Путешествие по вложенным мирам

Манифест

Неправда, что человеку очень мало нужно для счастья. Чтобы быть счастливым, человеку нужно очень много. Ожидать от мира только хорошего, не помнить плохого, не сдерживать эмоции, легко переключаться от грустного к радостному, пребывать в состоянии защищенности и безусловной любви. Попросту говоря, пребывать в счастливом детстве.

Редко кто из детей хочет остаться ребенком. Желание вырасти и приблизиться к привилегиям взрослого очень притягательно для малыша. Распространенная присказка «вырастешь – узнаешь/сможешь/увидишь» создает вокруг взрослости мистический ореол. Детям невдомек, что обычно привилегии взрослый человек приобретает упорным трудом и годами жизни. Высокая плата так или иначе оправдывается. Разумеется, взрослому доступно многое из запретного списка ребенка. Но если по-честному начать сравнивать, то не так уж много преимуществ.

В детстве почти все желания выполнимы, достаточно попросить об этом родителей. В детстве не нужно беспокоиться о завтрашнем дне, жизнь проходит сегодня. В благополучном детстве не нужно искать любви, она есть – всеобъемлющая, родительская. В детстве легко заводить друзей, понимание умысла и выгоды рождается значительно позже. Единственное, что в дефиците в детстве, – это ответственность и воля. Но, как ни странно, именно в детстве формируются их зачатки. Пластичный мозг ребенка впитывает и формирует личность. Споры о том, можно или нельзя воспитанием изменить заложенные от природы черты, бессмысленны, потому что вопрос не в том. Взросление не меняет человека, оно адаптирует его к жизни в более враждебной и конкурентной среде. Поэтому какие-то черты камуфлируются, какие-то, наоборот, становятся гипертрофированными. Человек вообще существо адаптивное, способное мимикрировать под окружающую среду. Достаточно посмотреть на людей на отдыхе, особенно длительном, южном, под аккомпанемент алкоголя. Сколько ребячества вылезает наружу! Окружение перестает казаться взрослым, а значит, можно баловаться и играть.

Взрослые, конечно, тоже играют в игры, в основном Берновские. Но там правила постоянно меняются, победители становятся побежденными с молниеносной скоростью и нестатистической частотой. А в детских играх все прозрачно и относительно честно. Эта оставшаяся с детства привычка к честности и открытости во взрослой жизни играет почти всегда злую шутку с человеком. Редко кто бывает сразу готов к несправедливости или вообще к чему-то плохому. Первое столкновение со «взрослостью» обычно очень запоминающееся. У меня таких эпизодов несколько, они шли по нарастающей, у каждого было свое место и роль в формировании характера и даже, не побоюсь этого слова, стереотипов. Но, несмотря на впечатляющую разницу между искрящимся детством и суровой взрослой жизнью, я ни разу не пожалела, что выросла. Может быть, потому, что научилась создавать вокруг себя атрибуты настоящего детства и даже культивировать их. Живущий во мне ребенок ожидает от мира только хорошего, не помнит плохого, не сдерживает эмоции, легко переключается от грустного к радостному и транслирует окружающим состояние защищенности и безусловной любви.

Прививка от иллюзий

Это произошло почти одновременно – два огромных открытия, потрясшие меня до глубины души. Сначала я обнаружила, что не все семьи дружны, как моя, и поразилась, что не все дети знают, что такое безусловная любовь. А в шесть лет я открыла для себя несправедливость. Если быть точнее, за месяц до шестилетия. В детском саду.

В детсадовском возрасте я была настоящим массовиком-затейником. Приносила из дома пластинки со сказками про трех поросят и заставляла всех не только слушать, но и разыгрывать историю по ролям. Раздавала книжки с картинками и стихами, которые учили наизусть всей группой. Пела и плясала с удовольствием. Самоотверженно. Хорошо. В общем, я была «звездой местного масштаба». Именно поэтому меня однажды включили в старшую группу дошколят. Временно, пока готовился выпускной концерт.

Не знаю, чем именно руководствовались воспитатели, но они посчитали удачной идеей пустить пыль в глаза, выпустив на сцену «приглашенную звезду» на год младше выпускной группы. Сложно поверить, но я отчетливо помню слова воспитательницы о том, как необходима моя помощь детскому саду в подготовке праздника. Меня не надо было долго уговаривать.

Это сейчас я иронично улыбаюсь на предложения публичных выступлений, но в те годы выступать на сцене, быть в центре внимания и ловить восхищенные взгляды и овации было для меня большим удовольствием, и чувствовала я себя в этом всем совершенно естественно. Поэтому не удивительно, что я не просто солировала на этом концерте, а еще и суфлировала, подтанцовывала и подпевала. Завершался праздник торжественной раздачей подарков.

А теперь представьте себе: сцена, возбужденные дети столпились в ожидании подарков, их по очереди называют и вручают яркие ранцы со всякой всячиной для первого класса. Подарки заканчиваются, детей начинают разбирать радостные родители, я тянусь к оставшемуся ранцу и слышу громкое: «Нет! Тебе подарок не полагается». Наверное, на моем лице отразилось такое вселенское горе, что мои псевдовоспитатели пустились в объяснения, дескать, эти подарки куплены на деньги родителей выпускников, а ты же не идешь в школу.

Не помню, пытались ли они извиниться. Не знаю, понимали ли, насколько глубокую травму нанесли ребенку. Я до сих пор, как в кино, помню всю эту сцену, даже в какой цвет были выкрашены стены актового зала. Но именно тогда мне открылось одно из распространенных явлений человеческой жизни – большинство людей заинтересовано в тебе только до тех пор, пока им от тебя может быть какая-то польза. Их нельзя за это винить. Они искренни как в просьбе об одолжении или помощи, так и своем кратком порыве благодарности. Чувство благодарности живет недолго, и редко благодарность подразумевает обязательства ответной помощи или услуги. Ведь в глубине души люди уверены, что тебе было нетрудно и ты легко могла бы сделать и больше. Редко кому присуще глубокое чувство справедливости, как и способность высоко ценить сделанное кем-то. За многие годы, что прошли после того достопамятного утренника, я сбилась со счету, сколько раз люди без сомнений воспринимают твою помощь как свою заслугу или достижение. Возможно, потому что принять чью-то помощь непросто, это означает признаться в собственной слабости или ограниченности ресурсов. А кто же по собственной воле готов долго помнить о таком? Только человек, по-настоящему сильный. Мне такие крайне редко встречались. Зато довольно часто помогала старинная армянская поговорка: сделал добро – брось в воду. Ее мне впервые сказал мой папа. И именно с ним связан финал моей истории.

Забирая грустную и притихшую дочь из детского сада, папа понял сразу, что что-то неладно. Вечером провел собственное расследование и… На следующий день в детском саду мне торжественно вручили невероятной красоты подарок – пенал с цветными карандашами. Объясняя, что они каким-то невероятным образом вчера забыли мне его вручить, воспитатели прятали глаза. Я поддержала их игру и, прижимая к груди подарок, еще раз окунулась в самое невероятное явление жизни. Безусловную родительскую любовь. Где и как мой папа в ночи в условиях тотального советского дефицита достал этот подарок? Что сказала по телефону заведующей детским садом моя мама? Но они сделали все, чтобы их ребенок был счастливым.

Я так им и не призналась, что знаю их секрет. Потому что уже тогда, в совершенно нежном возрасте поняла, что можно сделать многое, пойти на мелкий обман или совершить подвиг ради того, кого любишь. Все остальное вторично и несущественно. Даже несправедливость.

Что такое счастье?

Утром тебя будит мамин голос «Доброе утро, доченька, что ты хочешь на завтрак?», а папа, провожая тебя на работу, не закрывая ворот, неотрывно смотрит вслед уезжающему автомобилю, совершая известный ему одному таинственный и беззвучный ритуал-оберег. Состояние абсолютной безмятежности и ощущение безусловной любви – это и есть детство. В любом возрасте.

Помните хозяйственного Василия Алибабаевича, удивленно вопрошающего: «У тебя мама был, папа был? А почему такой злой?» Интересно, знал ли он, что в одной фразе выразил тысячи заумных слов психологов, пишущих об основополагающем значении первых месяцев и лет жизни ребенка. Я, например, почти всегда определяю, насколько благополучным было детство у человека. Любили ли его родители по-настоящему, чувствовал ли он свою защищенность. Ведь из благополучного детства вырастают зрелые личности, которых, увы, всего 1 %. Все остальные 99 % пожинают плоды ошибок взрослых, помноженные на собственные. Пройдя определенный возрастной рубеж, мы, конечно же, взрослеем. Уходит непосредственность и наивность, приходит понимание ответственности и неизбежности собственных пределов. Появляется притворство и искусственность. Мы начинаем следовать стереотипам, жизнь становится скучнее. Погружение в рутину обыденной жизни все дальше и дальше уводит нас от детства. Честно признаюсь: я не люблю общаться с «супервзрослыми» людьми. От них бывает польза, но не исходит тепла. Когда же я сама начинаю превращаться в этакого рационального и шаблонного взрослого, то мне очень помогают детские фотографии. Я, конечно, уже не помню, что думала девочка с карими глазами в пол-лица, когда фотографировалась для школьной доски почета «Наши отличники», но когда она смотрит на меня с черно-белой фотографии, я понимаю, что не могу ее предать. Не имею права вычеркнуть полностью ее искренность, открытость и эмоциональность. Детство – это ведь не только календарный возраст. Это внутреннее состояние, иногда граничащее с инфантильностью, но никогда в жизни не лишнее.

Недавно я целую неделю наблюдала группу людей в возрасте от 25 до 50. Точнее, это были сотрудники моей клиники, приехавшие в Испанию отмечать наше десятилетие. Откровенно говоря, все это походило на настоящий детский сад, ну в крайнем случае пионерский лагерь. То, как бурно они реагировали на происходящее вокруг, как самозабвенно участвовали в тимбилдинге, как восторженно кричали, побеждая в конкурсах, как бесконечно бегали за советами и одобрением покупок в El Corte Ingles, как втихаря от начальства (то есть меня) удирали на ночные гулянки или почти до утра играли в «мафию», – все подтверждало мудрое наблюдение: в каждом из нас живет ребенок. Именно он может радоваться мелочам, именно он постоянно открывает что-то новое, и именно он скрашивает скучные будни себя-взрослого. Именно ребенок в нас может быть по-настоящему счастливым.

Гиж Гаго

В доме напротив на первом этаже жил гиж[1] Гаго. Мало кто мог сказать, сколько ему лет. Все мое детство его внешность не менялась.

Впрочем, как и поведение. Он был этаким одутловатым добродушным увальнем, который часами играл на дхоле[2], бегал с улыбкой за играющими детьми, разбегавшимися от него врассыпную и дразнившими его из-за угла. Он обижался, злился, и эта злоба выражалась в громких криках и битье по голове. Своей. Никогда за всю свою жизнь он не причинил никому вреда.

А еще в минуты апатичной задумчивости он крутил локон у правого уха.

Им взрослые пугали отлынивающих от учебы детей: будешь плохо учиться – станешь как гиж Гаго. Никому не хотелось быть предметом насмешек, и шаловливые соратники по играм во дворе старательно учились. В какой-то момент он неожиданно исчез со своего неизменного поста на балконе первого этажа дома напротив. Во многом это было благо для окружающих. Стало тише, нет бесконечных удивительно ритмичных барабанных звуков, никто не маячит немым укором и страхом ненормальности.

Дети, лишившись привычного объекта насмешек и дразнилок, задавали вопросы прятавшим глаза взрослым. Но не запоминали размытые ответы.

В активном детском уме «скоро» – это или сейчас, или никогда. В этот раз было именно никогда.

Те дни остались в другой жизни и в другой стране. Это уже потом произошли развал строя, война одна, вторая, третья. Потери и необратимые изменения на географической карте и в умах людей.

Высокообразованные дипломированные персоны затевали конфликты, разыгрывали комбинации и говорили «упс», если план срабатывал иначе. Или просто с театральной маской на лице твердили «фейк, фейк, фейк». Для нашего мира злиться и обиженно вредить – словесно отрицаемая и стойкая норма. В этом «здоровом» мире не принято бить по своей голове, все больше по чужой, сохраняя при этом «нормальное» выражение лица.

А я иногда ловлю себя на том, что задумчиво кручу локон у левого уха…

Ребенок в себе

В прошлом году к 1 июня мы развесили в клинике фотографии сотрудников. Черно-белые. Увеличенные. Детские. Придумка была из серии «просто так, для настроения». Трогательные детские лица на слегка затуманенных снимках вызвали умиление и фурор. Было в этом что-то соревновательное. В попытках угадать, кто есть кто, развернулась настоящая борьба. Но еще более ощутимым стало то самое настроение, в котором искренняя улыбка была припорошена грустью ностальгии.

Как бы мы себя ни называли, чем бы ни занимались, каких социально-финансовых высот ни достигли, все равно иногда мы ведем себя абсолютно по-детски. Чем старше мы становимся, тем реже позволяем себе неприкрыто выражать эмоции, бесстрашно исследовать неизвестное, бесхитростно проявлять свои желания, мгновенно забывать причину печали и крайне оптимистично смотреть на мир.

Он, этот самый мир, одновременно и деспотичный властитель, и добрый учитель. Ограничивает нашу свободу и дает советы, как жить в этом ограничении. Он бескомпромиссно заставляет нас личностно созревать и раскрывает ранее неизвестные преференции. Запутанность и сложность нашего пути взросления время от времени подмывает все бросить и впасть в детство. Ведь совсем неплохо жить одним днем, испытывать односложные эмоции и пребывать в полной уверенности, что все еще впереди. Воспринимать как само собой разумеющееся пронзительное чувство защищенности и безусловной родительской любви. Некоторые, избегая реальности, навсегда застревают в детстве. Другие ведут себя так, словно у них его вовсе не было.

Наверняка в жизни каждого из нас встречались люди, настолько «закостеневшие» в своей взрослости, что даже человеку, обладающему богатым воображением, трудно представить его маленьким ребенком. Утратив, а на самом деле глубоко закопав ребенка в себе, мы лишаемся части себя. Той самой части, которая в самых грустно-безвыходных ситуациях умудряется видеть положительное. Той части, которая в сковывающих условностях заставляет мечтать. Той нашей бесценной части, которая заливает игривым светом солнечных зайчиков рутинный пасмурный день.

У меня было абсолютно счастливое детство. И я долгое время была уверена, что оно такое у всех. Мне даже в голову не приходило, что не у всех детей есть любящие мама и папа.

Или что братья и сестры, оказывается, могут между собой не только ссориться, но и даже (о ужас!) драться. Или что дети могут серьезно болеть.

Все эти реалии жизни открывались мне постепенно. Каждое такое знание отщипывало от гигантской восторженности маленький кусочек. Очень надеюсь, что осталось больше, чем ушло.

Лоскуток к лоскутку

Знаете ли вы, каково на ощупь послевкусие?..

Не то, которое учат искать на небе в школах сомелье. Не то, которое закрепляется кусочком сыра с плесенью после чревоугодного ужина. И даже не то, которое оставляли любимые бабушкины пирожки, схваченные первыми со сковородки. У каждого свой безошибочно угадываемый вкус и аромат, но… можете ли вы его осязать? Закрыть глаза, представить, что вы медленно ведете рукой по поверхности. Какая она? Шелк? Мягкий ворс? Проведя ладонью в одну сторону, вы встречаете сопротивление, обратно вы скользите, погружаясь в негу мягкости. Бархат? Бархат!

С некоторых пор я стала оценивать происходящее в жизни по послевкусию, которое оставляют беседы, люди, события. Можно их, конечно, складывать в воспоминания, рисовать выводы, плести мечты. Но память удивительным образом смазывает и утрамбовывает информацию, оставляя в чистом виде ощущение. Было ли оно приятным? Обволакивало ли мягко и достойно так, как это может сделать только бархат? Или оно только с виду бархатное, а с тобой остается скрипучий привкус синтетики? Как часто, подчиняясь выбранно-навязанной жизненной роли, мы притираемся в суррогатных, с претензией на естественность, отношениях, после которых единственно верное решение – прийти домой, принять душ, смыть наэлектризованность и густо пропитать кожу кремом, до бархатного состояния. Искусственность, недосказанность, притворство, умалчивание, зависимость – да мало ли разноцветных и разнофактурных тканей лоскутками вшивается в наше покрывало жизни. Бессмысленно пытаться их игнорировать, а тем более вырывать узелками связанные нити. Покрывало разойдется по швам, и незащищенность, неуютность, нелепость оголят бережно выстилаемый второй слой – бархатный.

Бархат – это волосы матери, с которыми играет младенец, устроившись на ее груди. Бархат – это пузо домашнего любимца, который довольно урчит от поглаживания. Бархат – это теплое утреннее солнце, которое обнимает тебя на прогулке. Бархат – это ленивая беседа с другом ни о чем и обо всем.

Бархат – это беспричинная улыбка прохожего. Бархат – это музыка Чайковского, которая идеально аккомпанирует скорости сто двадцать. Бархат – это чашка кофе на высоте три тысячи метров в окружении цветочного ковра. Бархат – это молчаливая прогулка вдоль моря в нетуристический сезон. Бархат – это хорошая книга, которую взапой читаешь до утра…

И вечерний час в розовых оттенках неба, когда я пишу эти строки, – это бархатное время. Складывая лоскуток к лоскутку, минуту к минуте, час к часу, воспоминание к воспоминанию, послевкусие к послевкусию, я погружаюсь в бархатный сезон жизни. Он может идти параллельно с обычным, дерганым, интенсивным, ярким, тревожным, прагматичным. А бархатное послевкусие следует как тень. Незаметно и постоянно.

Попробуйте его ощутить. Растяните бархатный сезон на всю свою жизнь.

P.S. Моя бабушка на протяжении многих лет не могла простить дедушке, что он купил ей только одно бархатное платье, в то время как у жены его брата их было два. Я ей сочувствовала, плохо понимая причину недовольства. Платье давно истлело. Квартира, в которой оно хранилось, досталась мародерам. Последние свои годы бабушка в основном ходила в ситцевом халате, в карманах которого всегда была половинка лимонной конфеты. И это был истинный бархат.

Родом из детства

В детстве я была уверена, что у всех родителей одинаковые фамилии и отчества. Потому что так было в моей семье. Потом оказалось, что это мои дедушки были тезками.

В детстве я была уверена, что каждый папа помогает маме по хозяйству. Потому что так было в моей семье. Потом оказалось, что большинство пап предпочитают командовать и играть в нарды во дворе.

В детстве я была уверена, что все мамы заботятся о том, как покормить вкусно и разнообразно свою семью. Потому что так было в моей семье. Потом оказалось, что это не так. Некоторые мамы просто махали рукой в сторону холодильника и предлагали там что-то поискать.

В детстве я была уверена, что все родители все свои выходные проводят с детьми, устраивают пикники в ботаническом саду и водят в театр. Потому что так было в моей семье. Потом оказалось, что это не так. И многие сбагривают детей бабушкам и дедушкам.

В детстве я была уверена, что любовь и дружба в семье – это аксиома. Потому что так было в моей семье. Потом оказалось, что это не так. Сестры дрались из-за кукол, кто-то с кем-то не разговаривал, жены жаловались на мужей. А чей-то муж (о, ужас!) ушел из семьи к другой женщине.

В детстве я была уверена, что все родители живут ради своих детей. Потому что так было в моей семье. Потом оказалось, что это не так. Тот самый ушедший к другой женщине муж месяцами не вспоминал о сыновьях, а сосед-вдовец, женившийся второй раз, закрыл глаза на то, как мачеха технично выжила из дома старшую дочь.

Моя идеальная картинка мира понемногу, по кусочкам кромсалась такими историями. Но чем больше от нее отщипывали, тем идеальнее становился мой маленький мир.

Я не знаю, как моим родителям это удалось, но я и мой брат росли в обстановке абсолютной, безусловной любви. Даже когда нас ругали (очень редко), когда наказывали (единичные случаи), читали нотации (случалось), не понимали (как нам казалось), досаждали заботой (вот ведь глупые мы были) – все это было от большой любви.

Так я выросла. С паттерном поведения всегда и везде строить семью. Когда не спрашиваешь зачем, а просто знаешь, что это нужно. Когда прощаешь недостатки и даже умиляешься им. Когда хочешь, чтобы тот, кто рядом, был счастлив и благополучен.

Не всегда такое поведение адекватно воспринимается. Порой это может показаться нарушением личного пространства или растрачиванием своих сил и энергии на посторонних, но если не любить в широком понимании этого слова, то в чем тогда смысл жизни?

В этом суть и смысл манифеста любви, а может, и жизни.

Сложнее всего выполнять обещания,

которые даешь самому себе

Мама переживает

Морозным, серым, тягучим вечером в студенческом общежитии МГУ прошел взбудораживающий слух о том, что завтра с утра в трансагентстве на Ленинском будут продавать туристические путевки в Югославию.

Рожденные в СССР знают, каким подарком судьбы могла стать поездка за границу. Профсоюз, партком, связи, блат – вся эта тяжелая артиллерия должна была сойтись в одном месте и в одно время, чтобы человеку выделили вожделенную путевку в соцстрану. Оттуда кроме востребованного импортного дефицита везли впечатления. Социализм с коммунизмом в этих странах были довольно молодыми, одежда более ярких цветов, там можно было купить красивое постельное белье без очереди и даже привезти домой стеклянные бутылки с коричневой шипучей жидкостью. Побывавший там хотя бы раз надолго становился самой популярной фигурой на работе и во дворе. К нему приставали с расспросами, на него косо смотрели, а он скупо отвечал и мечтательно глядел вдаль.