Сиреневая госпожа поместья Лундун. Том 1
– Шиануся, – скрепя сердце, сказала я. Доктор вновь поднял левую руку, после чего сложил обе руки на коленях.
Ну, что ж, начало диалога можно считать положенным. Теперь мы знаем, как обращаться друг к другу. А дальше что? Я всё ещё не могу сказать ни слова на местном языке, да я даже с постели встать не могу! Как этот гений собирается разбираться со всем этим? У него ведь должен быть какой-то план?
Однако на несколько дней наше общение застопорилось. Каждый раз, когда мой надзиратель появлялся в поле видимости, я называла его имя, он в ответ отзывался этим омерзительным «Шиануся». И всё. Никаких попыток к дальнейшей коммуникации он не предпринимал. А я продолжала мучиться в догадках, что же такое тут всё-таки происходит и для чего этому адепту ордена молчальников потребовалось переселять в это тело другую душу.
Моё физическое состояние тем временем медленно, но верно улучшалось. Благодаря разнообразным отварам, массажу, кровопусканию и «светящимся ручкам» (так я мысленно называла процесс, когда Чатьен Васт садился возле меня, снимал с ладоней перчатки и клал правую руку мне на лоб, а левую на грудь, после чего они начинали ярко светиться, точно галогеновая лампочка, посылая по телу приятное тепло) спустя три дня после нашего полноценного знакомства я смогла, наконец-то, шевелить руками. Чем я в этот же день и воспользовалась, с наслаждением залепив этой надменной колдовской морде лёгкую пощёчину – сил у меня по-прежнему было, как у новорожденного котёнка, так что звонкого леща отвесить не получилось, да я и не собиралась причинять мужчине реальную боль. Просто захотелось выразить своё отношение к происходящему. Судя по мрачному, неодобрительному взгляду светло-карих глаз, мой посыл дошёл до адресата.
В отместку за эту выходку в обед Чатьен Васт придал моему телу вертикальное положение, прислонив спиной к изголовью, после чего поставил мне на колени деревянный поднос с двумя глиняными чашами: одной с недо-овсянкой и второй с травяным настоем. И с нечитаемым выражением лица замер, только глаза задорно блестели. Засранец!
Послав своему мучителю злой взгляд, я с огромным усилием подняла руки – такое чувство, будто каждая весила по полтонны минимум! – и переложила их на поднос. Немного передохнула. Обхватила негнущимися пальцами чашу с жидкой кашей и попыталась её поднять. Куда там! Даже с места сдвинуть не смогла. Насупившись, я послала доктору хмурый взгляд, после чего демонстративно отвернула голову. Да, есть очень хотелось. Но я гордая! Да и как просить о помощи, я понятия не имела, мой запас слов на здешнем языке ограничивался собственным именем и именем моего надзирателя.
К счастью, Чатьен Васт, несмотря на свой, очевидно, скверный характер, не был человеком жестоким. Выждав ещё пару минут, он опустился на край постели, изящным движением взял в руки чашу с кашей и поднёс её к моему лицу. Повернув голову, я встретилась взглядом с карими глазами, после чего мягко обхватила губами край чаши – чуткие пальцы сразу же приподняли её, и я сделала небольшой глоток – чаша тут же опустилась, позволяя мне прожевать небольшие кусочки мяса и комочки крупы, попавшие в рот.
По завершении трапезы я, чувствуя небольшое смущение, но будучи больше не в силах находиться в неведение, осторожно обхватила ладонью чужое запястье, сознательно не прикасаясь к обнажённой коже – ну, не просто так же доктор носил перчатки и снимал их только в случае, когда нужно использовать «светящиеся ручки».
Чатьен Васт замер и вопросительно взглянул на меня. Вздохнув, я потянула его за руку, положив ладонь себе на лоб, пытаясь безмолвно сказать, что совсем не против продолжить ментальное общение. Мужчина нахмурился.
«Надеюсь, я не перехожу черту? – мелькнула у меня в голове испуганная мысль. – В конце концов, он первый выбрал этот метод общения…»
Доктор забрал поднос с пустыми чашами и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, но не стал укладывать меня обратно, а вновь сел рядом, снял перчатку с левой руки и положил ладонь мне на лоб.
В этот раз ощущения от ментального контакта были другими: я не погрузилась в чужие воспоминания, напротив, ощутила мягкое, аккуратное вторжение в собственную голову. Сконцентрировавшись, я воскресила в памяти момент своей смерти, а после показала вид полумёртвого тела, над которым Чатьен Васт проводил ритуал. Мне необходимо было понять: я оказалась здесь, потому что мы обе умерли? Прямо задать вопрос я не могла, а судя по ощущению чужой растерянности с лёгким налётом сострадания, суть моего вопроса собеседник не уловил. Как всё-таки трудно общаться картинками! Вот в моих любимых дорамах всё намного проще: куда бы ни перенеслась главная героиня, неважно, далёкое это прошлое или другой мир, она всегда знает местный язык и легко на нём изъясняется. Почему же со мной не так? Неужели здесь нет какого-нибудь зелья/заклинания/ритуала/волшебных грибов, которые даруют понимание чужого языка?
Видимо почувствовав моё раздражение, Чатьен Васт прервал ментальный контакт и слегка отстранился, пристально вглядываясь мне в глаза, непонятно что пытаясь там разглядеть. Тяжело вздохнув, я выдавила из себя некое подобие улыбки и протянула руку, осторожно касаясь ладони мужчины, понукая его возобновить контакт.
На этот раз я показала ему свою семью: маму, папу и двух младших братьев. Я понимала, что если моё тело умерло, то с ними я больше никогда не увижусь. Но у тела, в которое я попала, наверняка тоже есть семья. И они явно волнуются о своей Шианусе – боже, и какому психу пришла в голову идея так назвать ребёнка? Это имя просто курам на смех. Интересно, в этом мире можно сменить имя?
На этот раз мой вопрос, видимо, был понят правильно. Во всяком случае, картинка изменилась, и передо мной сначала появился уже знакомый мужчина в зелёном, восседающий на троне, затем, с небольшой задержкой, красивая темноволосая женщина, облачённая в многослойные розовые одежды, а затем тот самый мальчишка, которого я видела в первый день.
«Получается, в этом мире у меня есть отец, мать и брат, – сделала я вывод из увиденного. – Видимо, эта семья достаточно богата и влиятельна, раз Чатьен Васт ради спасения их ребёнка решил призвать душу из другого мира».
К слову о призыве души. Сосредоточившись, я вызвала в памяти страницы какой-то религиозной брошюрки, на которой был изображён человек, а рядом с ним – его душа в момент покидания тела. Мгновение – и передо мной появился свиток с уже знакомыми чёрточками/точками. Однако помимо местной письменности, добрую половину свитка занимала весьма красочная иллюстрация. На ней рядом с человеком были нарисованы сразу две фигуры: одна – точная его копия, изображённая более тусклыми красками, исходила откуда-то из его сердца, вторая – расплывчатая и бесцветная – из головы.
«То есть местные считают, что сознание и душа человека не едины, и их можно разделить, – заключила я. – Спорная идея. Если бы это было так, то, переместившись в это тело, я должна была бы получить его воспоминания, одновременно лишившись своих. Но этого не произошло».
Я мысленно одёрнула себя: какая разница, едины сознание и душа или нет? В моём конкретном случае этот вопрос не имеет значения.
Внезапно пространство вокруг меня исказилось, и я попала в крохотное помещение: на деревянной лавке лежал окровавленный человек. Рядом с ним стоял, видимо, доктор. Во всяком случае, этот человек был одет в светлые одежды и в перчатках, как и Чатьен Васт. Лекарь уверенной рукой зашивал глубокую рану на груди пациента. Однако когда работа была уже почти закончена, пациент вдруг жутко захрипел, изо рта у него пошла пена и он скончался. Сцена тут же сменилась: этот же доктор стоял на высоком помосте, вокруг которого собралась целая толпа людей, и все в светлых одеждах и в перчатках на руках. Позади лекаря, с мечом в руках, стоял мужчина, облачённый во всё чёрное, подозрительно напоминавший палача. Палач что-то громко проговорил. Лекарь окинул спокойным взглядом толпу и опустился на колени. Палач замахнулся.
Не желая видеть казнь, я испуганно вскрикнула, и картинка исчезла. Тяжело дыша, я сидела на своей постели, а рядом со мной с мрачным выражением лица стоял Чатьен Васт.
Вот теперь пазл начал потихоньку складываться. Судя по тому, что я увидела, в местном обществе врача, не сумевшего спасти пациента, приговаривали к смертной казни. Просто варварство какое-то! Так что нет смысла удивляться, что мой доктор предпочёл провести какой-то сомнительный ритуал, чтобы вернуть к жизни заведомо неизлечимую пациентку.
Чатьен Васт отошёл к столу, взял с него какую-то книгу и принялся листать её с сосредоточенным выражением лица. Найдя нужную страницу, мужчина вернулся к постели и положил книгу мне на колени.
На странице, помимо уже знакомой мне непонятной письменности в стиле «палка-палка-куча точек», были помещены две иллюстрации. На первой в тело лежащей на постели девушки залетало какое-то непонятное облачко. На второй эту самую девушку замуровывали живьём в крохотной каменной комнатке без окон и дверей.
«Ах ты ж рожа лекарская! – возмущённо подумала я, когда до меня дошёл смысл изображённого. – Одному тебе, значит, помирать не захотелось, и ты решил меня за компанию прихватить?»
Чатьен Васт всё ещё стоял ко мне достаточно близко, чтобы я смогла пусть и несильно, но ударить его кулаком по руке. Мужчина никак не отреагировал на этот жест. Ещё бы, удар этой хилой ручки был для него, как для слона дробина!
Мне очень сильно хотелось накричать на этого замшелого докторишку, но теперь, зная, чем мне грозит разоблачение, я сдержалась, опасаясь, что мои вопли на непонятном языке может кто-то услышать.
– Я очень надеюсь, что у тебя есть какой-то план, – тихо-тихо, на грани слышимости зло проговорила я, хотя и осознавала, что собеседник ни слова не поймёт из сказанного.
Чатьен Васт обречённо вздохнул и коснулся указательным и средним пальцами шеи над ключицами – просьба замолчать. Я недовольно поджала губы и сложила руки на животе: если я планировала выжить, придётся подчиниться. Потому что без этого засранца моя новообретённая жизнь закончится очень быстро и, судя по картинке в книге, крайне неприятным – можно даже сказать очень мучительным, – способом.
Мужчина некоторое время пристально смотрел мне в лицо. Затем нагнулся и накрыл мои руки своей рукой, слегка сжимая пальцы – в светло-карих глазах при этом отражалась твёрдая решимость идти до конца. Криво усмехнувшись, я перевернула ладонь, отвечая на пожатие. Что ж, у Вселенной, определённо, отвратительное чувство юмора. Всю свою сознательную жизнь я мечтала быть кем-то другим: принцессой, восточной красавицей, воином клана заклинателей. Теперь моё желание исполнилось. И мне предстояло приложить максимум усилий, чтобы это чудо не вышло мне боком.
Тяжело в учении
Процесс того, как мы с Чатьеном Вастом пытались сделать из меня достойного члена здешнего общества, достоин анналов истории. Ну, или пособия по средневековым пыткам.
Перво-наперво необходимо было обучить меня языку, причём так, чтобы при разговоре я ничем не выдала, что данный язык не является моим родным. Мой надзиратель, он же лечащий врач, подошёл к этой задаче со всей обстоятельностью. Большую часть дня, незанятую лечением и попытками восстановить атрофировавшиеся мышцы, мы с моей личной Немезидой проводили в неком ментальном пространстве. Чатьен Васт при помощи своих «сияющих ручек» проникал в мою голову и создавал там что-то вроде классной комнаты. Это было небольшое помещение с абсолютно голыми стенами, окрашенными бледно-жёлтым цветом. Из мебели здесь был только маленький круглый столик, стоявший точно посередине, а рядом с ним – две низкие табуретки на трёх ножках. Мы садились на эти табуретки, и мужчина создавал над столешницей различные предметы, вслух проговаривая их название, а я повторяла за ним, точно попугай. Но существительные это, как говорится, только полбеды. Вот когда мы перешли к глаголам и прилагательным… Вот тут начался сущий ад. Потому что, да, как и в русском языке, прилагательные у них склоняются, а глаголы спрягаются. И мой крохотный мозг при всём желании не мог запомнить такой объём информации. Радовало только одно: гости ко мне больше не приходили. Правда я пока так и не придумала способ спросить у своего сообщника, почему.
Также возникала определённая сложность в трактовке того, что именно Чатьен Васт мне показывал. С существительными всё было просто, вот предмет – вот слово, которое его обозначает. Это же правило работало в отношении большинства качественных прилагательных вроде тех, что обозначают цвет, форму или размер. А дальше начинались проблемы. Вот показывает мне Чатьен Васт человека с выражением злости на лице. Какое слово он пытается объяснить? Злой? Рассерженный? Недовольный? Опасный? Плохой? Или что-то ещё? Понять было решительно невозможно, поэтому приходилось принимать на веру: человек с таким выражением лица обозначается так (хорошо хоть сама форма слова указывала на то, что передо мной: существительное, прилагательное, глагол или местоимение).
Помимо сложностей в освоении языка, появился также ряд проблем психологического свойства. Придя немного в себя и отойдя от первого шока, я наотрез отказалась ходить в местный аналог утки и позволять лекарю себя мыть. Однако физически обслуживать себя я была пока не в состоянии. Вернее, не так: я была не в состоянии дойти до нужного помещения. Руки, к счастью, с каждым днём работали всё лучше и лучше, ела я уже сама, да и с водными процедурами могла справиться. Чатьен Васт относился к моей внезапно пробудившейся стеснительности с неожиданным пониманием (хотя, возможно, причиной его молчаливого принятия моих капризов было то, что он пока был не в состоянии донести своё мнение с тем количеством слов, которое мне было уже известно, а сотрясать воздух понапрасну он считал неприемлемым). По первой моей просьбе лекарь брал меня на руки и относил в нужное помещение, благо, и ванная, и туалет находились на этом же этаже. Туалет, к слову, был как раз такой, какие я ненавижу: деревянный короб с дыркой, под которой стояло ведро – этакий продвинутый вариант сельского сортира. Ванная, впрочем, тоже не отличалась изысками: обычная каморка, посреди которой стояла глубокая бадья, а на стене висело несколько больших отрезов хлопковой ткани, служившей эквивалентом полотенца. Так что для того, чтобы помыться, кто-то сначала должен был подогреть воду и наполнить ею бадью. Со слов Чатьена Васта я знала, что в доме есть слуги, которые выполняют всю грязную работу, но привлекать их к моему обслуживанию было опасно: время от времени я забывалась и могла сказать что-то на своём родном языке. Да и мимика и жесты у меня максимально не соответствовали статусу Сиреневой госпожи поместья Лундун.
К слову о статусе. Из разрозненных картинок, показанных лекарем, я узнала, что являюсь дочерью бэкхрана поместья Лундун (как я поняла, это что-то вроде лорда в Средневековой Европе, у которого, помимо обширного земельного владения, есть личная армия, он может свободно принимать законы и вершить суд на своей территории, но при этом его владения являются частью единого государства) и его супруги Тэят. Так что, как говорится, сбылась мечта идиота: я-таки стала, пусть и с некоторой натяжкой, принцессой. Мой брат по имени Ришан носил титул Красный господин, а моя мать была Розовая госпожа. Это странное цветовое разделение господ в поместье меня крайне заинтересовало, но я не смогла нормально сформулировать вопрос, поэтому пришлось отложить его до лучших времён.
Когда мы добрались до чисел и цифр, для изучения которых Чатьен Васт принёс ко мне в комнату кучу мелких палочек длиной с мой указательный палец, я наконец-то смогла выяснить возраст своего нынешнего тела. Шесть лет. Узнав это, я мысленно застонала – впереди меня ожидали все прелести взросления, вроде гормональных скачков, прыщей и прочих радостей жизни.
– Сколько вам лет? – спросила я лекаря, старательно выговаривая новые слова. Учитывая, что поправлять Чатьен Васт меня не стал, я всё произнесла правильно.
– Тридцать пять.
«Практически мой ровесник», – подумала я.
– Мне тридцать один.
Чатьен Васт вскинул вверх правую руку – жест, как я недавно узнала, обозначающий «нет».
– Тебе шесть, – твёрдо заявил лекарь.
Вздохнув, я подняла левую руку – жест согласия. Нахмурившись, мужчина подался вперёд – мы, как обычно, сидели на моей постели, я – откинувшись спиной на изголовье, а он на самом краю, – уверенно обхватил меня за локоть и чуть отвёл руку назад, чтобы плечо с корпусом образовало прямой угол, затем немного изменил положение предплечья, поставив его перпендикулярно плечу, и в довершение надавил на ладонь, отгибая её назад – какой-то похожий жест я как-то видела по телевизору в индийских танцах.
– Повтори сама, – строго велел Чатьен Васт, пристально глядя на меня своими холодными светло-карими глазами.
Вздохнув, я опустила руку вниз, затем подняла её, постаравшись поставить так, как он показал. Мужчина вновь был вынужден исправить мою позу: отодвинул локоть и отогнул ладонь. Поза была жутко неудобной, о чём я не преминула сообщить своему истязателю.
– Так нужно, – сухо проговорил он. – Повтори ещё раз.
В итоге следующую пару часов я до изнеможения повторяла жесты согласия и несогласия, мысленно костеря Васта последними словами. А вечером этот горе-врачеватель посчитал, что я вполне готова для того, чтобы начать тренировать мышцы корпуса. В итоге мне пришлось качать пресс в попытках самостоятельно сесть, хоть и держась руками за ладони Чатьена, скрытые перчатками. Сделать данное упражнение мне удалось лишь три раза, да и то удержаться дольше десяти секунд в вертикальном положении не хватило сил, однако, судя по несколько потеплевшему взгляду, мой надзиратель остался доволен.
– Я хочу ходить, – устало откинувшись обратно на подушку, проговорила я, специально выбирая самую лёгкую на мой взгляд грамматическую конструкцию – модальный глагол полюс инфинитив смыслового глагола. – Когда?
Чатьен Васт что-то ответил, но я не поняла ни слова и недовольно скривилась.
– Я не поняла.
Чатьен Васт тут же исправил моё произношение. Я скривилась повторно: несмотря на всё моё прилежание только каждая десятая фраза звучала правильно. Это угнетало. Ведь в любой момент моё уединение может быть нарушено отцом, матерью или братом. Я не могу до бесконечности изображать проблемы с голосом.
– Не торопись, – нарочито медленно выговорил мужчина, ободряюще коснувшись рукой моего плеча. – У тебя всё получится. Уже получается.
Обречённо вздохнув, я кивнула, за что получила укоризненный взгляд: избавиться от привычки кивать и качать головой у меня никак не получалось. Но ведь это намного удобней, чем размахивать руками, точно ветряная мельница!
После ужина лекарь уже привычно отнёс меня в ванную комнату, где меня ожидала наполненная на треть водой бадья. Аккуратно опустив меня в воду прямо в одежде, мужчина пододвинул небольшой столик, на котором стоял флакон с ароматным жидким мылом и лежало «полотенце», после чего вышел за дверь. Я знала, что далеко Чатьен Васт не ушёл – скорее всего, остался стоять прямо под дверью, – чтобы в случае, если что-то произойдёт, он сумел прийти на мой зов. Подобная забота трогала, хоть я и понимала, что по большей части мужчину волнует сохранность этой тушки, ведь в случае моей несвоевременной кончины он отправится следом.
Осторожно размотав завязки, скрепляющие моё платье сбоку – сиреневое, без рукавов, длина которого едва достигала колен, – я сняла намокшую одежду и повесила её на край бадьи. Сама же зачерпнула немного мыла из флакона и принялась втирать вязкую жидкость в волосы. Внезапно какой-то громкий звук, раздавшийся откуда-то сверху прямо над моей головой, привлёк внимание. Насторожившись, я неподвижно замерла, прислушиваясь. Сначала я решила, что мне показалось, но спустя короткий промежуток времени звук повторился.
Судорожно сглотнув, я торопливо смыла мыло с волос и громко позвала:
– Чатьен Васт!
В эту же секунду мужчина вошёл в комнату. Должно быть, на моём лице очень чётко отражался страх, потому что лекарь нахмурился, а его рука ушла за спину, где на поясе висели ножны с кинжалом.
Понимая, что словами объяснить, что именно меня так напугало, вряд ли получится, я подняла руку и указала на потолок. Чатьен Васт запрокинул голову и внимательно принялся разглядывать доски. В этот момент звук, настороживший меня, повторился в третий раз. Не говоря ни слова, мужчина подошёл к бадье и, не глядя, бросил мне полотенце, в которое я замоталась по мере своих скромных возможностей. Ткань, естественно, моментально намокла, но лекаря это совершенно не смутило. Легко подхватив меня на руки – что немудрено, в этом теле фактически не было веса, только кожа да кости, – Васт стремительно покинул ванную. Я привычно обхватила его шею, довольно тесно прижимаясь к груди, так что без труда расслышала, как заполошно билось его сердце – несмотря на внешнюю невозмутимость, мой надзиратель тоже был напуган.
Добравшись до комнаты, Чатьен Васт осторожно опустил меня на кровать, на краю которой уже лежало подготовленное для меня чистое платье. Я привычно отвела взгляд в сторону: несмотря на то, что в свои тридцать лет невинной девочкой я не была, определённое смущение при необходимости предстать голой при постороннем человеке – тем более мужчине, – всё же присутствовало. И плевать, что это врач, а у меня тощее детское тельце, которое вряд ли сочтёт привлекательным даже самый отбитый на голову педофил.
Проворные руки с длинными музыкальными пальцами быстро облачили меня в платье, поверх которого легло мягкое одеяло, которое я натянула чуть ли не до подбородка.
– Я проверю, – тихо проговорил Чатьен Васт, после чего вытащил из ножен короткий тонкий кинжал и протянул его мне.
Я дрожащей рукой приняла оружие: несмотря на свой малый размер, клинок был довольно тяжёлым, и я не была до конца уверена, что смогу воспользоваться им даже в случае острой необходимости.
«Интересно, какова вероятность, что меня кто-нибудь попытается убить? – мелькнула очень несвоевременная мысль, стоило только за лекарем закрыться двери. – А что, больной шестилетний ребёнок, прикованный к кровати – идеальная мишень. Особенно учитывая, что из охраны у меня только неразговорчивый доктор, который вряд ли сможет конкурировать с какими-нибудь местными ниндзя».
Думать о ниндзя мне ох как не стоило. Потому что в этот самый момент раздался негромкий скрип, а затем ко мне в окно проскользнула фигура, облачённая во всё чёрное.
Естественно, я закричала диким голосом. Нет, ну а что ещё можно сделать в подобной ситуации? Тут же дверь с грохотом открылась, и в комнату, с оголёнными руками, испускающими ослепительно-яркий синий свет, влетел Чатьен Васт. Настолько зверского выражения лица у него я ещё ни разу не видела. В это мгновение мужчина, всегда казавшийся мне чуть ли ни каменным истуканом, напоминал кровожадного маньяка или беспощадного берсерка. В несколько шагов преодолев путь до окна, Чатьен Васт одним ударом руки отбросил в сторону тёмную фигуру, которая, издав жалобный писк, тут же сползла по стене. Капюшон, скрывающий лицо, спал, и с моих губ сам собой сорвался изумлённый вскрик:
– Ришан!
Потому что, да, таинственной фигурой во всём чёрном оказался мой девятилетний брат, которому по какой-то неведомой причине взбрело в голову ввалиться ко мне в комнату мало того, что практически ночью, так ещё и через окно.
Ладони лекаря погасли. Не скрывая раздражения в голосе, мужчина принялся что-то быстро втолковывать мальчишке, нависая над ним, точно следователь на допросе. Ришан, состроив жалобную мордашку, что-то невнятно блеял в ответ, однако мне с моими скудными познаниями не удалось разобрать ни слова.
– Чатьен Васт, – позвала я лекаря, решив поступить по-сестрински и «переключить огонь на себя». Мужчина тут же резко повернулся ко мне. – Не надо.
Лекарь наградил меня хмурым взглядом, после чего скрестил руки на груди. Ришан же, сообразив, что продолжения выволочки не будет, широко улыбнулся, проворно вскочил на ноги и стремительно приблизился к кровати.
– Я приношу свои извинения, – придав лицу серьёзное выражение, проговорил он, после чего сложил руки на груди, соединив подушечки больших пальцев, словно изображая летучую мышь, и поклонился мне. После чего он сказал ещё что-то, что я не вполне разобрала, уловила только какую-то незнакомую форму слова «страх» и «вина».
В последнюю секунду остановив себя от мотания головой, я приложила к шее над ключицей указательный и средний палец правой руки, призывая брата к молчанию. Глаза моего надзирателя сузились – видимо, я допустила какую-то неточность в исполнении этого жеста. Впрочем, судя по выражению лица Ришана, он либо не заметил ошибки, либо не придал ей значения. Продолжая улыбаться, мальчишка плюхнулся на край постели и обхватил руками мою ладонь точно так же, как и в нашу первую встречу.