Отшельник

И вот наконец-то долгожданная встреча, которую он много раз прокручивал в своем воображении. Лёша даже чувствовал мамин запах, представлял её лицо и то, как он будет её целовать. И вот она! Но нет, скорее это не она, а немного помолодевшая бабушка Маша. Да, время скидок не делает…

Конечно же, это мама! Но как она изменилась: седые волосы, натруженные с прожилками ладони, проваленные щеки, отёкшие веки. А вот взгляд, словно из глубины души остался прежний. Он-то и растопил сердце бывшего заключённого, огрубевшее за время пребывания в местах, где зло в почёте, а правда нипочём. Лёша обнял мать и зарыдал. – Прости, – сквозь слёзы прошептал он, – прости, если можешь…

– Бог простит, Он милосерд, – поглаживая коротко остриженную с небольшими залысинами голову сына, Полина с трудом сдерживала эмоции. Немного успокоившись, Алексей поднял взгляд и увидел сияющее лицо прекрасной девушки.

– Настенька, сестричка! Неужто это ты? Да ты настоящая невеста, – брат и сестра обнялись.

– Ну, пора отметить это событие, – мать, надев фартук, пошла в кухню.

Экспромтом накрыли праздничный стол: жареная картошка, квашеная капуста, черный хлеб и даже вишневое варенье к чаю.

– Дети, давайте помолимся перед трапезой.

Лёша, осенив себя крестным знамением, затянул «Отче наш»…

За обедом обменивались новостями, у всех было хорошее настроение.

– Мам, а как бабушка Маша? Пишет?

Улыбка мгновенно слетела с лица Полины. Немного помолчав, она сказала: «Бабушки уже год, как нет. Похоронили в деревне рядом с её отцом – она так хотела».

Встав из-за стола, мать прошла к иконе Богородицы «Казанская», висящей на стене у окна. Пошарив рукой за образом Пречистой, она вынула оттуда узелок и вернулась на место.

– Вот её наперсный крестик, она завещала его тебе.

Развязав платочек, мать вынула золотое распятие старинной работы на темной тесемке и одела его сыну.

– Бабушка хотела, чтобы крестик напоминал тебе о ней. Положив крест на ладонь, парень внимательно посмотрел на него и поцеловал. Алёша прикрыл глаза, он вспомнил ласковую улыбку бабушки и сверкающий на солнышке, висящий у неё на шее золотой крестик. – Обещаю, бабуля, не забуду, он всегда будет со мной…

Обед закончился, прочитали благодарственные молитвы и женщины стали собирать со стола посуду, повисла пауза. Алексей понял, что мать стесняется расспрашивать его, поэтому сам решил изложить ей свой план на ближайшее будущее. Необходимо было получить паспорт и военный билет. От прохождения военной службы в рядах Советской Армии Алексей был освобожден, так как статья, по которой он был осужден, считалась тяжкой. Был и минус в этой ситуации: с этой статьей не прописывали в Москве, ему надлежало уехать за 101 км. из города – такой был негласный закон. Поэтому Лёшка планировал перебраться к дяде Андрею в деревню, поближе к могилке любимой бабушки. Обо всём этом он и поведал матери.

– Утро вечера мудренее! Давай, отсыпайся, – похлопав сына по плечу, Полина начала стелить постель…

Никто не ведает заранее, что ждет его завтра, послезавтра и в ближайшие дни, не знал и Алексей. Первый день на свободе, в мягкой постели в полной темноте ему не спалось. Как быть дальше? Как построить свою жизнь? Он пока не знал. Но одно уже твердо решил – без Бога его жизненный путь не имеет смысла.

Яркий солнечный лучик, проскользнув сквозь занавеску, пробежал по старым обоям, остановился на лице Лёши, заснувшего только под утро, парень сразу открыл глаза (привычка вставать в 6 утра, выработанная годами, давала о себе знать). Поняв, что больше не уснуть, Алексей взял полотенце и прошел в душевую комнату. Да, ничего здесь не изменилось за прошедшие годы: те же трубы с растрескавшейся краской и проступившей сквозь неё ржавчиной. Рыжая, местами расколотая кафельная плитка на полу, та же дверь со скрипучими навесами. Всё было по-прежнему, словно он и не отлучался из дома …

Началась повседневная суета: визит в милицию, в паспортный стол и в конце недели в военный комиссариат. С группой ребят Алексей, взяв «бегунки» пошел по кабинетам проходить медицинскую комиссию. Первого врача прошел быстро, зрение у него было «соколиное», наследственное от бабушки, которая в 70 лет без очков вдевала нить в игольчатое ушко. В других кабинетах также никакой патологии у парня не обнаружили. И вот группа ребят встала перед членами призывной комиссии. Приказали раздеться до трусов и построиться в шеренгу. Председателем комиссии был майор медицинской службы, фронтовик: человек выше среднего роста, широкоплечий, с бритой головой. На его гимнастерке красовались ордена, многое рассказывающие о его воинской доблести. Он брал в руки бланк, нараспев произносил фамилию, призывник отзывался, комиссия выносила вердикт «Годен».

Настала очередь Алексея.

– Я, – сказал он, услышав свою фамилию. Оторвав взгляд от бумаги, военврач посмотрел на призывника, и вдруг его глаза вспыхнули гневом, он весь затрясся, поднявшись со стула, бросился на Алексея.

– Это что за мракобесы в советском обществе? – подлетев к парню, он ухватился за крестик, пытаясь его сорвать. Словно импульс ужаса коснулся присутствующих, все замерли в ожидании чего-то страшного. Парализованный от неожиданности призывник вдруг понял, что является причиной негодования героического фронтовика, и в последний момент перехватил ладонь эскулапа.

– Это же бабушкин подарок! – закричал он.

– Ах ты контра! – орал врач, пытаясь выдернуть из захвата кулак с зажатым в нем крестиком. Майор резко дёрнул свою руку, на которой повисло худое тело бывшего заключенного, потеряв равновесие, оба рухнули на пол и покатились, продолжая бороться. Очевидно, кто-то из членов комиссии нажал «тревожную кнопку», и в дверь ворвались двое военных с оружием. Они под руки подхватили защищающего свою реликвию, обезумевшего от горя призывника и волоком потащили его из помещения…

***

Через час, еще не осознавшего всей трагичности ситуации паренька, доставили в отдел КГБ. Посадив в одиночную камеру без окон, словно забыли о нем. Излюбленный метод комитетчиков – воздействие на психику арестованного. Кормили один раз в сутки, поэтому Алексей смог сосчитать, сколько дней пребывает под стражей. На седьмой день его привели в кабинет к следователю и начали допрос. Молодому человеку инкриминировали религиозную пропаганду и нападение на должностное лицо…

– Ты веришь в Бога? – задал вопрос следователь. – Да. – В твоем положении такой ответ – бред сумасшедшего. Ты сам себе добавляешь срок. Напиши отказ от веры в Бога, мы тебе переделаем статью, и годика через два-три ты вернешься домой. В противном случае загрузишься по полной.

Алексей молчал, мысленно он молился, понимая, что всё это происки дьявола, и вопрошал ко Господу, дабы Он укрепил его, не дал смалодушничать. Следователь вызвал конвоира:

– Уведите арестованного, пусть подумает – где Бог и где он.

Затем еще несколько дней парня уговаривали отречься от веры в Бога, но он твердо стоял на своем. В итоге его отправили в тюремную психиатрическую больницу, «на обследование».

В ночь перед этапом, лежа на нарах в своей камере, Алексей читал Иисусову молитву и придремал. Приснилась ему бабушка Мария: она была молодая, одетая в свое любимое васильковое платье, лицо её сияло. – Крепись внучок, тебя ждут испытания, запомни: ты сильный, – и бабушка ушла. Алексей проснулся, на душе было тепло и радостно, это был не просто сон, и он это понял. Уснуть больше не удалось. Оставшееся время прошло в молитве, под утро громко лязгнул засов металлической двери.

– Подследственный, с вещами на выход! – гаркнул охранник. И вновь все закрутилось: «воронок», «вагон столыпинский» и снова «воронок», конечной остановкой которого была психиатрическая клиника.

И вот начались его мытарства: Алексей голый стоял в просторной большой комнате, посреди которой за массивным дубовым столом сидел доктор. По обе стороны от «больного» стояли санитары – крепкого телосложения парни с отсутствием интеллекта на грубых физиономиях. Они больше напоминали палачей, приведших очередную жертву к эшафоту, нежели медицинский персонал. Парень ощутил себя подопытным кроликом перед началом эксперимента. В таких ситуациях, когда неоткуда ждать помощи, даже атеисты начинают вопрошать к Богу.

– Господи, дай мне сил не отречься от тебя! – взмолился он.

Вдруг у Алексея появилась уверенность в том, что он все стерпит, ради того, кто создал все видимое и невидимое и даровал ему жизнь. На ум пришли слова бабушки: «Запомни: ты сильный». Не имея большого духовного багажа за плечами, Лёша имел сильную веру в Творца, и это его укрепляло.

– Да будет воля Твоя, – парень не заметил, как произнес это вслух.

Доктор, все это время что-то писавший, оторвался от бумаг и перевел взгляд на пациента.

– Вы что-то сказали? – с сарказмом спросил он.

Парень молчал.

– Типичный случай, – продолжил врач, используя дежурный набор фраз.

– Итак, вы считаете, что Бог есть? – юродствуя, начал свой «спектакль» коновал. Ответа не последовало. Один из громил, стоящий по правую сторону от парня, врезал ему кулаком в солнечное сплетение: – Отвечать надо, когда тебя спрашивает доктор! – вставил он свое «веское» слово. Словно рыба, выпрыгнувшая из аквариума, Алексей судорожно открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух. Лицо покрылось испариной и начало синеть, в самый последний момент дыхание восстановилось, но ноги уже не держали, и паренек повалился на пол.

– Не переусердствуй, – сказал доктор. – На вот, приведи его в чувства,– смочив ватку в растворе нашатырного спирта, он передал её громиле. Алексея вновь вернули в вертикальное положение, на всякий случай санитары его поддерживали под руки. В голове у него шумело, к горлу подступил ком, ноги дрожали.

– Ну, так ответь мне: Бог есть? – громила взглянул на пациента, тот понял – лучше ответить.

– Да, есть! – громко выпалил он и закрыл глаза, ожидая удара.

Но удара не последовало, и парень сквозь прищуренные веки увидел, что в это время доктор набирает в большой шприц лекарство из ампулы.

– Что ж, будем лечить, – вынув шприц из склянки, врач передал его помощникам, а сам вышел из кабинета. Сделав укол пациенту, санитары «упаковали» его в смирительную рубаху и отнесли в одиночную палату. То, что творилось с бедолагой после воздействия лекарства на организм лучше не описывать, он и сам всего не запомнил, сколько времени провел в связанном положении тоже не знал. Очертания окружающих его предметов начинали обретать реальные формы, хаотично блуждающие мысли выстраивались в логическую цепочку, он старался осмыслить происходящее.

Вернулись громилы, пошлёпали ладонями по щекам. Остекленевшие глаза истязуемого, пробежав по орбите, остановились, приобретая разумное выражение – Ожил голубчик, – как будто радуясь, что жертва не покинула их, злорадствовал изверг. Взявшись за связанные ноги подневольного, медики отволокли его в душевую. Затем, высвободив из смирительной рубахи, принялись из шланга смывать с него испражнения. Очевидно, это было обыденное явление после такой процедуры, поскольку комментариев не последовало.

«Подопытного» переодели в больничную одежду и начали «лечить»: давали таблетки, делали уколы. По Лёшкиным подсчетам прошло дней тридцать, и вновь он предстал перед своими мучителями в белых халатах.

– Вот чистый лист бумаги, ты пишешь, что Бога нет, и на этом «курс лечения» закончен, – глядя на парня, как удав на кролика, заискивающе мямлил доктор, – в противном случае ты сам усугубишь своё положение. Даю тебе минуту на размышление – время пошло, – приподняв край рукава, он взглянул на часы.

Алексей не сдвинулся с места.

Отведя взгляд от часов, врач дал команду санитарам: – Забирайте!

Три дня тяжелейших испытаний выпали на долю ни в чём не повинного человека. Его душили простынями, затем приводили в чувства холодной водой и снова душили. На следующий день налили в ванну ледяную воду, открыли окно и начали топить. Полуживого его привели в чувства и процедуру повторили. Лёша уже не понимал, что с ним происходит, инстинкт самосохранения утратил свою функцию, он больше не сопротивлялся. В какой-то момент громилы на самом деле его чуть не утопили, пришлось даже делать непрямой массаж сердца. Удовлетворив свои садистские потребности, санитары оставили его в покое. Главврач сделал заключение «Симулянт», и пациента отправили этапом назад в отдел КГБ.

Там, закончив следствие, выдали обвинительный лист, в котором было написано: «Религиозная агитация и оказание сопротивления должностному лицу». Затем судебное заседание и приговор: 10 лет лишения свободы.

Десять лет – огромный промежуток времени, казалось бы, можно умереть в отчаянии. Но Алексей почувствовал облегчение, после психиатрической клиники впервые появилась определенность, он знал свое будущее, отсчёт времени пошёл в обратном направлении. Если бы ни вера в Бога и постоянная молитва, то наш герой так и остался бы вечным пациентом психиатрической клиники…

Железнодорожный состав, переполненный бесплатной рабочей силой, тянулся по бескрайним казахским степям. Монотонный стук колес укачивал заключенных, измученных многодневным пребыванием в душных вагонах. Воздух был тяжелый и спертый, «парашу» выносили один раз в сутки на остановках. Алексей сидел на полу, прижавшись спиной к стенке вагона, прилечь было негде. За пазухой лежала буханка черного хлеба – его трехдневный паек, он понемногу отщипывал от неё и клал себе в рот. Глаза его были закрыты, со стороны создавалось впечатление, будто он спал. На самом же деле ему удавалось «выключать» свой мозг и ни о чем не думать, молитва же текла сама собою, всё то, что происходило вокруг него, он не слышал. Заполняющие вагон люди были разных национальностей, возрастов и социальных слоёв. Здесь были воры, а также осужденные по политической статье, севшие за религиозную пропаганду и случайно попавшие для общего количества ни в чем не повинные граждане. Последним и вину предъявляли, как принято говорить «по ходу пьесы». Все были заняты своими делами: в противоположном от Алексея углу группа уголовников играли в карты. Периодически оттуда слышались острые матерные словечки. Всё это вывело из молитвенного состояния аскета, и он открыл глаза, напротив начались разборки. Внешне было ясно, «грузили» работягу, который толком не понимал, что происходит. Его хитростью втянули в игру, ну а дальше шулерство, и он у них в кабале. Кто-то из играющих ударил неудачного картежника ботинком в лицо, тот отлетел в сторону и упал рядом с Лёшей, из носа у него потекла кровь.

– Нужно спасать парня, пока не поздно, – подумал Алексей и обратился к «веселой» публике.

– Братва, в чём мужик повинен?– спросил он, вставая с пола.

Тот, который ударил парня, очевидно, был из блатных, он и объяснил: – Проигрался фуцин, пытаемся своё получить. А тебе что, до этого дело есть?

– Я за него хочу отыграться, – подсаживаясь в круг и подавая блатному руку для знакомства, аскет представился: – Алексей.

– «Тёртый», – последовал ответ, после небольшой паузы он добавил: – Что ж, попробуй, рискни.

Когда Алексея отправляли этапом из Москвы, Полине удалось передать ему немного денег, их он и положил на кон. Мысленно обратившись к Богу: «Господи, помоги спасти невинную душу», Алексей взял колоду и стал тасовать. Пришлось напрячь память и вспомнить все технические хитрости, каким его обучил в юности Гришка. Лёха долго из ладони в ладонь пересыпал карты, при этом подушечками пальцев ощупывал каждую, затем сдал игрокам.

Блатной достал из кармана ворох денег и бросил на кон, стало ясно – у Алёшки нет такой суммы, чтобы продолжить игру. Зачастую этот прием используется в картежной игре и называется «задавить бабками». Все замолчали, ждали развязки. Тёртый с ухмылкой смотрел на своего противника, ожидая, что же тот предпримет…

Алексей посмотрев на блатного сказал: – Стиры краплёные! (это означало, что карты меченые и шулерство раскрыто).

– У тебя, – обратился он к Тёртому, – два короля и джокер, – взяв у него из рук карты, открыл их – так и оказалось. – Здесь три дамы, – он открыл карты у соседа справа. – А у меня три туза. Встав и бросив на кон тузов, Лёшка забрал свои деньги: – Игра закончена, мужик мой. Надеюсь, тема закрыта? – задал он вопрос блатному.

Тот не стал возмущаться, разборок никто не чинил, Алексей забрал только свои деньги и поэтому все остались при своих интересах.

«Слава Тебе, Господи, слава Тебе», – мысленно отблагодарил Бога аскет и снова, сев на свое место, углубился в молитву.

Вытерев рукавом окровавленный нос, пострадавший горе – игрок пристроился у ног своего спасителя. Лёшка открыв глаза, спросил: – Звать то как? – Сергей. – Держись меня, Серёга. – Понял, – ответил тот.