Гагана

Гагана
Денис Александрович Игумнов

Мир изменился, круто повернул на историческом перекрёстке, заскрипел тормозами, заскрежетал днищем, встряхнул водителя и пассажиров, но вписался и, набирая скорость, понёсся в сумрачную неизвестность рассвета нового порядка вещей.

В книгу вошли две повести: "Чаша слепых кукловодов" и "Гагана". В первой рассказывается о поисках группой искателей-историков Чаши жизни и смерти. На всём протяжении истории русского государства Чаша была тем мистическим артефактом, который оказывал решающее влияние на судьбу великого народа-богоносца.

Во второй повести описывается будущее объединённого после третьей мировой войны мира, где независимость от всемирной республики сохранила единственная страна – Англия. Обновлённая островная держава англов, цитадель реакции, герметично закрывшись от внешних социальных процессов, разработала оружие чудовищной силы, и угроза военного реванша нависла карающим мечом ненависти над федерацией.

Содержит нецензурную брань.

Денис Игумнов

Гагана

Чаша слепых кукловодов

Глава 1

Князя знобило. С самого утра Святослав ходил по лагерю хмур и мрачен. Начало весны выдалось буйным, но лёд никак не хотел отступать. Негостеприимный Днепр давал князю внеочередную отсрочку, чтобы подумать. Наконец в начале апреля река освободилась от ледяных оков. Святослав не хотел больше ждать. Уйдя с Доростола налегке, отдав всех остававшихся у него пленных и часть добычи, он отправился в Киев. Получилось так, что до холодов князь не успел, пришлось зимовать в устье Днепра с остатками своей дружины. На зимовье просидел чуть ли не полгода и теперь торопился наверстать упущенное.

Плыл отряд на ладьях вот уже несколько дней. Святослав, чем ближе они приближались к столице Руси, тем становился задумчивее. Вчера они сделали первый привал перед большим Ненасытецким порогом. Дружина сгрузилась на берег. Некоторые дружинники и коней взяли с собой, чтобы они свежей молодой травки пощипали. Разбили походный лагерь, разожгли костры, нажарили мяса. Тревога из сердца князя-воина не уходила. От вина он отказался. Лёг спать вместе со всеми: в головах конский потник, меч рядом.

Поднимался князь одним из первых, вместе с восходом солнца. Пока дружинники готовили пищу, он стоял на берегу, наблюдая за бегом мелких серых холодных волн. Природа отходила от зимней спячки неуверенно, спотыкаясь на каждом шагу. Бескрайние чумазые поля, непроходимые леса; весна, присолив порошком первой зелени, каждую ночь отходила обратно в заморозки.

– Что князь загрустил?

Святослав на голос не обернулся, он узнал его. К нему подошёл воевода Вельд, верный его военачальник, прошедший с ним последний, неудачный поход от Переяславца до Царьграда – туда и обратно. Могучий, похожий на столетний дуб, как все норманны, широкоплечий, невысокий, но длиннорукий воевода – первый в бою и первый на пиру. Его воинская удаль, пожалуй, уступала лишь мастерству князя. Его серые глаза – блестящие шары, смотрели из-под косматых бровей, излучая негаснущий огонь алчности разбойника, пришедшего в чужие земли грабить и убивать. Широкий ненасытный рот не могла срыть густая чернота бороды, нос, красноречиво намекающий на его главный порок, торчал вперёд красным трамплином.

– Всё ж домой с непустыми руками едешь. – Вельд встал с князем рядом, плечом к плечу.

– Что мне Киев? Там мать моя княжит. Она во Христа верит, а по мне такая вера для юродивых, а не для воинов. Мой дом в Переяславце, там все мои помыслы, там центр моей державы.

– Но ты же великий князь Руси.

– Я войну византийцам проиграл, это важнее. Не храбростью, да доблестью они её выиграли, а хитростью и золотом. Ничего, умнее станем. Два раза меня в одну волчью яму не заманят.

– Денег у них много, – с урчанием предчувствия удовлетворения извечного голода по злату, подтвердил Вельд.

– Что мне золото? Слава! Греки обманом выиграли, я в Киев возвращаюсь лишь для того, чтобы силы собрать. Обратно пойду, земли Болгарии верну. Вещий Олег прибил щит на воротах Царьграда, я же разобью их армии, возьму город, пленю императора. Тогда и поговорим.

– Гордо говоришь, правильно. Великое дело задумал, князь. Я с тобой. Верю, приведёшь нас к победе.

Святослав обернулся, посмотрел в упор на воеводу – глаза в глаза. Князь был одного роста с Вельдом, не столько кряжистый, сколько гибкий, сильный, неутомимый, побеждающий в схватках умением, а не при помощи грубой силы, хотя мощи тела ему было не занимать. Его выбритый череп украшал единственный длинный клок волос (позже такое мужское украшение стали называть оселедцем), на светлом лице выделялись свисающие ниже подбородка усы и раздавленный ударом вражьей палицы нос настоящего мужа войны. Глаза синие, глубокие, во время гнева темнеющие в бездонные омуты. Между бровями пролегала грозная складка. Настоящий славянин, гордость рода, гроза разномастной нечисти. Правитель, действующий мечом, прорубающим в стенах зла врата свободы – воли! Покоряя народы, он нёс им не порабощение, как другие завоеватели, а справедливость и выбор.

– Дело, Вельд, я знал, что могу на тебя опереться.

Святослав, положив свои ладони воеводе на плечи, крепко сжал, улыбнулся. Поняв, что разговор закончен, Вельд, приложив руку к сердцу, почтительно склонил голову, ушёл в лагерь, оставив стоящего у воды князя в раздумьях о великом будущем его рода.

Вельд искал норманна Рока, одного из самых своих приближённых людей. Вчера, после высадки на берег, он послал его вперёд с посланием. Рок уже должен был бы вернуться. На кону стояли хорошие деньги, греки уже дали немало и обещали ещё вдвое больше, если всё пройдёт удачно. Ну, где же Рок? Ага, вот и он. Молодой норманн как раз спешивался. Выпрыгнув из седла, он направился прямиком к воеводе. Подойдя, он, легко поклонившись, произнёс на своём бряцающим сталью языке:

– Они ждут.

– Хорошо. – Воевода отвёл Рока в сторону. – Сил у них хватит?

– Я видел много воинов, как они говорят – тьма. И их князь, по твоему совету, послал ещё за людьми.

– Иди. Вознаграждение ты заслужил.

Дружина Святослава, сев на корабли, отправилась в путь, плыли до вечера, на ночь решили остановиться: впереди их ждал трудный опасный участок реки, идти на него в темноте – не лучший выбор. Причалили к острову Хортица. Ещё на подходе к острову князь обнаружил, что идущие за первыми тремя ладьями корабли норманнов отстали. До заката Вельд со своими людьми так и не появился. Всего на острове оказались около девяноста человек из дружины – три четверти русские воины, остальные норманны.

Русский князь Святослав проснулся внезапно, как от грубого толчка-пинка невидимой руки-ноги. Сработало шестое чувство – дух хранитель. Князь вышел из-за валуна, который прикрывал его сон от ветра. Он спал, как всегда, вместе со всеми, на юго-западной оконечности острова, на маленькой возвышенности, откуда мог обозревать весь остров сразу. Солнце ещё не взошло, природа только ждала его появления, свет подсвечивал небо, но не освещал землю. Со всех сторон к острову, в утренних сумерках призрачной туманной хмари, плыли плоты и лодки, а по самому острову, в сторону дружины, из серого недосвета наползала чёрная туча. Печенеги! За их жизнями пришли враги. Выставленные на ночь дозорные были убиты лучниками: князь видел их тела, лежащие на берегу, а по ним шли, словно по брёвнам, кочевники печенеги (пацинаки, как их называли греки).

– К мечу!! – выкрикнул Святослав.

Воины, закалённые в бесчисленных сражениях, отреагировали на призыв вождя сразу. Они привыкли к войне, к её неожиданным поворотам, засадам, боям днём и ночью. Путь от сновидений к реальности занял секунды. Дружинники, обнажив мечи, встали вокруг князя. Сдаваться они не собирались. Умереть и убить как можно больше врагов. Смерть на поле боя стала их судьбой. Приближающихся на кривых ногах прирождённых наездников, жмущихся к земле кочевников, русские встретили синхронным ритмичным, с ударением на первую букву, боевым кличем: "АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ АУ".

Вчерашние союзники в походе на Болгарию и дальше на Византию – печенеги, наступали всей ордой, наступали насколько это позволяла местность. Обрушивая лавину стрел за лавиной, они бросались на строй русских воинов, закрывшихся тяжёлыми червлёными, круглыми, формы обратной капли щитами. Сами кочевники, прикрываясь щитами, с нанесёнными на них изображениями чёрного ворона, рубились кривыми саблями, лезли вперёд, казалось, толпой лиц, озабоченных единой гримасой злобы и ненависти. Один против десяти, десять против одного. Вопли, звон мечей, горячее дыхание, ругань. Русичи – сильные, закалённые в боях воины, действовали, как братья, как одна мощная длань уничтожали врагов. Сошлось чёрное и белое, на острове билось воплощение неба и подземного царства, действующие, как объединённые в разумные противоположности племена-существа.

Вал из кровавого мяса трупов быстро рос у ног русских воинов. Мертвецы мешали соплеменникам павших кочевников. Раздался гортанный приказ их вождя, и трупы печенегов стали оттаскивать вниз к реке, освобождая себе доступ к дружине Святослава.

Наземь летели головы, руки, падали тела. Кровь лилась потоками, а количество врагов не только не уменьшалось, оно прибывало. Где-то за спинами кочевых людей прятался их хан, считающий себя кровником русского князя – Куря. Он предпочитал руководить сражением издали, не подставляя свою шею под острые мечи славян. Исход предрешён: так зачем рисковать?

Русские начали уставать, многие были уже несколько раз ранены, некоторые зарублены, но и живые, и мёртвые не сделали и шага назад. В отличие от своих врагов дрались русичи без диких воплей, так будто выполняли привычную тяжёлую работу, лишь изредка они ругали печенегов непонятыми для кочевников словами, звучащими для тех, как страшные заклинания.

Плечи отяжелели, на них словно положили христианский, выдолбленный из цельного ствола гроб. Отваливались запястья, ныла спина. Ноги пока держали. Реакция воинов притуплялась, лишь один их князь не знал усталости. В первых рядах он разил врагов хлёсткими ударами, бил с оттягом, коротко колол, рассекал печенегов наискосок, обезоруживал отрубая кисти. Святослав неистовствовал, но и он начинал думать о поражении.

Кочевники накатывали волна за волной, бились щит в щит, кость в кость. Лёгкое вооружение чёрных пацинаков давало им преимущество выносливости в долгом бою. Прорвались кочевники с правого фланга. Несколько поверженных русичей рухнули одновременно. Образовался пролом, куда хлынула тёмная масса, разделяя славянский отряд на две части – большую с князем во главе и малую, которую оттеснили вниз, изолировали от товарищей – в течение нескольких минут с ней покончили, всех русских убили. Они легли героями, забрав каждый с собою в долгий путь к богам, по несколько, сопровождающих их в поход на небо рабами, чёрных душ.

Русский отряд таял, славян становилось всё меньше. Наступил момент, когда Святослав дрался вместе всего с тремя последними самыми неутомимыми воинами. Образовав треугольник, основанием которому служил валун, они, отбросив изрубленные в щепы щиты, сжав меч двумя руками, отбивались из последних сил.

Пал один воин, второй, третьего озверевшие, избитые печенеги подняли на копьях. Святослав остался один. Имеющий с два десятка ран, он всё ещё сохранял силы и был способен к оказанию активного сопротивления. Гордо мотнув чубом, князь посмотрел вперёд, поверх голов его врагов. Над водой такое же величественное, бессмертное, великое, как славянский дух, вставало красным, пышущим яростью жизни шаром солнце.

Сабля поразила Святослава в спину. Прокравшиеся с тыла печенеги, более не встречая сопротивления, напали. Вместо того, чтобы обернуться, князь сделал шаг вперёд, махнул мечом, убил последнего врага, и сразу его самого поразило несколько клинков. Сталь вошла в грудь, в живот, ударила в плечо. Русский князь качнулся назад, но не упал, а осел и лёг на спину. Глаза остались открытыми, смотрящими в чистое голубое небо.

Наступил момент, когда Куря, растолкав своих печенегов, приблизился к телу Святослава. Постояв над ним, любуясь смертью врага, Куря неторопливо обнажил блеснувшую розовой искрой саблю. Взмах – и вождь кочевников за единственный клок волос на голом черепе поднимает на всеобщее обозрение голову Святослава. Раздаётся ликующий гикающий крик.

На годовщину гибели Святослава хан Куря закатил пир для широкого круга своих приближённых. Сидя в шатре, прибывая в прекрасном расположении духа, он начал пир, подняв чашу, наполненную до краёв красным вином. Серебряное основание чаши тянулось тройным переплетением стеблей, переходя в острые отростки, от которых отходила ажурная сетка, жадно обнимающая верхний свод человеческого черепа. Нижнюю челюсть удалили, часть кости с верхней челюстью тоже. Осталась пустая черепная коробка с выемками глазниц и треугольной, разделённой костяной перегородкой, дырой на месте носа. Череп перевернули, закрепили на серебряном основании, сделав его ритуальной чашей.

Куря, окинув взором ждущих его слов родственников и знатных пацинаков, произнёс:

– А вино из такой чаши… всегда будет слаще!

Печенеги одобрительно загалдели…

Глава 2

Арсений Рыбаков сидел в своём маленьком кабинете, который он с боем выбил из руководства Института Российской Истории под его проект исторического общества "Аркаим". Тридцатилетний кандидат исторических наук считал себя человеком не глупым и привлекательным. Действительно, он себе не льстил, продвигался по карьерной лестнице наверх смело, самостоятельно, без оглядки на авторитеты. Кандидатскую написал на основании материалов, полученных в последней экспедиции Бориса Климовича Ждановича на место раскопок Аркаима – города, как он считал, зарождения славянской (северной) цивилизации духа. Увлекаться темами дохристианской Руси он начал ещё, когда учился на истфаке МГУ, на кафедре истории России до 19-го века. Его увлечение закономерно привело к истокам, то есть к Аркаиму, как к месту сосредоточения силы, – началу всех начал.

Полевые летние кафедры стали для Арсения инструментом подтверждения собственных гипотез. Среди однокурсников он выделялся нестандартным мышлением и смелыми заявлениями, порой граничащими с антинаучной ересью. Над другим студентом бы смеялись, но Рыбакова побаивались. В отличие от студентов – будущих историков, он любил заниматься спортом. Да не просто каким-нибудь спортивным ориентированием, пинг-понгом, или бегом, Арсений ходил на кикбоксинг. Физически развитый парень, атлет среднего роста с пронзительным взглядом голубых глаз привлекал к себе всеобщее внимание, особенно особей женского пола. Ещё бы! Вкупе с глазами ему от матушки природы достались такие подарки, как гордая осанка, густые тёмно-русые волосы, римский нос, квадратный подбородок. Лицо имело круглую форму, отчего страдали щёки, визуально казавшиеся немного толще необходимого для эталона мужественности. Скулы через-чур выделялись, что в целом его не портило, а придавало его наружности запоминающуюся индивидуальность.