Исповедь суккуба

Вступление

Я и сама не заметила, как эта книга оказалась посвящена сексуальной магии, как она стала моей исповедью о наивной надежде, что союз двоих может быть подобен прекрасному танцу, а не беспощадной битве. И помни тот, кто пойдет этим путем – вы даны друг другу для наслаждения, для того чтобы познавать друг друга как божественное откровение.

И пусть Связь послужит ключом, что открывает все двери и дороги, а не непроходимым лабиринтом из стен ограничений.

Молитва

Но зато я так стремительно падаю вверх,

Как будто притяжения нет,

И нет ни законов, ни правил.

Fleur

– Это какая – то экзистенциальная порнография.

(Отзыв читателя).

__________________________________________________

В моей комнате сумрачно и прохладно, и стоит мне бросить взгляд на стены, как мне мерещится, что они сдвигаются, наползают на меня, грозясь сжать в тиски, раздавить мое тело. О мое тело – слабое, мягкое, местами склизкое – каким жалким кажется оно мне! Я впиваюсь в него от отвращения, и мое тело отвечает криком на подобное надругательство. Тело вопит и верещит, а душа рвется – рвется разорвать, разорвать мое тело, разорвать мою комнату, мой мир.

Словно то что я вижу, та вереница, в которой я кручусь день ото дня – лишь серый, опостылевший купол, тонкая пленка. И стоит ее сковырнуть словно болячку – и из под нее неудержимым потоком ливанет нечто, яркое, сильное, настоящее… И меня охватывает неудержимая тоска… Я хочу ощутить себя в этом потоке, я хочу быть этим потоком. И я раздираю свое жалко тело, и я ласкаю свое бедное тело, и оно отзывается – болью и наслаждением, слезами и слизью, криком и стоном…

О как бы я хотел видеть пред собою Другого. Как бы хотел я касаться его, чувствовать вкус его души у себя на языке… В сладкой истоме вдыхать запах Иного и смотря в чужие глаза, видеть в них искорку Бога…

Искусство смотреть в глаза Иного было утрачено – мы смотрим и видим зрачки, зеркало, свое отражение, стеснение, похоть, инструмент, родителя, ребенка, но не видим в них Бога. Не того Бога из мифов и легенд – оторванного от мира, а Бога живого, вездесущего и всепроникающего.

И ради этого я готов содрать с себя броню, выползти из нее, себя из нее выскрести и бросится к Другому, чтобы предстать перед ним обнаженным, чтобы предстать перед ним беззащитным. И пусть он атакует – мне и без брони не страшны удары. Я бы безжалостно содрал с него кокон, вытряхнул бы его из доспехов – все ради касания, все ради того, чтобы заглянуть в глаза.

И мы бы были словно дети – невинные в своем грехе, растворялись бы друг в друге – невзирая на риск, невзирая на недоверие, надругавшись над социальными играми, ролями и манерами так же, как они надругались когда-то над нами. Я не желаю играть с Иным, примерять перед ним маски одну за другой, ублажая толпу тех, кто знает как надо. Я желаю с жадностью, не в силах насытиться, пожирать Другого, познавая каждую клеточку его тела, каждый момент его жизни – не присваивая себе, но через себя пропуская, познавая и принимая каждый его вздох. Я желаю быть пожираемым, отдаваясь Другому без страха, без стыда, будучи самим собой.

И так, сливаясь почти до конца, мы бы замерли на грани между Жизнью и Смертью собственного Эго, в точке где Я – все еще Я, а Другой все еще Иной, но лишь мгновение – и последний барьер, разделяющий наши сущности рухнет.

И все это ради познания Бога в Другом, и все это ради проявлении Бога в себе. Ведь если я могу сказать тебе, Иной, что я люблю тебя, я могу сказать это всему миру, ведь если я могу наполнить тебя наслаждением, то я могу наполнить им мир, ведь если я могу светить тебе, я могу озарить все вокруг. Наслаждаясь тобой, я наслаждаюсь миром. Отдаваясь тебе, я возвращаюсь в себя, я наполняю собой мир.

Мой оргазм – преступление против серой пленки обыденности, против закованных в броню вечно грызущихся друг с другом воинов, против боящихся Бога, против своего стыда и сомнений. На мгновение предо мной открывается яркий мир, на мгновение я становлюсь всемогущим, на мгновение замок с моих желаний открыт, и они неудержимо выплескиваются наружу, раскрашивая и затопляя все вокруг. А затем я стремительно падаю вниз, обалдевший от откровения, и снова застываю в своей серой комнате в растерянности, не в силах отличить реальность от иллюзии. Но дремлющий во мне Бог ведает, ведает и зовет меня в неистощимый, яркий поток безграничного Бытия.

И я кричу, я кричу и зову Другого, я кричу и пробуждаю себя.

Карнавал

Меня позвали на Карнавал.

Я долго собирала свой наряд, яркий, необычный и скрывающий все мое тело. Но когда я вышла на улицу, я поняла, что мой костюм не столь уж выделяется среди остальных.

В нем я чувствовала себя словно в броне. Такой закрытый, скрывающий мою личину. Я могла свободно идти, мешаясь с обезумевшей толпой, делать что хочу, заговаривать с кем захочу.

Прохожие – разряженные в пух и прах, как и я, не раз пытались угадать кто же я. И каждый раз ошибались. Более того – стоило мне сказать это им, и они не верили. Когда мое терпение лопало, я попросту срывала свою маску.

– Вот, вот же я! Это я! – порой я не выдерживала и срывалась на крик.

– Нет, нет! Это не ты, ты другой человек, – убеждали меня. А если я вновь не соглашалась – откуда не возьмись доставали маски, одежду и грубо напяливали на меня, а затем восклицали – мы же говорили кто ты! Смотри, смотри!

Эти чужие маски сдавливали мне лицо, мне было тяжело дышать через них, прорези для глаз были слишком узкие, и я шла в них, спотыкаясь. А надетые помимо моей воли костюмы давили, стягивали мое тело или наоборот, свисали мешком, и я путалась в их длинных полах, шатаясь как пьяная и падая.

Я раз за разом срывала с себя чужие вещи, отбрасывала их как можно дальше и сбегала, пока мои обидчики не опомнились.

Но и мой костюм начал тяготить меня – в нем становилось душно, и спустя столько времени я начала ощущать его тяжесть на своих плечах. После очередного «костюмера» я не выдержала и сорвала с себя не только напяленные им на меня одежду, но и свой собственный костюм. Я бросила ему тряпки в лицо, а моя маска раскололась об асфальт, обдав моего обидчика острыми брызгами осколков.

– Смотри! Смотри! – закричала я! – Вот я!

Он стоял ошарашенный, а затем тихо ответил, – не верю… – Сейчас, сейчкас я расскажу тебе кто ты, и достал из своих просторных одеяний очередную маску.

И я бежала, и моя кожа царапалась о чужие костюмы, обагряя их каплями моей крови. Запыхавшись, я остановилась отдышаться и случайно увидела себя в отражении витрин.

И в тот момент мое тело показалось мне таким нелепым, таким слабым, и таким невзрачным среди всего этого Карнавала. Слабое, в царапинах и синяках, такое несовершенное и такое беззащитное…

Мне вновь захотелось найти свой костюм и скрыть им свою наготу. Мне захотелось броситься прочь отсюда – забиться домой или сбежать в глушь. Туда – где меня никто не увидит кроме птиц и зверей, туда, где никто не будет заставлять меня носить неудобные костюмы и душные маски, туда, где я смогу залечить свои раны ледяной озерной водой, жаром костра, колючими еловыми иголками и мягким бархатом мха.

Но я продолжала идти посреди Карнавала – нагая, я лавировала меж веселящейся толпы, чувствуя горячие поцелуи солнечного света на своей коже.

Может когда-нибудь моя кожа станет достаточно крепкой, чтобы не трещать по швам, режась об острые края чужих нарядов.

Может когда-нибудь, взглянув мне в лицо, кто–нибудь да и узнает меня.

Может когда–нибудь, я приму себя, и без содрогания взгляну на своё отражение.

А пока – да здравствует Карнавал!

Меня позвали на Карнавал.

Я долго собирала свой наряд, яркий, необычный и скрывающий все мое тело. Но когда я вышла на улицу, я поняла, что мой костюм не столь уж выделяется среди остальных.

В нем я чувствовала себя словно в броне. Такой закрытый, скрывающий мою личину. Я могла свободно идти, мешаясь с обезумевшей толпой, делать что хочу, заговаривать с кем захочу.

Прохожие – разряженные в пух и прах как и я, не раз пытались угадать кто же я. И каждый раз ошибались. Более того – стоило мне сказать это им, и они не верили. Когда мое терпение лопало, я попросту срывала свою маску.

– Вот, вот же я! Это я! – порой я не выдерживала и срывалась на крик.

– Нет, нет! Это не ты, ты другой человек, – убеждали меня. А если я вновь не соглашалась – откуда не возьмись доставали маски, одежду и грубо напяливали на меня, а затем восклицали – мы же говорили кто ты! Смотри, смотри!

Эти чужие маски сдавливали мне лицо, мне было тяжело дышать через них, прорези для глаз были слишком узкие, и я шла в них, спотыкаясь. А надетые помимо моей воли костюмы давили, стягивали мое тело или наоборот, свисали мешком, и я путалась в их длинных полах, шатаясь как пьяная и падая.

Я раз за разом срывала с себя чужие вещи, отбрасывала их как можно дальше и сбегала, пока мои обидчики не опомнились.

Но и мой костюм начал тяготить меня – в нем становилось душно, и спустя столько времени я начала ощущать его тяжесть на своих плечах. После очередного «костюмера» я не выдержала и сорвала с себя не только напяленные им на меня одежду, но и свой собственный костюм. Я бросила ему тряпки в лицо, а моя маска раскололась об асфальт, обдав моего обидчика острыми брызгами осколков.

– Смотри! Смотри! – закричала я! – Вот я!

Он стоял ошарашенный, а затем тихо ответил, – не верю… – Сейчас, сейчкас я расскажу тебе кто ты, и достал из своих просторных одеяний очередную маску.

И я бежала, и моя кожа царапалась о чужие костюмы, обагряя их каплями моей крови. Запыхавшись, я остановилась отдышаться и случайно увидела себя в отражении витрин.

И в тот момент мое тело показалось мне таким нелепым, таким слабым, и таким невзрачным среди всего этого Карнавала. Слабое, в царапинах и синяках, такое несовершенное и такое беззащитное…

Мне вновь захотелось найти свой костюм и скрыть им свою наготу. Мне захотелось броситься прочь отсюда – забиться домой или сбежать в глушь. Туда – где меня никто не увидит кроме птиц и зверей, туда, где никто не будет заставлять меня носить неудобные костюмы и душные маски, туда, где я смогу залечить свои раны ледяной озерной водой, жаром костра, колючими еловыми иголками и мягким бархатом мха.

Но я продолжала идти посреди Карнавала – нагая, я лавировала меж веселящейся толпы, чувствуя горячие поцелуи солнечного света на своей коже.

Может когда-нибудь моя кожа станет достаточно крепкой, чтобы не трещать по швам, режась об острые края чужих нарядов.

Может когда-нибудь, взглянув мне в лицо, кто–нибудь да и узнает меня.

Может когда–нибудь, я приму себя, и без содрогания взгляну на своё отражение.

А пока – да здравствует Карнавал!

Я

Я стою на коленях в благодарность Богу и признаваясь в любви, но много ли во мне любви и благодарности, если я настолько не берегу свои несчастные колени. Много ли во мне любви, если я не люблю себя – начало и конец меня, моей жизни, моего воплощения.

Я бегу, спотыкаясь, за теплом и любовью. Но даже жар любимого человека не согреет меня, если мое солнце внутри погасло.

Я раздаю себя по дешевке, лишь бы меня любили и хвалили. Руку за пятак, голову за четвертак. Но когда от меня у меня ничего не останется, чем я буду ловить улыбки и восхищенные взгляды?

Мои глаза несовершенны – я вижу лишь то, что хочу видеть и то, что увидеть боюсь. Может тогда мне стоит больше печься о собственном зрении, чем о красоте окружающего мира? Может, когда мои глаза станут более совершенными, окружающий мир в их отражении станет лучше?

Я во многом презираю себя, но мне от себя никуда не сбежать, ведь я – центр мира для самого себя, и этого мне не суждено изменить.

Звезды будут светить, даже когда меня не станет. Но для меня звезды меркнут, когда я закрываю глаза и не вижу ночное небо. И когда я умру, звезд для меня больше не будет.

Звезды будут светить, когда меня не станет. Но когда я умру, я заберу звезды с собою во Тьму для себя. И весь мир утонет в Бездне моих глаз с моим последним вздохом.

Портал

Когда я была маленькой, мы жили в маленькой квартирке в маленьком подмосковном городишке…

Я помню запах влаги, пыли и плесени, помню ржавые подтеки на сыпящемся потолке, с которого время от времени отрывались и падали вниз глыбы известки. Помню деревянные облезлые половицы, вонзающие занозы в ноги и руки. Помню шорох и писк мышей по ночам. С тех самых пор запах плесени и влаги ассоциируется у меня с домом и детством.

В той квартире мы жили втроем – я, тогда еще не поступившая в школу, двоюродная бабушка, сидевшая со мной и хлопотавшая по хозяйству, и мама. Мы с бабушкой занимали большую комнату, мама ютилась в маленькой. В маминой комнате, в самом дальнем углу стоял старинный книжный шкаф, к которому было не подступиться из – за наваленных вокруг мешков и баулов с вещами. Мне всегда хотелось посмотреть книги оттуда, но добраться до него было сложно, а уж оттащить мешки, баррикадирующие дверь шкафа тем более.

Когда мамы не было дома, та комната пугала меня… Иногда мне казалось, что там, за завалами, за задней стенкой шкафа (где по словам старших стояла большая икона Ангела Спасителя – что она делала за шкафом мне не ясно до сих пор) есть проход в другой мир. И стоит мне остаться одной, как из него, учуяв меня, полезут жуткие и голодные монстры. Они утащат меня к себе или даже съедят на месте – и кто знает, что из этого лучше.

Пару раз, в полудреме или во снах, очень похожих на реальность я видела их. Один раз перед рассветом это был темный силуэт великана, ростом до потолка со странной формой головы – в темноте казалось, что на нем колпак, как у палача. Он неподвижно стоял, зияя в дверном проеме, а за его спиной стояла кровать со спящей мамой. У меня же, застывшей от ужаса, в голове вертелось лишь одно слово, – мясник. В другой раз это были нагие и безликие худощавые создания, со складчатой кожей и заострёнными конечностями. Они копались в подушках пустующего дивана в другом конце комнаты, терзая матрас, а по квартире от них расходился кровавый дым. Мне говорили тогда, что эти монстры – лишь плод моей фантазии, не стоящий внимания, но сейчас, когда я пишу про них, я чувствую, словно этим я открываю для них портал в эту реальность.

И поэтому я каждый день ходила хвостиком за бабушкой – во мне теплилась надежда, что со взрослыми они не справятся. Лишь бы не оставаться одной, лишь бы не стать их добычей. Особенно жутко становилось ночью – мама возвращалась очень поздно, и ее комната пустовала до полуночи, а то и дольше.

И мы с бабушкой ждали ее. Мама ехала из другого города с работы на поезде, а возле станции рос лес. Говорили и до сих пор говорят, что в том лесу нередко находят трупы. И поэтому каждую ночь – мы, затаив дыхание, ждали – придет, не придет.

Помню, как бабушка брала черную ленту с вышитой позолотой молитвой и читала. Иногда, ввиду возраста и переживаний, у нее начинало болеть сердце. В такие моменты она пугалась уже за свою жизнь и хваталась за лекарства, наполняя комнату запахом корвалола и валерианы. И я понимала, что она может умереть. И тогда, тогда я останусь одна ночью в квартире, а чудища то не спят. Отец часто бывал в другой стране, а приезжая в Россию, жил в другом городе. Дедушка жил в получасе ходьбы на краю того самого леса. Но разве монстрам с той стороны не хватит этого получаса, чтобы проглотить меня целиком?

Я люблю ночь, ведь ночью мама приходила домой. Но та же самая ночь могла забрать у меня маму навсегда.

Прошли годы, мы давно переехали – в город побольше, квартиру получше. Но порой, закрывая глаза, я вижу портал в комнате моей мамы. Я словно сижу на кресле наподобие трона, спиной упираясь в пульсирующую искрящуюся молниями дыру, а по бокам от меня из нее ползут темные твари, заполняя наш мир. Мои руки скользят по их телам, мои пальцы гладят их шерсть, а волосы развеваются от их дыхания. Нет, мне больше не страшно.

Другие люди живут в той квартире, нет больше того завала и книжного шкафа в углу, давно уже сделан ремонт, не пахнет сыростью, и не капает с потолка. Но я знаю – люди приходят и уходят, рождаются и умирают, а портал, что соединяет прошлое и настоящее, изнанку и наш мир останется навсегда – в том доме и в моем детстве.

Письмо Другому

Нередко, строя отношения, люди с надеждой и мечтами смотрят в будущее. Но я каждый раз с тревогой вспоминаю прошлое – и не только свои прежние отношения. Я вспоминаю своих родителей, истории про их родителей, а также рассказы друзей и знакомых.

И я думаю – неужели все это повторится и с нами? Каждую нашу ссору я воспринимаю как шаг, приближающий нас к этой ловушке. А может мы в ней с самого начала, просто пока тешим себя надеждой? Надеждой, что мы не такие, что мы можем стать лучше, сильнее, свободнее.

Я не хочу романтики, цветов, конфет, денег, штампа в паспорте, семьи и детей. Будет – будет, не будет – ну что ж. Но я хочу, чтобы у меня был дом – настоящий, уютный и свой. Там, где меня примут и будут считать родной.

Я знаю, что жизнь тебя ранила, и боюсь, не в последний раз. Мы оба тащим за собой тяжкий груз из прошлого, и Бог знает, что еще подберем по дороге. Но страшно оставаться с этим грузом один на один – кто подставит плечо и залечит раны, если я не справлюсь в одиночку?

Порой мне кажется, что в любви огромную долю занимает страх – страх одиночества, страх, что никто не увидит тебя настоящего, не примет. Жаль лишь, что многие истории любви эти страхи питают, а не исцеляют от них.

Я не хочу тебя менять, но я хочу расти вместе с тобой. И возрождаясь после каждого метаморфоза в новом обличье, влюбляться друг в друга, словно в первый раз.

Я сожалею, что мы никогда не сможем увидеть друг друга полностью, вечно блуждая в проекциях своего искаженного восприятия и прикрываясь, стыдясь наготы собственной души. Мы так и будем кружиться – между тягой к слиянию, что срывает все маски и рушит все стены и стремлением к сохранению своего собственного Я.

Я не буду рассказывать тебе как я тебя люблю – такими признаниями сейчас разбрасываются направо и налево. Но я расскажу тебе как мне страшно, как я боюсь своей уязвимости перед тобой, боюсь, что в какой-то момент мы с тобой повернем не туда, и наши отношения в лучшем случае разрушатся, в худшем – превратятся в пожизненную агонию, прекратить которую нам не хватит смелости. Каждый раз мучительно жутко касаться тебя и столь же мучительно сладко. Я не буду рассказывать тебе о своей любви – о любви и так написано слишком много, я расскажу тебе о своем страхе, ведь если, невзирая на него, я иду навстречу тебе, значит для меня это действительно важно.

И я могу лишь протянуть тебе руку – как такой же испуганный ребенок, как и ты. Я не верю в счастливое будущее, но пока надежда все еще есть. И пока она есть, я буду держать тебя за руку, чтобы не потеряться в этом огромном мире.

Танец

Я всегда буду помнить наш танец возле костра. Искры, летящие в темное, словно бездна, ночное небо. Лес, окружающий нас плотным кольцом. Темный и живой – среди переплетений ветвей мелькают юркие тени – посланники Древних Богов, которым мы посвящаем наш танец. Жар костра и дуновение ветра, капли ледяной воды, скатывающейся по коже, мягкий мох и колючие иглы под ногами. Тепло тел моих названных братьев и сестер. Их лица, разгоряченные пляской и озаренные пламенем костра, их горящие глаза, полные жизни и желания.

В те времена мы вместе спускались во Тьму, исследуя лабиринты подземелий. И не страшились заплутать там, не страшились тех чудищ и прочих опасностей, что подстерегали нас в переплетениях подземных ходов. В каждом из нас сияло яркое Солнце, которое озаряло нашу дорогу, и было нашей путеводной Звездой. И каждый раз мы погружались все глубже и глубже, вгрызаясь в земную твердь, открывая для себя все новые и новые закоулки этого бесконечного лабиринта.

Я всегда буду помнить, как во время танца мы один за другим обернулись черными птицами и бросились прямиком в пламя. Дикие крики пронзали темный лес пока наши тела обращались в пепел. Через пламя, через Смерть мы совершали полет – в иные места, в иные миры, в иные времена и пространства. Дабы однажды вновь открыть глаза.

Я сменила много обличий, но всегда вспоминаю вас, мои братья и сестры вороны. И мне до жути любопытно, слышите ли вы меня, когда я, пребывая в непонятной для меня самой тоске зову вас вновь и вновь. Слышите ли вы, как я приглашаю вас на еще один танец?

Зеркало. Рефлексия

Когда я хожу по Земле, ты ходишь под Землей. И в какой-то момент наши стопы соприкасаются, давая опору друг другу. Пока я жива, между нами всегда будет тонкая грань, но стоит мне умереть, и я перейду в твой мир.

Я не могу вырвать тебя из недр порождающей и пожирающей Земли, но, когда придет мое время, я сойду в них следом за тобой. Мой прекрасный мертвый ангел, мы с тобой обязательно встретимся.

Посвящается моему брату, который так и не появился на свет.

Червь

На дне Бездны в Абсолютной Тьме копошатся мои собратья, вытягивая свои алчущие клыкастые пасти вверх, откуда до них доходит чарующий Аромат Жизни.

Я же – живу в тебе. Свернувшись тугими кольцами, оплетаю твое сердце, извиваюсь промеж твоих ребер. Я проникаю в твои сосуды, и дышу на твоем вздохе, пульсируя в унисон с твоим сердцебиением.

Твое тело – мой Храм, твоя кровь – моя жизнь, твои желания – молитвы ко мне. Я, избороздивший тебя вдоль и поперек, знаю тебя как никто другой. Мог ли ты мечтать о подобной близости?

Узнав обо мне, ты впадешь в ужас и ярость. Но я внутри тебя только потому что ты сам этого жаждешь. Жаждешь жаждущего меня.

Храм Огня. Обращение

Я слышу Зов, что манит меня. Неведомая мне прежде сила неумолимо влечет меня. И я оказываюсь посреди холода и тьмы безмолвных просторов космоса. Но вскоре посреди той тьмы рождается сгусток ослепительного света, полыхающего жарким и жадным пламенем. А внутри того сгустка зияет воронка, с жадностью втягивающая и поглощающая все вокруг.

Огненный шар протягивает ко мне свои ненасытные лучи – щупальца, пытаясь запутать меня в своей паутине. Я ощущаю ужас, но мне некуда бежать посреди этой космической бездны. Остается лишь одно – довериться Зову и протянуть руку навстречу ослепляющему сиянию, коснуться его, ощутив его обжигающий жар.

И в этот момент я сама становлюсь источник того света, теперь его пламя горит внутри меня, и я протягиваю его – теперь уже мои щупальца дабы объять ими весь мир.

Я смотрю на мир влюбленными глазами и жажду его так, словно он был бы моим Возлюбленным. И из глотки космической тьмы, порожденные ею выплывают образы – формы, истории, воплощения. И я в упоении погружаюсь в них, смакуя и пожирая их, приветствуя и воспевая их в своем танце.

За каждой формой скрывается череда трансформацией, мгновений, за каждым действом прячется бездна смысла. Разрушай оковы, разбивай замки и разноси в пыль все щиты и границы! Смотри влюбленными глазами, смотри, страстно припадая губами к этому бесконечному Источнику, смотри и вкушай!

Да пребудет в тебе Пламя Желаний, Пламя Страстей! И да будет твой Голод актом Любви ко всему сущему!

Гнев

Если случится самое страшное, внешне я буду улыбаться тебе, но внутри часть меня все так же будет беречь тебя, пытаться забыть и простить, а часть будет призывать твоих палачей.

Жизнь в мире людей непроста, но в ином мире есть существа после мгновения, с которыми тебе начинает казаться, что единственный выход – это смерть. Но стоит человеку пересечь Грань, а их объятия становятся лишь крепче. Ни Жизнь, ни Смерть, а лишь Искупление может окончить ту агонию, что они даруют.

Если случится самое страшное, если твой проступок будет стоить слишком дорого, я не знаю смогу ли я сдержать свой гнев. Я не знаю смогу ли сдержать сотни невидимых глазу червей, вечно алчущих, не ведающих за своим голодом ни страха, ни жалости, что проникнут в тебя, ведомые моим гневом. Гневом, который отопрет для них твою плоть и твою душу. Если я отдам им ключ от тебя, они разорвут тебя на части, половину из них скормив мне в оплату, оставив лишь оболочку.

Жизнь в мире людей непроста, а порой ужасна. Но в ином мире есть существа, после которых эта жизнь представится невинной сказкой.

А пока молись всем своим Богам, ведь если случится самое страшное, если случится самое страшное может статься так, что ни я, ни твоя Смерть не спасут тебя.

Глаза

В моих глазах отпечатана вся моя жизнь. В моих глазах плещется море и шумит лес. В них застывшая буря и пламя костра, жар раскаленного солнцем песка, серые улочки, омытые ливнем, калейдоскоп красок на юбке индианки.