Бой-бой, Вася!
Когда Семёна привезли из роддома, помню, хотел каждый раз палец ему в рот засунуть, мать отгоняла с тряпкой.
Брат рос гораздо близким маме, до четырёх лет сосал грудь и спал вместе с мамой, за что прозвался «маменькиным сосунком» почти до совершеннолетия. К сорока же годам «маменькин сосунок» вызрел в делового, прагматичного, умеющего видеть потоки, открывать возможности, строить бизнес мужчину, надежного мужа, отца четырёх детей.
С братом дружны не были, скорее наоборот. Разница три года в подростковый период существенна: у него была своя компания, у меня своя. Пересекались лишь в командных играх и в моём увлечении собаками. Да и сказать честно, я рос мечтательным, «рассеянным с улицы Бассейной», неряхой, а Семён дотошным, требовательным, педантичным. В детстве мне ещё удавалось им манипулировать (что вовсе не красит старшего брата): научил его играть в карты и всегда обжуливал, в наказание за проигрыш Сеня мыл посуду, убирал квартиру, выносил мусор – неповиновение каралось «сушняками». Дразнил брата постоянно, отнимал деньги, Семён жаловался на меня «старшакам» – просил, чтобы побили. Повзрослев, брат уже мне не доверял, везде видел обман и подвох, а когда я начал «травиться» (слово мамы с Семёном), так вообще – жопа.
Вцепившись в жёсткую гриву, я еле держал упрямого ишака, в то время как Семён в который раз безуспешно пытался вскарабкаться на спину верного извозчика деда Закара.
– Сеня, ты ногу выше закидывай! Чо как тюфя! И руками сразу за шею!
– Ага! Он же мотается и боком меня бьёт! Сам залезь! – чуть не плача, гундосил брат весь потный от напряжения.
– Ты же первый хотел кататься! Давай, тогда я первый!
– Не-е-ет! Я первый!– на ультразвуке завизжал Семён.
– Так, меняем тактику. Я держу его за голову крепко, а ты сзади тогда разбегайся и запрыгивай! Только быстрее, хватайся за хвост!
Я вновь вцепился в гриву, ощущая горячее дыхание и склизкий нос животного.
– Сеня, давай! Пошёл!
Брат побежал, целясь на невозмутимый зад ишака, и в уверенном прыжке был сбит не менее уверенным ударом копыта в голову. Тишина. Лужа крови. Выволочка от деда Семёна и деда Закара.
Но через несколько лет Семён, можно сказать, отыгрался.
Как-то я пришёл домой с тренировки по карате, на которой мы отрабатывали технику защиты. И всё так чётко и здорово у меня получалось, удалось даже сдержать удар тренера. В голове роились блоки: Дзеданы, Чуданы, Геданы, и я, как всегда, мыслил себя то героем-спасателем, то мастером чёрного пояса, то (это было очень дерзко) обладателем звания кёси в пятнадцать лет.
– Семён! – позвал я брата с порога. – Бери нож и нападай на меня! Я сейчас все твои атаки отобью!
Брат, оторвавшись от пюре с сосисками, взглянул с недоверием, решив, что ему почудилось.
– Давай, давай! Бери нож и нападай! Никуда не денется твоя сосиска! – настаивал я, эдакий герой «Мортал Комбат».
Семён посмотрел на громыхающую кастрюлями маму, вышел из-за стола, достал нож из столешницы и, не веря своему счастью, уточнил:
– Чо, прям напада́ть взаправду? Как есть?
– Да! Со всей силы коли меня! Я любой удар отобью!
Брат разогнался и, сверкнув льдинками голубых глаз (почти как Саб-Зиро), в уверенном прыжке уверенным ударом вонзил нож мне в плечо.
Лужа крови. Истерика мамы. Brotherly love.
Содом и Гоморра
Тринадцать лет в мальчишеской голове – возраст взросления, алкоголя, первого секса. Вкусностями из холодильника, которые мы с друзьями и так сжирали, пока мама работала, уже никого не удивишь. А я решил-таки «удивить», отметить по-взрослому. Раздобыл видик и несколько кассет с порнухой. Алкоголь и анаша проблемой не были, с десяти – одиннадцати лет все уже курили, это считалось ерундой, баловством. А вот видик и порнуха – в диковинку. О том, что я раздобыл сии раритеты прослышала вся округа, и вместо десяти приглашённых припёрлось человек сорок. Мамы дома, понятное дело, не было, она дежурила в «Арасане».
Алкоголь, анаша, порно. За пару часов действо в нашей квартире превратилось в экранизацию «Содома и Гоморры» или «Калигулы», только маленький Семён бегал и истошно кричал:
– Уходите! Уходите все! Что вы делаете! Что вы делаете! Я маму позову! Уходите-е-е-е-е!
Разгорячённый алкоголем и перчёным видео, я стал приставать к единственной свободной девчонке, на своё несчастье попавшей к нам в бедлам.
Если у большинства пацанов страны первый секс был в лагере со старшей, опытной (естественно, ей же уже шестнадцать) пионервожатой, то у меня с самой некрасивой и самой толстой девятиклассницей. И не в лагере под пение цикад и мерцание звёзд, а в сыром, душном подвале пятиэтажки под ор котов и мат пацанов на лавке. Подвал нашего дома (в котором я позже буду хранить мешки с коноплёй) многих лишал девственности и даже предоставлял некий гостиничный сервис: на грязном цементе валялись рваные матрасы, подушка, одеяло.
Плесень, кошачья моча, пот и сперма, стекающие по жировым складкам девочки, били в нос резким амбре. Слыша голоса пацанов возле дома, я боялся с ней выйти, боялся, что засмеют, мне было стыдно за секс с толстухой.
Не выходил сам, но и женщину свою не пускал (любовь она такая). Просидели мы там около шести часов. Я на всю жизнь запомнил этот секс, запах тела и подвала и, несмотря на всю свою сексуальную прыть, больше не брал полных женщин в сексуальные партнёрши.
Запах вороватой надежды
Когда начался развал страны, названный почему-то перестройкой, предприятия, фабрики, заводы встали, потекла голодная и отчаянно злая безработица. Раскардаш, измена нравственным ценностям, желание «хлопнуть, кинуть, втюхать, бабок, халявы». Жизнь, мягко сказать, усложнилась. И маме ничего не оставалось, как заняться бизнесом, а именно, торговлей вещами из-за границы.
«…В воздухе был разлит запах вороватой надежды… Все вокруг что-то продавали или куда-то зазывали, чтобы продать право на продажу того, что сами продать не могли… Недавно соседка с девятого этажа, в прошлом балерина Большого театра, предлагала купить у неё полтора километра телефонного кабеля, лежавшего на заводском складе где-то под Пермью». (Леонид Юзефович «Журавли и карлики»)
До китайской границы было всего восемьдесят километров, и моя мама (вначале при поддержке Берена) стала возить вещи для перепродажи на рынке в Алма-Ате. Торговая жилка, несомненно, у матери вилась, она скупала джинсы – комбинезоны, джинсы варёнки, пуховики, кроссовки, накручивая по триста – пятьсот процентов маржи, – всё разлеталось горячими пирожками. Освоившись и поднаторев, мать стала летать за товаром в Иран и Турцию. Два – три дня закупалась, а по возвращении с утра до ночи пропадала на рынке. Мы были предоставлены сами себе, но не заброшены: одеты, накормлены, в общем, как все дети в то время. Вскоре мы с братом присоединились к маминому делу, разжигая в крови Буго-Боевых дух предпринимательства, желание создавать что-то новое, воплощать идеи, окружать себя командой, быть центробежной силой процессов, – пишу я сейчас, – а тогда, чтобы не сдохнуть с голоду и обеспечить себе мало-мальски сносную жизнь.
Махинация «Права»
Ещё одним ноу-хау сидевшем не на печи дяди Коли числились вре́менные водительские талоны. В конце восьмидесятых при изъятии у провинившегося водителя прав инспектор давал временный талон. Водитель ездил с этим талоном какое-то время, пока не уплачивал штраф и не забирал свои права обратно.
Что мы с Хакимом делали по учению отца Николая – мы копировали эти талоны на «ксероксе» и продавали желающим. Если водитель нарушал правила и был пойман, он давал инспектору не свои права, а поддельный талон. Инспектор ставил на нём «дырку» (наподобие штампика в «Макдаке»), три «дырки» и водитель лишался права вождения. Горе-водители поддельные талоны с двумя дырками выбрасывали и покупали новые. В то время в ГАИ централизованного учёта наказаний и штрафов не было, и учение дяди Коли имело оглушительный успех. Мы продавали пять – шесть талонов в день по десять – пятнадцать рублей за штуку, зарабатывая в сумме пятьдесят – семьдесят рублей. Как и с кольцами – это были шальные лёгкие деньги. Мы, пятнадцатилетние подростки, стали чудить: раскатывать сутками на такси, причём машина ждала нас и ночью, когда мы спали, сорить деньгами в ресторанах, форсить перед девушками. Сто́ящих желаний и целей не было, в голове веселились друзья, звенели бутылки, летели в воздух разменянные купюры. Образ жизни, который мы вели, напрочь стирал ценность честного дельного труда, обнулял значимость любого образования, пренебрежительно и свысока смотрел на «идиотов сверстников», «чошников – отличников», постепенно, будто по пазлам, складывал иллюзию полной безнаказанности, почти бессмертности, иллюзию вечного богатства, иллюзию королей жизни.
А что же дальше? – вторю раскрученному рекламному слогану популярного банка. – Дальше – больше.
Мал золотник, да дорог
Если термометр в тени показывает тридцать шесть, можно смело прибавлять пять-семь градусов – получим температуру на солнце. Сорок один.
Я в узком ряду городского рынка, протискиваясь змеёй между покупателями, гремлю тележкой с холодным лимонадом.
– Лимонад! Холодный лимонад! Кому лимонад! – кричу я, хотя продавцы и без криков меня видят и еле заметным движением руки подзывают к прилавку.
– Вася, вози ещё чай, ну невозможно! От сладкой воды ещё пить хочется! – плачется щекастая Светлана, мокрая от жары и усердия слить как можно больше турецких халатов.
Я закупал лимонад по девяносто копеек за бутылку, а продавал по два рубля, навар – сто десять процентов. Думаете, так бедный мальчишка зарабатывал себе на хлеб? Возможно, расстрою, но «тарахтя лимонадиком» – я зарабатывал больше трёх наших палаток с обувью и шмотьем. Картина абсурдна, но в жизни реальна до костей.
Прошлым летом я стоял за прилавком и также как все торгаши плавился от жары и жажды. За водой нужно было идти, через толпу, на другую часть базара, «точку» надо было закрывать или просить соседку присмотреть. Я терял время, терял продажи, а иногда и вовсе терял товар – его крали, видя, что продавец отошёл. Оценивая ситуацию, мне в голову не раз приходила, нет, влетала с ноги мысль – начать развозить лимонад. Чутьём понимал, что дело стоящее, но долго не мог решиться. Мешала гордость – как я, такой большой барыга, респектабельный мен, буду развозить бутылки подобно извозчику или несчастному рикше. Но жажда наживы победила гордость и ложные предрассудки.
Резюмируем.
Первое. Гордость бизнесу плохая подруга. Высока, красива, дорого одета, но, как говорил наш бизнес – гуру отец Николай, «толком не пожрать и не пёрнуть».
Второе. Людские пересуды – пепел сгоревших газеты и джинсов у меня между ног и да, еще пыль.
Третье, учись видеть мелкое, незначительное, на первый взгляд.
Мал золотник, да дорог.
Дачный рояль
В начале девяностых в российских магазинах появились бутылки с красочными этикетками Royal. Этот напиток стал настоящим хитом того времени (дай бог здоровьечка Голландии): неизбалованные, но предприимчивые российские граждане разбавляли сравнительно недорогой и очень крепкий (96%) спирт, получая на выходе пять бутылок водки. Пролетариев тянуло к «королевскому», полки магазинов опустошались мгновенно, несмотря на то, что «Рояль» лицензировался техническим спиртом, предназначенным для протирки оптических приборов и розжига каминов. А где наша не пропадала? Массовые отравления «Роялем» заставили правительство принять меры, в 1994 году въезд любимому «королю» запретили. А я таки успел ворваться в эту алкогольную эйфорию, нацепить на себя красно-белую этикетку, хайпануть, как сказала бы сейчас моя дочь.
Шайка-лейка выросла, нам было по семнадцать-восемнадцать лет, кольца, талоны, торговля шмотьём у мамы под юбкой стали неинтересны, хотелось серьёзного дела, больших денег.
Я и несколько моих друзей, включая неизменного Хакима, занялись подпольным изготовлением спирта Royal. Уже не по учению дяди Коли, дядя Коля такими масштабами не мыслил, а по учению армянского барона Пабло Варданяна, если серьёзно, двух братьев, Гагика и Ваче. Сначала я устроился к армянам простым рабочим: закручивал аппаратом крышки, клеил этикетки, а спустя несколько месяцев, освоив технологию производства, собрал команду и стал гнать спирт сам. Ну как гнать? По сути, спирт мы не гнали (слава богу, на это ума хватило). А делали мы вот что. Забегу вперёд и без ложной скромности скажу, что я в этом деле был и организатором, и катализатором, и парламентёром. Все процессы держались на мне, работа шла чётко и слаженно.
Производственным цехом служила дача, снятая нами для работы и жизни. Моими договорными победами пестрели в коробках «рояловские» этикетки, золотились в ящиках пробки, а закупка спирта у ликероводочного завода, сначала канистрами, а затем и цистернами – достижение Славона (ныне уважаемый человек). Первое время наша «компания» покупала бутылки у стеклотары, но они не были достаточно стерильны и часто браковались магазинами, и мы стали использовать бутылки из-под минеральной воды, воду сливали, а бутылки наполняли спиртом. Шайка-леечное кустарное производство, начавшееся с двух ящиков спирта, выросло во вполне себе мини-завод с конвейерными аппаратами по розливу и закупорки и пятьюдесятью ящиками за ночь. Дачный «Рояльчик» шёл на ура, так как стоил дешевле, да и качество «дачного» спирта ничем не уступало голландскому. Если перевести нашу прибыль на ценности, то за две ночи мы зарабатывали на автомобиль «ВАЗ» шестой модели. Деньги сыпались как из рога изобилия, в те времена это были действительно огромные суммы.
Раскатывались на такси, гуляли в кабаках. Любили бар «Подвиг» на улице 28 Панфиловцев и двухэтажный ресторан «Поплавок», в красивейшем месте города, на озере в парке Горького. Щедрые завсегдатаи, ели шашлыки, пили дорогие коньяки, средний чек составлял двадцать пять-тридцать рублей плюс чаевые, ну и рублей пять-шесть на шампанское девчонкам.
Кстати, о девочках. Для сексуальных утех мы вызывали лучших проституток Алма-Аты: Королеву минета и ШахереЗаду. Та, что Королева – вылитая Скарлетт Йохансон, милая блондинка с пухлыми губами, ну а Шахерезада – Ким Кардашьян, почти, но попа как у Ким точно. Для нас девочки были всегда свободны: травы сколько хочешь, часы никто не считал, платили сразу за ночь.
А дальше – больше.
Чем больше мы зарабатывали, тем больше мы тратили. Из доступных развлечений всё приелось, хотелось чего-то новенького. Чем-то новеньким не стало расширение производства, образование, приобретение недвижимости или новое дело.
Новеньким стал опиум или «хан», как называли его в Алма-Ате.
Работа начала стопориться, деньги таяли как майский снег, не хватало то на одно, то на другое, и наглости нашей не было границ. «Рояль» всё слабел и слабел, всё разводился и разводился. В конце концов, дошли до того, что загрузили машину не спиртом, а водой, и с вырученным баблом за «воду» поехали отрываться на Иссык-Куль. Спустя месяц дошли слухи, что нас ищут. Искали дунгане, в территориальном понимании казахстанские цыгане. По большей части дунгане занимались наркотой, но и «крышевать» не брезговали. Обманутый магазин «заказал» выбить потерянные деньги: мы скрывались, несколько раз дунгане приезжали домой, говорили с матерью. К нашему великому счастью, ей-ей матч-пойнт, преследователи поубивались в разборке с другой бандой, и им уже стало не до нас.
С производством «Рояля» было покончено. Мы завязли на тяжёлых наркотиках. Из восьми человек компании «дачного Рояля» живы только я и Славон.
Дальше – больше.
На раёне
Понимая, что дальнейшие годы моей жизни будут связаны с наркотиками, возможно, вы спросите: «А куда же смотрели родители? Как могли такое допустить? Как парень, увлечённый спортом, с предпринимательской жилкой, с думающей головой и подвешенным языком мог упасть на самое дно?». Я бы сказал в преисподнюю.
Объясню.
Начнём с отца.
С уходом из семьи отец никакого участия в судьбах моей и брата не принимал, он вычеркнул нас из жизни, как ластиком стёр, будто и не было двенадцати лет, прожитых вместе. Сейчас, став отцом, я не понимаю, как это возможно, то ли, правда, его «старуха» приворожила, то ли натура такая амёбная, слабая, не знаю. Видел я батю лишь несколько раз: когда приходил к нему на работу за деньгами, и однажды рано утром: отец брёл, прихрамывая, уже под хмельком, звеня пивом в авоське. Последняя встреча состоялась по требованию матери – отец пытался прочесть мне мораль о вреде наркотиков – я развернулся и ушёл.
Мама работала с утра до ночи, сначала в гостинице, потом в «Арасане», затем на рынке. Да, мы были хорошо одеты, завтрак, обед и ужин в холодильнике, но дома проводили лишь двадцать процентов времени, а восемьдесят – на улице.
Улица была нашей жизнью. К тому же у меня рано появились деньги, и уже с четырнадцати лет я снимал квартиры на несколько дней, а то и месяцев для секса, гулянок и «дымка», матери врал, что живу у друга.
«Дух пацанов» правил в девяностые годы на улицах. В Алма-Ате «рулили» несколько «банд», постоянно дерущихся между собой за власть на «раёне». Мы, пацаны, жили «по понятиям». По тем понятиям, которые диктовала улица и старшие товарищи. А что они диктовали? Их выборная политика провозглашала: деньги, гулянки, секс, анашу, выездки в Чую на планы (Чуйскую долину на плантации конопли). Чтобы стать «своим», «зачётным пацанчиком», заслужить «авторитет», законы нужно соблюдать и быть «острым Маратом», «другом народа».
Постепенно «улица» вживается в окружающий тебя мир, заменяя собой все локации, а главное, систему ценностей, пальцуя, что «круто» и «клёво», а что «отстой» и «жесть».
Если не воспитываешь ты, воспитывают за тебя. К этому мне нечего добавить.
А мама.
Мама не думала о плохом, она в меня верила. Когда приносил деньги пачками, говорила: «Не трать, сынок, копи». Но я не слышал и дерзил в ответ: «Мам, не волнуйся! У тебя же сын-гений! Деньги будут всегда!»
И мама верила.
Часть 2. Чёртово колесо
Пролог
Самое большое и роковое заблуждение начинающих пробовать наркотики – уверенность в возможности бросить в любое время. Если бы буквами можно было прокричать «НЕТ!», я бы орал это кровавое «НЕТ» на всех страницах. Укололся раз, два, три – всё! Ты – раб! Чудо, если тебя вытащат родители, друзья, психологи, но, как правило, окружение узнает о зависимости спустя несколько месяцев, тебя наркотик уже сосёт, ты плотно окутан его слизкой, вонючей, сифачной паутиной, и с каждым днём кокон становится всё толще, воздуха в нём всё меньше, наркотик жрёт твой мозг и твою энергию, у тебя нет ни желания, ни сил, ты – мешок с костями. Ты, сука, зомби. Причём опасный. В своём зомбачном доживании ты загоняешь в могилу родителей, рушишь семью, а можешь и убить любого проходящего мимо лавочки в парке, где ты притаился… за сто рублей, лишь бы хватило на дозу.
Чуя
Точно никому не известно, каким ветром в бескрайнюю Чуйскую долину «занесло» семена конопли. Одни говорят, что в XVIII веке туркестанский губернатор Колпаковский привёз семечки из Индии, посеяв дивные кусты с целью защиты от песков. По другим источникам Чуйская долина была намеренно засеяна коноплёй в советские годы с промышленной задачей: создания предприятий по изготовлению недорого сырья для текстильной, пищевой отраслей. Задумка была удобная и по географическим, и по демографическим параметрам: долина находится в районе среднего течения реки Чу, между Киргизским Ала Тоо и Чу-Илийскими горами, в восточной части – по реке Аспара, что делало возможным транспортное сообщение и наличие рабочих рук.
Есть ещё и третье мнение: мол, конопля росла в долине всегда, чуть не со времён мироздания. Эта тектоническая впадина длиной 250 километров и шириной от 10 до 100 километров на высоте до 1300 метров над уровнем моря – место мистическое и энергетическое, где можно увидеть НЛО, духов и услышать «песнь земли», припав ухом к земле. Насчёт духов и неопознанных объектов не знаю, но хиппи со всего СССР в «Чую» тянулись, как мыши на сыр, и даже устраивали в Казахстане ганджа-туры, разумеется, сырные.
Плантации конопли в нашей среде назывались «планы», и каждый уважающий себя пацан обязательно должен был на них побывать. А путь из Алма-Аты в «Чую» неблизкий. Сначала триста километров на поезде, а потом около пяти часов на автобусе. Выезжая на «планы», мы очень рисковали и всегда надеялись, что «пронесёт». Плантации охранялись милицией (на лошадях и мотоциклах), но Чуйская долина простиралась на десятки километров, стражи полей и по совместительству закона просто физически не могли охватить такую огромную территорию.
Для пятнадцатилетнего пацана иметь «в загашнике» анашу, курить самому, угощать старших – большой авторитет, тебя чтут за уважаемого аксакала: «Вот у Василия всегда есть. Он пацан нашенский, свойский. К нему всегда можно прийти и накуриться хорошей анаши».
Законы улицы, юношеский максимализм, стремление к уважению старших гнали нас на «планы», несмотря на расстояние и опасность.
В подвале дома, того самого, лишающего невинности, я хранил около десяти мешков анаши, пару затаскивал в свою комнату под тахту и продавал прямо из окна стаканами, ссыпая в кулёк из газеты. Своих мы угощали, но без наглежа – одна-две папиросы, чужим – от пяти рублей за стакан, а ближе к девяностым стакан хорошей конопли уже стоил двадцать пять рублей.
Для себя мы делали, не ленились, а надо заметить, процессы весьма трудоёмкие: «план-пыль», «ручники», «мацанки». «План-пыль» – траву, пробитую через тряпку – кореша «мацевали» (пальцами о ладонь), «пыль» скатывалась, становилась плотнее, а затем «крополили» – осторожно разламывали сбитый кусочек «пыли» и закручивали в сигарету. «Ручником» называлась трава, скатанная в руках или на спине без пробивки, после скатки на коже образовывалось тёмное масло – «мацанка» (от «мацать» – гладить). «Мацанка» – одно из сильнейших конопляных «блюд».
Начало
Как-то у нашей компании «дачного Рояля» один человек попросил десять стаканов конопли в обмен на десять стаканов мака.
Десять стаканов мака. И ни один не попробовать? Так хотелось нового вкуса, новых ощущений, нового кайфа. Мы решили взять только один стакан, а остальные вновь поменять на коноплю. Сварить мак я позвал наркомана со стажем, так как у нас подобного опыта не было.
Приготовление мака очень трудный и длительный процесс. За восемь лет наркоманского стажа, я так и не овладел этим горе-искусством. Что такое стакан мака – это высушенные и порезанные на мелкие кусочки стебли мака. Из этой соломы путём различных химических реакций с использованием растворителей, ацетонов, ангидридов из мака выгоняют раствор, который и вкалывают в вену.
Булат, наш маковый шеф-повар, ввёл нам по полкубика, а себе взял оставшиеся два.
Когда первый раз колешь наркотик, наше умное тело всячески сопротивляется опасной чужеродной жидкости, тело пытается скорее вывести наркотик, вызывая сильную рвоту, головокружение, давление, в целом, тяжёлое гнетущее состояние. Так повторяется два-три первых раза, дальше тело уже не в силах противостоять. Кого-то подобная реакция отводит от наркотиков навсегда, кто-то же, веря в кайф будущего, переживает дурноту, продолжает колоться.
Первая поговорка среди наркоманов: «Если пробуешь слёзы мака, будешь плакать всю жизнь».
Добавлю лишь: не только мака. И единственное слово, которое вы должны произнести, если вам предлагают наркотик – «Нет»! Нет! Нет! Одним простым коротким словом вы спасёте свою жизнь и жизни близких вам людей.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги