Ювелирная работа
– Первый врач в нашем роду, а?
– И второй с высшим образованием, – вставила Светлана.
Алекс не понял, были эти слова колкостью, направленной в его адрес, или же Светлана просто решила поддержать беседу и ляпнула первое, что пришло в голову. Машинально он оценил стоимость «бирюлек», которые Светлана надела к элегантному синему платью, красиво облегавшем ее неплохо сохранившуюся фигуру. «Бирюлек» на Светлане было что игрушек на новогодней елке – серьги-висюльки, колье, браслеты на правом запястье, золотые часы на левом, два перстня и три кольца на пальцах. Большей частью платина с брюликами, за исключением часов и массивного золотого кольца на безымянном пальце правой руки. По самым скромным прикидкам «бирюльки» тянули на одиннадцать тонн «зелени». Неплохо, однако.
– Второй, но явно не последний, – подхватил отец, подмигивая Алексу. – Тебе, Алеша, тоже надо подумать об образовании. Человек без диплома, все равно, что ноль без палочки…
«Надо же, как шатает папашу! – мысленно усмехнулся Алекс. – Раньше ремесло было важнее „корочек“, а сейчас – наоборот. И „Алешей“ вдруг назвал, а то все „Леха“ да „Леха“».
– Образование – это же не просто набор фактов, вложенный в голову, – продолжал отец. – Образование – это широкий кругозор, это вышка, с которой ты видишь дальше, чем другие. Так что, соображай, сынок, где ты хочешь стоять – на вышке или внизу…
Физиономия Санька приняла самодовольное выражение – я, мол, давно на этой вышке стою. Алекс вдруг подумал, что в истории Каина и Авеля нет ничего удивительного. Убивать Санька ему не хотелось, но пару хороших зуботычин брательник определенно заслужил. И это – только за первый час знакомства!
– Саша у нас очень одаренный, – сказала Светлана, с любовью глядя на сына. – В школу пошел в шесть лет, из третьего класса перешел прямо в пятый, с первой попытки поступил в институт, а потом его с великой радостью взяли в ординатуру. Сам профессор Бараховский за него ходатайствовал.
«Небось, получил от отца кучу бабла, вот и старался», подумал Алекс. По поводу одаренности младшего брата у него имелись веские сомнения. По-настоящему одаренные дети – личности известные. Они побеждают на разных там олимпиадах, про них пишут в газетах и ни один одаренный умом человек, не позволит себе средь бела дня на глазах у людей купаться нагишом в городском фонтане. И вообще, с первого взгляда становится ясно, что Санек только одним одарен – отцовскими деньгами.
– Я, сыны мои, грандиозное дело задумал, – начал отец, когда невеселое празднество дошло до «трехэтажного» именинного торта. – То, что у меня сейчас – это мелочь по сравнению с тем, что у меня будет! Заправки – дело прибыльное, но бесперспективное. На них подняться может только тот, кто сидит на нефти. А я хочу всю деревообрабатывающую промышленность под себя подмять! И не просто хочу, а имею возможность! Реальную возможность, вы же знаете, что я слов на ветер не бросаю. Через каких-нибудь пять лет, я стану императором тайги!
– Султаном Восточной Сибири! – усмехнулась Светлана.
– А если получится, то и Западной тоже, – нахмурился отец, давая понять, что шутить на эту тему не следует. – И такое дело мне в одиночку не поднять. Нужны верные-надежные люди, на которых я могу всецело положиться. А кто же может быть надежнее вас?
Алекс не вел подсчета, но округленно-приближенно отец принял на грудь не менее семисот грамм коньячковского. Даже для такого стойкого бойца, как он, и с учетом обильной закуски, это все же весьма приличная доза, под которую деловые разговоры вести нельзя. Дела делаются на трезвую голову. Поэтому Алекс слушал отцовские объяснения вполуха. Наворачивал торт (он вообще любил все сладкое, а уж бисквитно-кремовое в особенности) и согласно кивал, не вникая в детали. Какой смысл понапрасну голову забивать? Вот если отец-папаша пригласит в свой офис и сделает деловое предложение, тогда и вникнем. Но в целом было приятно сознавать, насколько вдруг выросли его акции. Еще позавчера он был для отца практически никем, а теперь его день рождения празднуется в семейном кругу (пусть и не все этим довольны), отец делится с ним планами и называет «верным-надежным». Перстень, подаренный отцом – жуткая пошлятина в стиле «родные-девяностые», нынче такая топорная работа не в чести, но дело не в стиле, а в том, что ему вручили фамильный знак, символ признания родственных отношений. И пусть брательник не кривит физиономию, Алексу его мнение до фиолетовой лампочки (еще одно выражение из материнского лексикона). Все решает отец, а Санек, как младший сын, в бушмакинском клане с конца первый.
Алекс собирался возвращаться домой на такси, но отец сказал:
– Мы тебя подбросим, не парься.
На выходе Алекса окликнула улыбчивая красотка-метрдотель.
– Мы будем рады видеть вас в числе наших постоянных клиентов, – прощебетала она, протягивая Алексу длинный конверт с логотипом ресторана. – Позвольте вручить вам карту постоянного гостя. Десятипроцентная скидка, льготное бронирование и еще целый ряд преимуществ.
Пряча конверт во внутренний карман пиджака, Алекс подумал о том, какой фурор произведет карта постоянного гостя ресторана «Венеция» в ювелирной мастерской. Да и перстень тоже произведет. Если сразу сказать, что это отцовский подарок, то никто критиковать не осмелится, станут наперебой восхищаться изяществом работы и уважительно хмыкать по поводу веса «гайки».
Алекс думал, что машину поведет Светлана или же крепко выпивший отец вызовет такси. Выйдя на улицу, он не поверил своим глазам, увидев отца на водительском месте. Даже остановился от удивления, а Санек, только что севший на заднее сиденье, громко-показушно захлопнул дверь. Отец приглашающе махнул рукой и запустил двигатель. Яркая ослепительная вспышка… Чья-то невидимая и очень сильная рука швырнула Алекса назад, во тьму…
Глава вторая. Новая жизнь
После смерти матери, Алекс около полутора месяцев ходил сам не свой. Все делал автоматически, мысли были заняты мамой и тем, что ее уже нет. Депрессняк давил нешуточный, началась новая, другая жизнь, жизнь без мамы, в которой Алекс был совершенно один.
Смерть отца воспринималась совсем иначе. Да, было жаль всех, даже вредного Санька и то немного, но просто жаль, не более того. Ощущения невосполнимой утраты или, хотя бы, большой потери, не было и в помине. Печальная новость не ввергла в грусть-тоску, а побудила к размышлениям. «Значит, теперь все мое? – лихорадочно соображал только что пришедший в себя Алекс. – Впрочем, не факт. Вдруг отец, по примеру многих бизнесменов, „ходящих по краю“, записывал все имущество на Светлану? А она же не то из Усть-Илимска, не то из Усть-Кута… Там у нее может быть родня, возможно, что и близкая, к которой уплывет по праву наследования все отцовское имущество… А вот от Александра Николаевича Бушмакина, родного сына Светланы, ничего не уплывет… И разве я не хотел когда-то быть врачом?… Стремно? Есть такое дело. Но момент упускать нельзя… А перелом носа весьма кстати… Решено – назовусь Саньком».
Немного позже Алекс узнал, что взрывом ему опалило волосы и потому в больнице голову обрили наголо. Очень кстати. Волосы пока что можно совсем не отращивать, а продолжать брить голову наголо. Это стильно и вообще на руку, чтобы не спрашивали, куда делся примечательный вихор.
Единственным слабым звеном была девушка-метрдотель, которая могла сообщить, что последним из ресторана вышел Алексей Бушмакин, которому она вручила карту постоянного гостя. И эту карту могли найти в кармане пиджака, если он, конечно, не превратился от взрыва в лохмотья… Но Алекс решил эту проблему легко. Санек, явно по настоянию отца, явился в ресторан в костюме и при галстуке, только костюм у него был не темно-синий, как у Алекса, а сине-серый. Спасибо тебе, брат, за удачный выбор костюма, который в полумраке ресторанного зала можно принять за темно синий. Ну а галстуки разные – это фигня, такими пустяками никто заморачиваться не будет.
– Меня метрдотель на выходе окликнула, – сказал Алекс двум оперативникам, которые явились к нему на следующий после пробуждения день. – Спутала с братом и вручила карту постоянного гостя. Мы с Алексеем похожи очень… То есть – были похожи… Если бы не эта карта, я бы тоже… С ними…
Чтобы оперы не расспрашивали его долго, Алекс подбавил в голос как можно больше горя и страдания. Но вопросов было немного. Помните ли, что случилось? Подозреваете ли кого-нибудь? Ладили ли друг с другом родители? Не заключал ли отец в последнее время каких-то сделок? Родному сыну, живущему вместе с родителями, положено хотя бы немного быть в курсе отцовских дел, поэтому Алекс сказал, что отец собирался купить какое-то деревообрабатывающее предприятие, но подробности ему неизвестны. Про отношения в семье сказал, что в целом родители жили спокойно, но иногда мать устраивала скандалы по поводу отцовских измен. Весь Братск знал, насколько Савелий был охоч до женского пола, поэтому оперы полностью удовлетворились таким ответом.
Несколько раз приходили приятели и подружки Санька из числа местных мажориков. С ними Алекс «включал дурака» – никого не узнавал, ничего не помнил, на вопросы отвечал предельно кратко и слабеньким голоском, а после четвертого визита попросил никого из посетителей к нему не пускать – утомляют сильно.
Больничный персонал относился к Алексу как к своему, тем более, что Санек, после окончания ординатуры в Иркутске устроился на работу сюда же, в первую городскую больницу, во второе терапевтическое отделение. Как-то раз Алекса навестила заведующая отделением, круглолицая добродушная тетка. Поохала-поахала и заверила, что лично поможет пострадавшему сотруднику восстановиться после «такой ужасной контузии». Но тут же оговорилась – «если вы реально намерены работать». Алекс понял, что Санек особого усердия в работе не проявлял, небось и появлялся в больнице пару раз в неделю, если не реже. Заведующую он поблагодарил и пообещал работать добросовестно. Ее помощь пришлась бы Алексу очень кстати – надо же входить в курс медицинских дел, если уж стал врачом.
Из фильмов Алекс знал о том, что молодые врачи, приступившие к работе по завершении обучения, толком ничего не умеют делать. В процессе работы они постепенно постигают врачебную премудрость и постепенно, за два-три года, становятся полноценными специалистами. А какой-то особо циничный интерн (или ординатор?) называл обучение в вузе «отбыванием дипломной повинности». Так что Алексу сильно повезло – он очень вовремя превратился в своего младшего брата. И то, что покойный брат был раздолбаем, тоже играло Алексу на руку – никто не станет удивляться скудному количеству профессиональных знаний. Чего еще можно ожидать от избалованного мажора?
Опять же – в вузах будущие врачи изучают все специальности подряд, а работать им приходится по какой-то одной. Все прочее можно считать ненужным балластом, пустой тратой времени. Если реаниматологам нужно прояснить какой-то неврологический или эндокринологический вопрос, они не вспоминают то, что когда-то учили, а тупо приглашают врача нужной специальности на консультацию. Алекс видел такое не раз, пока лежал в реанимации, где нет палат, а есть один большой зал и все происходит на виду у всех. То есть, на самом деле свежеиспеченному кардиологу Александру Бушмакину нужно изучить как следует учебник по кардиологии, ну и учебник по внутренним болезням, наверное, тоже, чтобы уметь отличать инфаркт от воспаления легких. И этого будет вполне достаточно, он же не оперировать собирается, а таблетками лечить. Медицинские учебники не такие уж и толстые, Александр видел некоторые в ординаторской, куда его приглашали пить чай дежурные врачи. Нормуль-мормуль, как выражалась мама. Задача сложная, но вполне решаемая. Не боги горшки обжигают, и вообще если уж Санек собирался работать врачом, то у Алекса это тоже получится. Он в медицинском не учился и ординатуру не проходил, но будет гораздо серьезнее и ответственнее своего брата. Своего покойного брата.
В больнице пришлось пролежать три недели – шесть дней в реанимации и остальное время в двухместной палате неврологического отделения. Место в «блатной» палате досталось Алексу как врачу, в знак корпоративной солидарности. И кормили его не из общего котла, а из «малого», в котором готовили для больничной администрации и дежурных врачей. Не «Венеция», конечно, там все было запредельно вкусно, а здесь просто достойно-съедобно. Алекса отпустили бы домой и раньше, но врачей беспокоили «провалы», которых на самом деле не было, но об этом никто, кроме Алекса, не знал. Сам Алекс домой не торопился, потому что каждый проведенный в больнице день обогащал его новыми полезными знаниями. Что-то подсмотришь, что-то врачи расскажут, что-то медсестры… С одной из медсестер, стройной брюнеткой по имени Юля, у Алекс даже случился «военно-полевой» роман, полезный и ни к чему не обязывающий, поскольку Юля была замужем и никаких видов на Алекса, кроме совместного приятного времяпрепровождения, не имела. Юле Алекс по секрету поведал, что в универе их очень плохо учили практическим навыкам, все больше на словах, а не на деле. И теперь юный доктор Бушмакин сильно беспокоится по поводу своей будущей работы, поскольку не умеет делать уколы, ставить клизму, промывать желудок и все такое прочее, что положено уметь врачу. Засмеют коллеги и медсестры, погубят репутацию в самом начале.
– Ну это пустяки! – махнула рукой Юля.
Закончив вечернюю раздачу таблеток, она завела Сашу в процедурный кабинет, наскоро отлюбила, а затем начала «учить пулемету». Показала, какой «шланг» куда вставлять, что именно смазывать гелем или вазелином в каждом случае и куда лить воду. Строго предупредила, что во время промывания желудка после того, как установишь зонд и наденешь на него воронку, нужно обязательно поднести эту воронку к уху и послушать – не доносится ли из нее дыхательных шумов. А то вдруг ненароком зонд в трахею попал, тогда утопишь пациента промыванием. При постановке клизмы женщинам есть другая опасность – вставить наконечник во влагалище вместо прямой кишки. У персонала такая ошибка вызывает дикую ржаку, а пациентки пишут жалобы. Что же касается уколов, то Юля сначала обстоятельно проговорила все три методики – подкожную, внутривенную и внутримышечную, а затем дала Алексу белый халат и отвела в палаты к лежачим пациентам, которым были назначены инъекции (те, кто мог ходить, приходили за своими уколами в процедурный кабинет). Подкожная и внутримышечная инъекции получились у Алекса с первого раза – дело совсем нехитрое, а вот с внутривенными пришлось немного повозиться, но на шестой раз Юля сказала:
– Годно! Можешь процедурным медбратом оформляться!
Заодно добрая девушка научила Алекса определять группу крови. Он-то думал, что этим занимается лаборатория, но оказалось, что врачи должны делать это перед каждым переливанием. Квест с тарелочками-луночками оказался довольно сложным, но Алекс с ним справился после того, как прочел про агглютинины и агглютиногены.[1] Если вникнешь в суть, то запоминается легко.
Из разговоров с дежурными врачами Алекс узнал, что любой уважающий себя врач должен уметь ставить подключичный катетер и устанавливать дыхательную трубку в трахею. Юля сказала, что это сугубо врачебные манипуляции, до которых средний медперсонал никогда не допускается и посоветовала набивать руку в морге на трупах. Иметь дело с трупами Алексу не сильно не хотелось. Не то, чтобы было страшно, а просто не вдохновляла мысль о посещении морга и контакте с тамошней клиентурой. Он поинтересовался, нельзя ли поучиться на живых, но Юля ответила, что с этим к живым надо подступаться только после того, как набьешь руку на покойниках. Однако, тут же вспомнила, что вставлять трубку в трахею можно на муляже-тренажере, который хранится в кабинете заведующего реанимационным отделением и используется для занятий с врачами. Заведующий охотно пошел навстречу своему коллеге и недавнему пациенту. Устроил индивидуальное занятие (хватило одного) и похвалил Алекса за то, что он «взялся за ум». Понимать эту похвалу нужно было следующим образом – теперь тебе, парень, нужно надеяться только на себя, так что действуй-развивайся. Метод установки подключичного катетера Алекс выучил наизусть, несколько раз представил в воображении, как он это делает и решил, что пока с него этого хватит.
В день перевода из реанимационного отделения в неврологическое к Алексу пришел сутулый невзрачный дядечка, по виду – бухгалтер или страховой агент, который назвался Гелием Назаровичем и сообщил, что он по доверенности «осуществляет текущее управление активами покойного Николая Савельевича». Алекс поинтересовался размером активов.
– Ну, это о-о-очень сложный вопрос, на который так сразу и не получится ответить – заюлил Гелий Назарович. – Взять, к примеру, торговый центр, который стоит столько-то и приносит столько-то арендных платежей. Но если принять в расчет все долги, которые висят на нем, а также непогашенные кредиты, то ситуация получается аховая – стоимость уходит в минус. С заправками тоже не все гладко, особенно с учетом того, что поставки топлива осуществлялись на основе личных связей вашего покойного батюшки с руководством Ангарского НПЗ.[2] Нет человека – нет и связей, а если брать топливо по обычной цене, то заправки станут работать в минус…
В Гелии Назаровиче с первого взгляда угадывался жучила-аферист. Алекс чувствовал, что Гелий Назарович снимет много пенок с отцовского бизнеса, но ничего с этим поделать не мог. В отцовских делах он не разбирался совершенно и никаких рычагов влияния на Гелия Назаровича не имел. Хорошо было бы взять этого сморчка за горло, двинуть башкой о стену, сунуть под нос заряженный ствол и рявкнуть: «Не пудри мне мозги, сука, а то я сейчас твои вышибу!». Но, к сожалению, Алекс так не умел и не имел ни ствола, ни репутации, которая делает угрозы убедительными. Осталось утешаться мыслью о том, что всего Гелий Назарович украсть не сможет, что-нибудь да останется законному наследнику.
Какой-то толк от Гелия Назаровича все же был. Он спросил, не доверит ли ему Александр Николаевич организацию похорон, на что Алекс ответил, что конечно же доверит и попросил, чтобы похороны были бы скромными, без излишеств и лишней публики. Не хотелось выбрасывать деньги на ветер и вообще не хотелось толп на собственных, как-никак, похоронах. Гелий Назарович заверил, что все будет скромно, но достойно. На том и порешили.
Домработница, у которой были ключи от двухуровневой отцовской квартиры, тоже хорошо погрела руки. На второй день пребывания в квартире, Алекс устроил великий шмон – изучил содержимое всех шкафов, ящиков, шкатулок и двух сейфов, для вскрытия которых пришлось приглашать специалистов, поскольку ключей от них найти не удалось. Нигде, в том числе и в сейфах, не было ни копейки денег, вот даже парочки сторублевок, и нигде не было никакой «ювелирки». Ладно, пускай отец и брат этим особо не увлекались и все, что имели, носили на себе. Но в то, что Светлана не имела ничего из украшений, кроме того, что было надето на ней в то злополучный вечер, совсем не верилось. А еще в ее гардеробе, размером с хорошую комнату, не висело ни одной шубы, а уж их-то у любой уважающей себя местной светской дамы было не менее двух – короткая и длинная. Домработница божилась, что она никогда не брала ничего чужого и никак не хотела отступать от этого. Хорошо еще, что банковские карты остались целы, с ними ушлая баба связываться не рискнула. В ящике письменного стола Санька Алекс нашел три карты разных банков – две золотые и одну платиновую. Спустился к банкомату, который стоял в подъезде на первом этаже и опробовал все три, набирая в качестве пин-кода 1986 (год рождения брата). Сработало. На платиновой карте лежало пятьсот восемьдесят тысяч, а на золотых – чуть больше сотни тысяч на каждой. Алексей Бушмакин мог прожить на эти деньги как минимум полтора года, не отказывая себе ни в чем в рамках своих скромных запросов. От использования своей старой банковской карточки с тридцатью тысячами кровных сбережений, Алекс благоразумно отказался. Нет уж, все нужно делать по закону. Вот через полгода он вступит в право наследования и тогда воспользуется этими деньгами, полученными от самого себя. Прикольно, однако.
Планов в голове роилось великое множество, один грандиознее другого, но Алекс пока что благоразумно старался жить сегодняшним днем. Пройдет полгода, за это время он подыщет толкового и надежного управляющего на место прохиндеистого Гелия Назаровича, затем станет официальным владельцем отцовского бизнеса, а там уже решит, что ему делать. Опять же – в медицине поднатореть нужно хорошенько и вообще недаром же говорят, что загад не бывает богат. Поживем-увидим.
Жизнь показала Алексу, что он был прав, когда не строил далеко идущих планов. Спустя несколько дней после похорон, неожиданно оказавшихся очень тяжелыми – тяжело было слушать хорошие слова о себе от коллег-ювелиров, тяжело было смотреть на табличку «Бушмакин Алексей Николаевич 1985–2010» – к Алексу домой явились два типа, похожие друг на друга, как двое из ларца, одинаковых с лица. Короткие стрижки, колючие взгляды, легкая небритость на квадратных подбородках, широкие плечи, тяжелые кулаки. Криво ухмыляясь и через слово переглядываясь друг с другом, типы сообщили Алексу, что его отец «перешел дорогу хорошим людям», за что и был наказан, и что ему самому в следующий раз может не повезти. А для того, чтобы следующего раза не было, Алекс после вступления в права наследования должен продать «хорошим людям» торговый центр и заправки за ту цену, которую ему предложат. Пока же вместо Гелия Назаровича должен быть назначен новый управляющий, которому доверяют «хорошие люди». «Следующего раза» Алексу ужасно не хотелось, пришлось согласиться.
Другой удар, еще более неожиданный, Алексу нанесли в больнице на третьем месяце его работы в отделении. Он старался как мог, до глубокой ночи сидел над учебниками, впитывал, словно губка, все, что говорили по работе коллеги, тщательно взвешивал каждый свой шаг и каждое слово, сказанное на профессиональные темы, но при всем том, что называется «не тянул». Не тянул даже с учетом того, что вел всего две четырехместные палаты, то есть – работал с половинной нагрузкой. Коллеги, вкалывавшие на полторы ставки с вечной перегрузкой, против этого вроде бы не возражали – жалели контуженного сироту. Алекс надеялся, что за год он сможет подняться до нужного уровня. Подниматься было трудно. Одним или двумя учебниками профессиональные знания не исчерпывались и жизнь практически еженедельно подкидывала Алексу какой-нибудь неприятный сюрприз, несмотря на помощь заведующей отделением, которая проводила вместе с ним первичный осмотр пациентов, сама назначала им лечение и затем «держала руку на пульсе» делая обходы в палатах доктора Бушмакина чаще, чем в палатах других врачей, где она появлялась всего раз в неделю. Но, тем не менее, то Алекс «прослушивал» начинающуюся пневмонию, то не обращал внимания на первые симптомы сердечной недостаточности, то наоборот – пытался перевести в реанимационное отделение абсолютно стабильного пациента. Незадолго до Нового года заведующая отделением пригласила его в свой кабинет, заперла дверь, чтобы никто не помешал бы их разговору, села за стол, по-деревенски подперла щеку пухлой ладонью и сказала грустно-прегрустно:
– Александр Николаевич, вы совершенно не справляетесь с работой…
Алекс привычно вздохнул и поник головой. Ритуал был привычным и хорошо отрепетированным.
– Я стараюсь держать все под контролем, – продолжала заведующая, – но я же не могу стать вашей тенью. Рано или поздно я не исправлю за вами что-нибудь, и вы наживете крупные неприятности. Шутки закончились, вы теперь взрослый человек и врач, с правом самостоятельной работы, который несет ответственность за все свои действия.
– Я стараюсь, Катерина Викентьевна, – Алекс посмотрел в глаза заведующей. – Мне очень нравится моя работа и я хочу научиться делать ее хорошо.
Работать врачом ему действительно нравилось. Работа интересная, отношение к тебе другое и вообще утром идешь на работу с приподнятым настроением…
– Я вижу, что вы стараетесь, Александр Николаевич. Вы сильно изменились после того, что с вами произошло, изменились в лучшую сторону. Не буду скрывать, что в первое время вы показались мне пустым и несерьезным, а теперь я вижу, что вы не такой. И с коллективом вы стали ладить, медсестры от вас вообще без ума, я даже ревную немножко. Чем вы их так обольстили?
– Да вроде как ничем, – пожал плечами Алекс. – Не знаю.
На самом деле знал, только говорить не хотел. Он часто советовался с медсестрами, распределяя таким образом «консультационную нагрузку» – что-то у врачей спросит, а что-то у медсестер. Так лучше, не так сильно мозолит глаза людям твоя тупость. Медсестрам это нравилось. А еще Алекс никогда не повышал голоса и со всеми всегда разговаривал вежливо, что тоже очень нравится людям. Взять, хотя бы, Катерину Викентьевну. Сейчас она добрую тетушку изображает, а бывает так рявкнет, что кровь в жилах стынет и крепким словом может припечатать по-чалдонски.[3] А это обидно и вообще не идет на пользу делу.