Фейсбук сельского священника 2. #глиобластома #круг жизни #танцующий мост
А сегодня утром мне попались эти слова из дневника Владимира Вениаминовича Бибихина: «Когда дьявол вооружается против человека, любое противодействие ему становится смехотворным: лев и котенок не могут мериться силами. Но смиренная мягкость делает человека неуязвимым. Дьявол победил бы, если бы человек не умел быть слабым». (Из отдельных записей, 1980-2-3.1.81.)
Позже в этот день
И еще о силе и слабости
Нашел замечательные слова митрополита Антония Сурожского, который после о. Александра Меня был в моей жизни все-таки самым важным учителем, хотя видел его я всего несколько раз и беседовал лично тоже немного и совсем не о личном.
Его слово почти всегда касалось того, что в тебе уже было, резонировало с тем, о чем ты думал, в чем сомневался, чего искал, о чем догадывался. Читать и слушать его мне довелось еще в самиздате в конце 1980-х (эта напечатанная на машинке в самодельном переплете книга, подаренная мне С.С. Хоружим, близким другом В.Бибихина, до сих пор со мной). Так вот, со временем слово
владыки и даже его голос создали то, что Мераб Мамардашвили называет мотивом – не в психологическом смысле, а в музыкальном. Этот мотив так или иначе уже с тобой навсегда, он окрашивает, выстраивает, интонирует, т. е. позволяет избегать фальши не столько благодаря точности и абсолютности слуха, сколько благодаря способности видеть целое: за звуками – музыку, за словами – смысл.
Теперь о слабости. Мне кажется, это то, чему нельзя научиться, в отличие от силы. Это то, что мы можем только принять, как бы страшно это ни было. Это, конечно, про доверие – быть может, самую важную и самую таинственную, парадоксальную способность человека. Почему парадоксальную? Потому что это не естественная способность, хотя она и заложена в нас на уровне природы, это то, что есть у детей (но мы так быстро взрослеем!), и то, что роднит нас с нашими меньшими братьями. Но у них эта способность существует на уровне инстинкта, а мы лишены инстинктов (это тоже парадокс), у нас вместо инстинктов культура: то, что мы строим сами, что выбираем, за что держимся, и то, что с нами только до тех пор, пока мы за это держимся.
Доверие парадоксально, неестественно, невозможно, почти так же, как неестественно хождение по канату.
Помните, как у Людвига Витгенштейна, которого так любил Бибихин? «Честный верующий подобен канатоходцу. Кажется, что он ступает по воздуху. Он не падает только благодаря самой ничтожной опоре, какую только можно вообразить. И все же идти по ней можно».
Но Господь часто бывает так к нам милостив, что просто не оставляет выбора… другого пути просто нет…
А вот и слова митр. Антония на эту тему из беседы 1971 года, которая, понятно, именно сегодня мне так близка: «“Сила Божия в немощи совершается” (2 Кор 12:9). Можно сказать: даже в нашей немощи, можно также сказать: только в нашей немощи. “Даже” в том смысле, что Бог не нуждается в нашей силе, чтобы дать нам силу, Он не нуждается в нашей крепости, чтобы сделать нас крепкими; и “только” в нашей немощи, потому что наша сила не может достичь ничего. Мы не можем при помощи тварной силы победить дьявола, силы тьмы, его голос внутри нас, порыв страсти. Мы не можем также достичь своего человеческого призвания с помощью человеческой силы. Мы призваны быть “причастниками Божественной природы” (2 Пет 1:4). Это может быть дано и принято; никаким образом мы не можем сами это совершить, сами достичь. Мы призваны стать членами, живыми членами Тела Христова; мы не можем стать таковыми собственной силой. Мы призваны все вместе, в нашем единстве и каждый из нас в отдельности стать храмами Святого Духа: все, что мы можем сделать, – быть внутренне свободными и способными воспринять Его.
Мы призваны быть сынами и дочерьми Живого Бога, это может быть даровано и принято, это не может быть создано и произведено искусственно. Так что обратимся ли мы к темной стороне в нас или к высочайшему призванию, к которому мы предназначены Богом, не своей силой сможем мы достичь его или преодолеть, это может только Божественная сила; но Божественная сила действует внутри нашей слабости.
Но слово “слабость” должно быть правильно понято. Это не та слабость, которая заставляет нас всегда выбирать то, что легко, что привлекает и обольщает нас, это слабость другого рода. Апостол Павел говорит о ней в двух местах, и ясно, что это не та слабость, которая и не пытается быть верной Богу, это слабость, которую можно назвать гибкостью, отданностью, прозрачностью.
Китайский мыслитель Лао-цзы говорит в одном из своих сочинений, вернее, в своем единственном сочинении, что сила и смерть всегда идут рядом, а жизнь и слабость составляют пару, сосуществуют, и объясняет это с помощью двух образов. Он говорит: посмотри на большие дубы, они так сильны, но внутри ствола жива только малая часть, все остальное – это мертвое дерево, охраняющее жизнь внутри, но и держащее ее взаперти; и чем сильнее выглядит дуб, тем толще будет мертвая часть за счет живой. Посмотри, говорит он, на виноградную лозу, у нее растут самые кончики, те части, что ребенок может переломить двумя пальцами; лоза полна жизни, потому что она такая хрупкая; она хрупкая, потому что она в становлении. Я думаю, слабость, о которой говорит апостол Павел, можно понять в этом смысле: не как слабость, заставляющую нас делать неправильный выбор, а как хрупкость, способную к становлению, хрупкость, в которой нет сопротивления, поскольку нет силы, мощи, тяжести. <…>
Сравним железную латную рукавицу, какие мы видим в древних доспехах, с перчаткой хирурга. Первая мощная, твердая – и как мало можно ею сделать; вторая так тонка – и какие чудеса может сотворить умная рука в ней.
Так что мы можем быть уверены, что все возможно нам силою Христа, если мы сами не противимся или не помогаем (что одно и то же) силе Христовой нашей собственной “силой” и собственной слепотой».
Мне важно было услышать эту метафору «про перчатку хирурга», ведь завтра утром много будет зависеть от этих рук. Мой хирург – очень опытный врач и глубоко верующий человек, зовут его Александр, анестезиолог Ксения, прошу помолиться и о них.
28 мая 2019 г
Москва, Боткинская больница
Перед операцией
Когда-то, вспоминая притчу из рассказа Лескова, владыка Антоний поставил вопрос: «Какой самый главный день в нашей жизни?» (там было еще и про самого главного человека и самое главное дело в жизни). Ответ был предельно простой и очевидный: самый главный день твоей жизни – это тот, который сейчас перед тобой.
И все же день дню рознь. Есть особые дни в нашей жизни, у них как бы свое настроение, свое значение и даже значимость. Я с детства очень любил такие дни. Соревнования, экзамены, какие-то испытания. Можно сказать, это потому, что я человек азартный, и это будет правда, но не вся. Для меня важно чувствовать, переживать время не только как поток, которым мы захвачены, но и как путь, по которому мы идем, а на этом пути есть вехи, цели, испытания и проверки… Вот и наше церковное, литургическое время устроено именно так: подготовка, испытание, исполнение.
В конце Великого поста, многие уже это знают, на пороге Пасхи у меня в голове всегда звучит одна песня. И вот сегодня опять я слышу эти слова и этот голос:
Сидя на красивом холме,Я часто вижу сны, и вот, что кажется мне:Что дело не в деньгах, и не в количестве женщин,И не в старом фольклоре, и не в Новой Волне —Но мы идем вслепую в странных местах,И все, что есть у нас, – это радость и страх,Страх, что мы хуже, чем можем,И радость того, что все в надежных руках;И в каждом снеЯ никак не могу отказаться,И куда-то бегу, но когда я проснусь,Я надеюсь, Ты будешь со мной…Борис ГребенщиковЗа свои 50 с небольшим лет я не так много про себя узнал, но одно я знаю точно: «Я хуже, чем мог». И я немного знаю о жизни, но одно знаю точно: «Все в надежных руках».
31 мая 2019 г
Москва, Боткинская больница
Дорогие друзья, спасибо вам огромное за вашу неоценимую поддержку, я знаю, как вы сильно переживаете, я это очень хорошо чувствую, для меня это важно. Пока у меня нет для вас новостей, точнее, все новости, я уверен, вы уже знаете. Операция прошла очень хорошо. Но мы только в начале пути, путь этот будет очень непростой. Но я уверен, что с Божьей помощью и вашей поддержкой мы обязательно пройдем до конца и победим.
2 июня 2019 г
Москва, Боткинская больница
Христос Воскресе!
«Как хорошо и как приятно быть братьям вместе!» (Пс 132).
Наверное, такого опыта подготовки к Причастию в моей жизни еще не было.
И еще очень интересный опыт. В эти дни в палате я слушаю «Божественную комедию» Данте. И поймал себя на том, что этот глубокий текст может служить прекрасной подготовкой к исповеди. По крайней мере, мне удалось встретиться в своей душе и сердце и с «пантерой», и с «волчицей», и со «львом». Надеюсь, что с Божьей помощью эти дикие звери покинули меня. А слова поэта, которые рефреном проходят через весь текст, всегда были мне очень близки: «Лишь одного всегда страшиться надо: вредить другим».
Мне кажется, это главная тема любой исповеди.
И еще один опыт, который трудно было получить в другое время. Примерно год назад в программе «Православная энциклопедия» о. Алексия Уминского, который любезно приехал сегодня ко мне в больницу и причастил Святых Христовых Тайн, мы записывали беседу про одиночество. Известно, что часто какие-то вещи понимаются глубже не столько, когда с ними соприкасаешься, сколько, когда от них удаляешься. Так вот: я еще никогда не чувствовал себя таким неодиноким.
7 июня 2019 г
Москва, Боткинская больница
Я заболел странной болезнью, я вижу воздух, я не чую жести, я иду вперед, где мой черед…
А. КолодицкийКогда-то на заре моей церковной жизни на меня очень сильное впечатление оказали главы из книги отца Павла Флоренского «Столп и утверждение истины» – главы о дружбе. Это не только блестящие филологические и философские исследования темы, быть может, одни из лучших в русской религиозной мысли. Меня более всего затронула лирическая составляющая этих текстов о настроении и устроении души, о переживании дружбы как мистического явления. Вспоминаю сейчас об этом, потому что вижу перед собой дорогого друга. Леха Колодицкий посетил меня на моем космическом корабле и пришел, конечно же, не один, а с подарком. Надеюсь, я смогу с ним сегодня не только поболтать, но и поэксплуатировать его на предмет помощи написания каких-то слов для вас, чтобы потом поделиться. Мне это очень интересно – разговаривать с вами.
Позже в этот день
Конечно же, моя жизнь изменилась: и в чем-то важном, и в тысяче мелочей. Про важное мне говорить хочется, но очень непросто, и эта трудность такая очень личная…
Мне всегда было неловко, когда казалось, что я навязываю себя. Одно дело храм, проповедь – это часть Литургии, и я убежден вместе с о. Александром Шмеманом, что живое слово – очень важная ее часть. А вот с пространством вне храма, когда не сами люди пришли ко мне, а я стучу в их дом, занимаю время, внимание…
Понятно, что надо быть проще, но что есть, то есть. А сейчас еще невольно ловлю себя на мысли, что круто я придумал – перевязал себе голову, и в Фейсбук, попробуй не почитай!
А еще лезет в голову мерзкий Фома Опискин – вот уж точно, на кого не хочется походить. Ух, осилил.
Так вот про мелочи, которые, как мне кажется, могут и на более серьезные вещи помочь посмотреть иначе.
Приходит сестра, делает перевязку, видно, немного задела шов, я болезненно дернулся, она: «Страшно? Не бойтесь!»
А мне пришел в голову почти буддийский афоризм: «Когда тебя укусила ядовитая змея, нелепо бояться намочить ноги, перебегая ручей, или сломать лодыжку, хотя это и неприятно».
А вот, с другой стороны, каждое утро в палату открывается дверь со скрипом, и я рефлекторно замираю от ужаса… а это сестра идет делать укол.
Читать, писать пока трудно, но желание есть. Даже если это мало кто читает, мне важно просто для себя. Смотреть доктор разрешил, и вчера я посмотрел «Чернобыль». Впечатление очень сильное[1].
8 июня 2019 г.
Москва, Боткинская больница, день рождения
Дорогие друзья, большое спасибо за все ваши поздравления! Мы очень сильно чувствуем вашу поддержку в эти дни.
10 июня 2019 г
Москва, Боткинская больница
Я решил попробовать вести что-то вроде регулярных записей. Без планов, обязательств, ожиданий, короче, как я люблю, без фанатизма и вожделения.
Для кого? Точно для себя, для сына и дочери, друзей.
Зачем?
Пока точно не знаю, просто появилось желание попробовать. Я вообще всегда хотел вести личный дневник и никогда не вел более или менее постоянно. В столе валяется куча тетрадей, ежедневников, исписанных, как правило, на пару месяцев. Постоянство, дисциплина – точно не мои добродетели. Режим жизни, суета, беготня… – я понимаю, что это все отговорки были, но вот и их отнял у меня Господь!
Времени сейчас навалом, никаких забот, суеты, никакого «в суе мятения». Ешь, пей, думай, молись и пиши.
И вот здесь первая трудность. Я никогда много не писал, хотя в последние годы стал это делать намного чаще благодаря Фейсбуку, за что я ему очень благодарен. У меня врожденная безграмотность, и мне за это очень неловко. Я почти не писал писем в детстве и юношестве, в школе я не написал ни одного сочинения самостоятельно, я все списывал и неизменно получал двойку за грамотность.
Первое и единственное сочинение по литературе я написал на вступительных экзаменах в МИИГАиК. И это получилось, конечно же, случайно. Абитуриентов ввели в аудиторию для написания экзамена. Я опоздал и пришел с карманами, набитыми шпорами, надеясь провернуть обычную операцию, и понял, что пропал: все места в аудитории были заняты, кроме одного, за столом преподавателя. Так появилось мое первое сочинение, кажется, на тему соцреализма М. Горького. Свою тройку я получил, но, уверен, незаслуженно – просто на наш курс брали ребят, а девчонок «резали».
Так что навыка нет, а желание есть. Типичный набор графомана, и я очень понимаю людей, чутких и к слову, и к мысли… Одно меня утешает – все это можно просто не читать. Под рукой у каждого из нас есть прекрасная опция для этого.
А еще сейчас мне сложно технически набирать буквы, я не всегда вижу поле текста целиком. Будем считать, что все мои опечатки и нестыковки – просто технический брак.
Теперь о жанре, или формате. Все-таки это не совсем дневник. Дневник, скорее, пишется для себя, для саморефлексии, разговора с собой. Такого рода дневники я обожал читать. Я буквально зачитывался дневниками Толстого, его письмами, а потом были и дневники Шмемана – одна из главных книг моей жизни и «Мартиролог» Тарковского…
И все же я по своему характеру, скорее, экстраверт, демонстративный тип поведения мне свойственен, хотя и, надеюсь, без излишних акцентуаций. Поэтому мне хочется не только что-то собирать внутри, но и выносить вовне. Конечно, до Руссо мне далеко, как и до Августина, и некая запредельная вывороченность внутренней жизни меня, скорее, напрягает в них, но этого я не боюсь, так как мне и выворачивать особо нечего.
Поводом для этих записей может быть все что угодно – от качания ветки за окном, прочитанной книжки или просмотренного фильма до спора на страницах Фейсбука или заданных вами вопросов. Вести какую-то постоянную обратную связь будет мне сложно, и я не уверен, что нужно, но какой-то отклик, наверное, необходим.
Позже в этот день
Образ мира
Не думал, что буду сегодня еще писать, но стоит такая жара, что, как ни странно, любыми другими делами заниматься еще сложнее: внимание не держится, все время проваливаешься в сон, а тут хоть пальчиком надо двигать.
Зашел Александр Вадимович Горожанин, хирург, который меня оперировал. Удивительный человек, гениальный врач и очень глубокий, верующий христианин, мы не первый раз беседуем, но сегодня вышел интересный разговор. Немного о нем и напишу.
Я рассказал Александру Вадимовичу о том, что я увидел, придя в сознание в реанимации, после того, как он удалил мою опухоль. А увидел я ни много ни мало «образ мира». Вернувшись после наркоза и не совсем понимая, где я, я стал слышать голоса. Голоса молодых, бойких сестер реанимации – Лены, Наташи, Риты и Светы. Ничего вроде особенного – в палате несколько человек, после операции идет обычная работа… Но скоро я поймал себя на том, что меня удивило. Ни одна из сестер ни о чем не просила другую, что так естественно: «помоги», «подай», «сходи», «подержи». Они шумно, бодро говорили вроде о том же, но иначе: «Тебе помочь? Зови, я здесь» и т. д. Они не просили, они предлагали, и работа шла почти весело, а ведь дежурили они сутками, и я думаю, физически это было непросто.
Недавно мы слышали в храме Евангелие об исцелении расслабленного. Этот образ купели Вифезда как образ нашего мира очень важен. «Нет человека», – говорит расслабленный. И что может быть страшнее этих слов? Зачем нужна земля без человека? Как страшен мир, земля, на которой нет человека!
Но как его найти? Как стать человеком? Ждать, когда он все-таки придет и можно будет успеть до возмущения воды оказаться в купели?
Но можно и иначе. И эти сестрички буквально показали мне это. Можно самим спешить на помощь, протягивать свою руку. Только повернувшись от себя навстречу другому, я имею шанс стать человеком и войти в другой образ мира.
Владимир Бибихин, который так подробно и глубоко пытался понять, что есть мир, говорил: «Мир – это ближайшие. Мир ближе к нам, чем мы есть, нам трудно его видеть, надо отойти на расстояние, выйти из себя, ибо все мы не только у купели, все мы в “Общей палате”!»
И, согласитесь, это прекрасный образ мира. Ведь в нем так легко стать человеком, а это и есть то, к чему мы призваны!
Надо выйти из себя!
11 июня 2019 г
Москва, Боткинская больница
О достоинстве
В эти чудесные, удивительные для меня дни меня ничего не раздражает, душа моя пребывает в мире и радости. Но, как и раньше, я чувствую, что живу на земле. В мире, который лежит во зле и погружен во тьму, хотя в нем уже светит свет. Я, как и все вы, в эти дни переживаю за Ивана Голунова, за всю эту безумную и, увы, такую понятную ситуацию. За него и лично молюсь – близкие мне люди хорошо его знают, и потому он для меня не только имя на плакате. Я не хотел бы здесь погружаться в контексты многочисленных смыслов, которые с неизбежностью возникают в этой истории, хотя с интересом за ними наблюдаю.
Я хочу остановиться на другом. Я же пишу дневник, и этот жанр выстраивает взгляд, где все через себя и про себя.
Я написал, что почти ничего меня не огорчает в эти дни. Это так, но не совсем. Иногда в связи с делом Ивана Голунова мне попадаются мысли людей, которые возмущены теми, кто его защищает. Аргументы их предельно просты: а если он и правда виноват? Мы ведь ничего точно знать не можем и т. д. И это пишут некоторые знакомые мне люди – очень хорошие люди, верующие.
Я не вступаю в дискуссии, но вот сегодня утром подумал: а сколько людей, знающих меня лично и совсем незнающих, услышав, что меня обвиняют в уголовном преступлении, поверят этому?
Я 30 лет священник. И начал служение осенью 1990 года. За эти годы с чем я только не встречался, кого только не исповедовал. Я разговаривал и с людьми, кому подбрасывали наркотики, и с теми, кто их подбрасывал, и с теми, кому угрожали, отнимали бизнес, и с теми, кто это делал. Это мой мир, у меня нет другого, это очень страшный и жестокий мир.
А теперь про себя и про то, как все бывает реально, хотя и предельно бредово. Могли бы меня обвинить в уголовном преступлении и какова могла бы быть на это реакция людей, общества?
Так вот сообщаю: нет ничего не возможного, и «сказку» вполне можно сделать былью.
Меня уже больше года «разрабатывает» ФСБ. Это не паранойя и не прикол, они мне сами про это рассказывали, да и не только мне. Они просто работают, делают свое дело, собирают материалы, вызывают на допрос прихожан, задают вопросы. Никаких проблем, трудностей, неудобств я в связи с этим не испытываю, просто немного неприятно.
Началось все с того, как два года назад мы поставили в Черноголовке поклонный Крест в память новомучеников и жертв политических репрессий в годы гонений на веру. История была резонансная, многие в городе не приняли этот крест, на меня посыпались жалобы во все инстанции, от прокуратуры до патриархии, дошло, наверное, и до «конторы».
И вот мне стало просто очень интересно: а в чем меня можно подозревать, что именно инкриминировать? Среди моих знакомых есть бывший генерал ФСБ, Герой России. Я с ним встретился, и он мне все рассказал. Мое дело проходит по разряду государственной тайны. Черноголовка – научный центр, среди прихожан много ученых, я бываю за границей, у меня там друзья, я могу быть каналом связи. Все. Могу быть, разве нет? Обыденная рутинная работа, которую необходимо кому-то делать. Конечно, он меня успокоил, сказал, что это просто дурная затея молодого капитана, который хочет стать майором, что все под контролем и т. д. Я ему верю, но это история о том, в каком мире мы живем.
Продолжая эту тему, я не хотел бы говорить о презумпции невиновности, я бы хотел сказать о презумпции достоинства. И не только в смысле достоинства того, кого без должных оснований обвиняют, а о достоинстве тех, кто попадает в эту ловушку. Как не попасть? Не знаю. Но вот подумал, что мы, христиане, должны быть всегда на стороне тех, кого обвиняют, независимо от того, хорошие это люди или не очень, виновные или нет.
Слышу возмущение! Это же бред, как тогда жить, и как же закон, порядок, суд, наказание… и почти со всем уже согласен. Не близки мне соблазны толстовства и прекраснодушные теории о построении рая на земле. Я понимаю, что государство не для того, чтобы строить рай, но для того, чтобы не допустить ад, а для этого нужны и суд, и полиция, и армия, и даже чиновники. Но хочу-то я все-таки рая!
И потому мне всегда так грели душу слова Крестителя Руси равноапостольного Владимира, когда к нему привели на суд бандитов и епископы стали просить совершить законную казнь. А он сказал: «Не могу, Бога боюсь!»
И знаете, когда в житии моего любимого святителя Николая я читаю, что он молился за неправедно осужденных воевод, мне кажется, он молился бы за них, даже если бы они были виновны. Это его достоинство, на котором просто отблеск света, пришедшего во тьму.
Христос говорил: «Ходите, пока свет». Встать на сторону человека, не подтолкнуть, а поддержать; поверить, а не усомниться – это и значит зажечь свет, точнее, просто открыть ему путь.
12 июня 2019 г
Москва, Боткинская больница
Хороший больной, или Наука танца
Сегодня выписка, а значит, я покидаю свою палату, которая, конечно, номер 6. Покидаю Боткинскую больницу и еду на пару дней домой в Черноголовку, чтобы затем добраться уже до клиники в Мюнхене.
Надо сказать, что я за эти несколько дней приобрел новый опыт.
Дело в том, что я никогда за свои 54 года не болел, точнее, не болел серьезно, так, чтоб до больнички дошло. В больнице я был всего один раз в жизни и то минут десять. И по иронии судьбы именно в Боткинской. Мне было лет 7, в школу я ходил на Октябрьском поле, а это совсем рядом с Боткинской.
Как-то раз, придя в раздевалку на физкультуре, мы увидели одноклассника, который с восторгом показывал нам страшный шрам у себя на животе. Это реально было жутко. Что это? Андрюха с сияющей улыбкой ответил, что это аппендицит! «Меня возили в больницу и резали по живому, как на фронте!» А потом он начал подробно описывать свои боли в животе и что, мол, пацаны, не ссыте, вырежут за милую душу и совсем не страшно.
На меня его рассказ произвел очень сильное впечатление, но совсем не вдохновил. На следующий день на уроке русского я почувствовал боль именно там, где ее описывал Андрей, и именно такую вот – острую и резкую…
Я попросился выйти в медкабинет. Школьный доктор, пощупав живот, задала пару вопросов и изрекла страшное слово «аппендицит»! И вызвала маму и «скорую». Меня повезли в Боткинскую, и большего ужаса я в своем прекрасном детстве не помню. Меня сейчас будут резать! Но до этого не дошло – мне сделали клизму и отправили домой, а на следующий день, к явному восторгу Андрюхи, я сказал, что у меня был не аппендицит, а так, ерунда, но как же я был рад этой ерунде!
Но тот опыт посещения больницы, детский опыт ужаса остался со мной навсегда.
И вот второе посещение, спустя много лет. И совсем другой опыт, совсем другие переживания. Во-первых, мне было совсем не страшно, хотя вроде и приехал я опять в Боткинскую совсем не с аппендицитом, а с заразой в голове.