Фейсбук сельского священника. #неудобное кино #книги #спектакли

Неудобное кино, или зачем киноклуб на приходе

«Кино должно быть неудобным, как камушек в ботинке», – говорил enfant terrible современного кинематографа, гениальный Ларс фон Триер. На самом деле, кино может быть очень разным, а вот размышлять и говорить хочется о том, что беспокоит, а еще лучше о том, что мучает. Из таких разговоров и размышлений получился этот раздел.

Когда я пишу о фильме, я хочу поговорить о том, что больше всего волнует меня самого и, надеюсь, не только меня, – поговорить о Боге или о Его отсутствии; о человеке в современном мире, о его жизни и смерти, радости и печали, боли и надежде, любви и одиночестве; о поиске и утрате смысла. Большинство фильмов, которые я посмотрел в жизни (и тут даже не столь важно, насколько они удачны), дают такую возможность.

Подлинное искусство, и киноискусство в первую очередь, – это не столько передача смыслов или идей, сколько передача опыта. Опыта, которого у зрителя может и не быть, но он его может получить благодаря встрече с настоящим искусством. Но поначалу это еще не опыт, а просто некая сумма впечатлений и переживаний, из которой только и может состояться опыт. Опыт, по слову Мераба Мамардашвили, мы извлекаем только из того, что переживаем, он не может быть нам навязан или подарен. Для получения опыта должна быть проделана работа по осмыслению пережитого. Только после этого мы можем обогатиться новым опытом, а значит, стать пусть немного, но другими.

В замечательной книге о природе кино Ю. Лотмана и Ю. Цивьяна «Диалог с экраном» (Таллин, 1994) авторы напоминают: «Когда-то, на заре кинематографии, кино называли “Великий немой”. Это очень точно: немой – не молчальник, не тот, кто говорит, а тот, кто жаждет быть понятым, говорит жестами и мимикой, самой своей немотой. Кинематограф говорит и жаждет быть понятым».

Наверно, нет ничего удивительного, что жажда понимания увиденного и пережитого есть одновременно и работа над пониманием и узнаванием себя и, как следствие, изменением себя, в чем, по словам великого Андрея Тарковского, заключается и смысл искусства, и смысл жизни. «Предназначенность искусства не в том, как это полагают, чтобы внушать мысли, заражать идеями, служить примером. Цель искусства заключается в том, чтобы подготовить человека к смерти, вспахать и взрыхлить его душу…» «Единственный смысл жизни заключен в необходимом усилии, которое требуется, чтобы перебороть себя духовно и измениться, стать кем-то другим, иным, нежели тем, кем ты оказался после рождения.» (А. Тарковский. Мартиролог).

Еще один важный момент, на который обращают внимание в своей книге Лотман и Цивьян: если экран (фильм) – наш собеседник, т. е. субъект, а не объект познания, то и само познание строится совсем иначе, чем в физической или даже биологической лаборатории. Очень подробно об этом субъект-субъектном методе познания рассказывает в своей новой книге Татьяна Александровна Касаткина[1]. Одной из особенностей этого метода является то, что не только познающий вопрошает, но и ему задают вопросы, а главное, и он сам ставится под вопрос.

Авторы уже упомянутой мною книги «Диалог с экраном» так говорят об этом феномене: «Если экран – собеседник, то он должен вести со мной – лично со мной – диалог, отвечать на мои вопросы. Что ж это за собеседник, который всю свою речь заранее записал и повторяет ее безо всяких изменений каждые два часа? На этот вопрос мы хотели бы ответить примером из собственного опыта. Однажды один из авторов этой книги смотрел со своим близким другом, крупным лингвистом, фильм Роб-Грийе и Алена Рене «В прошлом году в Мариенбаде». Выйдя, мы стали обмениваться впечатлениями и неожиданно убедились, что, сидя рядом в одном и том же зале, мы видели два совершенно различных фильма, даже сюжеты совершенно не совпадали. Таков эффект каждого большого произведения искусства, но в кинематографе он проявляется с особенной силой: экран говорит не каким-либо одним голосом, а, как сама жизнь, говорит многими голосами, и каждый зритель слышит тот из них, который отвечает его внутреннему камертону. Разумеется, это относится к подлинным произведениям киноискусства. И в этом случае экран выступает как истинный собеседник, не мертвый исполнитель одних и тех же жестов и слов, а участник диалога, вступающий в обратную связь с каждым из зрителей в отдельности».

Я не случайно упомянул не только о размышлениях после просмотра, но и о разговорах, которые во многом такие размышления порождают. Дело в том, что уже много лет мы на нашем приходе устраиваем коллективные просмотры кино. Идея такого киноклуба проста: вместе смотрим кино и потом делимся своими впечатлениями от увиденного и пережитого.

Почему я считаю, что киноклуб – это востребованная форма совместной христианской жизни сегодня?

Во-первых, у нас вообще сейчас дефицит общения. Мы как бы все время на связи, но это совсем не то же, что живое общение. А где найти сейчас живое общение? Даже если мы встречаемся в храме на молитве, а потом за трапезой, ну да, мы о чем-то немного поговорим, но потом опять разбежимся по своим делам, по своим домам. А на киноклубе есть время и прекрасный повод для общения.

Во-вторых, посмотреть фильм – это интересно, это не что-то такое принудительно-обязательное. Люди любят смотреть кино, и кино, правда, есть за что любить!

Далее, есть возможность «обратной связи». Не просто по телефону другу сказать: «Ну, классно, замечательный фильм». Этого мало. В киноклубе у тебя вырабатывается навык анализа, осмысления того, что ты, собственно, сейчас пережил. И неважно, был ли ты этим восхищен, понравилось ли тебе то, что ты увидел. Пожалуйста, аргументируй, найди какие-то слова. И эта рефлексия – очень важная работа.

И еще одно. Мы все – очень разные и плохо друг друга знаем. Ну как-то мы, конечно, знакомы, знаем, кто чем занимается, у кого сколько детей. А кто что любит, кто что переживает, чем дышит… Как это узнать? Ну не будешь же ты за чашкой чая лезть к человеку в душу! Иногда это происходит случайным образом – люди встретились в каком-нибудь купе поезда, им ехать, вот они вдруг разговорились и все друг про друга узнали. А здесь, в киноклубе, это происходит опосредованно. Потому что человек не говорит, вроде бы, о себе – он говорит про этих героев, про то, что он сейчас увидел, что его тронуло, что ему показалось важным, что выбило слезу. или, наоборот, о том, почему он заснул. Но на самом деле он говорит про себя. Поэтому киноклуб может стать историей встречи. У французского философа Ролана Барта есть такая странная теория, она называется «смерть автора». Если ты написал какое-нибудь произведение, снял кино, после этого автор как бы умирает, он уже не имеет отношения к тому, что вышло из его сердца, что стало плодом его творчества. Хотя задачу понять замысел автора, разумеется, никто не отменял.

Фильм один, но видим мы его разными глазами, потому что мы сами очень разные, даже если многие давно знакомы. Это дает не только возможность дополнить или восполнить свое понимание увиденного на экране, но и, бережно и внимательно принимая иное мнение, увидеть и самого человека с новой стороны. Но самое главное – это возможность попытаться понять не столько замысел автора картины, сколько лучше понять самого себя.

Для того чтобы такая встреча получилась, нужно соблюдать некоторые простые правила. Конечно, такой разговор нужно как-то модерировать. Очень важно, чтобы люди смогли в доверительной обстановке поделиться своим впечатлением. У нас могут быть разные мнения, разные оценки, разные вопросы и недоумения, связанные с тем, что мы видели.

Возможность поделиться своим очень дорогого стоит, потому что в нашей жизни как раз этого и не хватает. А разговор так или иначе все равно будет идти о чем-то важном. Потому что поделиться всегда хочется тем, что тебя по-настоящему тронуло, взволновало.

Еще один из принципов обсуждения такой: мы не перебиваем друг друга и не спорим друг с другом. Точнее, мы, конечно, спорим. Но при этом признаем право другого иметь свою правду. Если ты что-то увидел иначе, если ты с чем-то не согласен, ты говоришь это «про себя», а не про другого человека.

Таким образом, совместный кинопросмотр – это не только диалог с экраном, но и друг с другом и с самим собой, это своего рода духовная работа, это один из способов самопознания.

Фильмы, которые мы смотрим, как правило, неудобные, небанальные, сложные, часто это – так называемое авторское кино, требующее определенной работы и ума, и сердца; и если бы не киноклуб, многих из этих фильмов я бы просто не увидел: смотреть такие фильмы без последующего обсуждения очень сложно. И для тех, у кого нет такой возможности – совместного просмотра, может быть, эта книга будет интересна как начало такого диалога, ведь она совсем не претендует на точное и окончательное понимание как фильма в целом, так и каких-то его моментов. Это всего лишь приглашение к разговору и размышлению.

Отмечу, что иногда мы проводим киноклубы для подростков. Все, что я говорил выше об обсуждении фильма, в случае подростков работает еще сильнее: им особенно важно высказать свое, поспорить, разобраться в чувствах и мыслях. Я уверен, что во время просмотра и совместного обсуждения многие подростки совершают важнейшие открытия о себе, о мире, о Боге. Такой возможностью не стоит пренебрегать. В замечательной книге о. Алексея Уминского «Семейное кино. Смотрим с детьми шедевры мирового кинематографа» (Никея, 2018) отражен глубокий опыт такого общения.

Для меня как христианина и священника важен вопрос миссии. На встречу приходского киноклуба по нашему приглашению может прийти человек, далекий от веры. И тогда перед нами возникнет вопрос: как рассказать о «нашем уповании», о нашем видении мира и человека в нем, о том, что нам дорого и чем живет Церковь? Ведь у многих наших современников, у кого еще остались эти вопросы, ответы выглядят очень печально. И виноваты в этом по большей части мы сами, православные христиане. Мы сами давно уже превратились в своеобразную субкультуру со своим жизненным миром, своим языком, своими ценностями и «духовными скрепами». И потому малоинтересны кому-то кроме самих себя. Церковь – не от мира сего, но она пребывает в мире сем и ради спасения этого мира. А значит, с миром этим нужно встречаться, разговаривать, находить общий язык и общие смыслы. Мир современного кино может стать местом такой встречи.

Абсолютно все происходящее вокруг нас можно увидеть через призму веры, и это, согласитесь, не совсем типичный и распространенный взгляд на кино. Это уникальная возможность рассказать о нашей вере или дать возможность еще раз задуматься над вечными вопросами.

Данный раздел книги – главный и самый объемный. Наверное, кино сегодня действительно важнейшее из искусств. Но я знаю, как непросто бывает выбрать фильм для просмотра, чтобы не пожалеть о потраченном времени. В этой части книги вы сможете найти некоторые из таких фильмов. Не вижу ничего страшного, если наши мнения не совпадут, – иногда несогласие и непонимание важнее, чем единодушие. Главное, мне бы хотелось, чтобы эти размышления сподвигли моих читателей на то, чтобы регулярно собираться вместе, смотреть кино и обсуждать увиденное.

Я хотел бы выразить благодарность всем участникам нашего домашнего киноклуба. Уютные чаепития, доверительные разговоры, споры до полуночи вдохновили меня на эту книгу. Я хотел бы особо поблагодарить Алексея Архипова и Юлию Вахтееву за помощь в подготовке текста книги.

22 декабря 2013 года

Географ глобус пропил (2013)

Реж.: Александр Велединский

(экранизация одноименного романа А. Иванова)

Фильм «Географ глобус пропил» я посмотрел давно. И сразу пришлось вступить в очень горячую дискуссию по поводу главного героя. Фильм привлек всеобщий интерес, а вот в оценке персонажа Хабенского были явные расхождения. Много раз было замечено, что этот фильм, впрочем, как и его главного героя, или резко ругают, или не менее эмоционально хвалят.

Фильм замечательный, и я не буду лишний раз это доказывать, а вот мыслями про главного героя поделюсь, так как постоянно приходится на эту тему говорить.

Итак, за что его ругают? Вот типичный пример отношения к персонажу Хабенского: «Только святой, равно как и учитель, из героя все же не выходит, потому что потуги к святости заканчиваются прекраснодушными мечтами и вечной тягостной рефлексией, так не преломляющейся в поступки. Служкин не может найти в себе силы воли даже для того, чтобы отказаться от случайной связи, не может справиться с собой и не напиться в опасном походе, ставя под нешуточную угрозу жизнь учеников, за которых должен был отвечать.

И мы, взрослые и трезвые, конечно, понимаем, что никакими страданиями, рефлексией, юродством и мечтами нельзя оправдать преступную безответственность, ценой которой едва не стали жизни детей»[2].

Не правда ли, выглядит такой персонаж крайне непривлекательно? Инфантильный, безвольный, безответственный, да еще и алкаш. Лузер, одним словом. И я очень хорошо понимаю женщин (в особенности женщин), которых ото всего этого воротит, особенно, когда из такого «географа» хотят сделать чуть ли не «героя нашего времени», с легкостью вписывая его в пантеон «лишних людей» русской литературы и, шире, культуры, начиная с Печорина и героев Чехова и кончая киногероями позднего советского кино в исполнении Даля, Янковского, Басилашвили.

Но единственная ли это точка зрения? И что же видят те, кто с ней не согласны? Первым среди несогласных станет автор романа, по которому снят фильм: «Я часто читаю ошибочные суждения, где моего героя сравнивают с героями “Утиной охоты”, “Полетов во сне и наяву”, – рассказал Алексей Иванов. – Но мой географ не маленький человек, у него не кризис среднего возраста. Он из числа идеальных героев, таких, как князь Мышкин из “Идиота”. Мой герой живет не идеально, но по идеалам. Он в гармонии с самим собой и миром, знает, чего хочет, но знает и то, что не будет ради достижения этого идти по головам». Да и пьет географ, как говорит его создатель, не от обиды, тоски или безнадежности, а ради смирения: «Он не алкоголик, а выпивоха. Алкоголь ему нужен для самоуничижения, это его бытовое смирение». Мне вспоминаются слова поэта Поля Клоделя: «Лучше напиться, как свинья, чем быть похожим на нас», – и приходит на ум незабвенный образ Венечки с его алкоэскапизмом из «Москвы-Петушков». Можно вспомнить и питерских митьков, которые «никого не хотят победить», «всегда будут в говнище», но при этом обязательно «завоюют мир». А чем не митьковская песня, которую сочинили ученики географа: «Его посадят, его посадят, его посадят за мертвых детей»? Известно, что митьки по природе своей «не сексуальны, но очень любвеобильны». Вот и Служкин говорит Наде, своей жене, влюбившейся в его друга: «Иди к нему, раз любовь, только не плачь. Я ведь и тебя люблю, и его люблю, и разрываюсь между этими любовями». Или в другом месте он говорит: «Хочу святым быть. Хочу, чтобы я никому не был залогом счастья и мне никто не был… Вот такая высокая любовь».

Если вспомнить кредо героини «Унесенных ветром», которая, стоя на пепелище, твердила: «Я сделаю все, чтобы никогда больше не голодать», и сравнить с кредо главного русского поэта: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», то географ со своим стремлением к святости, пусть и на словах только, ближе к Пушкину.

Жена, а вместе с ней и многие зрители, упрекает Служкина: «Ты вообще ничего по жизни не хочешь». Это тоже очень серьезное обвинение, и, на первый взгляд, оно по делу. Но перед нами не герой Басилашвили из «Осеннего марафона», а кто-то иной. Нельзя ли в Служкине Хабенского, даже вопреки замыслу автора и здравому смыслу, увидеть того, кого Христос в Евангелии называет «кроткие» или по-еврейски «анавим»?

Как пишет библеист Саймон Тагуэлл: «Само по себе это слово не обозначает нравственного свойства. “Анавим” – неудачники, то есть те, кто подчиняется, а не владеет людьми и обстоятельствами». И чуть дальше он раскрывает смысл этого понятия: «Жизнь мира сего – ловушка. Снова и снова мы оказываемся в безвыходном положении. Сколько бы мы ни мечтали, что все “прекрасно устроится”, нам приходится жить в ловушке прежних своих ошибок, чужих грехов, дурных социальных систем. Ощущение беспомощности – одна из самых тяжких психологических проблем нашей эпохи, легко приводящая к полному отчаянию.

Евангелие дает на это суровый, но единственно реальный ответ. Оно говорит, что, только приняв ловушку, мы можем изменить хоть что-то. Не надо суетиться, не надо рваться на волю, надо нести крест беспомощности, как нес его Спаситель, чтобы обрести истинную силу для жизни, более приличествующую образу и подобию Бога.

Все наши хлопоты и метания только увеличат неполноту, суету падшего мира. Тишина же, «тихость», дает Богу возможность действовать. Это тайна Его ненавязчивого присутствия. Кроткие такой тайне причастны.

Блажен тот, кто не тщится что-то сделать; тот, кто умеет беспомощно ждать на кресте; именно такие люди наследуют землю»[3].

Анавим – это те, кто «дает Богу возможность действовать». Как тут не вспомнить переход детей, которых учитель оставил одних, через смертельный порог. Так ли случайно все произошло, и так ли одиноки они были на этой страшной реке? Понятно, что все это может показаться притянутым за уши. Не буду спорить. Но как хорошо, что у нас есть возможность задуматься об очень важных вещах, в частности, о том, что мир вокруг нас и люди, которые нас окружают, намного сложней, чем нам кажется.

6 ноября 2014 года

Скафандр и бабочка(2007)

Реж.: Джулиан Шнабель

(по одноименной автобиографической книге Ж.-Д. Боби)

Фильм «Скафандр и бабочка» (Франция-США) получил много наград, в частности приз за лучшую режиссуру на Каннском кинофестивале 2007 года, приз за лучший зарубежный фильм от Национального совета американских кинокритиков; фильм был номинирован на «Оскар» и т. д. Уже одно это дает любителям кино повод его посмотреть. Как было написано в одной рецензии: «Такие фильмы надо смотреть, когда тебе плохо. Или – наоборот – слишком хорошо. Оказывается, бывает не просто плохо, а совсем плохо. А умереть не дают. Еще такие фильмы надо смотреть, когда тебе хорошо. Чтобы не забывать: все может кончиться в один момент. А вот к этому почему-то никто никогда не готов»[4].

История, рассказанная в этом фильме, хорошо известна, и потому не буду ее пересказывать. Казалось бы, она не очень кинематографична. Нет настоящей интриги, нет действия, есть тяжелобольной неподвижный человек и его попытки общения с миром, которому он стал чужим. Именно по этой причине меня фильм не очень сильно задел эмоционально, а для меня это важно. За исключением самого начала картины, когда мы видим мир глазами, точнее одним глазом, главного героя. Это, несомненно, блестящая находка режиссера, мастерски реализованная оператором (Я. Каминский). Невозможно не поставить себя на место этого попавшего в беду человека, про которого мы еще ничего не знаем. Невозможно уйти от вопроса: «А если завтра это случится со мной?»