Махно. Полковая казна

– В пакете мой номер телефона, звони, – проговорила напоследок это божественное создание, так и оставшаяся обнаженной, после эротической феерии, отчего ещё больше была похожа на французскую певицу.

Через год она уехала во Францию, куда перед этим переехала её семья. Судьба еще сведет нас, но позже.

IV

Ян уже ждал меня возле метро. Он сообщил, что Нина, Женькина жена, родила двойню. Близнецов назвали Шурик и Юрик.

Мы за полчаса добрались до «Альбатроса». Дав на лапу «халдею на воротах» трешку, мы зашли внутрь. Поглазев, для приличия, минут тридцать мы вышли наружу. И буквально тут же к нам подкатил прыщавый юнец и с комично-деловым видом осведомился,

– Че то ищем конкретное?-

–Вельвет. – в тон ему ответил Ян.

Прыщавый юнец, указал взглядом, на похожего в профиль на вопросительный знак, парня. Мы с Яном подошли к нему и заговорили на интересующий нас предмет, уточнили фирму, размер рубчика, цвет, цену и прочие детали. В свою очередь он поинтересовался о количестве, которое нам нужно, и готовы ли мы сегодня совершить сделку. На что Ян положительно ответил и предложил показать товар.

Гуня, так представился фарцовщик, предложил пройти в парадную ближайшего дома. Мы не возражали и направились туда. На углу к нам присоединился товарища Гуни, Толик, как он представился. На плече у него была не маленькая сумка, да и сам он был по всем показателям, «полу тяж».

Что-то щелкнуло у меня в мозгу, и я дал Яну «маяк», быть наготове. Печальный опыт «кидка» у нас с ним был в Москве.

Дело было зимой. Приехали мы в столицу за «штанами», так мы джинсы обзывали. Рома, который нам позвонил и предложил партию, пропарил нас «завтраками» и в концовке слился. Но Ян приехал с «капустой» и уже нацелился на гешефт. На удачу, решили поехать на Беговую. Немного покрутились и встретили мало знакомого барыгу, который пообещал за малую мзду свести нас с «серьезным человеком». Мы поехали на метро в Текстильщики, там зашли в подъезд жилого дома, на лифте поднялись на верхний этаж, прошли чуть выше на площадку и оказались у обитой дерматином двери с номером квартиры. Барыга позвонил. Мы минуты две ждали, затем из-за двери раздался сонный голос,

– Кто?-

– Серёга, это я. Клиентов привёл.-

Дверь открылась, на пороге стоял рыжий парень в домашнем махровом халате и тапочках.

– Че разорался,– буркнул он.

– Да вот, ребят штаны интересуют.-

– Я же сказал, по мелочам не беспокой меня. -

– Они не меньше десяти «пар» готовы взять. -

– Ты сначала светани джинсу.– сказал Ян, – А потом и про количество поговорим. -

Серёга ушёл, прикрыв дверь. Минуты через три он вышел и кинул Яну в руки пакет,

–На заценивай. -

Мы с Яном разглядывали строчку, зипер, лейбл. «Levi’s» был знатный.

– По сто тридцать отдам, если десяток возьмёте, – сказал рыжий.

– А если двадцать возьмём, по сто десять отдашь?– спросил Ян.

– Нет, по сто двадцать,– сказал Серёга.

Ударили по рукам, Ян отсчитал бабло и передал деньги Серёге. Пакет с одной парой джинсов остался у нас, а Серёга пошёл за остальным товаром. Мы отсчитали «барыге» комиссионные, и он свалил. Подождали десять минут, потом ещё пять минут и начали звонить в дверь. На наши звонки никто не реагировал. Мы стали стучать, затем я в сердцах с силой ударил в дверь ногой, и она распахнулась. Нашему взору предстал коридор, оклеенный обоями, на полу постелен кусок линолеума, а в конце коридора был проём справа. Мы ринулись туда. За поворотом был сквозной проход на чердак соседнего подъезда. Вот так нас «кинули».

Так вот помня этот опыт, мы с Яном были готовы к непредвиденным ситуациям. Да ещё и «полутяж», зачем то передал Гуне сумку перед тем, как мы зашли в подъезд.

Гуня первый, я за ним, потом Толик и замыкал процессию Ян. В общем, когда мы не остановились между первым и вторым этажом, я был уже на взводе. Вступив на площадку второго этажа, я с короткого разворота впечатал пятку в челюсть «полутяжу». Не осознав ничего, он провалился в глубокий нокаут и плавно оседал на руки к Яну. Тем временем, чуть присев я провёл двойку в печень и челюсть Гуне, которую он удивленно подставил под мой кулак. Парень безмолвно осел, даже не охнув. Я сдернул с него обе сумки, и мы с Яном кинулись на улицу. Выскочив за угол, мы удачно поймали такси.

Садясь в машину, я бросил водителю,

– На Невский, к «Гостинке», шеф. -

Немного отъехав, я расстегнул первую сумку. Там лежали пакеты с вельветовыми штанами, пакеты с такими же рубашками, юбками, куртками. Заглянув во вторую сумку мы увидели ещё пакеты со штанами, несколько коробок с жвачкой, фирменные футболки и что-то по мелочам. Мы смотрели друг на друга, и не сговариваясь, я громко произнёс,

– Шеф, мы передумали, давай в Пулково.

Там мы купили билеты на ближайший рейс до Москвы, и уже оттуда до Перми. Все это я рассказывал в мастерской Владимира Леонтьевича, где мы в очередной раз попивали коньячок. Он от души смеялся над концовкой моего вояжа в Ленинград. Немного успокоившись от смеха, он налил в стаканы коньяка и мы выпили.

– Да, Ленинград. Как много у меня с ним связано -, сказал с грустью в голосе Махно.

УКРАИНА

Тридцатые годы

Александровка, Малиновка, Сталино (Юзовка)

I

–Помнится, я обещал рассказать, как добрался с Украины до Ленинграда, -сказал Махно,

– Только это было не просто, для этого мне пришлось пережить еще много приключений. Так вот, слушай…

И мы перенеслись опять в Украину тридцатых годов.

Почти сутки я просидел у могилки отца. В моей голове был полнейший хаос: что делать, куда направиться, где взять еды? Все это усугублялось ещё и тем, что районы, особо подверженные голоду, были отцеплены заградотрядами. Справка, которая была у меня на руках от сельсовета, давала право передвигаться в пределах Сталино (ныне Донецкой) области, да и то, только с отцом, а отца уже нет. Деньги отец оставил, но воспользоваться ими открыто было равносильно самоубийству. Но как говориться: «глаза боятся, а руки делают», так и я направился в сторону Юзовки (это прежнее название Сталино), благо отец в, общем, рассказал в каком направлении нужно идти. Отцовский пояс я тщательно спрятал на себе, оставив немного мелочи. До села Малиновка я дошёл только на следующий день. В этом селе жили родственники моих крёстных, и они неоднократно бывали у них на троицу, что бы в родительскую субботу посетить кладбище, где была похоронена мать коки Лены.

Хату семьи Проценко я нашёл только к вечеру. Дядька Филипп и тетка Лукерья встретили меня не приветливо. Они, как и все, голодали. Этот взгляд измученных глаз, окружённых темными кругами, не просто говорил, а кричал и стонал от голода. Не знаю почему, но я не стал рассказывать о том, что мы бежали от ОГПУ и что отец мой умер. Я рассказал, что мама и Христинка померли, и мы с отцом решили пойти на заработки в Юзовку. Отец задержался у Фимы на фабрике ещё на пару дней, а меня отправил вперёд, чтоб я его у них дождался. К своим словам я добавил и деньги, которые достал из кармана и спросил, можно ли на них что-то купить из еды. Дядька Филипп, схватил деньги, и ни говоря, ни слова вышел из хаты. Вернулся он вскорости, и принёс литр горилки. А тетка Лукерья собрала на стол, что Бог послал. Поев, я спросил,

– Куда мне можно лечь, я еле держусь на ногах-.

–Ложись на лавку у печки,– сказала тетка.

Хоть я и устал, но сон никак не шёл. И еще, что-то меня тревожило, что-то настораживало. Может это мне казалось, но взгляды, которые на меня, порой, устремляла тетка Лукерья, меня реально пугали. Вскоре сон все же одолел меня.

Но среди ночи, меня как будто что-то толкнуло и я открыл глаза. Стояла ночь. За занавеской, где стояла хозяйская кровать, слышался шёпот тетки Лукерьи,

– Чего разлёгся, пьянчуга. Скоро рассветет, как будешь перетаскивать его в сарай?-

Дядька Филипп, что-то не членораздельно пробормотал.

–Опять все придётся самой делать, – пробурчала его жена.

Меня охватил дикий ужас. Было известно много случаев людоедства, и видимо Проценко тоже грешили этим. Я как мог тише, сполз с лавки, на которой спал, и тихо, тихо пополз к двери. За шторкой слышалась, какая-то возня и шёпот Лукерьи,

– Нашёл время, когда приставать. Что вдруг тебя приспичило, охальник-, уже кокетливо шептала жена Филиппа.

Я воспользовался моментом и выскользнул в дверь. Пулей проскочив через двор, и перемахнул через плетень, бросился наутёк. Я бежал и плакал, от страха, от обиды на свою судьбу, так резко превратившую мою спокойную жизнь в гонку на выживание.

II

Через четыре дня я все же добрался до пригорода Юзовки. Эти дни я почти ничего не ел, и спал, где придётся, пару раз попал под дождь, был измождён, одежда на мне кое-где была разорвана. В общем, классический вид беспризорника. Моей целью был железнодорожный вокзал. Откуда я планировал отправиться в Ленинград. Почти наугад, но иногда интересуясь дорогой к вокзалу у прохожих, которые шарахались от меня, я почти достиг цели. И не мудрено, вокзал находился совсем рядом.

Но тут путь мне преградили четверо подростков, примерно моего возраста, и такие же тощие и чумазые.

–Эй, «фраерок», топай сюда, – гаркнул один из них.

Я неспешна подошёл.

–Не местный?– спросил тот же пацан.

–Нет, я с Гуляйполя, – почти правду сказал я.

Дальше разговор пошёл своим чередом: почему здесь, почему один, есть кто здесь знакомые? Я рассказал, как есть.

–Жратва или гроши есть? -, поинтересовался все тот же парнишка, который назвался Михалик.

–Еды не видел уже два дня, а гроши трошки имею, – сказал я и вынул из кармана пятирублевку, которую заранее извлёк из отцовского пояса.

–Ух ты, где взял?– спросил Михалик.

–На паперти, какой-то буржуй расщедрился, – соврал я.

–Пошли к спекулянтам,– сказал все тот же парень, и мы направились по «прошпекту», как сказал Рудик, на базар. Там другой парнишка, по имени Мурат (явно гречонок), взяв пятерку, уверено направился к какой-то бабенке, и они скрылись в подворотне. Минут через десять, Мурат, уже с котомкой на плече, радостный и вприпрыжку, появился возле нас.

Михалик, на правах «старшего», повёл нашу компанию в укромное место, где мы смогли спокойно поесть. Расположились мы на первом этаже заброшенного дома. Тут надо бы описать всю «честную компанию».

Михалик, оказалось, что это его фамилия, а звали его Никола, был парнишка крупный, но, как и все мы тощий. Говорил он как то смешно, при разговоре постоянно высовывая кончик языка. Одет он был, если это можно назвать одеждой, в рваный пиджак на два размера больше, с подвернутыми рукавами. Какие-то полосатые штаны, и на ногах резиновые, но то же дырявые калоши.

Мурат был не высокого росточка, с чёрными кучерявыми волосами, как у цыганёнка, и темными, навыкате глазами. Одет он был в штаны и рваную вышиванку с оторванным наполовину одним рукавом и неимоверно грязную.

Двое других были белобрысые братья близнецы Рудик и Савва. У Савика был вздутый живот, разбухший то ли от голода, то ли от глистов, а Рудик картавил. Вот и все различие между ними. Из одежды на них были какие-то лохмотья на босу ногу.

Вот в такой компании я и очутился. Михалик, по-деловому поделил часть еды между нами, а остальное засунул обратно в котомку. Поев и разомлев на солнышке я, как и остальные, задремал. Из объятий «Морфея» меня вернул крик Савки,

– Шухер, менты!-

С дико раскрытыми глазами я вскочил, но никак не мог сообразить, что же мне делать. Так соляным столбом я и стоял, а пацаны, как горох рассыпались в разные стороны. И тут я услышал,

– Не дрейфь, босяки, свои-, сказано это было с каким то легким акцентом.

Я повернулся на голос, и увидал двух мужчин. Один из них был тот самый американец Маккольм, который приходил к нам в хату, в Лютеньке, и рассказывал о Махно и его жене с дочкой. Он меня не узнал, да и не мудрено. Вид у меня был ещё тот. Зато он выглядел, как настоящий буржуй, одет, что называется «с иголочки». Под стать ему был и второй мужчина. В руках у него был саквояж, а у Маккольма, объемный вещмешок. Первый появился Никола,

– А, это вы, «буржуи милосердия», – сказал он, и пояснил для меня,

– Это американцы, они маскируются под работников «Красного креста». Только ихней организации разрешено находиться в городе, остальных сразу объявляют шпионами и арестовывают. Они нам помогают продуктами. -

Тут нужно пояснить. Второй советский голодомор 1932-1933 годов всячески замалчивался, а районы его распространения были оцеплены заградотрядами. Это делалось, чтобы не допустить беженцев в большие города и на индустриальные стройки, где работало много иностранных специалистов, в том числе и американцев. От них и других иностранных граждан информацию о голоде скрывали всеми возможными способами, и ни о какой помощи голодающим даже и речи не могло быть. За редким исключением допускали Международный «Красный крест».

Мэг, ещё в голод двадцатых годов, оказывал помощь на территории Советской России и Малороссии. Помощь оказывалась от «Американской администрации помощи» (American Relief Administration), которую возглавлял в то время, будущий президент США Герберт Гувер. А в этот раз, Маккольм, под видом сотрудника миссии «Красного креста», находился на территории СССР. На самом деле он освещал для европейских газет реальную ситуацию с голодомором. А так же, по мере возможности, вместе с сотрудниками миссии «Красного креста», оказывал всестороннюю помощь беспризорникам. Вот так, нежданно, негаданно, я встретил Маккольма, человека для меня знакомого, и можно сказать, почти родню.

Я подошёл к нему и сказал,

– Вы не узнаете меня? Я, Володя, сын Левона Мехненко -.

Он пристально вгляделся в меня, потом с нескрываемым удивлением произнёс,

– Владимир. Что случилось? Почему ты здесь? Где Леонид?– вопросы сыпались и сыпались, а я вдруг заплакал горько, навзрыд, безостановочно, с всхлипами и подвыванием.

Он прижал меня к себе, и как мог, пытался подбодрить. Успокоившись, я рассказал, как после его ухода, арестовали Шариатского, как потом пришла из области телеграмма на арест отца, как мы бежали к Фиме, в Гуляйполе, как вскоре нам пришлось бежать и оттуда. Рассказал, как умер отец, как меня чуть не съели Проценко, и как, в общем, я очутился здесь.

Выслушав меня, все долго молчали.

Первым изрёк Михалик,

– А кому сейчас легко?-

Обстановка разрядилась.

Второго мужчину, звали Луи Селин, он был француз. К тому же он был врач, и как потом ещё оказалось и писатель. Он дал Савику, какие-то порошки, намазал мазью и забинтовал ногу Мурату. Из вещмешка они достали банки с американской тушенкой, хлеб и мешочки с крупой. Михалик, деловито, по взрослому, поблагодарил «миссионеров» за помощь, и велел Савке все убрать в тайник.

Маккольм сказал, что меня здесь не оставит, что я пойду с ними и он обо мне позаботится. Я попрощался с пацанами, и мы с Магериджем и Луи, отправились к ним домой.

III

Миссия «Красного креста» располагалась не далеко, в доме, фасад которого, был выполнен из красного кирпича. «Крыша покрыта железом, выкрашенным в зелёный цвет. Верхняя часть крыши была увенчана узорчатой чугунной решёткой. За домом был большой сад. Особняк был огражден забором из дикого песчаника. В заборе были деревянные ворота, обрамленные прямоугольной аркой из кирпича. Перед фасадом дома были разбиты клумбы с цветами и проложены дорожки из камня. Особняк был построен из кирпича розовато-алого цвета. На втором этаже был балкон, ограждённый фигурной решёткой. На балконе также были колонны. Окна были большие, прямоугольные. Верхние своды окон были украшены прямоугольными узкими выступами. Двор был замощён брусчаткой. Во дворе располагались цветочные клумбы, фонтан и беседки. Беседки были увиты диким виноградом. С балкона второго этажа был, виден весь посёлок Юзовка».

Нас встретил охранник, Ивар, поинтересовался про меня и пропустил внутрь. В доме Селин позвал служанку Марту, и поручил ей приготовить для меня ванну и чистую одежду. Маккольм проводил меня в комнату, и сказал, что здесь я буду жить. Он собирался уходить, но я попросил его задержаться, и достал, спрятанный на мне пояс с деньгами и документами. У меня никого не осталось из родных, а с этим богатством, я сам ничего не смог бы сделать. Поэтому я решил довериться Магериджу. Передавая их, я сказал,

– Это все, что у меня осталось от прежней жизни. -

– Не беспокойся, я все сохраню. – сказал он.

Вскоре пришла Марта. Она проводила меня в комнату, отделанную зеркалами и мрамором. Посреди стояла большая лохань, то же мраморная (потом я узнал, что это ванна). Марта рассказала и показала, как пользоваться водой. Про мою одежду, поморщившись, она сказала,

– Все брось в угол, потом сожжем. -

Она указала на табурет, на котором лежала чистая одежда,

– Это для тебя, – сказала и ушла.

Такого великолепия я никогда не видел. Наверное, с полчаса, я ходил по этой комнате, и с интересом все разглядывал. Затем, забравшись в ванну, я погрузился в тёплую воду и ощутил себя на «седьмом небе». Это было истинное блаженство. Помывшись, я ополоснулся чистой водой, насухо вытерся, и оделся в новую одежду. Одежда была, конечно, не новая, но чистая и отглаженная. Рубашка, брюки, носки и парусиновые штиблеты. Я посмотрел в огромное зеркало. Оттуда на меня смотрел худющий парнишка, с впалыми глазами и с торчащими в разные стороны волосами. Я взял расческу и попытался причесать непослушные длинные, темные волосы. С трудом, но мне это удалось.

Вышел я из ванны, как «новая копеечка».

– Совсем другое дело, – сказала Марта, – А то я уж подумала, что дьяволёнка, или чертенка подобрали наши господа, – и засмеялась.

Она была родом из Германии. Симпатичная, в меру упитанная фройлян, лет двадцати пяти. Записалась добровольцем в «протестантскую благотворительную организацию Германии» в 1931 году, и сразу же уехала в нейтральную Швейцарию. Там она записалась добровольцем в Международный «Красный крест» и таким образом оказалась в СССР. Была она приветлива и добродушна. Следила за порядком в особняке, закупала продукты, вернее принимала те продукты, которые доставляли курьеры из торгсина, и давала распоряжения кухарке.

Маккольм строго запретил мне покидать особняк, и я целыми днями изучал его помещения. В доме насчитывалось 16 комнат. Некоторые из них имели вид парадных залов (гостиная, столовая, бильярдная). Обнаружив библиотеку, я допоздна засиживался там, зачитываясь книгами о путешествиях великих мореплавателей. Заметив это, Марта спросила,

– А иностранные языки ты знаешь?-

Я ответил, что нет, тогда она предложила научить меня немецкому языку, и мы почти все её свободное время посвящали этому предмету. Через месяц, я уже сносно мог «шпрехать» на немецком языке, с баварским, как утверждала Марта, акцентом. Мужское население особняка почти не бывали в доме, порой пропадая на целые недели. Кроме нас с Мартой в доме находился охранник, эстонец по имени Ивар и молоденькая повариха Оксана, которая была, как и я, сиротой и миссия разрешила ей постоянно проживать в особняке. Было ей лет 18-19, но была она не по возрасту бойка и расторопна. Ко всему прочему она с удовольствием училась у Марты кулинарии, и постоянно удивляла своими кулинарными изысками. Вот в таких условиях и проходило моё пребывание в особняке.

Этот особняк принадлежал до революции промышленнику англичанину по фамилии Юз. Кстати от этой фамилии и пошло старое название посёлка, а в, последствии, и города Юзовка. Ещё до революции Юзы уехали в Англию, и в дом заселился их новый управляющий Адам Александрович Свицын и прожил в доме до 1918 года, пока красные не национализировали фабрику. После него, на свою беду, в дом заехал с семьей Чумак Иван Васильевич, казначей повстанческой армии Махно. Заехал он в дом с мандатом от самого Нестора Ивановича. Но. в том же 1918 году, когда Юзовку захватили войска гетмана Скоропадского, попал в плен вместе с семьей. Гайдамаки гетмана, Всея Украина, отличающиеся особой жестокостью, зверски расправились не только с ним, его семьей, но и со всей челядью, проживавшей в доме. Женщин перед смертью зверски насиловали, а челядь по одному вешали во дворе. Самого Ивана Васильевича пытали и издевались над ним не один день. В конце концов, не добившись от Ивана Васильевича нужных им сведений, а именно, где спрятана полковая казна Махно, отрубили ему голову, и водрузили её над воротами. Тело его, больше недели, лежало не захороненное, а челядь и родня висели по всему двору. Когда в город вошли красные, и они (сами не ангелы), но ужаснулись такому зверству.

Эту историю, как то на ночь, рассказал нам охранник-эстонец, добавив в конце,

– Вот неприкаянные души и бродят с тех пор по особняку.-

Мы с Оксаной перепугались, а Марта отругала Ивара за такие побасенки и запретила впредь рассказывать, что либо, подобное. Но зерно страха уже попало в детские, неокрепшие души и вскоре дало свои «всходы».

Я строго соблюдал наказ Маккольма, не выходить в город. Была в доме не широкая короткая пологая лестница, которая спускалась во двор с каменными дорожками и цветущими клумбами, куда я мог выходить беспрепятственно. В дальнем конце двора была беседка, и мои новые знакомые-беспризорники, захаживая на территорию особняка, располагались там. Я нередко выпрашивал для них, у Оксаны, немного еды и тогда мы долго сидели с пацанами и делились своими новостями. Порошки, выданные Селин, Савику, помогли и его, прежде огромный живот, впал внутрь, как и положено голодному беспризорнику. Я особенно сдружился с близнецами, и они чаще других захаживали ко мне. Однажды я рассказал им историю, что поведал охранник. Пацаны сначала, как и я, испугались, и стали неистово креститься. Но чуть позже Савва предложил подкараулить эти привидения. «Дурное дело не хитрое», и мы договорились в эту же ночь заступить на дежурство.

Когда в доме все улеглись, я тихонько впустил в дом близнецов. Мы прошли в библиотеку и спрятались за огромным секретером, стоявшим в дальнем углу комнаты. Как и положено, во всех страшных историях, ровно в полночь, что-то тихонько щёлкнуло, и один из стеллажей, бесшумно пополз в сторону. Оттуда сначала появился слабенький луч света, а затем что-то огромное, бесформенное, и как нам показалось, парившее в воздухе. Тусклый луч света освещал эту бесформенную глыбу, как то снизу, и от этого чувство, что ЭТО парит в воздухе, усиливалось. Мы дрожали, как осиновые листочки, и еле сдерживались, чтоб не закричать. А эта масса переместилась через библиотеку, и скрылась в боковой двери, ведущей на лестницу. Эта лестница вела и на второй этаж, и в жилые комнаты, и в цокольный этаж, где находились кладовые и подсобные помещения. Предположить, куда ОНО направилось, мы не решались. Я взглянул туда, где были пацаны, ничего видно не было, только мелко, мелко стучали, чьи-то зубы.

Наше оцепенение продолжалось минут пять. После чего Савка сказал,

– Пора ноги делать!-

–Нет, – ответил Рудик, – Я до рассвета не двинусь с места. -

Так мы просидели около часа. Вдруг из боковой двери опять появилось свечение, а затем «глыба ужаса». Оно так же проследовало к стеллажам, как мне показалось, до чего-то дотронулось, затем опять что-то тихонько щелкнуло и стеллаж, так же тихо, отъехал в сторону. Нечто шагнуло в проём и пропало, после чего стеллаж опять встал на своё место. Мы непроизвольно все разом выдохнули и немного расслабились.

– Что это было? – первым заговорил Савик.

–Че, не понял что ли, привидение. – отозвался Рудик.

–Нет, это был живой человек. – уверенно сказал я.

Мы ещё немного поспорили на эту тему и договорились завтра встретиться в саду и все подробно обсудить.

Я выпустил пацанов на улицу, и сам тихонько направился к себе в комнату. Проходя мимо комнаты Магды, я заметил полоску света, выбивающуюся из-под двери.

IV

На следующее утро я отправился в библиотеку. Внимательно изучая тот стеллаж, который ночью совершал манёвры, вначале, я ничего не заметил, и стал уже на ощупь обследовать все выступающие элементы шкафа. Вдруг один вензель поддался повороту по часовой стрелке, и стеллаж бесшумно скользнул в сторону, открывая за собой довольно большой проход. Он тянулся метра на три, а затем поворачивал вправо. Пока я разглядывал проём и думал, куда он может привести, опять, что-то щелкнуло, и стеллаж встал на своё место. Я понял, что одному мне не под силу, разобраться с этой загадкой.

Дождавшись полдня, я вышел в сад. Там уже была вся «честная компания» (с ударением, в слове «честная» на «а»). Я сразу рассказал им о секрете стеллажа. Пацаны призадумались, а Михаилк говорит,

– Надо кому-то идти внутрь, а ты, Вотька, останешься на стреме и через определенное время откроешь стеллаж, чтобы впустить нас обратно. Но надо это сделать днём. Ночью я и под расстрелом не пойду. -