Серёге от этих слов стало стыдно – именно так он и планировал поступить, да, наверное, и поступил бы, не затормози перед ними автобус. Однако не признаваться же в этом…
– Нормально, – уставившись в окно и стараясь не встречаться взглядом с собеседником, бросил парень. – Все мы живые люди… – и поспешил перевести разговор на другую тему. – Родне позвонить хочешь?
Мужичок потупился, зашмыгал носом. Со стороны казалось, что он попросту стесняется попросить об этой услуге. Ничего, это поправимо.
– Держи, – Иванов великодушно протянул свой смартфон Юрию. – Позвони, скажи, что живой.
– Не могу, – глухо признался тот. – Номеров не помню. Все в своём телефоне держал, зубрить ленился… А телефон я того… по запальчивости… ещё когда с вышками работал.
– Понятно, – только и смог протянуть бывший инспектор, с ужасом осознавая, что он и сам не помнит ни одного номера близких ему людей. Всё на звонилку свою надеется, на все эти «облачные» сервисы. «Нет, обязательно нужно выучить, мало ли что» – дал он себе сходу обещание и даже срок установил – два дня.
* * *
Из-за усилившегося снегопада и практически нулевой видимости, автобус стал ехать совсем уж медленно – не более двадцати километров в час. Большинство пассажиров дремало, остальные клевали носами или лениво, сонно вели разговоры ни о чём.
Иванов от нечего делать снова посмотрел прогноз погоды на экране смартфона – солнечно. Но не успел он в очередной раз помянуть метеорологов, как медленно, по черепашьи перезагружающийся сайт выдал вместо солнышка большую снежинку с невинной подписью про ожидаемые снегопады, перемежаемые порывами ветра и гололедицей.
Зло хмыкнув и спрятав аппарат обратно, Серёга спросил у мужичка:
– И много вас там таких бедолаг?
Интерес был, по сути, праздный. При всей муторности ситуации у бывшего инспектора вполне хватало опыта понимать, что заяви он сейчас в полицию о незаконном лишении свободы, подними шумиху – дело кончится пшиком. До истинных хозяев не дотянутся, работяги – почти всегда забитые и не имеющие своего мнения – свидетельствовать не станут, мотивируя извечным: «Ну его. По судам потом затаскают». К тому же, более чем наверняка у подавляющего большинства невольников документов нет, и идентифицировать их для перевода в статус свидетелей – дело нудное и малоперспективное. Вербовщики дело своё туго знают – на такие вот «производства» отбирают людей с пониманием: из тех, кому перед законом лишний раз светиться неохота и нрава смирного. Ну а сильно умных и активных на месте успокаивают, через голодуху, непосильный труд и скотские условия содержания.
Охрана тоже отмолчится – им предъявлять, по сути, нечего. Да, ходили, да, имущество охраняли. Рабочие? А мы при чём? Мы к ним отношения не имеем, наше дело – материальные ценности.
Так дело и распадётся. Разве что местное полицейское начальство негласно по шапке получит за то, что допустили такой беспредел – да и то не факт. Однако если оно в доле – то переживут, перетерпят и сгладят углы в нужных местах. Не зря же местечковые боссы с большими звёздами свои проценты с темы получают? Времена, когда людям в погонах платили просто так, чтобы не замечали – давно закончились. Сейчас все между собой повязаны, на диктофоны записаны, на камеры сняты. Потому и будут стараться от чистого сердца; не за страх, а за совесть.
– Человек двадцать пять – тридцать, – прервал Юрий раздумья Иванова. – Смотря как считать. Если по головам – то тридцать. Если по положению – то двадцать пять. Те пятеро – они к охране поближе. Ну, я говорил… Если считать по желанию смыться – то девять. Оставшиеся, – он на всякий случай принялся загибать пальцы, помогая себе не сбиться, – шестнадцать. Весну ждут. Но подорвут с места вряд ли, – тут мужичок грустно вздохнул. – Изломанные они.
– Изломанные? – переспросил Серёга, не до конца понимая смысл, вложенный беглецом в это слово. – Что ты имеешь ввиду?
Собеседник потёр щёку, поёжился, помрачнел:
– Воля в них умерла. Иные уже там по два года живут. Всего боятся…
– И все такие, как ты, перекати – поле?
– Да. Кто откуда, но местных нет…
– А хозяева кто? – спросил Иванов, чтобы хоть что-то спросить. Чувствовал, что если сейчас замолчать, то будет ещё хуже, гадостней от услышанного, словно оно в нём вариться начнёт против его воли. Всё как он и думал…
Мужичок пожал плечами.
– Не знаю. На больших тойотах ездят. Бывают от силы раза три в месяц. Табличку у ворот приделали – общество ветеранов каких-то там служб. Одни заглавные буквы… Да только какие они ветераны? Сволочи и мироеды! А табличками прикрываются… Ещё орут много и с нами не разговаривают. Я как-то хотел таблеток попросить от головы, ну, чтобы разрешили выдать – так даже не глянули в мою сторону, будто я и не человек вовсе.
Почему-то верилось…
– И чем вы там, кроме макарон, занимаетесь? – бывший инспектор смотрел в окно, на снег и головы к собеседнику не поворачивал.
– Всем. В сезон – кольца бетонные делаем, заборы наборные опять же, из бетона, плитку всякую, тротуарную… Хватает работы. По зиме – сахар перефасовываем…
– Зачем? – Сергей не удержался, перебил Юрия.
– Так в мешках он сухой, в чистом весе, – не меняя интонации и не удивляясь, спокойно разъяснил тот. – А если его расфасовать по пакетам и увлажнить – до двадцати процентов в весе прибавляет. Была тонна – стала тонна двести. Ну и не досыпали, конечно, понемногу в каждый килограмм. Всё одно перевешивать никто не станет. Сахарок по сельмагам разойдётся, где его под запись разберут и быстренько используют по назначению. Верное дело, каждый день по машине в развоз отправляли. Только эту работу ещё заслужить надо. И сытый сидишь, и в тепле – почти счастье. Я, лично, не был. Я только на макаронах чуть-чуть, а, в основном, казармы за внутренним забором разбирал. По весне кирпичи, плиты, всякие балки тоже продадут куда-нибудь. Знающие люди говорят – на этой теме озолотиться можно.
Автобус тряхнуло на невидимой кочке, и беглец поморщился.
– Язык прикусил, – пожаловался он, чуть шепелявя.
Сергей понятливо кивнул и больше с расспросами не лез, лишь сказал напоследок:
– До города доберёмся – помогу. А заодно и сообщу, куда следует, про ваши мытарства. Там посмотрим, чем всё закончится.
* * *
На очередной остановке в автобус ввалились сразу четверо здоровых мужиков в одинаковых чёрных куртках с липучками для шевронов на груди и рукавах, одетыми прямо поверх обычной гражданской одежды. О чём-то пошептавшись с водителем, один из них – морщинистый, лет шестидесяти, плотный и с неприятно-цепким взглядом, зычно проревел на весь салон, сходу перебудив всех спящих:
– Мы воров ловим. По сараям лазят, инструмент у людей воруют. Сейчас поглядим, и, если нет их, езжайте себе дальше с Богом.
Пассажиры одобрительно зашушукались. Воров в сельской местности не любил никто. И хотя каждый из присутствующих в силу крестьянского менталитета хоть раз в жизни что-то чужое да уносил к себе в дом, но это, по общему мнению, за грех не считалось. «Плохо лежит» – называлась та самая, оправдывающая в своих глазах любое воровство, индульгенция.
Однако в тех случаях, когда воровали у них, обыватели преображались, воспылав праведным гневом и становясь кровожаднее самого страшного тирана, маньяка и палача. За своё убивали, уродовали, калечили – и всё это происходило, как правило, без обращений в полицию или каких-то длительных разбирательств. Если ловили – чаще всего виновного ждал самосуд.
Юра, едва заслышав говорящего, обернулся и изменился в лице. Стоящий в другом конце человек его тоже узнал.
– Так вот же… какая встреча, – радостно возвестил пожилой чернокурточник, бодро направившись в сторону ещё пару минут назад спокойно ехавших собеседников.
Все сидящие, да и стоящие тоже, разом обернулись в конец автобуса и уставились на Иванова и мужичка. Кто-то с интересом, кто-то с ненавистью, кто-то без интереса, просто для разнообразия скучной поездки.
А мужчина в чёрной куртке продолжал, уже почти подходя к насмерть перепуганному Юрию.
– Огорчаешь, – наставительно говорил он. – Неправильно себя ведёшь. Кто тебе разрешал?
Во время этого двусмысленного монолога, из которого посвящённый в предысторию человек мог понять одно, а непосвящённый совершенно другое, подходящее под байку о ворах, Иванов лихорадочно соображал: «Поднять шум? Их четверо, а он сейчас слабее воробья – глупо, не умно. Не перекричит, да и настроены эти чернокурточники слишком серьёзно. Затеять драку? Даже не смешно. Вон, Юра этот, стоит и смотрит на приближающегося мужика как удав на кролика, и пикнуть не смеет. Не боец, не помощник… Тогда сделать вид, что не причём? А это мысль… Добраться до города, сразу перетряхнуть все свои связи и слить информацию туда, где ей распорядятся по уму – то есть весь этот шалман разгонят к чёртовой матери и ввиду судебной бесперспективности разведут неизвестных хозяев на деньги так, что те урок будут долго помнить и, вспоминая сумму, грустно почёсываться… Это займёт дня два, не меньше. Пока то, пока сё… С другой стороны, а что они этому беглецу убогому сделают? Морду набьют – не смертельно. На хлеб и воду в назидание посадят – тоже терпимо. Дождётся, никуда не денется».
– А где сообщник твой? – раздалось уже практически рядом, и Серёга оторвался от размышлений. Говорил всё тот же неприятный тип и всё тем же тоном. – Расскажи, пожалуйста. Не молчи. Не надо.
Но Юрий не отвечал, мелко трясясь от ужаса и вжавшись спиной в стенку автобуса.
– Так рядом стоит! – проскрипело спереди.
Иванов вскинулся. Похоже, водитель варежку ни к месту открыл – слишком голос похож на тот, что рекомендовал при входе проезд оплачивать
– Они вместе садились, – теперь уже взгляд безошибочно вычленил болтуна. Ну да, точно. Водила. Высунулся вполоборота со своего места и вякает, скотина социально-активная.
– Точно, он, – впряглась и какая-то толстая тётка, сидящая у прохода. – Он меня ещё локтем зацепил, ворюга.
Вот оно, коллективно-бессознательное. Сказали – вор, значит вор. И ведь в голову никому не придёт, что одетый по-городскому, в добротные, дорогие вещи Сергей похож на расхитителя сараев как корова на плазменный телевизор, а смартфон, изредка мелькавший в его руках по ходу поездки, большинству присутствующих не по карману даже в кредит.
