером уборку затеяла, со шкафа обрушила старые альбомы, и вот плоды моего усердия!

– Так вы же вчера прямо с работы собирались со своим кавалером в ресторан, – встряла язвительно секретарша Юлька, – или не состоялось?..

Все, кто с готовностью к развлечению прислушивался к разговору, радостно прыснули.

Зоя Викторовна понурилась, и невольные слезы закапали на клавиатуру. И надо же было ей вчера вечером язык распускать, хвастаться предстоящим выходом в свет! Вера решительно поднялась, сделала страшные глаза Александру, и редактор, все тут же поняв, вывел девчонок на перекур. Вера подсела к подруге, обняла ее за плечи.

– Что у тебя опять стряслось? Рассказывай, пока никого нет!

– Вер, вот почему все это мне, за что? Пошла просто развлечься, с хорошим настроением, прифрантилась, а у Руслана опять какие-то разборки с женой, сидит, как сыч, глазами по сторонам зыркает, меня как будто и нет! Заказал водку, а я что – манерничать не стала, тоже хватанула стопарь. Он себе знай наливает да опрокидывает. Ну, я себя в обиду не дам, ты же знаешь. Тоже от него отвернулась, спинку выгнула, ногу за ногу заложила, сигаретку взяла… Чтоб никто при этом на меня не повелся – не бывало еще такого! И тут, только музыка заиграла, ко мне так вальяжно подкатывает пижон, по костюмчику видать – фирмач! Шарф белый, штиблеты лакированные, глаз горит… Естественно, я навстречу поднялась, тоже глаз зажгла!

– Да ты молодец, и правильно, что этому своему охраннику нос натянула!

– Я тебе сто раз говорила, что он не охранник, а начальник охранного управления! Но не в том суть… Мужик этот носатый так по-свойски и спинку мне обнимает, и прижимает, ну, явно клеит! Но не успели мы как следует разойтись, Руслан поднялся, и прямо к нам. Представляешь, руками нас развел, как рефери боксеров, и вмазал. Сначала мне, мягко, но сильно… видишь, как щеку развезло? А потом и тому пижону, да всю душу, видать, вложил, тот аж к стойке отлетел, грохнулся – и затих.

– Зоя, да ладно, ну не насовсем же?!.

– Вер, да насовсем! Ресторанские вышибалы подлетели, Руслана схватили, а он еще и орет: "Я его урою, я его уделаю!" Кого там уделывать…перевернули мужика, а он и глаза уже закатил.

Зоя зарыдала, Вера стала ее утешать, бессвязно нашептывая, что это же без злого умысла, по неосторожности, там ведь смягчающие обстоятельства…

– Вер, какие смягчающие! Стали у мужика документы смотреть, а он – иностранный подданный! Тут же вызвали полицию, те позвонили в израильское посольство, такое началось! Допросы, свидетели, на Руслана надели наручники, меня только под утро отпустили. Схватила такси, только тронулись, и тут меня так стало тошнить, просто ужас! Шофер меня выкинул, обматерил – и уехал. Стою на шоссе, как б… последняя, реву – в голос, как до дому добралась – не помню! Вот за что, за что мне эта доля горемычная, я что, кого-то обокрала, оговорила, кому-то беду накликала? За что-о-о-о…

– Успокойся, пожалуйста, пойдем, умоемся, – Вера повела страдалицу в туалет, а уж потом решительно выпроводила домой.

– Иди, иди, я с Александром поговорю, и завтра не приходи, отоспись, приди в себя. Про Руслана я постараюсь все узнать, остались старые связи в следственном управлении…

Но дальше началось вообще нечто невообразимое. Когда Зоя Викторовна на третий день пришла на работу, несколько приободрившаяся, ее срочно вызвали на самый верх, в управление. Там, в кабинете первого зама президента компании, сидел, набычившись, недосягаемый прежде высокий чин, и главный юрист компании.

– Давайте, Зоя Викторовна, безо всяких предисловий, рассказывайте, какую роль вы играли в этой сказочной истории?

– В какой истории? – обомлела Зоя. – Да мы просто пошли в ресторан, посидеть, развлечься, а там из-за глупой ревности случилась драка. Какая такая у меня могла быть роль?

– А это вам лучше знать. У следствия в разработке вот какая версия.

И ошарашенной дамочке рассказали, что нечаянно убитый носатый пижон оказался карточным мошенником крупного калибра. Да не игральных карт, а банковских карточек, платежных! Он там, в Израиле, объявлен в розыск. Здесь готовил свою…акцию в нашем банке. И начальник нашего охранного управления его убил. Посольство, естественно, выразило протест: да, мошенник, но не убивать же безо всякого разбора, без суда и следствия! По Москве разговоры пошли, что эти, банковские, совсем распоясались, убивают по одному подозрению, так сказать, сами суд вершат!

– Да нет же, никакого суда он не вершил, просто по неосторожности!

– не выдержала совершенно оглушенная такой версией Зоя, – он его и не видел никогда раньше!

– Конечно, не видел… органы дознания у нас в банке уже запись с камер наблюдения сняли, – кисло заметил юрист, – и там видно, как этот Мафусаил Залманович Румер гуляет по залу, обходит банкоматы. Присматривается на месте, так сказать. Следствие считает, что Руслан всё это заметил, пошел на опережение… Если вы хоть что-то знаете, лучше сейчас сказать. Пока вас не вызвали на допрос.

– Да нечего мне говорить, пусть его спрашивают, – растерянно развела Зоя руками.

С тем ее и отпустили.

Вера, выслушав невменяемое бормотание свидетельницы, которую вот-вот могли превратить в соучастницу убийства по сговору, рванула в следственное управление. Там ее удивили еще больше.

Когда вся эта дурацкая сцена ревности произошла в ресторане, наряд сразу отправился в гостиницу, карточку которой нашли в кармане Румера. Надо было осмотреть и опечатать номер. Но когда горничная своим ключом открыла дверь, в номере оказались два "ботаника" с компьютерами. Увидев полицию, парни сильно растерялись и, как дети – папу, спросили: "А Мафусаил Залманович где? Попался, что ли?" И майор Ганочкин вроде как отшутился: "Ага, и попался, и раскололся. Как орех! А вы здесь, в его номере, что делаете?"

Они это "раскололся" поняли по-своему, и сразу заявили, что мотать срок за инициатора и главаря не собираются: "Ну, тогда и мы запираться не станем!" Рассказывали добросовестно, во всех подробностях.

Оказывается, Румер обхаживал банк перед вирусной атакой целую неделю, вызнал, кто тут начальник охраны, проник в корпоративную столовку; тихой сапой, в самом неприметном виде, обедал там со всеми. Видел, как Зоя с Русланом кокетничала, вместе обедали, сговаривались на вечер. Тогда Мафусаил Залманович и окончательный план разработал и утвердил. Компьютерщики со своей атакой ждут его сигнала. Он в ресторане провоцирует Руслана и выводит его из игры скандалом и потасовкой. Его, пострадавшего иностранца, должны были тут же без промедления отпустить. Вернувшись в отель, он давал старт атаке, а подсобники при банкоматах должны были начать грабеж. Все очень четко и ловко!

Но кто же думал, что удар получится таким увесистым, и продолжение истории – непредсказуемым! Даже руководство компании не могло поверить искренним воплям Руслана, что он никого не собирался убивать. Ну, не знал он о готовящемся нападении на банк, все вышло абсолютно случайно!

Юрист с издевкой его переспросил:

– Случайно? Проморгал нападение на банк – случайно? Ты совсем что ли не просматриваешь записи видеонаблюдений? Он же там неделю мелькал! Или всё же ты превысил необходимую степень обороны вверенного твоему попечению банка? Давай уже, определись!

Руслан просто не знал, что ответить. Хоть так, хоть иначе, всё выходило паскудно. И что ему стоило просто оставить подружку с этим носатым …покойником, а самому отбыть на службу, проверить посты и сигнализацию? И ведь обещал жене, что завяжет с этим романом! Жена… сухая, как брют… правильная, последовательная, предсказуемая. А Зойка прямо как …фейерверк! Никогда не знаешь, чего от нее ожидать, женщина-праздник, фонтан выдумок и затей! У него никогда такой не было. Ну, не мог он ее оставить этому носатому, при всех раскладах – не мог! Вот и сиди теперь, за праздник этот чумовой с раскосыми глазами…

В бессильной злобе Руслан опять перебирал все подробности своего короткого романа и такого короткого, дикого вечера. Хотя о чем тут думать? Поздно, назад не отмотаешь. Осталось только выбирать: так превысил или недоглядел?..

5. Чистый разбой

Для разрядки Люська иногда забегала к детективщикам. Дела, конечно, к ним не было никакого, но почему не потрепаться с коллегами! Особенно, когда Егор так на нее глазами посверкивает, и чаю предлагает, и умничает, явно с желанием произвести на нее впечатление! Вот и на этот раз, когда она с пренебрежением к их жанру обозвала детективы "бульварным чтивом", он живо возразил:

– Не скажите, Люсенька, наш жанр может быть как раз ближе всего к жизни! Конечно, описывают наиболее яркие случаи, но ведь криминала в быту, на производстве, да, в конце концов, на самых вершинах власти столько, что не пересказать! Вот хоть бы вас взять и представить на минуточку…

– Да ну тебя, Егор, какие в моей жизни могут быть криминальные происшествия? На днях сумочку новую купила, хочу к тетке в Сочи на лето напроситься, ремонт надо бы сделать, да нет сил… Сплошная проза!

Посмеялись, чайку попили, вздохнув, Люська поплелась в свой отдел, разгребать завалы "нетленки". На столе лежала школьная тетрадка, исписанная до зеленой корочки. Очередной графоманский опус!

«Я стоял в цветочной лавке и с задумчивой улыбкой выбирал цветы для своей любимой. Сегодня у неё был день рождения. Последняя версия айпада и редчайшая книга по астрономии уже лежали упакованные в моем пакете и терпеливо ожидали, когда я присоединю к ним шикарный букет. Протея. Она как-то говорила, что очень к ней неравнодушна.

– Могу я приобрести 21 протею? – спросил я молодую продавщицу, сидевшую возле подоконника. Она поглаживала черную кошку и мило посмеивалась над тем, как та обнюхивает красную розу…»

Люська отбросила текст, покрутила в руках конверт: ну, понятно, районный центр какой-нибудь, даже не слышала никогда о таком городе. И они думают, что столичное издательство прямо заждалось их романов, книжные магазины в очередь выстроились, подписку организовали!

Почему она об очередной рукописи и ее авторе думала во множественном числе, ясно было без слов: у стола стоял мешок, плотно набитый авторскими творениями. И она, редактор отдела малых форм художественной литературы читала их день-деньской, с восхода и до изнеможения! И чего их всех на писательство тянет? Букеты… Любимые… Кошки… Розы. Теперь вот еще эта, как её? Люська заглянула в тетрадку: протея!

Хоть бы Егор заскочил, одной на обед идти скучно.

В дверь постучали. Да как-то странно, с силой и внизу. Ногой, что ли?

– Входите, кто там!

Дверь распахнулась, и у Люськи не только брови поползли вверх, но и волосы поднялись дыбом. На пороге стоял какой-то придурок с колготками на лице и пистолетом в левой руке, замурзанный ватник подпоясан солдатским ремнем, на ногах – то ли калоши, то ли..

– Ты тут редакторствуешь? – как-то не очень ясно спросил бандит.

– Я… Но я только по малым формам, романисты и детективщики дальше по коридору и…

Он оборвал ее непочтительно и грубо:

– Обойдемся малыми! Почем за рукопись авторам платишь?

– Я?!. Ни почем не плачу, вы с ума сошли, это же пока сырье, там еще предстоит… контракты…правка… набор… Да из этого мешка девяносто процентов в макулатуру пойдет!..

– Хорош гнать лабуду! Думаешь, я не видел, какие цены сейчас на книгах, не представляю, как вы огребаете? И в макулатуру – не надо, чо разбрасываться, люди старались, писали … Всё пусть в дело идет! Учить тебя, что ли? Или другого редактора найдем?

Значит так, я буду твоей «крышей», вступительный взнос сейчас прямо отдашь…Сколько тут у тебя?

Он, наконец, шагнул в кабинет, правой рукой взял Люськин новехонький ридикюль, слегка его тряхнул и, удовлетворившись весом, заключил:

– Ну, для почина хватит… Приходить буду раз в квартал, чаще мне некогда, ты же будь наготове. В обмен обещаю, что другая «крыша» тут не появится, будь спокойна!

И с авторами не балуй, нам с тобой, чем их больше, тем доходнее, сама понимать должна! Ладно, не буду отвлекать, работай, не ленись, а то, гляжу, не шибко ты усердная, на подоконнике расселась… Бывай!

С тем и пропал, даже топота по коридору не услышала. Минут десять не могла шевельнуться, боялась выглянуть в коридор. Да и что выглядывать, чистый разбой! Господи, документы, ключи, вся зарплата! Люська заплакала.

6. Чужую беду руками разведу

Разбудили Ларису синицы. Раньше она сыпала им за окно пшено, а этой зимой привязала шпагатом целый шмат сала. Маленькие обжорки с первым светом налетали на него, дырявили крепкими клювами, ссорились. Очень скоро они превратили сало в подобие губки, и с одного края уже обнажилась коричневатая шкурка. Перебранку при этом устраивали несусветную.

Привычно скосив глаза на часы, Лариса сказала себе «Ого!» и побежала под душ. На плите, хрипло пробуя голос, сначала прерывисто заворчал, а через минуту тоненько запел чайник. Гренки зарумянились, осталось только заварить чай – и завтрак готов. Еще раз взглянув на часы, Лариса уже спокойно развернула салфетку. От ножа пахло рыбой, и, помедлив, она бросила его в мойку.

Вспомнила, как Анатолий вчера мягко ей выговаривал: «Давно тебе, Ларочка, надо отказаться от этих вечерних бдений! Шеф, небось, по вечерам домой бежит, а ты сидишь. Самой себе ужин приготовить некогда». Он чистил рыбу, а она с улыбкой слушала его ворчание, не защищаясь и не возражая ему. Уходил он уже, как всегда, в ночь…

Пора бежать, перчатки, сумка, ключ… Ах, сахар забыла, заварку Валя обещала принести, с этим квартальным отчетом опять всё прикончили. Хлопнула дверью, сбежала по лестнице.

День начинался как сто, как тысяча последних дней. Много раз ее обманывали ощущением перемен то необыкновенно солнечное утро, то легкий невесомый снег, то бурная весенняя ростепель. Сегодняшнее утро было честным и трезвым, в меру серым, как и положено на рассвете – зябким, ветреным, со скользкой поземкой. По дороге на работу она привычно раскладывала в уме дела: передать директору подготовленные для командировки бумаги, подписать заявки снабженцам, и обязательно провернуть ругачку с трестом.

В отделе еще раскачивались, меняли сапоги на туфли, поправляли макияж, вспоминали вчерашний сериал. Уличный холодок перевевался ароматом духов; казалось, сам воздух был по-утреннему взвихрен и возбужден. Лишь через час всё мирно улеглось и по-рабочему стихло.

Лариса взялась за телефон, но вдруг открылась дверь, и вошел человек. То есть не совсем чтобы человек, а какая-то замурзанная личность с озябшим и нечистым носом, взъерошенными от холода волосами на непокрытой голове, красными руками, вылезающими из коротких рукавов. Все обомлели в каком-то шоке, потому что ТАКОЕ к ним никогда не забредало. Рта разинуть никто не успел, как вошедший, обращаясь почему-то к Ларисе, сказал сиплым голосом:

– Помогите мне, пожалуйста, мне негде жить, и никто не берет на работу, мотаюсь по подвалам, сплю в колодцах, а то на вокзале… а ведь я тоже человек.

Все посмотрели на Ларису, и она, еще не оправившись от изумления, спросила:

– Да вы, собственно, кто такой, как сюда попали?

Он осторожно сделал несколько шагов по направлению к ее столу и с готовностью ответил:

– Я на попутной ехал. У механического завода целый час стоял, никто не останавливался. Пошел пешком. Только возле совхоза служебный автобус меня догнал, он как раз сюда шел, к вам. Всю ночь ехал. А утром он остановился возле вашего дома.

– Как это возле моего дома? – не поняла Лариса.

– Он имеет ввиду – у нашего управления, – подала голос понятливая Валентина. – Что ж ты так сразу и пошел к нам в отдел?

– Нет, я сперва в школу пошел, тут рядом с вами школа. Спрашиваю, можно у вас подработать? А меня погнали. И в вашем доме я тоже заходил в дверь рядом, пообещали милицию вызвать. А меня милиция не возьмет, зачем я ей нужен. Я больной, таких никто не берет.

Он отвечал теперь Валентине, невольно развернувшись к ней, искательно поглядывая на других сотрудниц. И оттого, что стоял он теперь в центре комнаты, под перекрестными взглядами, с какой-то унизительной готовностью отвечать на любой вопрос подробно, обнаженно, показался Ларисе этот …человек еще более жалким. И когда он опять повернулся к ней, она неожиданно для себя и для всего отдела проговорила:

– Да вы присядьте, пожалуйста, я понять не могу, чем, собственно, мы вам можем помочь?

Теперь уже все разглядели, что в лице бродяжки было что-то детское, болезненное; когда он начинал говорить, он дергал головой, словно с усилием выталкивал первое слово. Но говорил осмысленно, то главное, что и должно было убедить их всех в правоте сказанного.

– Меня на работу устроили, а как случился припадок эпилепсии, сразу уволили, потом из общежития выселили. Сказали, поезжай домой. Я в Сосновку приехал – мачеха меня выгоняет. Отец тоже меня не любил, когда жив был, больной ведь. Я сперва в нашем городе в интернате был, но отец не хотел платить, и тогда меня в детдом оформили в Нижнем…Я там и восемь классов кончил, на плотника обучался. А как с работы выгнали, так и хожу ничейный.

– Где же у тебя документы? – переходя на «ты», как с подростком, спросила Лариса.

– У меня паспорт остался в Карпинске. Я один раз его во время приступа потерял, так с тех пор его и держат в паспортном столе. Если на работу возьмут, можно его затребовать.

Он с надеждой уставился на женщину, словно она собиралась его взять на работу.

– Погоди, ты, наверное, есть хочешь? – спросила его Лариса, – попьешь чаю?

И получив в ответ застенчивый утвердительный кивок, быстро налила в свою большую тонкую чашку чай, достала из сумки коржик, внутренне конфузясь, подвинула все это парню. Он же, не церемонясь, быстренько обхватил грязными руками чашку, и, в два приема проглотив коржик, начал пить чай. Валентина, молча поднявшись из-за стола, вышла и, тотчас вернувшись, подала ему большой кусок бисквита. Видимо, позаимствовала в соседнем отделе у подруги.

– Спасибо вам, спасибо, – вежливо покивал парень и моментально управился с бисквитом. Видно было, что просить и принимать подаяние ему привычно и не совестно. Житейское дело!

Лариса потянулась было к телефону, но медлила в полном недоумении. Господи, да что же можно сделать? Вот взялся на мою голову, и почему прямо ко мне… не выгонишь ведь просто так.

Тут ее осенило: надо спросить у кадровички, она ведь общается с работниками собеса, поди, знает, куда таких убогих девают. Подлив в чашку горячего чая и стараясь говорить деловито, строго, сказала:

– Ну, пей чай, сиди здесь, я сейчас.

Он с готовностью и надеждой закивал и даже приподнялся, пока она выходила. Потом, совсем по-свойски усевшись на стуле, спросил Валентину:

– Вы на этих машинках считаете что ли, они электрические?

Лариса все с тем же ощущением неловкости от того, что занимается каким-то нелепым, не свойственным ей делом, вошла в отдел кадров и начала путано объяснять про инвалида-эпилептика, которому следует как-то помочь. Надежда Петровна недоверчиво смотрела на гордячку-красавицу из финансового отдела и долго не могла понять, что ей надо.

– Лариса Игнатьевна, а кого вы устраиваете, знакомые что ли попросили?

– Ну, почему – знакомые, зашел вот, сидит у нас, чай пьет.

– Как чай пьет, почему к вам?

Они какое-то мгновение смотрели друг на друга, потом Надежда Петровна, спохватившись, вежливо сказала:

– Я вам дам телефон собеса, позвоните им, мне ни разу не приходилось с такими делами связываться, у меня, знаете ли только пенсионные вопросы. Думаю, это дело долгое и хлопотное.

При этом она смотрела на Ларису недоверчиво, даже с каким-то сомнением, словно хотела сказать: «Не дури-ка ты, девонька, не занимайся чепухой, на кой ляд тебе эта забота сдалась».

Лариса и сама так думала, но когда вернулась в отдел и увидела выжидательные глаза бродяжки, его помягчевшее и повеселевшее после чая лицо, ругнула себя и Надежду Петровну, решительно взялась за телефон. Разговор с собесом был таким же неловким. На том конце никак не могли понять, кто она такая и что хочет. Потом объяснили, что устроить инвалида в заведение – сложно, туда такая очередь, что года три ждать придется. На работу его устраивать бесполезно, рано или поздно кому-то придется отвечать за несчастный случай с ним.

Лариса взвилась:

– А пока документы, очередь, оформление, где этот человек жить должен?

– Им назначают пенсию, – услышала в ответ, и собеседница отключилась.

Парень, напряженно вслушивавшийся в разговор, все тем же обиженным голосом пояснил Ларисе:

– Пенсия-то назначена, но мне ее не отдают, получает мачеха в Сосновке. Она мне сказала: "Поесть можешь приходить, не выгоню, а жить здесь не будешь, не нужен ты мне".

Лариса слушала его, и глухая волна протеста против какой-то труднообъяснимой несправедливости нарастала в ней, все внутри сжималось от жалости, чувства беспомощности перед чужой бедой и …отвращения. Она только сейчас осознала, что вместе с этим бедолагой в их женском отделе устойчиво воцарился крепкий запах немытого тела и вонючего тряпья. Она оглянулась на форточку, и парень, поняв ее взгляд, виновато сказал:

– Я уж забыл, когда мылся, да и все равно одежды нет сменить. А в кино часто хожу, – тут же простодушно похвастался он, – я ведь ростом маленький, проскользну – меня и не ловят. А так хожу целый день по городу, многие ругаются, а чем я виноват? Меня как-то Галина Гавриловна встретила, она у нас в детдоме работала. Ты что, говорит, Сеня, так нигде и не пристроился? Приезжай, говорит, к нам опять, мы тебя хоть на подсобное при детдоме устроим. Я с тех пор все думаю, где-нибудь подзаработать на билет и уехать туда.

– Что ж ты на попутных совсем в другую сторону едешь? – недоверчиво спросила Лариса скорее по инерции, не ожидая даже толкового ответа. Он и ответил бестолково, по своей логике:

– Так ведь куда автобус шел, туда я и ехал, это же не поезд. Вот бы мне на поезд попасть, я бы уехал к Галине Гавриловне.

– А она тебя в самом деле ждет? Вот в собесе говорят, что тебе надо в область ехать с просьбой, да как ты поедешь, ни денег нет, ни знакомых, у кого ты остановишься? Да и не найдешь нужный дом…

– Не-е-е, найду! – с готовностью опроверг он ее. – Я уже был у них. Они меня записали и сказали «Жди». Можно ведь немного и на вокзале пожить, в большом городе даже лучше, вокзал на ночь не закрывают. Но у меня там припадок случился сильный, я семь суток без сознания пролежал в больнице. Выходили, подкормили и выписали. Я теперь боюсь туда ехать.

– Ну, хорошо, – содрогаясь от жалости и просто физически страдая от невыносимой вони, проговорила Лариса, – возьми деньги, сходи пообедай и возвращайся. А я попробую в твой детдом дозвониться. Скажи-ка мне, кто там директор?

Он толково назвал ей фамилию, даже телефон, взял деньги и убежал в столовку. Лариса, стараясь не смотреть на сотрудниц, открыла форточку, начала вызванивать номера в Нижнем Тагиле.

Вошел Дмитрий Семенович из снабженческого отдела и покрутил носом:

– Что-то девушки у вас сегодня запашок не тот, с улицы нанесло, что ли? Вы бы форточку прикрыли…

Рая прыснула и выскочила из кабинета, а Ларисе в словах коллеги послышалась насмешка, и она сухо его отбрила:

– А вам дела нет до наших запахов! Мы вот по вашей вине еще месяц посидим на сверхурочных – еще не так завоняем! Давайте, что там у вас, некогда мне ваши колкости слушать!

Он только рот открыл от такой резкости, отрывисто сказал, протягивая папку:

– Вот. Ну, это и не к спеху. Конечно, вы вправе… но я тоже сижу, конец квартала, знаете ли.

И не кончив бессвязного объяснения, вышел прочь. Валентина кинулась за ним, заговорила что-то добрым успокаивающим голосом, но Ларису от этого стыда и неловкости отвлек телефонный звонок. Из столовой вернулся Сеня. Потрогал озябшими руками красные уши и похвастался, что деньги все целые!