Второй круг
Курица действительно была красива: высокая, с изящной шеей и маленькой гордой головкой. Оперение представляло собой замысловатый орнамент в светло-коричневых тонах. Преодолевая ревматизм, Гурьяныч поспешил с крыльца, надеясь схватить пришелицу.
– Можно будет дачникам продать, – подумал старик, бросаясь на курицу. Но та грациозно отступила в сторону, а охотник не удержался на ногах и ткнулся подбородком в кирпичное ограждение грядки. Зубы лязгнули. Гурьяныч, чертыхаясь, поднялся на ноги и повторил попытку. Правда, столь же безуспешно.
Теперь в ход пошли попавшие под руку куски кирпича, от которых курица ловко уворачивалась. Наконец старик загнал её под вишнёвый куст и кинулся туда со штыковой лопатой наизготовку. Однако непонятной курицы под кустом не обнаружилось. Исчезла куда-то.
– Ах ты ж курва такая! – озадаченно пробормотал Гурьяныч. Через несколько минут он уже докладывал о происшествии жене, ощупывая покорябанный подбородок. – Всё равно поймаю зар-разу! – твердил он.
Экипаж разведывательного зонда в свою очередь доложил товарищам на орбите о неудачной попытке контакта. Абориген-самец проявлял крайнюю агрессивность при низких мыслительных способностях, и совершенно не воспринимал мыслеграммы робота. Решено было повторить попытку.
А Гурьяныч тем временем соорудил ловушку из старой детской жестяной ванночки, перевернув её вверх дном. Один край ванночки был приподнят на распорку. Пшено служило приманкой. В нужный момент распорка выдёргивалась с помощью длинной бечёвки. На следующий день дед с бабкой по очереди сидели у окна, поджидая курицу.
– Вот она, вот! Попалась, туды её в качель! – заголосила старуха. Гурьяныч бросился во двор. Ловушка сработала, но… Курицы в ней не оказалось. Старуха винила в нерасторопности мужа, тот вяло огрызался.
На третий день он попросил у соседа ружьишко. Но стоило ему появиться вооружённым перед курицей, та вдруг начала стремительно увеличиваться в размерах. Вот она уже почти вровень с избой, а её оглушающий клёкот вселил в Гурьяныча такой ужас, что он удрал без оглядки в дом, бросив ружьё.
И тут робот принял совершенно чёткую мыслеграмму: – Странная какая-то курица. Никогда таких не видел. Она пытается хозяину что-то сказать, но он её не слышит, так же, как меня. Жаль, что цепь не даёт до неё дотянуться.
Сигнал исходил от небольшого четырёхногого существа, выглядывающего из деревянной будочки в углу двора.
– Кто ты? – спросила «курица», проанализировав мыслеграмму.
– Я – собака, – ответило существо, – Но откуда ты знаешь наш язык? – Это нетрудно. А что ты здесь делаешь? – Охраняю хозяина…
– Ты пойдёшь со мной – безапелляционным тоном заявил робот. Пёс вдруг почувствовал, что не может ему возразить. Они направились под вишнёвый куст, прикрывавший прямой переход в разведывательный зонд. Когда осмелевший Гурьяныч появился во дворе, пришлось ему удивлённо чесать затылок. Курица опять исчезла, а вместе с ней и дворовый пёс Пират. Капельки застывшего металла блестели возле собачьей будки – всё, что осталось от цепи.
Старик вышел за ворота, зовя собаку. Но не появился верный страж, прыгая как обычно от радости. Тут Гурьяныч заметил какой-то темневший силуэт за деревьями на опушке леса. Не раздумывая направился туда, будто кто-то подталкивал его в спину.
Вскоре перед изумлённым взором старика предстал блестевший в сумерках диск метров десяти-двенадцати в поперечнике. – Тарелка! Мать твою! – прошептал Гурьяныч и вдруг почувствовал, что не может сделать вперёд ни шагу, упираясь в невидимую упругую преграду. Назад ходу тоже не было. Преграда сомкнулась вокруг него наподобие кокона, который затем оказался втянут одним из шлюзов зонда.
Не успев испугаться по-настоящему, старик очнулся в кресле перед огромным экраном. В соседнем кресле сидел его Пират. Голову пёсика увенчивал шлем, похожий на ежа множеством сверкающих отростков.
Экран засветился, обозначив две фигуры, напоминающие инопланетян, какими их показывают в мультфильмах: длинные тонкие зелёно-серые тела, треугольные безгубые и безносые лица.
– Привет тебе, землянин! – услышал Гурьяныч бесцветный голос где-то внутри себя. – Мы, конечно, совсем другие, просто ваши органы чувств нас не воспринимают. Знай, что твой Коллега дал согласие на изучение в качестве представителя главенствующего вида вашей планеты. Они перспективнее вас. Но ты тоже представляешь интерес для Межгалактического Совета. Если согласен, то полетишь с нами. Если нет – вернёшься обратно.
Гурьяныч у себя в деревне таких мудрёных речей и не слыхал никогда, даже когда в клубе выступал лектор из города. Но последние слова запомнил. А когда увидел на экране стремительно удаляющийся земной шар, закричал.
– Нет! Нет! Я не хочу! В глазах у него потемнело. Очнулся всё так же в сумерках, на той же лесной опушке.
А дома Анька огорошила его фразой: – Ты посмотри, старый, что у нас в спальне творится. А там старенькая китайская люстра совершенно изменилась.Исчезли аляповатые листья-отражатели около каждой из трёх лампочек. Вместо них появились три изящные куриные головки, литые вроде бы из той же пластмассы, совершено одинаковые. Точно такие, как у недавней пришелицы. Чудеса, да и только!
Путь дауна
Этот младенец, названный родителями Павлом, появился на свет в сорок девятом году двадцатого столетия. Совсем недавно закончилась ужасающая по своим масштабам мировая война. Для мамы новорожденного – Риммы Антоновны это были вторые роды. Двумя годами раньше она впервые испытала радость материнства. Недоброжелатели, которые в подходящий момент отыщутся почти у всех, шептались о ней: – Старуха ведь, а туда же!
И то сказать, второго своего сына она родила в сорок три года. С первым мужем Леонидом у них детей не было за весь немалый срок супружества – четырнадцать лет. Получив в сорок втором известие о том, что пропал её благоверный в действующей армии без вести, Римма только в конце войны сочла возможным ответить на ухаживания фронтовика, комиссованного после тяжёлого ранения.
Когда же в сорок шестом году первый муж, уцелевший в немецком плену, вернулся после сталинского фильтрационного лагеря, Римма уже носила под сердцем своего первенца – Геннадия.
Разбитую чашку не всегда удаётся склеить, а супружество – и подавно. Леонид, ещё на что-то надеясь, согласия на развод не давал, поэтому Римма со вторым мужем Николаем так и прожила всю жизнь в гражданском браке.
В ту же пору возникший любовный треугольник не мог не привести к встрече этих мужчин. На вопрос Леонида: – Ты кто вообще такой? Николай ответил : – Я – муж вашей жены.
К великой радости Риммы претенденты обошлись без рукоприкладства, оставив право выбора за женщиной. Но впоследствии Леонид не раз ей с горечью высказывал:
– На кого же ты меня променяла? Одумайся!
Римма перевела дух лишь, когда Леонид нашёл себе новую женщину. А жизнь подкинула новый «сюрприз» – у новорожденного Пашеньки обнаружились признаки синдрома Дауна: круглое лицо с маленькими глазками, полуоткрытый рот, в котором язык едва помещался. Голову Паша склонял влево, как будто к чему-то прислушивался. Ребёнок явно отставал в развитии. Ходить начал поздно, а говорить – почти в три года.
Крестить своих малышей супруги так и не решились по причине крайне негативного отношения властей к церкви. А поскольку Римма Антоновна, между прочим, была хоть маленьким, но руководителем – возглавляла пригородный плодоовощной питомник, то могла и работы лишиться за такие «вольности». Местные сатрапы церемониться бы не стали.
Старший Пашин братишка, Гена по малолетству как-то не осознавал ситуацию, но когда пошёл в школу, сверстники его просветили в этом вопросе. Один из ребят постарше, приблизившись к нему на переменке, произнёс сакраментальную фразу: – А у него брат – дурак!
Да ещё глаза при этом выпучил и рот разинул. Все захихикали. Гена бросился на «обличителя», но в этот злосчастный день был унижен дважды – бесчеловечным глумлением над глубоко личным и горечью несостоявшегося отмщения. Силёнок явно не хватило.
А поскольку ребята ещё только приглядывались друг к другу, то для Гены открылась печальная перспектива – стать изгоем. В этот день он шёл из школы домой и чуть не плакал, стиснув зубы, в перепачканном и слегка разорванном костюмчике. Тогда он почувствовал, что начинает стыдиться брата и даже его ненавидеть.
Это чувство в нём крепло и развивалось. Он теперь искал повода досадить чем-нибудь брату: мог запросто толкнуть посильнее, сбить с ног. Мог даже бесцеремонно отнять у малыша конфетку или яблоко.
Паша молчал. У него, как и у всех даунатиков, напрочь отсутствовала агрессивность. Постоять за себя он не мог. Ему часто доставалось от чужих пацанов, а Гена и не думал за него заступаться. Более того, он продолжал свои издевательства. Родители поняли, что Бог старшенького умом не обделил (учился тот отлично), а вот трусость и жестокость в нём они как-то не разглядели, что и повлияло впоследствии на Пашину судьбу.
А пока что Гена пошёл на новый виток предательства. Желая как-то поднять свою репутацию среди одноклассников, он объявил, что Паша ему неродной. Его, дескать, родители усыновили после смерти какой-то их знакомой. Никакого стыда за свою ложь он не испытывал, постепенно сам начиная верить в придуманное.
Однажды негодник, продолжая свои издевательства, разбил братишке камнем голову до крови, якобы во время игры «в войну». Отец, конечно, выдрал узурпатора ремнём. Гена попритих, но при случае шипел где-нибудь из угла потихоньку: – У-У-У! Идиотина!
Между тем Паша идиотом не был. Пока жива была бабушка, в прошлом учительница, научился с её помощью читать. Да не как-нибудь по слогам, а вполне бегло и осмысленно. А вот писать она его не успела выучить.
После её смерти Паша всё же САМ освоил это непростое дело. Правда, имея перед собой печатные тексты, писал он тоже печатными буквами. Самое удивительное – практически без ошибок. Уму непостижимо, как он этого достиг. Другие дауны и рядом с ним не стояли.
Однако, когда к десяти годам, его всё же отдали в первый класс, ничего хорошего из этого не вышло. Не было рядом бабушки с её дореволюционным педстажем, и учёба у Паши не пошла. Вскоре пришлось забрать его из школы.
Но теперь жизнь для Паши обрела новый смысл. Забыты были детские шалости. Он всерьёз увлёкся чтением. Полюбил исторические взрослые книги. Читал и перечитывал Яна, Югова, Шишкова, Фёдорова, что-то себе выписывая в тетрадку. Интересовался народной медициной. Собирал газетные вырезки о траволечении. При этом не забывал помогать стареющим родителям по дому – дрова заготавливал, печки топил, воду таскал, поскольку Гена уехал в другой город, поступив там в техникум.
Старший вернулся через четыре года другим человеком. О приставаниях к Паше не было и речи. Однако где-то в глубине души сохранилась червоточинка, которая вылезет наружу впоследствии.
А пока что Геннадий пошёл работать, женился. Постепенно и квартиру получил. А младший, получая крошечное пособие по инвалидности, всё время жил с родителями –пенсионерами.
Когда их не стало, Паша остался один в родительском доме. Но старший брат стал сдавать дом квартирантам, переселив младшего в ветхий флигелёк, где он прожил лет шесть. Печку топить для него проблемы не составляло. Научился и немудрёную пищу себе готовить из концентратов, приносимых Геннадием. Одна отрада была – книги, да старенький чёрно-белый телевизор.
Вот вам и дурак! Не каждый умный выдержал бы такие условия. Стал и Паша постепенно прибаливать. Однажды совсем слёг. Геннадий, скрепя сердце, забрал его в свою квартиру.
А когда Паше немного полегчало, брательник с женой быстренько спровадили его в дом инвалидов-психохроников. Мотив был такой: квартира маленькая, а их самих с детьми – четверо. Пятому места нет.
– Вот получу квартиру на расширение, заберу его оттуда – успокаивал свою совесть Геннадий.
Так Паша и оказался в обществе настоящих идиотов, кретинов и тому подобной братии. Что там происходило, трудно сказать. Несладко, видать, было. Снова слёг Паша. Делали ему операцию какого-то гнойника на бедре. Состояние больного после операции не улучшалось. Уход и питание в дурдоме этому не способствовали.
Когда Геннадий навестил брата, тот сказал ему: – Чувствую, что не выживу я здесь. Забрал бы ты меня домой.
Однако старший взялся уверять младшего, что дела его идут на лад, скоро он поправится. Его, конечно же, заберут… но немного позже. В последнюю их встречу Паша спросил брата: – Ты не знаешь, грачи прилетели уже?
– Кажется, прилетели, – рассеянно ответил тот.
– Это хорошо! – улыбнулся даунатик и прикрыл глаза.
Через два дня он умер. Случилось это на пасхальной неделе, в чистый четверг. Гоаорят, что души умерших в эти дни попадают прямиком в рай.
Здесь загвоздка в том, что Паша не был крещён! Пусть так, но душа-то у него была! И хотелось бы верить, что в небесной канцелярии сделали ему снисхождение за земные муки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги