Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)
– Если их здесь нет, то они должны быть где-нибудь близко, – сказал Франциск. – Не будем унывать! Обыскав все, мы, может быть, найдем хоть какие-нибудь следы.
Внутренность хижины ничем не отличалась от обыкновенных рыбачьих хижин. Посредине стоял большой стол, а у стен было несколько скамеек. По углам были расставлены весла и около них лежали в куче рыбачьи сети.
Вдруг Франциск вскричал:
– Смотрите, здесь дверь!
– Вижу, но эта дверь никуда не ведет, – отвечал Полани, – это ведь наружная стена, и она засыпана песком чуть ли не до крыши.
– Это так, а все-таки там, может быть, найдется какой-нибудь подвал; надо разузнать хорошенько.
Он сильно толкнул дверь, но она нисколько не подалась, тогда он позвал двух матросов с топорами.
– Ломайте эту дверь, – сказал он.
После нескольких сильных ударов топора дверь наконец слетела с петель, и тогда Полани со шпагой в руке, а за ним и Франциск ворвались через нее.
Оба невольно вскрикнули от неожиданности. Они очутились в помещении, пристроенном с задней стороны хижины. Комната была богато убрана, стены ее покрывали восточные материи. С потолка спускалась зажженная лампа. В углу комнаты стояли в нерешительности, держа наготове обнаженные шпаги, двое мужчин; они, очевидно, пытались заслонить собою двух женщин, которые, как только дверь распахнулась, бросились вперед.
– Мария! Джулия! – вскричал Полани и заключил в объятия своих дочерей.
В это время Франциск с матросами приблизился к двум незнакомцам и сказал:
– Бросьте ваше оружие и сдавайтесь! Сопротивляться бесполезно; там у нас еще двенадцать вооруженных людей.
Они тотчас же бросили свое оружие и покорно дали связать себя.
Несколько минут длилось молчание. Молодые девушки рыдали от счастья, а сам Полани был так растроган, что с трудом говорил. Наконец он обратился к дочерям и сказал:
– Милые мои, не меня должны вы благодарить за ваше спасение, а вашего друга Франциска, который вторично уже выручает вас из беды. Это он, моя милая дочь, спас тебя от ужасной участи сделаться женой злодея Мочениго! Обнимите его, мои дорогие, как родного брата, так как он сделал для вас больше, чем сделал бы брат. А теперь расскажите мне все, что случилось с вами с того времени, как я видел вас в последний раз.
– Ты уже знаешь, отец, что нам прислали известие о том, что с тобой приключилось несчастье и что ты требуешь нас к себе.
– Да, мои дорогие, я об этом узнал очень скоро после вашего отъезда из дома Пизани. В пять часов я поехал за вами и узнал, что вы почему-то уже уехали оттуда.
– Ну вот, как только мы сели в каюту гондолы, синьора Кастальди сначала закрыла двери, а потом и ставни окон. Мы невольно вскрикнули, когда очутились вдруг в темноте, но она строго велела нам замолчать. Мы страшно перепугались, тем более что она никогда раньше не говорила с нами таким тоном; мы хотели открыть ставни или дверь, но они оказались наглухо запертыми. Тогда мы принялись громко кричать, но наших голосов, должно быть, никто не слыхал. В каюте, наконец, сделалось так душно, что я упала в обморок. Когда же я очнулась, то одно окно было уже открыто; мы в это время ехали, вероятно, уже за каналами, так как я ничего не видела, кроме неба. Как только я очнулась, окно закрыли. Гондола долго плыла, и когда она наконец остановилась, синьора Кастальди объявила нам, что она должна завязать нам глаза. Мы воспротивились этому, но она пригрозила, что это все равно сделают насильно. Мы поневоле согласились, и она обернула нам головы большими платками. Потом нас повели на берег, и когда, пройдя некоторое расстояние, мы наконец остановились, то с нас сняли платки, и вот мы очутились здесь, где с тех пор все время находимся.
– Надеюсь, что с вами обращались хорошо, мои дети? – тревожно спросил Полани.
– О да, отец! До сих пор, кроме Кастальди, сюда никто не входил. Дверь постоянно была приотворена, так как окон, как ты видишь, здесь нет. Кастальди уходила иногда и приносила нам еду. Мы видели в той комнате каких-то мужчин, но они разговаривали друг с другом всегда шепотом. Ты можешь представить себе, как мы упрекали Кастальди за ее коварство. Она говорила, что нас никогда не разыщут и что я должна примириться с мыслью сделаться женой Руджиеро Мочениго. Если же я не соглашусь добровольно на это, то они найдут меры к тому, чтобы принудить меня стать его женой. Я объявила, что готова скорее умереть, но она на мои слова только громко хохотала, говоря, что вот сейчас явится священник и, буду ли я согласна или нет, он все-таки нас обвенчает. Но под конец она, кажется, чего-то стала опасаться и раза два отлучалась из дома. Но скажи нам, отец, где мы находимся?
– Вы на острове Сан-Николо.
– На острове! – воскликнула с удивлением Мария. – А как же вы напали на наш след?
– Это я расскажу вам потом, когда мы будем возвращаться домой, Мария.
– Мы с Джулией жаждем подышать свежим воздухом.
– Поедем лучше скорее домой, мои милые дети.
Матросы и слуги громкими криками радости приветствовали молодых девушек, когда они вышли из хижины.
– Теперь надо произвести здесь тщательный обыск, – сказал Полани. – Капитан Лонтано, прикажите остаться здесь четверым вашим матросам, пока приедет городская стража. Если же кто-либо явится сюда до их приезда, то ваши матросы должны арестовать прибывших. Правительство расследует это дело во всех подробностях.
Только теперь, когда они были уже на открытом воздухе, Полани мог заметить, как сильно отразилось на его детях заточение в темном подвале и пережитые ими душевные тревоги. Полани распорядился, чтобы гондолу причалили ближе к тому месту, где они находились, и затем все вместе направились к берегу. Четверо людей со связанными руками были положены на дно капитанской лодки; туда же посадили Кастальди, и матросам было приказано ехать вслед за гондолой. По дороге Полани рассказал своим дочерям о том, как Франциску удалось разузнать место их заточения.
– Если бы не он, мои дорогие, то я, вероятно, и не разыскал бы вас, – закончил он свой рассказ, – и злодею Мочениго удалось бы осуществить его план.
– Мы до конца дней своих не забудем, что вам мы обязаны своим спасением, Франциск, – сказала растроганная Мария. – Мы день и ночь будем молить Бога за вас, не правда ли, Джулия?
– Да, – отвечала молодая девушка, – мы будем любить вас как родного брата.
– Как же намерены вы поступить с вашими пленными, синьор Полани? – прервал Франциск их слова.
– Я их привезу сперва к себе домой и затем тотчас же сообщу обо всем в Совет. Оттуда пришлют ко мне стражу, которая отвезет наших пленников в тюрьму. Теперь уже совершенно ясно, какую роль играет в этом деле Мочениго, и даже самые близкие к нему люди не дерзнут защищать его гнусное поведение. Вы себе представить не можете, какое сильное возбуждение в городе произвело похищение моих дочерей. Если бы не вмешалась в дело городская стража, то, кажется, дворец Мочениго был бы разрушен до основания, а друзья Руджиеро не решаются даже показываться на улицах. Когда все это дело кончится, нам надо будет на некоторое время уехать на нашу родину, на Корфу.
– Что касается меня, то я буду очень рада уехать, – сказала Джулия. – Мне на Корфу нравится гораздо больше, чем здесь, там и воздух гораздо мягче и полон аромата, а здесь так жарко и сыро по вечерам.
– А ты, Мария, что скажешь?
– Я тоже буду очень рада уехать, но Венецию я все-таки люблю.
– Но мы поедем не надолго, дети. Здесь скоро позабудут о нашем приключении, а нескольких недель достаточно, чтобы укрепить ваше здоровье.
Гондола приблизилась к ступеням дворца Полани. Их прибытие возбудило общую радость во всем доме. Приготовления к освобождению девушек держались в большой тайне, так как Полани опасался, чтобы в доме не оказался еще какой-нибудь пособник Мочениго. Женщины кинулись вниз для встречи, а слуги готовы были разразиться громкими приветствиями, но Полани сделал им знак, чтобы они молчали.
– Синьорины и без того достаточно взволнованы, – сказал он. – Прошу вас отнюдь никому ни одного слова не говорить о нашем возвращении во избежание всяких толков в городе, до тех пор пока Совет не решит, как поступать дальше.
Девушки поднялись наверх в свои комнаты. Несколько минут спустя подъехала другая лодка, с арестованными, которых повели в дом. Увидев синьору Кастальди, закрывшую лицо темной вуалью, многие из женщин не утерпели, чтобы не разразиться проклятиями.
– Капитан Лонтано, слуги укажут вам комнату, в которой ваши люди будут стеречь арестованных. Оставайтесь и вы здесь и не пропускайте сюда никого.
Джузеппе стоял на лестнице, и Франциск, приблизившись к нему, спросил:
– Ну а что же с моей гондолой?
– Я ее нашел за столбами у ступеней пристани: она вся разбита и залита водой. Вероятно, кто-нибудь оттолкнул ее туда, чтобы она не мешала проезду. На дне несколько дыр, а один бок совсем пробит. Должно быть, наши преследователи со злости пробили ее веслами; я не думаю, чтобы ее можно было починить.
– Ну, делать нечего, Джузеппе! Она все-таки сослужила нам хорошую службу.
– Вам придется идти со мной, Франциск, – сказал подошедший к ним Полани. – В Совете, наверное, захотят допросить вас.
– Я должен буду сказать там, каким образом мне удалось напасть на след ваших дочерей, – обратился Франциск к Полани, когда они сели в гондолу, – а сказать это я могу, только если объясню им, как мне удалось раньше узнать о сборищах заговорщиков на острове Сан-Николо. Мне не хотелось бы выдавать других лиц, кроме Руджиеро, так как у меня нет никаких доказательств их виновности, да и не желал бы я создавать себе новых врагов.
– Да, верно, Франциск. Но вы же узнали других лиц, кроме Руджиеро, так как же быть?
– Конечно, я ни в коем случае не скрою правды, но лучше, если бы я был избавлен от этой необходимости.
– И я вполне согласен с вами. Но я не вижу иного выхода, так как вы говорите, что пассажир, которого вы возили, был не Руджиеро.
– Может быть, это и был Руджиеро, только утверждать этого я не могу; незнакомец был закутан в плащ и замаскирован, так что я не мог узнать его.
– Очень жаль, Франциск, потому что если бы вы его признали, то достаточно было бы вам объяснить, что вы только из любопытства следили за ним, не входя ни в какие другие объяснения. Признаюсь вам, Франциск, что мне очень нравится в вас ваше непоколебимое стремление всегда говорить правду, невзирая ни на какие последствия.
– Вы едете теперь прямо в Совет, синьор?
– Нет-нет, мне надо известить суд, что у меня пять арестованных, участвовавших в похищении моих дочерей, и просить, чтобы он распорядился взять их под стражу, а потом я поеду в Совет и потребую суда над Мочениго, для обвинения которого у нас имеются теперь несомненные улики. Я полагаю, что Совет пока удовлетворится моими показаниями и показаниями моих дочерей, а о вас, может быть, мне удастся до поры до времени умолчать. Подождите меня здесь в гондоле, пока я вернусь обратно.
– Ну, я очень рад, – сказал Полани, после того как вернулся из Совета, – мне удалось-таки умолчать о вашем участии в нашем деле. Уже отдано приказание о снаряжении галеры на материк, чтобы арестовать Мочениго; завтра же должны явиться сюда мои дочери для допроса. Кастальди будет допрошена Советом сегодня же, и я убежден, что она сознается во всем, когда увидит, что все улики против нее находятся в наших руках.
– Я вам очень обязан, синьор, что вы меня избавили от необходимости раскрывать все это дело о заговоре. Теперь мне надо спешить к моему отцу, чтобы успокоить его и рассказать ему все подробности о спасении ваших дочерей. Он, вероятно, с нетерпением ожидает моего возвращения.
– Передайте ему, что я вечером непременно приеду к нему. Мне о многом надо переговорить с ним.
– Я очень рад, что увижу сегодня синьора Полани, – сказал Франциску его отец, когда тот рассказал ему обо всем случившемся и передал поручение Полани. – Я буду чрезвычайно доволен, если синьор Полани найдет удобный предлог, чтобы удалить тебя из Венеции, так как для юноши твоих лет такого рода похождения и связанные с ними последствия уж чересчур рискованны.
Свидание двух негоциантов длилось довольно долгое время, и, когда их переговоры уже пришли к концу, послали за Франциском.
– Франциск, – обратился к нему отец, – синьор Полани был так добр, что удостоил сделать мне чрезвычайно выгодное предложение, касающееся лично тебя.
– О, помилуйте, господин Гаммонд, – перебил его венецианец. – Ваш сын оказал мне неоплатные услуги. По счастью, я занимаю такое положение, что могу быть ему полезным на его жизненном пути. Я предлагаю вам, Франциск, поступить ко мне на службу. Конечно, вам придется употребить несколько лет на изучение дела, но вы будете поставлены при этом в такое же положение, какое занимал бы и мой родной сын. Ваш отец намеревается вернуться в Англию, поэтому я предложил ему сделаться там моим агентом. Раньше мне не приходилось вести торговлю с Англией, но торговые сношения с Лондоном могут принести мне большие выгоды. Таким образом, дело может устроиться к общей выгоде. Вам, может быть, будет не совсем приятно поселиться навсегда в Венеции, но со временем, если бы ваш отец решил удалиться на покой, вы могли бы переселиться и в Лондон, приняв на себя его обязанности.
– Я не знаю, как мне благодарить вас, синьор, за ваше великодушное предложение; поверьте, что я употреблю все усилия, чтобы оправдать ваше доверие ко мне.
– В этом я отнюдь не сомневаюсь, Франциск, – сказал Полани. – Вы уже имели случай проявить свои способности, и я спокойно могу доверить вам ведение важных дел. Я вполне согласен с вашим отцом, что вам необходимо покинуть Венецию как можно скорее; поэтому я решил, с согласия вашего отца, отправить вас сегодня же на корабль «Бонито», который должен отплыть из Венеции завтра утром. Теперь я вас оставлю вдвоем с отцом, а вечером, надеюсь, вы найдете время побывать у меня, чтобы проститься с моими дочерьми.
– Да, твои приключения привели к счастливому исходу, – сказал господин Гаммонд своему сыну, когда они остались одни. – Теперь перед тобой открывается такая дорога в жизни, о которой мы, конечно, раньше не могли бы и мечтать. И если ты проявишь такое рвение и такую же проницательность в ведении дел, какие проявил в своих похождениях, то перед тобой откроется блестящая будущность. Теперь ступай к своим друзьям проститься с ними.
В восторженном состоянии духа Франциск сбежал с лестницы, вскочил в гондолу своего отца и приказал Беппо везти себя к дворцу Джустиниани. По дороге он рассказал Беппо и его сыну, что он завтра покидает Венецию и поступает на службу к Полани. Услыхав эту новость, Джузеппе опустил свои весла и, бросившись на дно лодки, залился горькими слезами; потом он быстро вскочил на ноги и обратился к Франциску:
– Если вы поедете, то и я поеду, синьор Франциск. Вам нужен верный слуга. Я упрошу синьора Полани, чтобы он позволил мне ехать с вами. Ты ведь отпустишь меня, отец? Я не могу жить без синьора Франциска; здесь я буду только горевать о нем, а там я ему буду полезен. Возьмите меня с собой, господин Франциск! Неужели вы будете так жестокосердны, что уедете и покинете меня здесь?
– Конечно, я буду очень рад, если ты будешь со мной, Джузеппе, но отпустит ли тебя твой отец? Я знаю, что синьор Полани ничего не будет иметь против этого. Он давно говорил, что хотел бы что-нибудь сделать для тебя, так как и ты подвергался опасности, когда мы в первый раз спасали его дочерей. Я уверен, что он ни в коем случае не будет препятствовать тому, чтобы ты сопровождал меня. А ты что скажешь на это, Беппо?
– Я не хочу становиться поперек дороги моему сыну, господин Франциск, но, видите, теперь он в таких летах, что мог бы быть мне очень полезен. Если Джузеппе уедет, то придется нанять другого работника для гондолы.
– Ну, мы еще переговорим об этом, – сказал Франциск. – Но вот мы уже у пристани палаццо Джустиниани, и сам Маттео спускается к своей гондоле! Еще минут пять, и мы бы разъехались с ним!
Глава VII
На купеческом судне
– Вообрази, Франциск, какая новость! Мария и Джулия спасены! Я только сейчас узнал об этом и собирался идти к тебе, чтобы сообщить эту новость.
– Твоя новость уже устарела, Маттео. Я узнал об этом еще раньше тебя.
– Мне передали, – продолжал Маттео, – что Полани отыскал их в хижине на острове Сан-Николо. Мой отец не может понять, каким образом он узнал, куда их запрятали; он говорит, что Полани скрывает, откуда он узнал об этом. Отец думает, что ему сообщил это по секрету кто-либо из семейства Руджиеро.
Франциск на минуту задумался; он уже готов был рассказать Маттео о своем участии в спасении молодых девушек, но удержался от своего первого порыва из боязни, чтобы его друг, хотя и умевший хранить тайну, все-таки случайно не проговорился.
– Дело не в том, откуда Полани получил эти сведения, – отвечал Франциск, – главное то, что он нашел своих дочерей здравыми и невредимыми; я слышал также, что он привез с собою и ту женщину, которая обманула его доверие и завела их в западню. Счастье еще, что Полани принялся так быстро за дело и тем помешал Руджиеро увезти с острова молодых девушек.
– Отец говорит, – продолжал Маттео, – что правительство уже отправило галеру, чтобы захватить Руджиеро и привезти его сюда арестованным; говорят, что, несмотря на его влиятельные связи, ему не избежать строгого наказания. Все так возмущены его поступком, что его друзья не рискнут заступиться за него.
– А теперь, Маттео, и у меня есть новость, которой могу с тобою поделиться. Синьор Полани был настолько добр, что предложил мне место у себя, и завтра же я покидаю Венецию на одном из его кораблей, направляющихся на Восток.
– Поздравляю тебя, Франциск, и радуюсь за тебя, так как знаю, что ты охотно примешь это предложение, лишь бы не возвращаться домой в Англию. Но как все это неожиданно! Еще вчера ты ничего не знал о предстоящем путешествии, а завтра уже собираешься уезжать. Как же это так скоро устроилось? Ведь Полани не было сегодня с раннего утра, почти весь день он провел в Совете в хлопотах о своих дочерях.
– Но я виделся с ним, после того как он вернулся домой, – отвечал Франциск. – К тому же, хотя окончательное решение последовало только сегодня, Полани уже раньше несколько раз толковал об этом с моим отцом. Мне кажется, они вдвоем решили, что лучше всего мне удалиться отсюда по возможности скорее, из опасения, чтобы друзья Руджиеро не приписали опалу, которой он подвергся, моему вмешательству в его неудавшуюся попытку похитить молодых девушек.
– Одно могу только сказать, Франциск, что ты счастливец и что я желал бы, чтобы и со мною случилось нечто подобное. Непременно буду просить своего отца, чтобы он уговорил Полани дать мне место на одном из его кораблей. Совершив несколько морских путешествий, я мог бы потом, по достижении совершеннолетия, поступить офицером на государственную галеру. Но куда же ты идешь теперь?
– Я иду сейчас в школу фехтования, чтобы проститься со своими товарищами; затем мне нужно сходить к синьору Полани, чтобы засвидетельствовать свое почтение молодым синьоринам – его дочерям; после этого я вернусь домой и пробуду с отцом уже до самого моего отъезда.
– Ну, так я провожу тебя до школы и до палаццо Полани, – объявил Маттео. – Мне без тебя здесь будет очень скучно, и я употреблю все усилия, чтобы последовать твоему примеру и уйти в плавание. Тебе, вероятно, предстоит испытать всевозможные приключения, так как, говорят, в скором времени у нас будет война с Генуей, и тебе придется зорко остерегаться генуэзских военных галер. Корабли Полани – немаловажная добыча, и, кто знает, не придется ли тебе еще познакомиться с генуэзской тюрьмой, прежде нежели ты вернешься домой!
Пробыв некоторое время в школе фехтования, друзья отправились в гондоле к синьору Полани. Его самого не было дома, но молодых людей тотчас же попросили наверх к молодым синьоринам.
– Милые кузины, – сказал при входе Маттео, – как я счастлив, что вы избавились от всяких бед и благополучно вернулись домой! Вся Венеция только и говорит, что о вашем приключении; вы – героини дня! Вы не можете себе представить, сколько тут было волнений по поводу вашего похищения.
– Чем скорее перестанут нами заниматься, тем лучше, Маттео, – возразила Мария, – иначе нам придется сидеть затворницами до тех пор, пока какое-либо другое событие отвлечет внимание от нас. Нам, право, вовсе не хочется, чтобы на нас указывали пальцами. Уж если венецианцы так интересуются нами, то им следовало бы прежде всего заняться разысканием места, куда нас увезли.
– Но, уверяю вас, Мария, что все усилия были употреблены на это; вас искали везде; нет того гондольера, которого не опрашивали бы по нескольку раз о том, куда он перевозил пассажиров в этот день. Все рыбачьи острова были обысканы. Никогда еще, кажется, не было подобной погони! Но кому же могло прийти в голову, что вы в это время находились на острове Сан-Николо! Что касается меня, то я все время проводил в гондоле, пристально всматриваясь в окна каждого дома, мимо которого проезжал, в надежде увидать у окна призывный знак белым платочком. То же делал и Франциск; он не менее других был занят отыскиванием вас.
– Что касается Франциска, то это дело другое, – отвечала Мария, не обращая внимания на знаки, которые ей делал молодой человек. – Он, как оказывается, умнее всех наших молодых венецианцев, и если бы не он, то, очень вероятно, мы и до сих пор находились бы в нашем заточении, из которого бог весть куда увез бы нас Мочениго.
– Франциск! – вскричал удивленный Маттео. – Как, разве это он указал вашему отцу, где вы находитесь?
– Прости мне, что я тебе не говорил об этом раньше, Маттео, – нехотя подтвердил Франциск, – но синьор Полани, как и мой отец, так настаивали на том, чтобы я молчал о своем участии в этом деле, что я счел за лучшее скрыть истину даже от тебя. Скажу только, что я напал на след синьорин лишь благодаря чистой случайности.
– Нет, нет, – вступилась Мария, – это была не случайность: вы открыли наш след благодаря вашей энергии и уму. Я не знала, Франциск, что вы хотели сохранить это дело в тайне. Мы будем осторожнее в другой раз.
– Но как все это произошло, Франциск? – спросил Маттео. – Теперь, когда я уже узнал главное, то, вероятно, ты расскажешь мне и остальное.
– Все произошло очень просто, – отвечал Франциск и в коротких словах рассказал то, что уже известно нашим читателям.
– Очевидно, умение грести ведет ко всевозможным интересным приключениям, и если бы ты, Франциск, не обладал этим искусством, то едва ли избег бы плачевной участи. Однако прекрасно все-таки ты делаешь, что покидаешь на время Венецию; слуги моего родственника могут передать друзьям Руджиеро о твоем участии в этом деле, а они, наверное, употребят все усилия, чтобы допытаться, каким образом синьор Полани получил сведения о месте укрывательства своих дочерей; с его стороны, следовательно, самое благоразумное услать тебя подальше из Венеции.
– Как! – вскричали молодые девушки. – Разве вы покидаете нас, Франциск?
– Я уезжаю завтра утром на корабле вашего отца, синьорины.
– Но когда же вы вернетесь? – спросила Мария.
– Надеюсь иметь удовольствие увидеть вас довольно скоро, синьорина. Я поступаю на службу к вашему отцу и буду совершать постоянные рейсы на корабле из Венеции в какой-либо отдаленный порт и обратно.
– Это утешительно, – отвечала Мария, – а то мы бы поссорились с отцом, если бы он позволил вам удалиться навсегда из Венеции после всего, что вы для нас сделали, не правда ли, Джулия?
Но Джулия отошла к окну и, по-видимому, не слышала вопроса.
– Итак, мы будем иметь удовольствие с вами видеться время от времени, – продолжала Мария. – Вы будете приезжать сюда через каждые два-три месяца, и я постараюсь каждый раз уговорить отца не торопиться с новой отправкой в путь своего корабля, коль скоро вы будете здесь. Нам будет казаться, что к нам вернулся наш брат; впрочем, мы и относимся к вам, как к родному брату, Франциск. Я полагаю, что теперь нас оставит в покое этот ужасный человек, но если бы я опасалась новых покушений с его стороны, то упросила бы отца удержать вас здесь, хотя бы на время, так как уверена в том, что вы нас сумеете защитить от всяких бед.
– Я убежден, что Мочениго вас не будет больше беспокоить, – отвечал Франциск, – ему придется искупить свою вину перед вами продолжительным пребыванием в тюрьме.
– Я думаю, что это самое меньшее наказание, к которому его следует приговорить, – с негодованием произнесла Мария. – Во всяком случае, я буду чувствовать себя спокойнее, пока он сидит взаперти.
Спустя короткое время Франциск и его друг простились с молодыми синьоринами и удалились.
– Ты, однако, родился под счастливой звездой, Франциск, – сказал Маттео, усаживаясь с ним в гондолу. – Прекрасно делает синьор Полани, что удаляет тебя из Венеции, где немало молодых людей, которые будут завидовать отношению к тебе моих кузин.