Обычные командировки. Повести об уголовном розыске

Серия «Любимый детектив» была удостоена Премии МВД РФ в 2018 году.

Текст печатается по изданию: Скорин И.Д. Обычные командировки. Повести об уголовном розыске. М.: Моск. рабочий, 1980.

© Скорин И.Д., наследники, 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

Сайт издательства www.veche.ru

Исчезнувший нож

Начальник Управления уголовного розыска еще раз взглянул на телеграмму и протянул ее старшему инспектору по особо важным делам Дорохову:

– Придется вам, Александр Дмитриевич, разобраться с этим на месте. Вылетайте самолетом, с первым же рейсом. И хорошенько посмотрите. Впрочем, мне вас учить ни к чему…

На следующий день полковник милиции Дорохов оказался в этом южном городе и сразу же познакомился с делом по обвинению дружинника Олега Лаврова в убийстве местного парикмахера Сергея Славина. Если верить Лаврову, то получалось, что покойный Славин напал на него первым, хотел его зарезать, и дружиннику пришлось защищаться. Однако почему парикмахер на него набросился, дружинник объяснить не мог. Не было и объективного подтверждения этой версии. Нож, которым, по словам Лаврова, был вооружен нападавший, не нашли. Существовала и вторая версия. Лавров, распоясавшийся хулиган, набросился на Славина и, применив прием самбо, не рассчитал своих сил. Этой версии придерживался работник местного уголовного розыска капитан Киселев. Дорохов побеседовал с городским прокурором, который пообещал в ближайшее время поручить расследование убийства Славина своему следователю, и вернулся в милицию. Ему отвели кабинет начальника уголовного розыска Макарова, который вот уже целый месяц находился в больнице. Дорохов полистал тоненькую папку, где было подшито всего несколько протоколов допроса, и решил сам познакомиться с задержанным. Вскоре дежурный доставил к полковнику Лаврова.

– Итак, вы не хотели его убивать?

– Нет.

– Зачем же нанесли удар?

– А я его и не наносил. Парировал удар и выбил нож. Славин стал сопротивляться, и я сделал бросок. В самбо есть такой прием: подножка назад с колена. Все произошло быстро, подножка получилась почти рефлекторно. Раздумывать было некогда.

– Вы хорошо владеете самбо?

– Первый разряд.

– Если бы вы применили другой прием, без броска, чем бы это кончилось для Славина?

– Очевидно, я бы обезоружил его и доставил в милицию. В крайнем случае повредил бы ему руку.

– Так почему же вы не провели такой прием?

– Не успел. Он сказал, что меня убьет. Я увидел его глаза и поверил.

– Как он замахнулся ножом? Сверху?

– Нет. Замах был необычный. Славин выхватил нож из внутреннего кармана пиджака, резко отвел руку вправо и ринулся на меня.

– За что? Где вы стали ему поперек дороги?

– Не знаю.

– У вас есть ко мне просьбы, заявления?

– Нет.

Отправив Лаврова в камеру, Дорохов решил разобраться в собственных впечатлениях. Из материалов дела он знал, что Олег Лавров – механик завода сельскохозяйственных машин, студент второго курса технологического института вечернего отделения. Единственный сын в семье. Мать – врач, отец – на пенсии.

Держался он уверенно да и говорил, пожалуй, искренне. Иначе зачем ему нужно было рассказывать о других приемах, позволяющих обезоружить парикмахера без нанесения тяжелых телесных повреждений? Ну, допустим, самбист-перворазрядник знает не менее десятка различных приемов защиты от удара ножом. Мог предполагать Лавров, что Дорохову об этом неизвестно? Вряд ли. Он, наверное, слышал, видел в кино, читал – в общем, представляет, что сотрудников уголовного розыска обучают самбо. Следовательно, по меньшей мере глупо скрывать, что он не знает несколько других приемов.

Лавров говорил, что замах ножом был особый: справа и сбоку. Есть такой коронный удар в старомексиканской кинжальной школе. Быстрый, резкий, с шагом вперед, называется «терция». А как бы он сам, Дорохов, парировал этот удар? Отбил бы руку нападавшего, ушел влево и вперед, затем ребром ладони ударил бы по предплечью, и нож вылетел бы в сторону. А потом? Потом правая рука должна была машинально лечь на плечо противника. Так, блестящее положение для задней подножки с колена. Лавров – парень высокий, метр восемьдесят, не меньше, и если допустить, что покойный Славин был не коротышка, то для броска следовало опуститься на колено. Похоже, что Лавров не врет.

Полковник закурил, пододвинул к себе стопку чистой бумаги. Верхний лист чертой разделил пополам. С левой стороны написал: «Установлено», с правой: «Проверить». И тут же в левой части пометил: «Скорая помощь». В деле Дорохов прочел, что Лавров сам вызвал «скорую», назвал свою фамилию и сказал, что он ранил человека. На другой стороне листа написал: «Уточнить время и очередность появления свидетелей на месте». Постукивая по столу карандашом, полковник задумался. За бытность свою в уголовном розыске он распутал множество разнообразных дел. Но действия преступников в одном были схожи – все они старались как можно быстрее скрыться. Мог ли Олег Лавров, совершив убийство, уйти незамеченным, не поднимая шума? Конечно мог. И с левой стороны листа появилась еще строчка о том, что Лавров пришел в милицию сам и рассказал о случившемся.

Дорохов отодвинул бумагу, отложил карандаш и начал рассуждать. Неглупый парень Лавров? Похоже, неглупый. А как должен поступить умный преступник, совершив убийство? Стоит ли ему бросать родной дом и бежать за тридевять земель? Нет, не стоит. Все равно найдут. Все равно поймают, это знает каждый мальчишка. Когда был вызов «Скорой помощи»? В 23 часа 42 минуты, сообщал… Так. В это время еще не все спят. Мог предположить Лавров, что его кто-то видел, ну, скажем, из окна дома? Мог. Мог допустить, что его узнали? Естественно. Ведь живет в этом районе с детства. А раз узнали, сообщат, куда следует. Что же ему остается делать в таком случае? Лучше всего явиться с повинной, но при этом выдумать историю с нападением. Логично для умного человека? Вроде бы логично. Полковник прошелся по комнате, распахнул окно, выходившее на шумную, залитую солнцем улицу. Задержался возле книжного шкафа и сквозь застекленную дверцу стал рассматривать корешки книг. Увлекшись, не сразу заметил вошедшего старшего инспектора капитана Киселева.

– Хорошая юридическая подборка у вашего начальника, – заметил полковник.

– Он у нас по части теории специалист.

– Как его здоровье?

– Плохо. Давление высокое и с сердцем перебои. – Капитан вытер лицо большим красным платком. К московскому начальству он явился при полном параде. На долговязой, сутулой фигуре сидел мешковато штатский темно-синий костюм, воротничок белой рубашки, стянутый шерстяным галстуком, уже был мокрый от пота.

Капитан просто изнывал от жары, но держал марку.

– Макаров знает о деле Лаврова?

– Знает. Он ведь у нас сам молодежью занимается, вместе с Роговым, начальником штаба дружины, в которой был Лавров. Рогов у нас внештатный инспектор уголовного розыска. Вот они вдвоем и доигрались. Подвела их профилактика.

В голосе капитана Дорохову послышалась усмешка. И он удивленно переспросил:

– А вы что, не верите в профилактику?

– Почему? Верю. Только и она от всех бед не спасает. Вот Макаров все вечера в дружине, все свободное время там, а толку? Дружинник взял да и убил человека. Да что я вам все это рассказываю. Вы и сами разберетесь.

– Разберусь, – согласился Дорохов. – Однако придется начинать все сначала. Давайте-ка съездим на место происшествия. Это далеко?

– Квартала четыре, с километр. На машине?

– Лучше пешком.

Полковник собрал со стола документы, сложил их в сейф, оглядел экипировку Киселева.

– Что, похолодало?

– Да нет, в тени под тридцать.

– Ну, тогда уж извините, я-то пиджачок оставлю. – Достал из пиджака, висевшего на спинке стула, бумажник, авторучку, блокнот и рассовал по карманам брюк, одернул спортивную рубашку, надел темные очки. – Пойдемте.

Вернувшись с допроса, Лавров разделся, аккуратно сложил брюки, расправил складки, разложил их на нарах, ковбойку повесил на деревянный колышек, забитый в стену, видимо, его предшественником. Оставшись в одних трусах, он подошел к полке, на которой лежали половина кирпичика черного хлеба, два белых батона, сливочное масло в стакане, яблоки и несколько пачек сигарет «Новость». Достал сигарету, улегся на нарах и, изредка стряхивая пепел в щель между отполированными до блеска досками, задумался.

В первый день его посадили в общую камеру, а потом перевели в отдельную. Это хорошо: можно спокойно думать, и никто не лезет с расспросами и советами. Вот уже какой день его преследовала одна-единственная мысль, она была надоедливой, навязчивой и просто не давала покоя. Он никак не мог понять и решить для себя, почему, за что его хотел убить Славин. Знать-то его Олег знал, да и кто в их городе не знал Сергея-парикмахера? Ну стригся у него, изредка перед торжественными днями брился. Встречал его на улицах с разными девчонками, иногда во Дворце культуры. Знал, что парикмахер частенько играл в карты. Но он, Олег, никогда с ним не ссорился, более того, наверное, не сказал ему и десяти слов. Встретятся: «Сергей, здорово!» – «Привет!», и все. За что же тот хотел его пырнуть ножом? Олег в который раз до мельчайших подробностей вспоминал тот вечер. Шестые сутки он здесь, а кажется, целый год… И зовется он теперь убийцей. Какой же он убийца? Ведь если бы не стал обороняться, то лежал бы в земле, а на его месте сидел бы этот Сергей… Сидел бы? А может, его еще и не успели бы найти. Интересно, пошел бы Славин так же, как и он, с повинной? И зачем он выбрал этот безлюдный двор и арку, где не было ни души? Наверное, остерегался свидетелей. Тогда как же узнал, что он, Лавров, пройдет именно там? Следил за ним? Может быть, и следил. Нужно сказать полковнику, что скорее всего так и было. Сказать? Но поверит ли ему полковник?

Когда вызвали на допрос, он сначала подумал, что снова Киселев будет уговаривать его, чтобы он не врал про нож, а прямо сказал, что не было ножа, а просто была драка и убил он Славина случайно, по неосторожности. Но как же можно убить случайно человека? Ведь он, зная приемы самбо, применил один из них в том самом исключительном случае, защищаясь, спасая свою жизнь. Тренер чуть не ежедневно твердил им, что приемы самбо можно применять только в спортзале.

Олег обжег пальцы сигаретой, отбросил окурок в сторону, встал, прошелся, три шага туда, три обратно, взял с полки яблоко. Яблоки принесла мама. Бедная мама! Она всегда волновалась – то за здоровье Олега, то за его отметки, то лечила отца, то торопилась к своим больным, хлопотала дома. Капитан Киселев разрешил свидание с родителями. Мать бросилась к нему, обняла, с трудом сдерживая слезы, а отец молчал. И показался совсем-совсем старым. Потом подошел к Олегу, взял за подбородок, приподнял голову и горестно обронил: «Верю тебе, сын, верю, что ты защищался». И, поддерживая мать, ушел.

Конечно, если бы накануне не подвернулся Степка Ручкин, наверно, ничего и не случилось бы. Надо же, нализался, как собака, и свалился на центральной улице. Не мог же Олег допустить, чтобы этого дурака уволокли в вытрезвитель! Он вспомнил, как тащил Степана домой, а потом выяснилось, что напился тот с отчаяния. Ушла от него жена и оставила маленькую дочку. Откуда только берутся такие подлые женщины? Ушла к другому, бывает. А вот чтобы бросить ребенка, нужно быть законченной негодяйкой. Когда Степан чуть-чуть протрезвел и начал изливать свое горе, девочка проснулась и заплакала. Олег накормил ее, благо в холодильнике оказалось молоко, и долго утешал обоих. Степан заснул, а девочка еще куксилась. Олег сидел допоздна, не решаясь оставить ребенка с пьяным отцом.

На следующий день он опять заглянул к Степану, нет, сначала зашел с ребятами в общежитие, потом пошли к кинотеатру посмотреть за порядком, а часов в десять вечера отправился к другу. Степан был трезвый как стеклышко. Девочка спала, и они долго разговаривали. Степан жаловался на жизнь. Ругал жену. Сказал, что взял отпуск за свой счет и отвезет дочку к тетке в деревню, что тетка у него хорошая, и, может быть, ему удастся перетащить ее к себе. У Олега были с собой деньги – пятьдесят рублей. Не раздумывая, он отдал их приятелю: уезжая, жена забрала деньги все до копейки. Посидел еще немного и заторопился. Это было в половине двенадцатого. Что произошло потом, врезалось в намять с небывалой ясностью. Он вышел из подъезда. Накрапывал теплый дождь. На скамейках и в беседке никого не было. Олег пересек двор и, когда подходил к высокой арке, услышал сзади быстрые шаги, оглянулся и в ярком свете люминесцентных ламп увидел приближающегося мужчину. Он сразу узнал парикмахера. Тот шел пошатываясь: явно был пьян. Откуда он появился, Олег не заметил.

– Лавров, подожди! Есть дело! – крикнул Сергей.

Никаких дел с парикмахером Олег не имел и поэтому удивился. Ему не хотелось разговаривать с пьяным, и он миролюбиво посоветовал:

– Пойди проспись, Сергей! – повернулся и пошел в глубину арки.

Славин, выругавшись, бросился за ним.

Олег не испугался, скорее, удивился наглости, в общем-то, всегда вежливого и спокойного парикмахера. Он остановился, когда парикмахер был от него уже в нескольких шагах, под самым фонарем, укрепленным в центре свода арки. Славин выхватил из внутреннего кармана пиджака большой нож, замахнулся и бросился к нему.

Там было светло, очень светло, и Олег отчетливо увидел в глазах парикмахера отчаянную решимость. Все остальное произошло почти мгновенно. Олег блокировал вооруженную ножом руку парикмахера, тот взвыл, пытался вырваться, и тогда он сделал этот злополучный бросок. Когда парикмахер уже лежал, а нож, звякнув о брусчатку, откатился в сторону и Олег ждал нового нападения, он вдруг заметил, что изо рта лежавшего Славина поползла струйка крови. Еще не веря в случившееся, он бросился к парикмахеру, приподнял его, попытался нащупать пульс, потом выскочил на улицу и, увидев двух пожилых людей – женщину и мужчину, подбежал к ним и стал просить побыть с человеком, которому плохо, пока он вызовет «скорую помощь». Они пошли к арке. Сам он опрометью побежал к телефону. Когда приехала «скорая», под аркой уже собрались люди. Олег ждал, что скажет врач, нагнувшийся с фонендоскопом к Славину. Но тот обронил единственное слово: «Убийство» – и приказал шоферу своей машины вызвать по радиотелефону следователя и милицию. Олег как-то сразу обессилел и, пошатываясь в полузабытьи, побрел в городской отдел милиции. Вслед ему неслись какие-то жуткие, зловещие голоса: «Убийство, убийство, убийство». Прошла почти целая неделя с той злополучной ночи. Но он никак не может понять, почему на него набросился парикмахер, куда делся нож, выпавший из руки Славина. Олег запомнил его отчетливо: широкое лезвие и белая ручка, скорее всего из пластмассы.

Дорохов и Киселев вышли на широкую, людную улицу. Дневная жара спала, и от политого асфальта тянуло приятной свежестью. Вдоль тротуара росли молоденькие липы, их веселые зеленые шапки уже давали желанную прохладу.

– Когда-то здесь, – Киселев обвел взглядом окружающие дома, – были пустыри, бараки и мусорная свалка. – Показал на здание кинотеатра, возвышающегося над зеленью сквера: – Построили недавно, а раньше был рынок-толкучка.

Дорохов слушал рассеянно, рассматривая дома и улицы. Действительно, в последние годы почти все города, в которых ему доводилось бывать, изменились, похорошели, выросли, покрылись зеленым нарядом парков и скверов. Такая у него работа – разъезжать по стране. Иной раз и не знаешь, куда попадешь на следующий день. Еще вчера он никак не предполагал, что сегодня ему придется разгуливать по этим местам.

Дорохов давно взял себе за правило: принимаясь за новое дело, самому осмотреть место преступления, попытаться представить себе, как все произошло. Разобраться в показаниях очевидцев, убедиться в основательности выводов, сделанных другими сотрудниками. За долгие годы работы в уголовном розыске у Александра Дмитриевича выработалась своя тактика: доверяя, проверять и все подтверждать неоспоримыми доказательствами, и только тогда делать выводы. Вот и сейчас, отправляясь туда, где было совершено убийство, он шел и думал о том, что разобраться в деле Лаврова помогут только факты – неопровержимые улики, реабилитирующие дружинника или подтверждающие его вину.

Они пересекли длинный и широкий сквер и подошли к просторной беседке. Киселев дотронулся до руки полковника:

– Вот смотрите, Александр Дмитриевич, здесь когда-то стояли сараи, а на месте беседки была голубятня, большая, в несколько отсеков и этажей. Принадлежала она троим дружкам, и голуби их славились на всю округу. Собиралась сюда местная шпана. Вечно пьянки, драки, поножовщина. Больше десяти лет нет этой голубятни, да и сами голубятники сгинули, а вот традиции кое-какие уцелели. Чего мы тут только не предпринимали: и разгоняли, и дружинников здесь целую группу держим, а толку чуть – продолжают собираться и, представьте себе, по вечерам концерты закатывают такие, что не хочешь, да заслушаешься: две-три гитары, аккордеон, и поют.

– А что в этом дурного? Пусть себе поют.

– Если бы только пели! Пьют, в карты играют, дерутся.

– Это плохо. Поближе бы с ними познакомиться…

Киселев усмехнулся:

– Макаров с Роговым их всех наперечет знают…

Они вышли из сквера и подошли к маленьким разнокалиберным домикам-гаражам. За ними открылась широкая улица, застроенная современными домами. Три больших здания вплотную примкнули друг к другу, как бы образуя букву «П». Капитан подвел Дорохова к арке одного из домов и остановился:

– Вот здесь все и произошло.

Дорохов осмотрелся. Высокая арка тоннелем проходила сквозь здание и открывала вид на зеленый двор. Киселев указал в глубину:

– Видите вот тот средний подъезд? Там живет Степан Ручкин, оттуда и вышел Лавров, а здесь посередине, прямо под лампочкой, что под сводом, лежал Славин.

Дорохов долго стоял под аркой, что-то обдумывая, ходил по двору, смотрел на подвешенные люминесцентные лампы. «Приду сюда еще раз вечером, – решил он, – ближе к тому часу, когда все произошло».

– Что ж до сих пор Ручкина не допросили?

– Не нашли. Уехал он, Александр Дмитриевич, взял отпуск на десять дней и повез ребенка к родственникам в деревню, а куда – неизвестно.

– Нужно найти. Возможно, он что-то знает.

– Найдем. Да он скоро и сам появится.

Они походили еще по двору и направились в городской отдел милиции. Полковник спросил у Киселева:

– Где тут у вас заводская дружина?

– Штаб во Дворце культуры.

– Далеко?

– Да нет, будем проходить мимо.

– Давайте заглянем!

Капитан замялся. Видно, ему не очень-то хотелось идти к дружинникам, и он, взглянув на часы, отговорился:

– Может быть, в другой раз? Уже восемь часов, а мне еще постовых милиционеров проверять.

– Хорошо, я один зайду.

…В большой комнате было шумно. Сидящий за столом парень лет двадцати пяти сердитым голосом что-то втолковывал обступившим его дружинникам. Среди собравшихся мелькали девичьи лица. Остановившись в стороне, Александр Дмитриевич прислушался. Бойкий паренек лет девятнадцати пытался оправдаться:

– А что мы можем? Вчера я им говорю: «Нужно соблюдать порядок», а они в ответ: «Пошел ты знаешь куда? Сами научитесь соблюдать». Я говорю: «Пойдемте в штаб», а они: «Если не пойдем – бить будешь?»

– Подожди, Зотов, – отстранил говорившего здоровенный парень. Куртка так плотно облегала его торс, что казалось, стоит парню сделать резкое движение – и все швы тут же разойдутся.

«Ну и здоровяк, – подумал Дорохов. – Копия чемпиона по штанге Василия Алексеева».

– Нужно что-то придумать, Рогов, – возмущенным басом продолжал «чемпион». – С того дня, как все это случилось, шпана распоясалась. На что уж меня все слушались, а сегодня в обеденный перерыв подходят в столовке два пьянчуги и так нахально спрашивают: «Допрыгались, дружиннички? Вас еще не разогнали? А зря! Сами-то вы хуже бандитов стали».

– Ну и что же ты им, Семен, ответил?

– Не надейтесь, говорю, дружина как была, так и будет. А если нужно, то и беседку разберем.

– Зачем же разбирать беседку? Пусть стоит, – медленно проговорил Рогов.

– Да! Как же дальше-то, Женя? – протиснулась к столу худенькая черноглазая девушка с короткой стрижкой каштановых волос. – Как нам быть дальше? Вчера вечером иду через сквер, в беседке человек десять ребят, двое с гитарами. Пьют водку и орут песни. Увидели меня и кричат: «Зинуха, заходи! Выпей с нами за упокой души Сереги-парикмахера, а заодно и за упокой своего приятеля. Не миновать ему расстрела!»

Рогов хотел что-то сказать, но увидел Дорохова, насторожился, решил, что и так было слишком много сказано при постороннем.

– Вам что, товарищ?

– Вы начальник штаба Рогов? – в свою очередь поинтересовался Дорохов.

– Да.

– Тогда я к вам.

Полковник, порывшись в своем бумажнике, достал вчетверо сложенный листок и протянул его Рогову. Начальник штаба быстро пробежал глазами документ. По мере того как он читал, лицо его менялось, хмурые складки на лбу разгладились.

– Ребята! Из Москвы прислали полковника милиции Дорохова специально заниматься делом Олега.

Девушка, разговаривавшая с Роговым, подошла к гостю, которого сразу окружили дружинники, и с надеждой спросила:

– Олега освободят?

В комнате воцарилась тишина. Вопрос этот, видимо, волновал всех.

– Вы думаете, это так просто? Одни посадили, другие освободили? Меня прислали специально разобраться. В ответ на телеграмму, которую товарищ Рогов отправил в Москву, – медленно подбирая слова, проговорил полковник.

Сразу заговорили несколько человек, но их остановил Рогов:

– Подождите, ребята! Дайте я скажу. Лаврова мы знаем давно. Многие вместе учились с ним в школе. Вот уже три года в одной дружине. Олегу мы верим. Если он говорит, что у парикмахера был нож, значит, нож был на самом деле.

– Тогда у меня ко всем вам просьба: разыщите этот самый нож. А вы, товарищ Рогов, если, конечно, не очень заняты, помогите мне кое в чем разобраться, – попросил Дорохов и вместе с начальником штаба дружины направился было к выходу, но его остановил напряженный, ищущий взгляд той девушки, что спрашивала о Лаврове.

– Вас, кажется, зовут Зина?

– Да, Зина Мальцева.

– Вот что, Зина, когда вы завтра освободитесь?

– Я свободна, – быстро ответила девушка.

– Ну и прекрасно! Приходите ко мне в городской отдел днем, часов в двенадцать.

Дорохов и Рогов вышли из Дворца культуры, полковник с интересом поглядывал на парня.

– Давайте знакомиться! Меня зовут Александр Дмитриевич, вас Евгений… а отчество?

– Просто Женя.

– Ладно, договорились. Вы знаете, где живут Лавровы?

– Конечно.

– Сходим к ним, хочу поговорить с родителями.

– Скажите, Александр Дмитриевич, а как с ним, с Олегом?

– Ну вот и ты, Женя, тоже. Об Олеге, будет время, мы с тобой еще потолкуем. Лучше расскажи о себе, о дружине…

– Дружина как дружина, – в голосе парня послышалось разочарование.

Полковник взял Рогова под руку и молча прошел несколько шагов.

– Вы все хотите от меня скоропалительного ответа и не желаете понять, что я еще и сам толком во всем не разобрался. – Он остановился, придержал своего спутника: – Да ты не обижайся. Справедливость, она, брат, восторжествует. Не сомневайся. Ну, и какие у вас в дружине ребята?

Они шли медленно, и Рогов не торопясь рассказывал, что народ у него хороший, дружный, в основном комсомольцы завода сельскохозяйственных машин, что они очень охотно принялись наводить порядок в своем районе, что дружина занимала первое место в городе, но вот случай с Лавровым может запятнать коллектив, но все равно они уверены, что Олег невиновен. Наконец они обогнули здание кинотеатра, и Рогов указал на многоэтажную башню.

– Вот мы и пришли. Думаю, не очень-то нам обрадуются.

На пятом этаже, на двери, обитой коричневым дерматином, была прикреплена медная дощечка с выгравированной надписью: «Лавровы». Им открыла дверь немолодая женщина с высоким лбом и скорбно сжатыми губами. Увидев Рогова и незнакомого мужчину, насторожилась.

– Есть что-нибудь новое? – голос женщины дрогнул.

– Калерия Викторовна, полковник из Москвы приехал, хочет с вами побеседовать, – сказал Рогов.

– Проходите, пожалуйста. – Она провела их в скромно обставленную гостиную. Дорохов рассказал о цели своего приезда.

– Вас в первую очередь, как я поняла, интересует истина… – несколько иронично произнесла Лаврова, – а местные товарищи считают, что она у них в кармане. – В ее глазах вспыхнули искорки гнева.