Находка на станции Стрельна

Глава восьмая

Неспешная поступь

Иван Иванович Соловьев, надворный советник и кавалер Станислава третьей степени, поднялся, как говорят, ни свет ни заря в весьма благодушном настроении, и это несмотря на вчерашний суматошный день в Стрельне, который, по чести говоря, порядком вымотал. Выкушал стакан горячего чая с пирожками, испеченными накануне днем кухаркой, просмотрел заново вчерашние газеты, выискивая в них интересное. Нетерпеливым взглядом поглядывал на едва бегущие по циферблату стрелки. Почтовое отделение при Варшавском вокзале открывало двери для обывателей в восемь часов. Вряд ли можно застать ответственных лиц ранее сего часа, рассуждал Иван Иванович и, не выдержав, накинул верхнее платье. На улице кликнул извозчика и, удобно устроившись на медвежьей шкуре, произнес:

– На Варшавский.

Город давно пробудился ото сна, по улицам сновали торговцы, расхваливая товар, письмоводители и мелкие чиновники, подняв воротники и поеживаясь от утренней прохлады, спешили на службу.

Надворный советник расплатился с извозчиком и сошел на выложенную булыжником мостовую на площади слева от вокзала. Люди, словно муравьи в улье, сновали кто куда – кто спешил на поезд, кто только приехал и теперь направлялся в город.

– Прощения-с просим, господин надворный советник, – развел руками почтовый чиновник, выделяя это «надворный советник», и на лице появилась лисья улыбка, – без позволения господина Вербицкого никак невозможно вам помочь.

– Где я могу найти господина Вербицкого? – Иван Иванович теперь в подражание чиновнику выделил фамилию начальника почтового отделения.

– Так пройдете по коридору и в самом конце дверь коричневую увидите, вот за нею и восседает наш Никифор Трофимыч, – и лисья улыбка стала еще гаже. Лицо словно бы вытянулось, заострилось.

Соловьев прошел по длинному коридору, освещенному весенним утренним светом сквозь чистые стекла без единого пятнышка. Постучал и, не дождавшись ответа, отворил дверь, ступил в кабинет.

Никифор Трофимыч, сидевший за столом, поднял голову и с удивлением посмотрел на раннего посетителя, видимо, визитами начальника почтового отделения не баловали. Иван Иванович ожидал увидеть человека в летах, обремененного долголетней службой и уставшего от нее. Из-за стола поднялся довольно молодой мужчина в отутюженном мундире зеленого цвета с начищенными пуговицами.

– Доброе утро! – Молодой человек одернул полы мундира. – Чем могу быть полезен?

– Надворный советник Соловьев, – представился Иван Иванович, – чиновник по поручениям при отделении сыскной полиции.

– Любопытно, – произнес с еще большим удивлением Вербицкий, – я никого не вызывал и никаких происшествий, способных заинтересовать ваше ведомство, у нас не случилось.

– Я по делу службы.

– Вас слушаю. Присаживайтесь, – Никифор Трофимович указал на стул, стоящий перед столом.

– Благодарю, господин Вербицкий.

– Можно просто Никифор Трофимович, – начальник почтового отделения покраснел, – я только исполняющий должность и не привык к официальному обращению.

– Хорошо, – улыбнулся Соловьев, – не буду вас задерживать. Вот… – он достал из бумажника квитанцию и положил перед Вербицким. – Помогите мне выяснить, кем и когда была отправлена телеграмма.

– Только-то, – с облегчением вздохнул начальник. – Это я мигом, – он вскочил из-за стола и быстрым шагом пересек кабинет. Обернулся у самой двери и смущенно произнес: – Простите, ради бога, я еще не привык к новому положению, – и скрылся за дверью.

Ждать пришлось около пяти минут, в течение которых Иван Иванович с интересом рассматривал кабинет, где кроме стола, покрытого зеленым сукном в цвет мундиров почтового ведомства, трех стульев, большого шкапа, сквозь стекла которого проглядывались корешки Свода законов с золотым тиснением, и двух небольших картин – на одной изображена несущаяся тройка, видимо символизирующая быстроту доставки почтовых отправлений, на второй – заснеженный лес. Обязательного в чиновничьих кабинетах портрета государя Иван Иванович не обнаружил.

– Вот, – дверь распахнулась, и в кабинет влетел хозяин. – Вот, – повторил Вербицкий еще раз и положил перед Соловьевым квитанцию и поверх нее листок бумаги, а потом затараторил: – Здесь я написал, кто отправил, когда, то есть какого числа, в котором часу и кому. Да, принимающий телеграмму Иванов сказал, что гимназист был не один, и запомнил потому, что они шумели, громко переговаривались и притихли после того, как им сделал замечание какой-то господин.

В кабинете воистину воцарилась тишина.

– Иванов не запомнил, сколько было молодых людей и сможет их опознать?

– Господин Соловьев, я приведу Иванова, и он сам вам расскажет.

– Хорошо.

Через минуту дверь распахнулась, и на пороге появился маленький щуплый человек неопределенных лет с бегающими глазками и обветренным лицом.

– Иван Иванович Иванов, – представил исполняющий должность начальника почтового отделения.

– Так, голубчик, – Соловьев осмотрел вошедшего внимательным взглядом с головы до пят, – расскажи-ка про тех молодцев, что были с гимназистом.

– С Мякотиным? – уточнил Иванов.

– Так точно.

– Двое их было, а вот как выглядели, не помню. У меня память больше по фамилиям да именам, а вот лица, извините, не слишком.

– Ты говорил, шумели они?

– Истинно так, словно из лесу приехали и города не видели.

– Может, помнишь, в гимназических тужурках они были или нет?

Иванов на секунду задумался, даже глаза закрыл.

– Нет, в цивильном платье.

– Точно в цивильном?

– Вот вам крест в цивильном, – и Иванов перекрестился.

– Ты бы их распознал, если тебе их показать?

– Никак нет, – Иванов посмотрел в пол, словно провинившийся ребенок. – Фамилии – другое дело, а вот лица… На них памяти нет.

– Ладно, ступай, – Соловьев поднялся со стула, – постой, – ему пришла нелепая мысль, – ты говорил господину Вербицкому, что какой-то господин сделал гимназисту замечание, не помнишь его?

– Дак он сразу за гимназистом отправлял телеграмму, его фамилия, – Иванов вскинул брови кверху, – Степанов… отправлял телеграмму… Сейчас, сейчас… В Гатчину, да, да, в Гатчину отправлял, по адресу, – и продиктовал адрес, – а запомнил его оттого, что тепло на улице, а он в шубе.

– Более ничем молодые люди не запомнились?

– Никак нет, ничем.

– Ступай, – когда Иванов вышел, Соловьев произнес: – Благодарю, господин Вербицкий, за помощь.

Улица встретила надворного советника городской суетой, словно окунулся в воды холодной до озноба реки.

Степановых в столице пруд пруди, поэтому стоит начинать с Гатчины, оттуда наверняка укажут, где искать господина в шубе. Может быть, он запомнил молодых людей, а, может, что и из их разговора. В начале расследования, как говорит Иван Дмитриевич, надо хвататься за любую ниточку и тянуть ее, пока она не закончится, либо выведет к клубку.

Соловьев вернулся и отправил телеграмму в Гатчину попросив, чтобы ответ направили на адрес сыскного столичного отделения.

– Иван Иванович, вы вовремя, – вместо приветствия произнес Путилин, сидевший в излюбленном кресле со скрещенными на груди руками. – Присаживайтесь, – кивнул подбородком на свободный стул. – Докладывайте, что у вас.

– Телеграмма послана четвертого числа сего месяца Сергеем Мякотиным, одетым в гимназическую тужурку, Марии Алексеевне, проживающей на Наличной улице. С Сергеем в почтовом отделении было еще двое, видимо, знакомых.

– Это уже след, – потер руки Иван Дмитриевич. – Вы чем порадуете, Василий Михайлович?

– Убитый в самом деле Сергей Мякотин, его опознал брат Венедикт.

– Лицо же порезано? – не сдержался помощник Путилина Жуков.

– По рваному шраму на ноге, – бросил штабс-капитан хмурый взгляд на Мишу.

– Понятно, – разочарованно произнес помощник.

– Я разговаривал и с госпожой Мякотиной, и со смотрителем гимназии, и с соучениками убитого. Ничего о нем сказать не могли, кроме того, что был замкнутым и не имел не то что близких, никаких приятелей.

– Любопытно, – добавил Соловьев, – но Сергей в почтовом отделении был не один, их запомнил чиновник потому, что они шумели.

– Этих двоих сможет опознать ваш чиновник?

– К моему прискорбию, нет, но он запомнил фамилию господина, который сделал замечание молодым людям, – и, предвосхищая вопрос Путилина, Соловьев сказал: – Я занят поисками этого господина.

– Немного, но уже кое-что есть, – подвел итог Иван Дмитриевич. – Отсюда следует, что вы, Иван Иванович, занимаетесь поисками господина, сделавшего замечание, и гимназистов…

– Они не были в форменном одеянии.

– Будем их называть так.

Соловьев пожал плечами.

– Пусть будет так.

– Миша, ты съездишь в Стрельну и расспросишь про трех молодых людей, одного в гимназической тужурке и двоих в цивильной, так, Иван Иванович?

– Совершенно верно.

– Вам же, Василий Михайлович, надо посетить квартиру господина Реброва, дяди нашего убиенного. Возможно, что-то расскажет служанка, возможно, дворник, может быть, и соседи. Так что более не смею вас задерживать, господа, и жду с добрыми новостями.

Глава девятая

Птичник с Петербургской

– Иван Дмитрич, – дежурный чиновник стоял на пороге, – прибыл полицейский из первого участка Петербургской части…

– Убийство, небось, – тяжело вздохнул Путилин, нахмурив брови, и, не дожидаясь ответа, резко поднялся, оттолкнув кресло.

– Так точно, у Сытнинского рынка.

– Жуков уехал?

– Нет еще.

– Передайте, чтобы ждал меня у входа, мое задание для него нынче отменяется.

– Хорошо, – и чиновник кивнул, что, мол, все передаст младшему помощнику.

Путилин поднял руку к лицу, словно что-то забыл, потом взял трость и направился к выходу.

Жуков прохаживался вдоль коляски, которую остановил, чтобы отправиться без задержки на Петербургскую сторону.

Присланный полицейский отбыл, как приказал ему помощник пристава, после доклада о происшествии дежурному чиновнику. Узнать подробностей дела было не у кого, у Ивана Дмитриевича испортилось настроение.

До Мытнинского рынка домчались быстро, Путилин всю дорогу созерцал немигающим взглядом спину возницы. Миша старался не касаться начальника, хотя в коляске и было тесно.

Остановились они перед домом. Там толпились любопытствующие и соседи, наслышанные о кровавом злодеянии. Слухи распространяются быстро, и поэтому в толпе было озвучено с десяток самых нелепых версий случившегося.

На тротуаре Иван Дмитриевич тихонько толкнул Жукова в спину, Миша понял, что необходимо послушать, что говорят обыватели. Сам же Путилин направился к одноэтажному деревянному дому, перед крыльцом которого прохаживался высокий, как коломенская верста, полицейский. При приближении начальника сыскного отделения он браво вскинул руку к околышу фуражки. Путилин в ответ кивнул и поднялся по трем ступеням.

Тусклый дневной свет освещал через открытые двери длинный коридор без окон, из одной из комнат слышались глухие голоса. Иван Дмитриевич осмотрелся, тронул тростью темное пальто, висевшее при входе на гвозде, и направился к открытой двери.

– Господин Путилин, – навстречу Ивану Дмитриевичу шагнул мужчина, выделявшийся среди присутствующих молодостью и копной светлых волос, – добрый день!

– Здравствуйте, господа, – поприветствовал начальник сыскной полиции присутствующих. – Хотя какой день добрый, если такое происходит.

– Помощник пристава Холодович, – отрекомендовался молодой человек и тихим голосом добавил: – Коллежский регистратор. – На щеках, завоеванных темными редкими волосами, выступили алые пятна, словно Иван Егорович стеснялся столь малого чина. – Пристав штабс-капитан Мироненко находится в отпуску.

Путилин кивнул головой.

– Коллежский советник Шрейбер, – представил участкового врача Холодович.

– Мы знакомы, – врач расплылся в улыбке, демонстрируя белоснежные зубы. – Познакомились при столь же печальных событиях.

– Совершенно верно, Вильгельм Иванович, если мне не изменяет память, то на Большом…

– Да, да, бедный Чернов.

– Что ж, господа, воспоминаниям будем предаваться потом, а нынче, – Путилин на миг сжал губы и продолжил, смотря в глаза помощнику пристава, который под внимательным взглядом Ивана Дмитриевича еще более покраснел: – Так что стряслось?

– Убит хозяин дома некий Синицын, – Холодович прокашлялся. – Шестидесяти трех лет, вдовый. Может быть, нам пройти в комнату, где совершено злодеяние?

– Так будет лучше, – согласился Путилин.

Комната, служившая убитому спальней, была небольшой. Там кроме узкой кровати в углу приткнулся шкаф с открытыми дверцами и стул, видимо исполнявший роль тумбочки.

Старик лежал на спине посреди комнаты, раскидав руки по сторонам, словно напоследок пытался обнять оставленный мир. По правую сторону от убитого лежал старый потертый ремень, слева – молоток с частицами кожи и волос на рабочей части. Путилин склонился над трупом, рукой в перчатке отодвинул с шеи бороду под седыми густыми волосами виднелась темная полоса.

– Старика поначалу душили, – врач подошел к единственному в спальне окну. – Он даже не сопротивлялся, видимо, не ожидал от знакомого такой подлости.

– Да, – тихо произнес Иван Дмитриевич. – Незнакомца он не впустил бы в спальню и тем паче не повернулся к нему спиной.

– Убийца после того, как придушил старика, не ожидал, что тот может очнуться. Схватил молоток и нанес смертельный удар.

– Схватил первое попавшееся? – задал вопрос Холодович.

– Отнюдь, – Путилин поднялся, – молоток принесен злодеем, – обвел спальню взглядом, – нет, нет, старик не мог разбрасываться инструментом. Вы заметили, – Иван Дмитриевич вновь посмотрел на помощника пристава, – у хозяина везде порядок, несмотря на погром убийцы. Этот что-то искал ценное, поэтому именно он принес молоток, приготовил орудие убийства заранее. Что известно о Синицыне?

– Как я сказал, шестидесяти трех лет, вдов, имел птичью будку на Сытнинском рынке, целые дни проводил там.

– Кто обнаружил убитого?

– Внучка Софья, изредка приходила к деду, наводила порядок и иногда готовила. Вы можете с ней сами поговорить, – Холодович оживился, – она еще здесь. Позвать?

– Не стоит, – Путилин поморщился, словно хотел сказать, что при убитом не следует это делать. – Старик в вашем распоряжении, – сказал врачу Иван Дмитриевич. – А вы, господин Холодович, прикажите увезти убитого в анатомический.

– Я больше не нужен? – Вильгельм Иванович надел шапку.

– Нет, я вас не смею задерживать, далее уже наша работа.

– До свидания, – врач коснулся рукой головного убора и вышел.

Путилин снова окинул взглядом спальню. Одеяло и простыни сбиты, словно убийца надеялся найти под ними золотые копи, дверцы шкафа открыты, и на полках беспорядок. Явно убийцы искали либо деньги, либо ценные вещи. Придвинули стул ближе к шкафу, чтобы проверить и наверху, не спрятано ли что там.

Когда унесли убитого, Путилин попросил пригласить Софью. В спальню несмелыми шагами вошла девушка лет шестнадцати, с испуганным лицом и слезами на глазах, которые вытирала маленьким кулаком.

– Здравствуй, – Путилин подошел к Софье и вынутым платком из кармана вытер ее щеки и глаза, – теперь ничего невозможно исправить, смерть, она за каждым из нас придет в назначенный час, а вот сейчас в твоих силах нам помочь поймать этого нелюдя.

– Я? – удивилась девушка. – Чем же я могу помочь, ведь никого не встретила, да и пришла к деду, когда…

Рука Ивана Дмитриевича вновь прошлась по щекам девушки.

– Ты часто бывала здесь?

– Каждую неделю по два-три раза.

– Вот, – начальник сыска смотрел в глаза Софьи участливым взглядом. – Тогда ты наверняка сможешь сказать, что исчезло.

– Смогу, – кивнула девушка.

– Господин Холодович, записывайте, – обратился Путилин к помощнику пристава.

Иван Егорович нервно засопел, но приказание начальника сыскного отделения исполнил. Полицейский из участка принес перо, чернила и бумагу, и теперь носил чернильницу за Холодовичем.

Прошли три комнаты дома, не исключая и кухни. Список оказался невелик, несколько серебряных безделушек, носильные вещи старика и шкатулка, в которой Синицын хранил свои сбережения.

– Скажи, Софья, почему ты не жила с дедом? – спросил уже при выходе из дома Путилин.

Девушка опустила голову и покраснела.

– Мне отец не разрешал, они с дедушкой поссорились и знать друг дружку не хотели, вот я с ведома матушки сюда и наведывалась.

– А где проживаешь?

– На Двадцать Пятой линии… Только не говорите батюшке, что встретили меня здесь, иначе… – и она до крови прикусила нижнюю губу.

– Обещаю, – сказал Путилин. – Но если понадобишься, тебя найдет мой помощник. Вот и он.

К Путилину со спутницей приближался Михаил с хитринкой во взгляде, словно узнал в толпе что-то стоящее.

– Ну, ступай, – Иван Дмитриевич легонько подтолкнул в плечо Софью. – Вижу, вижу, что новости несешь. Давай, братец, просвещай меня по нашему, ставшему теперь таковым, делу.

– Погодите, Иван Дмитриевич, – Жуков зашептал Путилину на ухо. – Видите, кого помощник пристава в сторону отводит?

– Неужели Петька Голдыш? – изумился начальник сыска.

– Он самый, – подтвердил Миша. – Посмотрите на его лицо. Неспроста он здесь появился! Ох, неспроста.

– Думаю, ты прав. Пока с ним господин Холодович беседует, рассказывай, что удалось узнать? Вижу, так и пышешь сведениями.

– Кое-что удалось узнать, – таинственно прошептал Жуков.

– Не томи.

– Серафим Елантиевич Синицын жил бобылем…

– Это я знаю, далее.

– Имел будку на Сытнинском рынке, где торговал птицами. Говорят, что деньги у него водились, но самое главное, что день тому ныне убиенный приходил к околоточному и жаловался, что днем к нему в дом залезли воры и украли вещей на тридцать целковых, даже ризы сорвали с икон, видимо подумали, что они золотые. Но околоточный Сазонов только посмеялся над стариком и заявил, что тому привиделось.

– Любопытно.

– Вот именно, Сазонов даже не ходил в дом, когда старик заявил, что дверь не взломана, стекла целы.

– Голдыш?

– Может быть, он же по таким делам.

– Поговорю с Холодовичем, я видел, как он то ли целковый, то ли трешку сунул Петьке.

Подходить к помощнику пристава не пришлось, он сам подошел к начальнику сыска.

– Я думаю, дело скоро разрешится наилучшим образом, – лицо Холодовича светилось довольством, и глаза блестели от удовольствия, что, мол, и без сыскной обойдусь.

– Уж не с Петькиной ли подачи? – Путилин смотрел не на Ивана Егоровича, а за Голдышем, наблюдая за поведением и чувствами, читаемыми на круглом со шрамом над верхней губой лице, а самое главное, Иван Дмитриевич не упускал из виду взгляд Петьки, какой-то настороженный и цепкий.

– Да, – признался помощник пристава, – он мне доложит об убийцах, сегодня разузнает.

– Убийцах? – Путилин прикусил губу.

– Так точно, я ему сказал.

– Понятно, пойду все же с ним поговорю.

– Господин Путилин, вы отбиваете у меня агентов, – обиженно произнес Холодович.

– Я только перекинусь несколькими словами.

Иван Егорович тяжело задышал, словно остался недовольным, что столичный сыскной начальник стремится отобрать у него лавры нашедшего убийц.

Иван Дмитриевич вальяжной походкой большого начальника подошел к Петьке Голдышу и, взяв за руку, отвел подальше от любопытствующей толпы.

– Ну, здравствуй, Петя, – слащавым и нежным голосом проворковал Путилин, когда они отошли подальше.

– Здравия желаем, ваше превосходительство, – громким голосом ответил Голдыш.

– Не на параде, не кричи, забыл мое имя-отчество? – поморщился Иван Дмитриевич и добавил: – Какими судьбами?

– Никак нет, Иван Дмитрич, не забыл, – Петя сглотнул скопившуюся слюну. – Вот шел на рынок, увидел – толпа стоит, вот любопытство верх и взяло.

– Ясненько, – теперь они стояли друг против друга, и Путилин внимательным взглядом следил за глазами и лицом Голдыша, – уж не твоих ли рук дело?

– Да что вы, Иван Дмитрич, – глаза забегали, и казалось, что собеседник Путилина втянул голову в плечи. – Вы знаете ж, я по другой части. Ну, там замок взломать, шапку с головы содрать, пьяного обчистить, а чтоб кровью руки марать… Ни в жисть.

– Кто знает, Петя, на что человек способен, – взгляд начальника сыска прямо-таки буравил Голдыша. – Сегодня шапку сорвал, а завтра голову.

Голдыш посерел лицом.

– Ладно, Петя, ступай, раз помощнику пристава обещал злодеев указать, ступай.

Глава десятая

По горячему следу

– Вот что, Михаил Силантич, – Путилин всегда в задумчивости обращался так к Жукову – на соседней улице проживает в небольшом домике с приметной зеленой крышей Двойра Бройде, хотя она и швея, но не брезгует скупать вещи, не интересуясь, каким путем они достались новым владельцам. Бери двух наших агентов и установи за ней наблюдение, и чтоб каждую минуту была она под надзором. Думаю, Петька или его напарник явятся к ней.

– Иван Дмитрич, а что к ней? Есть же и другие скупщики.

– Чую, что к ней направит стопы Голдыш.

– Все-таки он?

– Миша, – Путилин потер нос рукой, – ты бы видел, как бегали его глазки, судорожно глотал слюну, словно ждал, что я кликну полицейских и его арестую, только кроме подозрений мне нечего ему предъявить.

– Значит, Двойра?

– Она… Ее сразу узнаешь. Дородная женщина с круглым лицом и черными цыганскими волосами.

– Понятно.

Более делать на месте преступления было нечего, и, откланявшись, Путилин отправился в сыскное отделение. Дорогой перебирал слова Голдыша и вспоминал выражение его лица, нервное поведение. В конечном итоге он склонился к мысли, что Петька не зря прятался в толпе, видимо, отводил от себя подозрение. Кто ж в здравом уме вернется на место преступления? А ежели кто из соседей его видел и тут же в толпе признает? Конфуз настоящий выйдет, а помощник пристава, вместо того, чтобы вести расследование, имеет доверие к таких личностям, как Петька Голдыш, или как его по паспорту? Ткаченко Петр Иванов, крестьянин, тридцати восьми лет, неженатый, осужденный за кражу и присвоение чужой недвижимости мировым судом второго участка Пирятского округа по вроде бы сто шестьдесят девятой и сто семьдесят седьмой статьям Уложения о наказаниях на три месяца, далее, Иван Дмитриевич на миг задумался, ах да, присужден Санкт-Петербургским окружным судом за кражу первого рода на основании первой части тысяча шестьсот сорок седьмой, второго пункта сто тридцать четвертой статьи Уложения, восемьсот двадцать восьмой Устава уголовного суда и прочая, прочая на арестантское отделение на один год и три месяца. Боже, взмолился Путилин, сколько в голове сидит сведений, хоть к журналисту сыскной полиции не ходи, все помнит, а если и не помнит, так всплывает непонятно откуда.

Не успел Путилин повесить пальто, как в дверь раздался требовательный стук.

Не иначе вышестоящее начальство прознало про происшествие на Петербургской стороне, мелькнуло в голове, и вылетела мысль прочь.

Вместо того чтобы голосом пригласить войти стучащего, Иван Дмитриевич сам отворил дверь.