Не могу без тебя… Том 2

Глава 17

Не в состоянии усидеть на одном месте, Герман стал метаться по комнате, будто зверь в клетке. Мысли угнетали настолько, что он испытывал от них тупую боль. Дальше находиться в комнате один на один со своими проблемами он не смог и, натянув куртку, помчался по лестнице, не зная куда.

Когда лицо обжег морозный ветер, пришел в себя и стал думать, что делать дальше. Застегнул молнию на куртке и пошел по улице, не обращая внимания на холод. Вдруг подумал о Тимофее. Он был его лучшим другом, но их служба в разных ротах не позволяла им часто видеться: то один был в командировке, то другой.

Подойдя к дому, где находилась его квартира, посмотрел на темные окна. Все спят. Все? Он даже не знает, Тима сейчас в городке или где-то в горячей точке. Герман уж было собрался уходить, как в кухне зажегся свет – и он рассмотрел сквозь штору силуэт друга.

Обрадованный, поспешил в подъезд. На лифте быстро поднялся на восьмой этаж и позвонил в дверь. Она открылась – и Герман увидел сонно-удивленное лицо Тимофея.

– Каким чертом тебя занесло? – только и успел спросить он, подвинутый вглубь коридора корпусом Германа.

– Выручай друг, у меня беда. Нет, катастрофа! И я не знаю, как из нее выбраться, – сказал Герман, снимая без приглашения куртку.

Тимофей открыл было рот, но тотчас закрыл его и без слов показал рукой на кухню. Зашли в неё молча.

– Кофе будешь? – спросил хозяин дома.

– Всю ночь пью. Уже тошнит от него. Поесть что-нибудь есть?

– Конечно. Сейчас посмотрю в холодильнике.

– Плов со свининой будешь?

– Буду. Оксана его здорово готовит. И соленый огурчик, если есть.

Разогрев плов в микроволновке, Тимофей поставил его в тарелке перед нежданным гостем, а рядом поставил банку с огурцами.

– Самообслуживание, – сказал он, отходя и беря турку, чтобы сварить себе кофе.

– Без проблем! Ух, какая вкуснотища! – произнес Герман, закрыв глаза и смакуя огурец.

Затем принялся за плов, нахваливая хозяйку.

– Ну, всё. Хватит комплиментов. Ими ко мне не подлижешься. Что случилось?

И Герман рассказал ему обо всём: о том, как познакомился с Таей, как влюбился в нее, словно мальчишка, о поездке к родителям, о переписке…

– Так ты от счастья свихнулся и приперся ни свет ни заря ко мне, чтобы поделиться им? – удивленно уточнил Тимофей.

– Ты не дослушал, это радостная страница моей жизни, а следующая – полная задница дерьма, и я не знаю, как мне из него выбраться, не вымазав при этом Таю. Она не заслужила этого.

– Так-так, – протянул Тимофей. – Всё, оказывается, серьезнее, чем я предположил вначале, когда увидел твою несчастную рожу в проеме двери. Валяй дальше.

Рассказ не занял много времени, но морально измотал Германа.

– И что мне теперь делать? Жениться на ней?

– Ты окончательно свихнулся от страха? Собственную жизнь ни в грош не ставишь? Тогда подумай о женщине, которая любит тебя, ждёт и готова разделить все тяготы твоей трудной профессии. Если за себя не хочешь, то ради нее борись, если она такая, как ты рассказал мне.

– Даже лучше, – буркнул Герман.

– Тогда чего сопли развесил и размазываешь по роже?

– Так если верить Тамаре, она носит моего ребенка. Не могу же я допустить, что он родится незаконнорожденным и вырастет безотцовщиной. Меня не поймут родители, хотя Тая им очень понравилась.

– Не пойму я тебя: тебе с Тамарой жить или родителям? На кой ляд тебе в этом вопросе их мнение? Ты же жизнь себе испортишь, женившись на женщине, которую презираешь и ненавидишь, в ущерб той, которую любишь.

– Так она же пойдет по начальству…

– Ну и пусть идет. Сейчас не восьмидесятые годы, когда КПСС решала, с кем офицеру жить. То время прошло. А о Тамаре скажу следующее: только она знает, от кого беременна. И не принимай на веру лапшу, которую она вешает тебе на уши.

– Но ведь я переспал с ней.

– Ну и что? И не ты один.

– Что ты имеешь ввиду? – удивился Герман.

– А то, что твоя соседка больше года тайно встречается с Дмитрием Миллером. Он старлей, служит в штурмовом отряде. Женатый. Двое детей – дочка и сын.

Герман сидел ошарашенный.

– А почему я не знаю об этом? – глупо спросил он.

– Откуда мне это знать? Она твоя соседка. Ваши квартиры на одной площадке – так что эти посещения не должны были укрыться от тебя. Да у нас практически все знают об этом, кроме его жены и, как оказалось, тебя. Кстати, а вы чем-то похожи. Я имею ввиду тебя и Димку.

– Неужели она меня специально затащила к себе, когда мы отмечали день рождения Серёги? Она до этого никогда раньше не проявляла ко мне женского интереса, а то, как с катушек съехала: села возле меня, приглашала танцевать, терлась об меня, как кошка, а потом, когда я прилично опьянел, увела меня. Я даже с трудом вспоминаю, как оказался у нее в квартире. Запомнилось почему-то, что она уговаривала меня не надевать презерватив, так как у нее безопасные дни. Но я ее не послушал.

Утром я категорично оборвал ее намеки на продолжение отношений и сказал, что секс между нами был первый и последний раз, и чтобы она ни на что не надеялась. Тамара весьма спокойно отнеслась к тому, что я сказал.

– Отнеслась тогда спокойно, потому что умная, – высказал свое мнение Тимофей. – Знала, что не время права качать. Выжидала момент, чтобы поглубже тебя на крючок насадить. Накануне твоего отъезда в командировку она уже стопудово знала, что беременна, но промолчала. Чуйка подсказала не торопиться. А вот когда ты вернулся, было в самый раз.

Кстати, Димон к ней все лето наведывался, да и осенью тоже. Бабок спроси, которые перед подъездом службу несут: они всё знают. Я его лично сам раза четыре видел около полуночи. Он домой спешил, а я в это время обычно мусор выносил, чтобы никто не видел.

Герман сидел, растерянно осмысливая услышанное.

– Значит, Тамара воспринимает меня, как лоха, раз выбрала для того, чтобы женить на себе и скрыть собственный грех, – расстроенным тоном произнес он. – Она вела себя настолько уверенно, что я, дурак, поверил ей. Что ж, Тима, спасибо тебе за все: за то, что выслушал, за то, что раскрыл мне глаза на ситуацию, за то, что поддержал в трудную минуту.

– Ну хватит. Не люблю я всего этого. Скоро встанет Оксана – не надо ее впутывать во всю эту грязь. Иди к Тамарке и разбирайся с ней без всех этих твоих интеллигентных штучек. Такого спускать никому нельзя. Так что бывай. Потом расскажешь, что из всего этого получилось.

Попрощавшись с другом, Герман поспешил к своему дому. Поднявшись на свой этаж, позвонил в дверь Тамары. Она открыла ее быстро, словно ждала его. В глазах вспыхнула победная радость, но она поспешила скрыть ее за своей суетливостью.

– Проходи в дом, – сказал она, отступая в коридор.

Герман прошел мимо, постаравшись не прикоснуться к ее телу, и направился в гостиную. Следом за ним вошла она. Он сел в кресло и показал ей рукой на диван. Тамара скромно села, поправив блузку на своём животе и подняла на него невинно-вопрошающий взгляд.

У Германа внутри все скрутилось от отвращения, и в эту минуту он вспомнил письмо Таи о том, что люди, играя свои роли, надевают необходимые в этот момент маски.

– И когда ты собиралась мне сказать, что у тебя ребенок от Миллера?

Тамара от неожиданности дернулась, а потом побледнела, прикрыв рот рукой, словно пыталась таким образом приостановить вскрик, который чуть не вырвался наружу. А потом ей стало плохо. Она откинулась на спинку дивана и стала хватать ртом воздух.

Герман растерялся, не понимая, играет она очередную роль или на самом деле ей стало дурно. Все-таки беременная. Оборвав свои размышления по этому поводу, он поспешил в кухню и, набрав в чашку воды, вернулся обратно.

Тамара мелкими глотками пила воду, не глядя на него, а потом, заикаясь, спросила:

– Кто тебе сказал?

– Добрые люди.

– Ага, так -таки и добрые. Вечно суют свои любопытные носы в чужую жизнь. А то, что ее разрушают своими сплетнями, это ничего, да?

– Ты называешь сплетнями правду? И считаешь, что права, осуждая их? Но ты не ответила на мой вопрос.

– Никогда.

– Что никогда? – не понял Герман.

– Никогда бы не сказала, что сын не твой.

– И это ты считаешь порядочным?

– Выживаю, как могу. Мне некому обо мне позаботиться.

– А Миллера в расчет не берешь?

– Нет. Он женат и не собирается разводиться, а я так, интрижка на стороне…

– Которая до сих пор длится больше года, – закончил он вместо Тамары.

– Ты уже и об этом знаешь… А Дима мне сразу сказал, чтобы я ни на что не рассчитывала, что никогда не уйдет из семьи.

– Так ведь я тоже сказал тебе то же самое после той ночи.

– Ты холостой. И не осуждай меня за то, что я попыталась женить тебя на себе. Я была бы тебе хорошей женой, честное слово.

– И изменяла бы мне так же хорошо с Миллером или кем-то другим, пока я был в командировках.

– Не знаю. А Димку я люблю. Может, перед ним бы и не устояла…

– И родила мне еще одного ребенка, да?

– Вряд ли. Я и этого -то особенно не хотела, но думала, а вдруг Миллер дрогнет и разведется?

Но как раз накануне Серёгиного дня рождения он сказал мне, что ребенок – моя проблема.

С него, мол, достаточно своих двоих. Как -будто этот не его! Я проплакала всю ночь, хотела сделать аборт, а потом решила ребенка оставить: все-таки он от Димы. Его со мной не будет, так его сын останется. И тогда стала думать, как все устроить так, чтобы он был при отце, а не ублюдком. И тут мне пришла мысль о тебе. Вы с Миллером чем-то похожи, вот я и подумала, что, если ребенок будет похож на своего отца, ты этого не заметишь, так как примешь это на свой счет.

– Да, далеко идущие у тебя были планы. Причем, мерзкие и отвратительные.

– Не смей меня осуждать! – крикнула Тамара, вставая. – Я борюсь за будущее ребенка, как могу. И вам, мужикам, этого не понять. Вы же не вынашиваете детей, не кормите, не спите по ночам… А я хотела, чтобы у сына был хороший отец. Ты ведь замечательный человек, Герман. И если бы ты не узнал правды, любил бы этого ребенка. Что ж, ты все узнал, а теперь прошу и честь знать. Я устала и хочу, чтобы ты ушел. И знай, мне не стыдно, что я попыталась устроить свою и ребенка жизнь. А теперь прощай. Я постараюсь поменьше попадаться тебе на глаза.

Герман понял, что разговор окончен, поднялся и пошел к входной двери.

– Постой! – окликнула его Тамара.

Он остановился м посмотрел на нее тяжелым взглядом.

– Я написала твоей письмо, что у нас с тобой будет ребенок и мы поженимся, как только ты возвратишься из командировки. Она мне ничего не ответила, поэтому не знаю, насколько серьезно испортила ваши отношения.

У Германа от услышанного потемнело в глазах и ему впервые в жизни захотелось ударить женщину. Тамара, по-видимому, поняла это, потому что отступила и с угрозой сказала:

– Только попробуй! По судам затаскаю. И да. Об этом я тоже не жалею. Меня оправдывает то, что я отвоевывала для себя и ребенка место под солнцем.

– Ну и сука же ты! – бросил ей в лицо Герман и плюнул женщине под ноги.

– Все мы суки. И твоя тоже. Это она, пока замуж не вышла, такая лапочка, мягкая, белая и пушистая. Я все ее письма прочитала. Сплошные сладкие сопли и сюсю-мусю. Даже противно читать было.

– Так зачем читала? – процедил сквозь зубы Герман. – Заткнись и ни одного слова в ее адрес не произноси своим грязным ртом. Ты не стоишь даже ногтя на ее мизинце.

– Ой-Ой-Ой… Какой идеал отыскался! Как же ты себя, бедненький, чувствуешь на ее фоне? Ущербным, наверное? Мне тебя жаль.

– А мне тебя, – сказал Герман, не скрывая переполнявшего его отвращения к этой женщине. – Кого же ты воспитаешь со своей дрянной и непорядочной душонкой? Бедный малый, он еще не знает, у какой мамочки родится.

– Вон! – заверещала Тамара, бросаясь на него. – Вон из моего дома!

Уйду, когда ты отдашь мне ключ от моей квартиры.

Она схватила с полки под зеркалом ключ и, повертев им, швырнула на площадку в открытую дверь:

– Возьми и подавись им! Так, значит, ты отблагодарил мне за то, что я за твоими сраными цветами ухаживала.

Герман вышел на площадку и захлопнул за собой дверь, ничего ей не ответив. Подняв ключ, направился в свою квартиру. Повесив куртку на вешалку, пошел в гостиную и замер, не сводя глаз с ноута. Потом взял телефон, нашел Таю и долго смотрел на ее фото, обдумывая, что делать дальше. Машинально положив его назад и закрыв крышку на компьютере, пришел на кухню и выпил чашку крепкого кофе.

После этого, официально одевшись, пошел к командиру роты. Вышел от него с легкой улыбкой на лице и направился прямиком в Дом офицеров.

Ксения сидела возле гроба, как и вчера. Она сильно осунулась, лицо заострилось, а под глазами появились темные круги. Став рядом с ней, он спросил:

– Как ты?

– Плохо. Всю ночь просидела возле Никиты. Вспоминала с ним, как мы познакомились, как поженились, как родился первый ребенок и как он радовался, что я забеременела вторым… Спасибо Маринке, она была все это время со мной. Горе нас сдружило еще больше.

– Да, жуткий у тебя сейчас период. Со временем станет легче.

– Не знаю. Мне кажется, эта невыносимая боль будет со мной вечно.

– Держись, милая, ты ведь жена спецназовца и должна быть сильной.

– Бывшего спецназовца. Теперь от него останется только имя на надгробном камне.

– И фамилия, и отчество у ваших детей, и кровь его в них. Так что много от Никиты останется на земле. И память о нем. Она тоже никуда не денется.

– Умеешь ты убеждать, но, если честно, легче мне не стало.

– Рано пока. Раны в сердце и душе свежие. Вот когда зарубцуются, тогда и вспомнишь мои слова.

Я с отрядом придем за два часа до выноса тела и отдадим честь Никите, постояв по очереди возле его гроба в почетном карауле. Наряд для погребения придет в два часа. Поминки будут в столовой. Сейчас пойду туда и все проконтролирую.

– Спасибо, Гера! Ты был Никите хорошим командиром и товарищем.

– Ладно, обойдемся без благодарностей, – сказал Герман и, сжав ее руку, лежавшую на коленях, ушел.

Серегу Величко похоронили. В душе было пусто. Внутреннее напряжение зашкаливало. Он всегда тяжело переносил подобные мероприятия. Особенно не выносил женский плач.

Ксюша плакала так надрывно, что, казалось, сердце разорвется от жалости и сочувствия к ней. А когда подошла пора бросить горсть земли на гроб, еле удержал её – чуть в яму не бросилась. Ох, и тряхнуло его тогда. До сих пор прийти в себя не может.

На поминках все пытались держать хорошую мину при плохой игре, поддерживая разговор за столом.

Вспоминали Никиту, его профессионализм и преданность делу. Некоторые из ребят рассказали смешные истории, связанные с ним. Только Ксения сидела молча, не притронувшись к еде и все смотрела на фотографию мужа с черной лентой в углу. Зачем-то потрогала рюмку с водкой, стоявшую на тарелке перед его фото, потом поправила на ней кусочек черного хлеба и о чем-то с ним говорила, шевеля без звука губами. Они были вдвоем вне всех присутствующих за столом.

Когда все стали расходится, Герман провел Ксению до квартиры. Прощаясь, он сказал ей:

– Помни: я всегда приду тебе на помощь. Скажи только слово.

– Спасибо! Я обращусь за ней, если потребуется, – ответила она и зашла в квартиру, тихо затворив за собой дверь.

Герман пошел домой. Все неотложные дела были сделаны, кроме одного.

Тая скучала по возлюбленному. Время просто издевалось над ней, перетекая медленно изо дня в день. От Германа по-прежнему не было ни весточки. Она сегодня утром, как только проснулась, написала ему сообщение – и с ним произошло необъяснимое.

Когда она уже за завтраком вновь перечитала его, то ее удивлению не было предела: она увидела отметку, что оно прочитано. Неужели Гера вернулся? От этой мысли сердце радостно забилось. Но радость прошла, когда спустя сорок минут она выходила из дома на работу, а звонок от него так и не прозвучал. Не пришел и ответ на ее сообщение.

Нет, Герман по-прежнему в командировке. Сообщение, по-видимому, прочитала Тамара. Она ведь написала в письме, что они с Германом поженятся, когда он вернется.

Поэтому она живет в его квартире: ведь на часах было половина шестого утра, когда СМСка была отправлена ею. От этой мысли на душе стало так горько, как это бывает, когда в рот попадет стебель полыни.

Может быть ей и вовсе не стоит ждать Германа? Он устраивает свою семейную жизнь, ждет ребенка, а она тут мается в одиночестве?

– Господи, опять я съезжаю с колеи, – подумала Тая. – До сих пор не могу поверить в то, что написала Тамара. Это на Германа так не похоже! Но как я могу быть настолько уверенной в его порядочности, зная его так мало? Нет, я должна быть уверенной, иначе, если продолжу сомневаться в нем, нам не надо быть вместе. Любовь без доверия умирает. Они две половинки одного целого. И пока Герман мне сам не скажет, что женится на другой, я буду верить только ему, только его словам.

От принятого решения стало веселее. И весь день работалось как-то легче, чем в предыдущие дни.

Квартира опять встретила ее пустотой и одиночеством. Переодевшись, Тая послонялась как привидение по комнатам, что уже вошло у нее в привычку, и села за письменный стол без определенной цели. Есть пока не хотелось. Чуть позже пришла мысль написать Герману очередное письмо. Ей требовалось выплеснуть в письме к нему чувства, которые собирались за день и теснились в душе, мешая друг другу.

К тому же они создавали душевный дискомфорт. И пусть Тамара читает их, если совесть позволяет. Она не стыдится ни одного слова, написанного Герману.

Открыв ноутбук, она стала печатать: «Любовь моя, вечерами смотрю в окно на ночные осенние туманы, несущие в ладонях миллиарды звёздных крупинок. Глядя на своеобразную ночную красоту, мне тоскливо, милый, ведь ты далеко. Я знаю, что звёздные дороги, которые нарисовала ночь, приведут тебя в мои сновидения. Эти сказочные свидания помогут мне на время сна смириться с тем, как сильно я скучаю по тебе.

Наши мысли неразлучны, единственный мой, и, когда нас разлучают расстояния, часть моей яркой любви теплится в твоих ладонях. В мгновениях ожиданий для меня теряется ритм вселенной… В часах разлук скучает одинокая половинка моей души, посылая тебе через бесконечность и расстояния свою любовь.

Иногда мне кажется, что я просто схожу с ума. Всё кругом размыто. Ничего не интересно. Погода – дрянь. Настроение неважное. И жизнь потеряла все яркие краски. А причина всего одна – тебя нет рядом. Я очень сильно скучаю и ужасно хочу к тебе. Хочу, чтобы ты крепко обнял меня, прижав к сердцу.

Часы многодневных разлук, поверь, для меня очень болезненны и печальны… Но их грусть, боль и печаль обязательно уйдут с нашими долгожданными объятиями и чувственными поцелуями.

Ничто и никто не радует меня, потому что ты не со мной, между нами расстояния и я очень скучаю по тебе. Пусть вертится земля быстрее, пусть бегут вперёд стрелки часов, приближая время нашей встречи, те счастливые мгновения, когда мы будем вместе. Жду, скучаю, люблю!»

Прочитав написанное, она отправила письмо и почувствовала, что голодна. Пошла прямиком на кухню. Открыла холодильник и достала селедку под шубой, которую сделала в охотку вчера вечером. Салат пропитался и был обалденным на вкус. С удовольствием поев, она заварила себе мятного чая и пошла с чашкой в гостиную. Перебрав телевизионные каналы, остановилась на концерте Александра Малинина, который исполнял русские романсы. Ей они нравились в его исполнении – и она с удовольствием дослушала концерт до конца.

Глянув на часы, Тая потянулась и, отнеся чашку на кухню, пошла принять душ перед сном. Уже поздний вечер – и надо ложиться спать.

Под теплым душем расслабилась настолько, что с трудом дошла до кровати. Надела свою любимую атласную ночную сорочку и, укутавшись в пуховое одеяло, закрыла глаза, моля провидение, чтобы ей приснился Герман.

Увидев, что на часах почти два часа ночи, удивилась, что спасть совсем не хочется. Она закрыла глаза, пытаясь уснуть, но не успела, поскольку кто-то позвонил в дверной звонок. Недоумевая, кто бы это мог быть в такое позднее время, Тая накинула на себя пеньюар и пошла открывать дверь. Тот, которого она увидела перед порогом, привел ее в шок, но потом временное замешательство перешло в необузданную радость. Совершенно не владея собой, она бросилась на шею Герману и стала неистово целовать его лицо. Недолго думая, он схватил ее на руки и внес в дом, где они продолжали так же неистово целоваться, но уже по очереди, неохотно уступая друг другу.

Когда первый восторг от встречи прошел, Герман вспомнил, что оставил свой чемодан на площадке.

Он вернулся за ним, а Тая продолжала стоять в коридоре, не сводя с него своих любящих глаз и наблюдая, как он раздевается и снимает с ног ботинки.

Опять взяв ее на руки, Герман понес девушку в гостиную и посадил на диван.

– Как видишь, звездные дороги привели меня не в твои сновидения, а к тебе. Ты очень хотела ко мне? Вот я и пришел. Ты хотела, чтобы я тебя обнял и крепко прижал к сердцу? Иди ко мне, любимая, и сейчас ты почувствуешь, как оно соскучилось по тебе и как сильно любит.

Тая вновь бросилась к Герману – и он обнял ее так, как она мечтала долгими ночами.

– Да, ты еще писала что-то о чувственных поцелуях… О, я тоже мечтал о них – и Герман припал к ее губам в сладком поцелуе, о котором она тосковала в разлуке.

– Девочка моя, ты писала, что настроение у тебя неважное, что жизнь потеряла все яркие краски… Я рядом с тобой, жизнь моя. Настроение поднялось? А краски вернулись?

Тая от счастья онемела и только кивала головой в знак согласия.

– С этого момента начинаются те счастливые мгновения, когда мы вместе. Я здесь, любовь моя. Я с тобой целых десять дней. За это время мы должны успеть сделать очень многое.

Тая наконец пришла в себя и спросила:

– Ты, конечно, же голодный?

– Не как волк, но поужинал бы, если у тебя что-то имеется в холодильнике. Ты ведь меня не ждала, а для себя ты, как мне помнится, особо не готовишь.

– Правильно тебе помнится, но, как исключение из правил, у меня есть кое-то. Иди мой руки – и ужинать.

Пока Германа не было, Тая поставила на стол оставшийся салат, аккуратно переложив его в меньшую салатницу и приведя в порядок, включила под кастрюлей с водой газ, чтобы отварить пельмени с чечевицей, которые залежались у нее в морозилке, нарезала сыра, поджарила соевые шницеля, открыла банку маринованных опят и баночку шпрот.

Заполнила тарелки, поставив их на стол, и забросила в кастрюлю пельмени. Только они сварились, как в кухню вошел Герман, успевший не только помыть руки, но и принять душ, неся в руках бутылку шампанского и коробку конфет.

– О! – воскликнул он. – Да у нас пир, как в ресторане! Удивила, малышка. Я рассчитывал максимум на бутерброды с сыром и чай.

Тая довольно улыбнулась, приглашая дорого гостя к столу. Герман мучился в догадках, не зная, присылала ей письмо Тамара или нет, поскольку в отправленных документах он его не нашел. Может, она взяла его на понт, чтобы оставить последнее слово за собой? Это неведение сдерживало его от вопросов, поскольку незачем было вообще говорить об этой дряни, если она его просто обманула. По Тае не видно, чтобы она что-то знала о письме Тамары. И слава Богу!

Тая же, глядя на Германа, ликовала в душе, что не поддалась на провокацию этой злой женщины.

Она была рада, что доверие к любимому победило все ее сомнения, что она оказалась мудрой и не стала рубить с плеча. Она не могла ошибиться в любви Германа к ней: об этом ей говорили его глаза, крепкие объятия и чувственные поцелуи, которыми он встретил ее после долгой разлуки.

Так, скрывая свои мысли, они ужинали, не сводя друг с друга любящих взглядов. Когда закончили, Герман помог Тае помыть посуду и, схватив на руки, понес в спальню.

– Боже, я еле дождался, когда увижу тебя, лежащей в постели. Я неимоверно соскучился по твоему телу. Думал, что возьму тебя прямо в коридоре: настолько я вожделел тебя. Все эти месяцы я вспоминал, как хорошо мне было с тобой, насколько мы подходим друг другу.