Идеальное антитело

Глава VII

Степаныч в растерянности стоял среди высоких незнакомых домов. Где-то вдали гудела автомобильная пробка. Нестерпимо хотелось есть и пить, во рту пересохло, в голове шумело…

«Москва, милочка, столица…» – вспомнились слова из известного фильма. Медленно, острожно, пригибаясь и оглядываясь, как бездомная собака, он двинулся в сторону потока машин. Пробка оказалась банальным ДТП. Какой-то умник на «газели» решил повернуть не из того ряда, ну и зацепил иномарку. Шло ярко выраженное выяснение отношений между водителями, «кто из них и почем купил права». Степаныча они мало заботили, но привлекали к себе внимание проезжающих, а ему это было совсем неинтересно.

У светофора между рядами машин ходил краснорожий оборванный натуральный дед с палочкой, протягивая руку к каждой машине.

Логично, подумал Степаныч. Пробки помогают нищим просить денег.

Вот ты – водитель. Стоишь, пока светофор «красный». Подходит замурыженный мужичонка и тычется грязным пальцем в твое помытое недавно авто – типа, «уважаемый, дай вам бог здоровья, не поможете десятью рублями?» И лучше, наверное, отдать «десятку», чем видеть через стекло сморщенное грязное лицо какого-то нищеброда. Такого же, как я, наверное, с тоской подумал он.

Совет: слово «уважаемый» уже не действует – с тех пор как им стали пользоваться наши азиатские гости, оно стало звучать как издевательство. Я попробовал «благородный господин». Прокатило! Только надо выбирать, кому говорить. Ищите новые слова! Они помогут выжить.

На другой стороне дороги он увидел витрину «ПРОДУКТЫ» и поспешил к ней.

Взять чего-нибудь перекусить. Деньги, зажатые в руке, для него были громадные, но опыт последних месяцев научил его, что расходовать надо с умом. Еще жить как-то надо, и неизвестно, когда еще такой ангел появится! Воспоминание об Ульяне теплотой прошлось по всему телу. Милая девочка! Глупая и добрая! Эх, таких сейчас не делают!

Магазинная команда была разношерстная и юркая… На него посмотрели искоса, но не враждебно. «Или бомжи для них – обычное дело?» – удивился Степаныч.

Быстро осмотрев возможные покупки, он пришел к выводу, что московские цены – кусачие… Выбрал паштет за 22 рубля (ха-ха, гусиный), пачку чипсов по 13 рэ с запахом мяса и шкалик самой дешевой водки, лишь бы согреться… Ночь, проведенная в кузове, не прошла даром, тело знобило. Морозец все-таки ночью был. И как он умудрился все проспать и не заметить, как фура поехала? Видно, усталость последних нескольких дней под конец дала себя знать!

– Маску наденьте, пожалуйста, – заученной скороговоркой произнесла продавщица. Маленькая, пухленькая, наверное дочь хлопкороба, она смотрела на него испытующе.

Елки-палки, маска! В суматохе недавних событий он совсем забыл про этот, ставший необходимым и модным, атрибут.

– Девушка, простите, я забыл…

– Ага, в «мерседесе» оставил, – съязвила она, чувствуя превосходство продавца с медкнижкой перед грязным дядькой с набором продуктов типичного алкаша. – Можно купить у нас, семь рублей.

– Да-да, давайте, конечно!

«Вот опять ни за что платишь, все равно одноразовая же!» – зарычал он про себя. Обидно было не за семь рублей, а за то, что вот так потихоньку утекает ручеек нежданно свалившегося на него богатства…

– Карта магазина есть? Наличные, карта? – опять же скороговоркой вопрошала она.

«Издевается, что ли?» – подумал он.

– Нет, наличные.

Касса звонко пикнула, в руке Степаныча оказалась куча разномастных купюр с горстью монеток. Рассовав по карманам скудное подобие завтрака, зажав в кулаке сокровище сдачи, вышел из полуподвала магазина на улицу. Жутко хотелось просто сесть, отдохнуть, ноги дрожали. Надо было найти укромный уголок, где бы можно было спокойно перекусить.

– Эй, парниша! – услышал он хриплый пропитый бас. Лучше не оборачиваться, мелькнула мысль, но за рукав его уже держал амбал на голову выше его. Тельняшка и видавший виды спортивный костюм грязно-зеленого цвета, расстегнутый пуховик и спутанная бородка…

Глаза амбала слезились и краснотой своей выдавали представителя такой те, как и у Степаныча, «профессии». Бомж!

– Да, да, тормозни, любезный! – пробасил амбал.

– Отпустите, в чем дело? – пытался отговориться Степаныч, пряча в карман деньги. Пара монеток упала на мостовую и покатилась под горку. Он было дернулся за ними, но рука держала крепко.

– Уважаемый! Ты берега попутал? – Опять это ставшее издевкой слово «уважаемый».

К ним подходил, видимо, дружок верзилы, в таком же примерно прикиде, перепоясанный желтым военным ремнем. Степаныч видел такие по телевизору на парадах.

– Серый, что, опять залетный дружок? – прогнусавил он.

– Разберемся! – Они лихо взяли его под локти и повели, почти потащили за угол светло-зеленого дома. Здесь видна была широкая дорога, сновали редкие машины, и никого из прохожих.

Степаныча притерли к крашеной облезлой стене и зажали руки у локтей.

– Кепа, карманы! – резко скомандовал Серый, беря одной рукой ладонь Степаныча и разворачивая ее к себе.

– Оба-на! Денюжки! Бабульки! Баблосы! Богатенький буратино… – Бугай медленно разжал пальцы Степаныча, который попытался вырваться, но тут же получил от бугая головой в нос, ударившись затылком о стену дома. Во рту стало противно солоно, сознание путалось.

– Отличненько! – рассмеялся Серый, заветные бумажки перекочевали к нему в карман.

– Что там, Кепа? – повернулся он к дружку.

– Водяра «Старорусская», дерьмовая, паштет, который мы вчера пальцами хавали, и чипсы эти долбанные, уже жрать их противно!

Видно, компания столовалась в этом магазине давно, раз на первый взгляд сумела определить качество всего купленного, мелькнула мысль у Степаныча. Местные! Это стопудово скверно!!!

Про то, что все районы в городах поделены и нельзя просто так прийти и встать на улице с протянутой рукой, Степаныч догадывался. И что чужаков не любят и в лучшем случае бьют и обирают, тоже. Вот это тот самый расклад!

– Значит так! Минута тебе – и мы тебя больше здесь на видели! Понял?! – зарычал Серый, еще больше вдавив Степаныча в стену.

– Еще раз попадешься – встретишься с праотцами, – загоготал Кепа. Видно, ему самому понравилось услышанное где-то выражение, и он был рад, что можно его ввернуть в разговоре.

– Все, вали отсюда! – Серый толкнул Степаныча вдоль стены к тому месту, откуда они пришли, повернулся, и они с Кепой побрели за угол.

Не осознавая, что делает, Степаныч бросился за ними.

– Отдай деньги, гад! – зарычал он, вцепившись двумя руками в толстый рукав куртки Серого, тряс ее, пытаясь добраться до того кармана, где исчезла его наличность.

Кепа развернулся и неожиданно ловко ударил его в живот. Дыхание остановилось. Загородний стоял, хватая ртом воздух, еще не отпуская рукав куртки… Удар мощного колена в грудину (блин, Серый каратист, по ходу!) отбросил Степаныча на газончик, где он упал в серую грязь, по-прежнему пытаясь вдохнуть.

Грязное колено уперлось в грудь, и Серый навис над ним всеми своими, наверное, 120 килограммами. Давил к земле и шипел: «Ты что, сявка, не понял? Ща расскажу…» Мощные, похожие на ковши экскаватора, руки потянулись к горлу Степаныча.

Сирена полицейской машины тихо тявкнула один раз, но этого было достаточно, чтобы Серый ослабил хватку, а Степаныч смог глотнуть чуть воздуха.

Авто ехало по проезжей части медленно. Останавливаться, чтобы тратить время на такую мелочевку, стражи закона не собирались.

Степаныч повернул к ним голову, пытаясь что-то сказать…

Молодой полисмен погрозил пальцем, Серый в ответ по-гоблински широко улыбнулся, приложил руку в дырявой шерстяной перчатке к воображаемому козырьку и отчеканил: «ЙЕС, СЕР»! И встал на ноги.

Сирена тявкнула еще раз, как бы говоря: «Не шалите, ребята, без вас дел полно», и авто, набрав скорость, скрылось за поворотом.

– Серый, пошли! Залетим с этим бараном, оно нам надо? – тянул за рукав Кепа. – Хавка есть, бухарь есть, и штукарь – братве вечером долю отдадим, сегодня гуляем! Не надо у этих пидоров на перекрестке денег шибать! Ненавижу гомосятину!

– Ладно, зови Деда, по ходу все равно с такой рожей он там ничего не заработает.

Наверное, речь шла о старике с палочкой, которого раньше на перекрестке заметил Степаныч.

«Как все слаженно», – подумал он. Один ходит, двое пасут. Блин, а это ж бизнес! Сколько перекрестков в Москве! Как сказал Глеб Жеглов: «Это ж Клондайк!»

Серый достал из кармана мятую пачку сигарет, закурил. Золотая «Ява», заметил Степаныч. Сам он не курил, но знал, что такие сигареты в его Задонске считались шиком. На рынке их мало кто курил, только Карим, кажется. Привычка анализировать иногда вытаскивала из памяти такие подробности, что Степаныч сам порой удивлялся.

Кряхтя, он сел. Весеннее месиво газона обляпало ему руки и затылок. Плюнув на руки, растер, пытаясь убрать грязь.

– Слышь, Серый, я не уйду, – произнес, глядя на ладони.

– Чевоооо?! – аж поперхнулся тот цыгаркой.

– Не уйду. Некуда мне… Я не хотел. Случайно здесь, так получилось.

Подошли Кепа и старик.

– Оте вам! Понесло кобылу в щавель, – засмеялся дед. На удивление белые и ровные зубы заблестели. – Еще один любитель легкой наживы объявился!

Видно, Кепа по пути успел рассказать ему о пришлом чужаке.

– Давай чеши в свое Бирюлево, или откуда ты там вылез! – загоготал дед, слегка пихнув Степаныча ногой, как бы призывая убираться в какое-то неведомое Бирюлево.

– Сказал – не пойду, отвяньте! – решительно сказал Степаныч. – Можете бить, чё вам еще стоит разок? Деньги отобрали, хавку отобрали! Суки, как будто вам жрать никогда не хотелось! Твари!

– Кто тварь, кто тварь? – петушком подлетел к нему Кепа.

Но Степаныч уже встал. Ростом он был повыше Кепы и в плечах пошире. Кепа в нерешительности посмотрел на Серого.

– Ладно, слышь… пошли побазарим… – Серый махнул в сторону дома. Там виднелись какие-то бочки и кривая вывеска заведения. Троица двинулась, Степаныч, спотыкаясь, побрел за нами.

Кафе «Авангард», наверное, было единственным в своем роде заведением, целью которого было привлечь малобюджетных клиентов. Да и кафешкой его можно было назвать с огромной натяжкой. Зарешетчатое маленькое оконце в зеленой стене дома, черная, неаккуратно покрашенная дверь; за мутноватым стеклом виднелись три-четыре стула, стойка с разливным пивом и куча пакетов сухариков на стенах.

На тротуаре рядом располагалось «чудо авангарда»: четыре покрашенные в черный цвет и перевернутые металлические бочки, типа столы. И три пластиковых ящика, которые, по всей видимости, должны обозначать стулья. Кто и как разрешил открыть здесь этот бомжеприют, оставалось догадываться. В итоге в центре Москвы, в десяти метрах от Садового кольца, образовалось уютное местечко! Прямо на заднем дворе старого шестиэтажного здания.

Местные старожилы поговаривали, что это бывший доходный дом. Единственный в Москве, построенный крестьянином Зуевым, что ли, в 1915 году, что подтверждалось огромными цифрами на облупившемся фронтоне. Вот те на! Крестьяне раньше, оказывается, дома строили! Тут же шумело Садовое кольцо, как раз в том месте, где машины ныряли в тоннель под Таганскую площадь.

И вот в этом оазисе спокойствия какие-то молодые бизнесмены и решили открыть этот то ли притон, то ли трактир, непонятно. В любом случае, посетителей было немного, и все – свои. Дешевое пиво, одноразовые стаканы…

Сейчас, по причине всеобщего хаоса самоизоляции, заведение было закрыто, но еще виднелась криво выведенная мелом надпись на черной доске: «Третье пиво – бесплатно!»

Неумело скопированный стиль европейского паба и дешевая выпивка, наверное, могли привлечь лишь «манагеров среднего звена» из ближайших офисов, которым было приятно пожаловаться друг другу на жизнь.

Как в том анекдоте, где мужики сидят, пьют, и каждый говорит: «А у меня в жизни такая жопа!»

Все купленное богатство Степаныча перекочевало на одну из бочек. Кепа заботлитво открыл баночку с паштетом. Вынув из недр своего одеяния, наверное, трехлетнюю одноразовую вилку, воткнул ее в серокоричневую массу, названную «паштет гусиный печеночный».

Вскрыл чипсы, из щели между стеной и доской объявлений достал одноразовую пластиковую тарелку (запасливые, блин!) и ссыпал на нее содержимое пакетика.

– Пальцами не жрать, подковыривайте чипсиной, и – в рот! Мы – культурные люди!

Разномастные стаканчики были у всех припрятаны в полах одежды. Серый разлил чекушку в три стакана, немного оставил в бутылочке и протянул Степанычу.

– Ладно, будем! – крякнул Серый, подняв стаканчик. Потом резко повернулся к Виталию и быстро, негромко, но зло, произнес: – Про бабки забудь. Нет их уже для тебя, всё! И не делай мне мозг, понял?

И выпил. Как будто его слова должны были стать окончательным решением.

Кепа прохрипел: «Эх, бодяжена водочка, если б не халява, не стал бы употреблять».

– Как звать-то? – спросил Серый, утеревшись рукавом.

– Виталий Степанович, – смутился Степаныч. Он никогда не любил имя Виталий, оно казалось ему детским и каким-то слюнявым. – Степаныч! – тверже произнес он.

Кепа пузатой, похожей на маленькую сосиску, чипсиной залез в банку с паштетом, покрутил там, зачерпнул серую массу и сотворил что-то вроде маленького эскимо. Забросил в рот и зажевывая, заржал:

– Привет, Виталик! С прибытием в столицу нашей Родины! – Крошки из его рта полетели на штаны Степаныча. Тот невольно поморщился.

– Ну, рассказывай, – усмехнулся Серый.

И он рассказал. Все-все! Наверное, уже давно ему хотелось кому-то высказаться, поделиться всей горечью и безысходностью. Но никогда он не думал, что первыми и самыми благодарными слушателями станут трое московских бомжей.

Слушали тихо и внимательно. Кепа порой вставлял: «Ну ты лоша-а-ара!» Или: «А вот это ты зря сделал!» Старик лишь криво усмехался и молчал. Серый, казалось, не слушал его, задумчиво глядя куда то в сторону Москвы-реки. Очевидно, история была им не в новинку, у каждого были свои скелеты в шкафу… И все они сейчас как бы прогоняли ситуацию через себя и думали, как бы поступили они.

– Да, мужик, ты попал! – в конце рассказа произнес Серый. – Что делать будешь?

– Не знаю. Домой, наверное.

– Нет у тебя дома, зайка! – засмеялся было Кепа, но старик толкнул его локтем, мол, успокойся.

– Пару дней можешь с нами покантоваться, а потом двигай к себе. Нас и так многовато будет, – подытожил Серый и привстал. – Ну что, шифтеры, тронулись? Темнеет уже, можно на базу!

Он оглянулся на старика:

– Скока бабла поднял?

– Да какое там! Все сидят как прикованные, даже в машинах в масках. Дурачки!

– Штукарь возьми, метнись, отдай, кому надо, а то завтра хрен постоим здесь!

Старик исчез. Все стали подниматься с ящиков, прихватывая с собой нехитрые пожитки. Степанычевы покупки были отобраны, съедены и выпиты. Дед вернулся всего через пару минут, и они тронулись.

Шли вдоль эстакады, щурясь от сильного ветра и поглядывая на редкий поток машин, который, как чудо-юдо, с одной стороны глотал, с другой выплевывал Таганский тоннель. Вечерело… Потом они, казалось, долго брели вдоль одинаковых высоких фасадов зданий из красного кирпича.

«Улица Гончарная, – прочитал Степаныч. – Красивое название!»

Дома в районе Таганки строились добротно. Большие зеленые дворы, громадные арки на входе с гипсовыми львами. И тогда и сейчас жили в них люди в основном непростые: художники, архитекторы, научные работники. Сколько уже лет прошло, а до сих пор по всему периметру домов то там, то здесь виднелись мраморные таблички, раньше их называли Доски почета. Потемневшие золотые буквы оповещали прохожих, что «здесь жил и работал… кто-то там в СССР».

Степаныч глазел по сторонам и невольно обращал внимание на эти «показатели былых заслуг», встроенные в архитектуру.

«Н-да, наверное, правильно было таким образом поощрять людей за их труд», – подумал он. Если уж денег все получали тогда одинаково мало, надо ж было как-то выделить людей значимых. А с другой стороны, он сам просидел перед осциллографом с паяльником больше двадцати лет, может, и он что значимое сделал? Да взять хотя бы тот разработанный им прибор. Мог бы, наверное, за него и здесь комнатку получить.

Интересное слово ПОЛУЧИТЬ! Ведь как оно было раньше, при СССР? Работай, и все придет в свое время! С одной стороны, было здорово. Когда ты заканчивал школу, ты уже примерно мог планировать свою жизнь на ближайшие, по крайней мере, лет десять. Если все по плану: школа-институт-пионер-комсомолец-член партии. «Октябренка забыл», – усмехнулся наш герой.

В институт Степаныч не попал. Жаль. Заветная мечта учиться в городе электронщиков, Зеленограде, всегда манила его. Даже учась в школе, он просто приезжал иногда в этот милый маленький город, где все было другое! Не было ни захолустья провинции, ни шума мегаполиса! Все были вежливы и учтивы, даже еще в те времена улицы переходили только по «переходу». А машины пропускали пешеходов.

Таинственный город-спутник! Большинство взрослого населения в нем работало на всяких там «электронных» предприятиях и научных институтах. Говорили, что где-то там, глубоко под землей, находятся те самые часы, которые показывали секунды перед началом программы «Время». Самые точные часы в стране!

В Зеленограде ему нравилось все! Математическое расположение домов: там не было улиц, просто корпус 360, например, и номер квартиры. Множество зелени маленьких парков, а главное – спокойствие и какое-то внутреннее благородство жителей, что ли. Поэтому выбор был однозначный – МИЭТ. Новое, незнакомое тогда слово «электроника» привлекало и сулило что-то интересное. Степаныч, бывало, мечтал, что, как в фильме «Москва-Кассиопея», будет выходить на связь с далекими галактиками.

Знаний-то хватало! На вступительных он даже немного спорил с экзаменаторами, особенно по физике. Минут десять длилась беседа с полноватым старичком с бородкой о зависимости потерь в сетях от длины и диаметра сечения кабеля. Старичок, оказавшийся заведующим кафедрой, похлопал Степаныча по плечу и, с удовольствием поставив ему «отлично», мягко добавил: «Молодой человек, такие дерзкие умы нужны нашей науке!»

Но не сложилось! Отсутствие у него комсомольского билета вызывало чувство отстраненности у всех поголовно. У старенького преподавателя физики к этому прибавилось еще и сожаление…

Окончательно все надежды разрушила молодая активистка из райкома, возглавлявшая группу итогового собеседования. В белом, обтягивающем свитере под горло и с ярким комсомольским значком на выступающей груди (куда во время собеседования, собственно, и смотрел Степаныч). Она задавала тупые проверочные вопросы, на которые каждый должен был дать правильные заученные ответы. Как игра такая была.

Степаныч сорвался на вопросе:

– Какое количество военнослужащих выполняло интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан?

– Ну не знаю, тысяч двадцать? – смутился Виталий. Нигде об этом не писали, по телеку не говорили.

– Правильный ответ – ОГРАНИЧЕННЫЙ КОНТИНГЕНТ.

– Девушка, но это же не ответ! – вспылил он.

– Молодой человек! Кажется, вы не до конца понимаете значение политики партии и роли комсомола в ее поддержке? – невпопад, но уверенно и с нажимом спросила она словами из передовицы, спорить с которыми никто в те времена не стал бы. – Кстати, а почему вы не член ВЛКСМ?

И пошло-поехало! Слово за слово – беседа переросла во взаимные обвинения. А итогом стало написанное аккуратным почерком, жирной красной ручкой наискосок оценочного листа: «Идеологически подкован крайне слабо, не член ВЛКСМ!» И в правом верхнем углу – маленький крестик.

Потом уже Степаныч узнал, что при утверждени кандидатов все дела «с крестиками», даже не глядя, сваливали в старую коробку из перфокарт под столом. Эдакий тайный знак для своих: «Не тратьте время зря! Не достойны такие смотреть на самые точные в стране часы». Вот так!

Знала бы эта цаца, что чуть больше чем через год, в сентябре 1991-го, не будет ни ВЛКСМ, а слово КПСС станет ругательным! И куда она пойдет потом со своей шикарной грудью? Хотя нет, с ТАКОЙ грудью куда угодно примут! Еще бабушка говорила: «Сиськи по пуду – работать не буду!»

Вся эта муть тихонько крутилась в голове Степаныча, пока они шлепали вдоль домов. Потом прошли под высокой аркой с замазанной белой краской лепниной наверху и двумя давно ставшими беззубыми львами по бокам. И когда Серый выдохнул: «Почти пришли», уже совсем стемнело.