…жив?

А потом все трое – Витя Цой, Леша Рыбин и Боб – шли домой к шефу «Аквариума» по морозным ночным питерским улицам и говорили обо всем, что волновало встревоженные умы еще не потерянного, но уже растерянного поколения.

–И что это за выходка была? – первым делом осведомился Боб, не до конца пришедший в себя после увиденного.

–Да, понимаешь, – отвечал Витя, – зашла речь про то, что молодые, по сути, парни, музыканты, превратились в таких снобов, что не уделяют должного внимания и любви своим половинам. Образование ли с ними злую шутку играет или еще что, а только в этой вашей тусовке вы уж и забыли, что рядом с вами такие дамы прекрасные! Ну мы и решили показать девочкам, чего они достойны!

–Дрочить в их честь?! Ну вы даете! – захохотал Боб.

–Зря смеешься, между прочим, – парировал Рыба. – Во все времена именно сексуальное возбуждение было лучшим комплиментом для любой женщины! А, поскольку наше творчество предполагает пропаганду вольного секса, то проиллюстрировать его лучше, чем своим примером, мы просто не могли, сам понимаешь!

–Гениально! – с иронией оценил выходку юнцов Гребень, мысленно отметив, что даже его недюжинной смелости не хватило бы на то, чтобы повести себя подобно герою его песни «Старик Козлодоев», пусть и в сравнительно нежном возрасте. А вот им хватает, и это, к сожалению, выгодно отличает их от него в глазах массового потребителя…

–Кстати, а куда мы идем? – вдруг спохватился порядочно пьяный Рыба, отвлекая Боба от размышлений на тему «Каждому-свое».

–Идем ко мне, – ответил он. – Надо обсудить кое-какие ваши дальнейшие перспективы, как я их вижу. Или есть какие-то планы другие?

–Да нет, – пожал плечами Витя. – Только давай зайдем сначала к Марьянке. Она у родителей, приболела, не смогла сегодня с нами пойти. Вот хочу узнать, как там она, может с собой пригласить? Можно?

–Можно, а кто это?

–Жена моя.

–Оба! – удивился Боб. Он никак не ожидал от этих эротоманов таких фортелей как брак. – Такой молодой и уже женат?!

–Мы поженились, когда мне 18 было. В прошлом году то есть. Она постарше – ей 23.

–А зачем? – не понял старший товарищ. – Такая сильная любовь?

–Марьянка? – вскинул брови Цой. – Да это мое все. Если бы не она, мы бы с Рыбой так и тусили по хатам, не имя даже собственного репертуара…

–А что ж пели-то?

–Твои песни.

–Да ты что?! Серьезно?

–Серьезней некуда, – закивал головой Цой, начиная перечислять достоинства своей второй половины. Борис подумал, что это вполне соответствует его возрасту и стал слушать, снисходительно улыбаясь.

–С ее приходом и вдохновение пришло, и чувство стиля… – тараторил Витя. – Да, чего греха таить, она ведь нам даже костюмы из своего театра утащила. Рубашки, пиджаки, все. Она ведь в театре была заместителем главного костюмера! Так что наш сценический образ – тоже во многом ее рук дело, ее заслуга. И группа наша, можно сказать, и ее детище тоже… Да, вот мы и пришли. Я на минуту…

А еще час спустя в маленькой квартире Боба, полученной при помощи блата отца его супруги, Людмилы, помимо хозяев сидели уже и Цой, и Рыба, и Марьяна – высокая, не по размеру своего мужа, статная женщина с властным выражением лица и такими же повадками, явно претендовавшая если не на лидерство в молодом музыкальном коллективе, то на должность серого кардинала уж точно. Немного выпив и оттеснив своего юного супруга к видаку, крутившему принадлежащие Бобу кассеты с западными музыкальными клипами и отрывками из фильмов Брюса Ли, она включилась в разговор с Борисом практически на равных, хотя и видела его впервые.

–… «Гарин и гиперболоиды», говоришь? Интересная мысль. Только суть не вполне ясна, – чесала подбородок Марьяна, посылая вопросительные взгляды Борису, который и сам ничего не понимал в предложенной Троицким абракадабре.

–А сути никакой, – просто отмахивался он. – Первое, что в голову пришло – вот самое лучшее название, как практика показывает. На то они и неоромантики, чтобы проповедовать простоту и легкость окружающего мира во всех его проявлениях. В принципе, это и логично – нас 60 лет учат скрытые смыслы да подвохи везде искать, а пора это прекратить. Пора разоружиться перед миром, внутренне и внешне и открыться ему. А простота – главный залог этих действий… У них ведь и в песнях все так же просто – просто безделье, просто секс, просто отношения, просто любовь, просто завод. Значит, и название должно быть такое же.

–Тогда и название альбома должно быть таким же непритязательным, верно?

–Ну да.

–Тогда «45». Как тебе?

–Почему «45»? – не сразу понял Борис.

–Ну обычная длина магнитофонной ленты – 45 минут. Вот и название. «Что вижу, то пою», правильно я поняла?

Хозяин расхохотался.

–Сообразительная.

–Да я-то что? Витька да… Мне кажется, он вообще пока не признанный гений. Несмотря на кажущуюся простоту – ну ты-то понял – там такая глубина в его песнях, такой смысл, что и после нашей смерти, вероятно, не все его до конца поймут.

Борис с Люсей переглянулись, умиляясь тому, как хвалят друг друга влюбленные и, в то же время, сожалея о том, что такая пылкость в начале отношений имеет свойство столь же быстро их охлаждать. Сами через это прошли – и потому улыбались снисходительно, словно до срока сожалея о том, что вскоре этой любви суждено будет остыть.

–А ты молодец, что придумал их записать. Самое время сейчас…

–Да, – кивнул Боб, – запись можем начать сразу, как только Тропилло отойдет после праздничных мероприятий. Только вот репертуар надо подобрать и предварительно глянуть, послушать. Можно это сделать?

–Думаю, можно, – как заправский импресарио отвечала Марьяна, – только вот не знаю, где это можно сделать…

–Да хоть где. Хоть у меня, хоть у Леши Вишни, хоть у Тропилло. Последнее, кстати, намного лучше будет – он сразу поймет, что, в какой последовательности, что звуком выделить, что вообще исключить. Да, вообще какую дорожку на какую накладывать! Все-таки звукорежиссер со стажем.

Марьяна слушала его, кивала головой и поглядывала то на хозяев, то на мужа, то на Рыбина. Причем, на последнего с какой-то злобной ревностью. Вообще, Борис заметил, что между ней и Рыбой существовала какая-то неприязнь. Так, например, стоило Виктору заговорить о ней, как его коллега демонстративно отворачивался, шел пить или смотреть видео, его всего как будто передергивало. Напротив, она, едва заслышав какой-нибудь мало-мальски стоящий комплимент в адрес Рыбина, спешила натянуть одеяло на Цоя и заявить, что Рыба – всего лишь его «друг», своего рода приложение к талантливому музыканту и поэту.

«И что в нем такого, что они задницы рвут перед ним? Кто он вообще? Даже передо мной так никто не гарцует», – ревниво думал Борис, в очередной раз получая подтверждение своей правоты хотя бы в том, что и сам он проявлял интерес к, на первый взгляд, ничего не значащему музыканту-любителю с образованием резчика по дереву и стойким мировоззрением тунеядца и прожигателя жизни. И не просто проявлял интерес, а стремился «пригреть» его в лучах собственной славы – мало ли одного этого факта, чтобы зазнаться юному лидеру группы без названия?!

Тем временем Рыба сидел в позе лотоса перед видеодвойкой рядом с Цоем и нежно обнимал его со спины. Они пили, Цой внимал мудреным экзерсисам восточных единоборств в исполнении Брюса Ли, которого прежде не видел, но в которого влюбился с первого взгляда, а Рыба краем уха еще и слушал разговор Бориса и Марьяны. Не желая отдавать бразды правления будущей революционной группой (пока еще живущей только в пьяных мечтах товарищей по оружию) в ее руки, он вдруг встал и огорошил всех.

–Интересно, – заявил он, – а как вы записываться собираетесь, если мы – не члены клуба? Кто альбом тиражировать будет, кто распространять? Кто нам вообще это разрешит? Или дома будем переписывать у Тропилло с ленты на ленту, пока его технику не переломаем? А цензура? Про нее забыли?

Борис хлопнул себя по лбу:

–Точно! Ты прав. Ну, с цензурой, допустим, проблем не будет – если в клуб вступить, то цензурировать песни будет Миша Боярский, с ним договоримся. Но вот если не вступить,.. то ни о каком альбоме и речи быть не может. Не дадут шагу ступить, ты прав…

Боб лихорадочно начал соображать – по плану Троицкого он должен был сделать все, чтобы их первый альбом вышел. Пусть провалится потом, но выйти он должен и до публики дойти в лучшем виде!

Минуту все оцепенело ждали и взирали на него…

–Слушайте! – наконец, на свой страх и риск, рубанул с плеча Боб. – Думаю, что единственный способ не просто записаться, а еще и опубликоваться – вступить в клуб…

–Слава Богу, дошло, – цинично бросил Рыба, дав повод Марьяне цыкнуть на него.

–…и я за вас поручусь, – продолжал Боб. – В конце концов, я там не чужой человек, кое-какое отношение имею. Конечно, надо будет выступить и показаться в лучшем виде перед худсоветом, но, думаю, с этим вы справитесь. Марьяна с образами поможет, мы какой-никакой репертуар сообща подберем. Какие у вас самые лучшие песни, парни?

–У нас все лучшие, – улыбнулся Рыба, – да вот только не знаю, согласятся ли остальные участники, услышав их?

–Ну а я-то на что? – не унимался Боб. – Будем уламывать… и уломаем!

«Преданная дружба» малознакомого Гребня, только-только выучившего имена и фамилии своих коллег по цеху растрогала Марьяну, которая решилась впервые за вечер (она была простужена и почти не пила) поднять тост.

–Давайте выпьем за Боба! Он правда классный! Думаю, ребята, вас с ним ждет большое будущее!

–Или его с нами, – пошутил Рыба, опрокинув стакан портвейна. Говоря это, он явно не рассчитал последствия – обиделся на шутку не ироничный Боб, а обиделась на нее Марьяна. Она сочла, что Рыба испортил ее тост сомнениями в искренности сказанного и закатила скандал.

–Леша, какой же ты мудак! – орала она. – Ну почему ты вечно все портишь? Ты как пятое колесо в телеге, честное слово! Не представляю, на кой ты сдался Вите… Я, конечно, все могу принять, любое его решение. Но вот понять…

Рыба поддержал ее и принял эстафету.

–А ты?! Ты кто здесь такая? Каков твой функционал, и кто тебя им наделил, что ты так нос задрала? Сидишь тут, командуешь на равных, даже с позиции начальника какого-то! А в действительности как дело обстоит? Не скажешь?!

«Он ей слово – она двадцать. Он ей снова – она драться». Боб и Люся хохотали, видя, как сражается она за честь группы, свою собственную и Цоя. Между приступами гомерического хохота, подогреваемого все новыми порциями непонятно, откуда появлявшегося портвейна (казавшегося в тот вечер бесконечным) Боб задумывался только о том, что в действительности представляет из себя парень с корейскими чертами лицами по имени Витя, что сидит сейчас у него в гостях и задает тон вечеру. Что за сила в нем, что адепты готовы глотки друг другу перегрызть за одно только право находиться в его тени?! А, может, никакой силы нет, и все это – следствие алкогольных возлияний?..

И только Цою было наплевать на мысли и дела окружающих – он сидел в углу и смотрел на «видике» отрывки из фильмов с участием Брюса Ли.

Досье («начало» Цоя). Виктор Цой родился в 1962 году. Детство музыканта прошло в Ленинграде в окрестностях Московского парка Победы: он родился в роддоме на Кузнецовской улице (располагается внутри парка; сейчас это кардиоцентр), семья до 1990-х годов жила в примечательном «генеральском доме» на углу Московского проспекта и улицы Бассейной (сейчас это памятник архитектуры). Некоторое время Виктор учился в близлежащей школе на улице Фрунзе, где работала учителем физкультуры его мама. В 1973 г. родители Цоя развелись, а через год зачем-то повторно вступили в брак.

С 1974 по 1977 год Цой посещал среднюю художественную школу, где возникла группа «Палата № 6» во главе с Максимом Пашковым. После исключения за неуспеваемость из художественного училища имени В. Серова поступил в СГПТУ-61 на специальность резчика по дереву: Цой профессионально вырезал из дерева фигурки нэцкэ. В молодости был поклонником Михаила Боярского и Владимира Высоцкого.

В конце 1970-х – начале 1980-х началось тесное общение между Алексеем Рыбиным из хард-роковой группы «Пилигримы» и Виктором Цоем, игравшим на бас-гитаре в группе «Палата № 6»; оба они познакомились в гостях у Андрея Панова (Свина), на квартире которого часто собирались компании, а также репетировала его собственная панк-группа «Автоматические удовлетворители».

Виктор Цой и Алексей Рыбин в составе «Автоматических удовлетворителей» ездили в Москву и играли панк-рок-металл на подпольных концертах Артемия Троицкого. Во время аналогичного выступления в Ленинграде по случаю юбилея Андрея Тропилло произошло сближение Цоя с Борисом Гребенщиковым. Тогда же Виктор Цой, Алексей Рыбин и Олег Валинский (ныне – заместитель генерального директора АО РЖД) основали группу «Гарин и Гиперболоиды», которая уже осенью была принята в члены Ленинградского рок-клуба.

Андрей Тропилло, звукорежиссер, вспоминает свой 30-летний юбилей так: «…На мой день рождения пришел коллектив „АУ“, в котором на бас-гитаре играл Виктор Цой. Тогда они, правда, назывались еще не „АУ“, а группа „Х…й“. Вот именно так. Никакого „АУ“ еще не было. Это потом оно появилось… На ударных у них был сегодняшний директор Октябрьской железной дороги. Присутствовало очень много разных людей, Гребенщиков, Майк, Троицкий, и всякие иные.

Когда я пришел туда, мне мой приятель Разумов говорит: „Ты знаешь, что они делали?“ И рассказывает мне, что вот Свин, Цой, Швед и еще пара человек сели в круг и дрочили. А гости-то были не только мои, но и товарища-бармена, и они были шокированы просто. Не знаю уж, дрочили ли они по-настоящему. Просто посреди зала, чем ввели народ просто в состояние ступора. И гости стали меня стыдить, типа, ты что делаешь… Там недалеко находится гостиница „Индиго“… Такая жирная… Так вот именно там потом и состоялся второй день концерта, на котором, кстати, Цой играл на ударных инструментах. Это был единственный раз, когда я видел его за ударными. Но это было. И пел он песню „И в окне моем не горит свет…“ Гребенщиков спел в таком некоем стиле китч, с завываниями песню „Москва златоглавая“. И после нее Троицкий сказал Гребенщикову, что вот-вот, мол, эта шпана сотрет тебя с лица земли».

Именно на этом концерте Цой, сыгравший «Моих друзей», неожиданно получает признание от Артемия Троицкого. Песня так подействовала на него, что Артем потом везде о ней рассказывал, в том числе и Борису Гребенщикову, предрекая: «Вот та молодая шпана, что сотрет вас с лица земли». Цой же, по словам Алексея Рыбина, взбодрился после похвалы Артема и начал работать над новыми песнями…

Как уже было сказано, осенью 1981 года музыканты вступили в Ленинградский рок-клуб и ближе познакомились с влиятельным представителем рок-андерграунда Борисом Гребенщиковым, которому настолько понравилось творчество молодой группы, что он предложил им совместно поработать на студии. В начале 1982 года название коллектива сменилось на «Кино». Смысл названия заключался в нём самом – оно краткое, ёмкое, а также «синтетическое», то есть искусственное. Когда придумывали название, главными условиями были наличие не более двух слогов, распространённость и лёгкое произношение. Эти условия появились из-за того, что первое название «Гарин и гиперболоиды» было слишком длинным.

Дебютный альбом записывался на студии, собранной Андреем Тропилло из списанного оборудования различных организаций. Так как группа «Кино» на тот момент состояла всего из двух человек, Гребенщиков попросил помочь своих коллег по «Аквариуму»: Всеволода Гаккеля (виолончель), Андрея Романова (флейта) и Михаила Файнштейна-Васильева (бас-гитара). Получившийся магнитоальбом содержал 13 песен, а назван был по запланированной общей продолжительности в минутах – «45». В среде музыкальных критиков альбом остался почти незамеченным, но поспособствовал популярности группы, в том числе за пределами Ленинграда. Цой впоследствии отмечал, что запись вышла довольно-таки сырой, и выпускать её не следовало.

Андрей Панов, тот самый «Свин», лидер группы «Автоматические удовлетворители», вспоминал: «А потом нас пригласили на тридцатилетие Тропилло. „АУ“ все пришло, и с нами, естественно, Витя, поскольку мы все время вместе болтались. И как сейчас мне кажется, была тогда у Гробощенкова мысля „АУ“, ну, что ли, пригреть – все-таки новые люди, молва такая… А поскольку я вел себя там отвратительно, о чем очень жалею, и на всю катушку дурака валял, то он, видимо, поостерегся. Мы там поиграли, а потом Витя спел какие-то свои темы. У него к этому времени накопилось вещей пять. И Гробощенков, очевидно, понял: вот кого надо брать. И правильно, кстати, понял. И с тех пор Витя приходил ко мне все меньше и меньше, говорил, что все время у БГ находится. И потом, когда уже у него был первый концерт в рок-клубе, я к нему даже после не подошел, потому что Вите это уже было не надо и, я думаю, даже претило его понятию. Я это без обиды говорю. Просто он прошел этот период – и идиотства, и информационной накачки. У него уже был другой круг знакомых. Я сам прекрасно понимал обстановку, что я, в принципе, уже не нужен, там трамплин гораздо выше. Но это было потом. А вообще, пока Витя не стал большим человеком, он был, в общем-то, очень смешной парень».

Действительно, «раскрутка», как сейчас говорят, молодой группы была заслугой Бориса Гребенщикова. Однако, отношения между музыкантами складывались не всегда ровно. Многие считали, что «мастодонт» рока завидует молодому коллеге, который однажды сказал про своего наставника, что, дескать, умри он в подходящее время (то есть сейчас) – станет легендой. В этом БГ усмотрел некоторое оскорбление в свой адрес. Видимо, поэтому после смерти Цоя стал обвинять его и музыкантов группы во всех смертных грехах…

В одной из программ «История российского шоу-бизнеса» на СТС он заявил: «В конце 80-х-начале 90-х в России, бывало, приходили люди в малиновых пиджаках с пистолетом и говорили: «Играй вот такую песню». Это было и с группой «Кино» в конце 80-х. Юрий Айзеншпис лично сдавал их в аренду бандитам. Он вышел из тюрьмы, это были его люди. Группе «Кино» могли позвонить в четыре часа утра и сказать: «Ну-ка быстро поднимайтесь! Тут браткам нужно, чтобы вы сыграли». Было неприятно, как рассказывают. А им деваться было некуда. Сотрудничество с Айзеншписом – это была смерть группы».

Однако, в СССР не было людей в малиновых пиджаках – они появились уже после гибели Цоя, а Айзеншпис в то время был смекалистым валютчиком, который оброс бандитскими контактами значительно позже, когда в шоу-бизнес потекли настоящие деньги. А во времена «Кино» он жил с мамой в маленькой квартирке на «Речном вокзале», а его «бандитскими друзьями» были попавшие в лапы закона торговцы антиквариатом.

Музыканты «Кино» Юрий Каспарян и Георгий Гурьянов, подруга Виктора Цоя Наталия Разлогова, и режиссер «Иглы» Рашид Нугманов резко осудили Гребенщикова за ложь. И Борису Борисовичу пришлось оправдываться: «Приношу свои извинения; эта история была рассказана мне кем-то лет пятнадцать тому назад и – как выясняется теперь – нисколько не соответствует истине. Очень сожалею, что она попала в СМИ. Все. Вопрос должен быть закрыт».