Эдгар По

Глава первая

Магазин дамских шляпок г-жи Филлипс помещался в двухэтажном доме на Мэйн-стрит, неподалеку от известной в Ричмонде (штат Виргиния) гостиницы «Синица в руках». Летом 1811 года в добавление к обычному своему товару – затейливым изделиям из шелка, разноцветных лент и кружев, иные из которых могли порадовать глаз даже самых привередливых модниц, – г-жа Филлипс открыла бойкую торговлю духами, гримом, румянами и прочими притираниями. Все это не залеживалось с тех пор, как в меблированных комнатах по соседству расположилась театральная труппа г-на Плэсида «Ричмонд плэйерс», готовившаяся к открытию очередного сезона.

В августе к труппе присоединилась молодая двадцатишестилетняя актриса Элизабет Арнольд По, приехавшая из Норфолка, где она некоторое время играла на подмостках местного театра. Ее красота, мелодичный голос и природная грация так пленили г-на Плэсида, что он не скупясь оплатил все расходы, связанные с переездом актрисы в Ричмонд. Самой ей это было не под силу, ибо частые болезни и заботы о двух малолетних детях, с которыми она осталась после смерти или исчезновения мужа, настолько стеснили ее в средствах, что облегчить положение не помог даже бенефис, устроенный для нее незадолго до того, как она покинула Норфолк.

Миссис По – такова была фамилия ее второго мужа – приехала вместе с двумя своими детьми, Эдгаром и Розали, и сняла квартиру в доме г-жи Филлипс, вероятно, потому, что находившаяся поблизости гостиница была уже переполнена, да и нередкие там шумные сборища и веселые пирушки делали ее малоподходящим местом для молодой женщины слабого здоровья, матери семейства.

Старший из двоих детей, Эдгар, которому шел третий год, родился 16 января 1809 года в Бостоне, где его мать и отец играли в ту пору в труппе местного театра. Это был красивый маленький крепыш с большими темно-серыми глазами на улыбчивом личике, обрамленном вьющимися темно-каштановыми волосами. Его сестра Розали, еще не покидавшая рук матери, появилась на свет в 1810 году, по-видимому, в декабре. Третий и самый старший в семье ребенок, Уильям Генри Леонард По, был вскоре после рождения отдан на попечение деда по отцовской линии, «генерала» Дэйвида По, и жил вместе с ним в Балтиморе.

Элизабет Арнольд (По), происходившая из актерской семьи, очень рано вступила на фамильную стезю и уже с десяти лет начала появляться на сцене в детских ролях под заботливым присмотром овдовевшей к тому времени матери. Спустя три года она отправилась в свое первое большое турне в составе труппы «Чарлстон плэйерс», опекаемая одной актерской четой, хорошо знавшей ее мать. Совсем еще юной актрисе уже доверяли достаточно серьезные роли, с которыми, по отзывам критики, она справлялась весьма успешно.

В марте 1800 года в труппу, где играла тогда Элизабет Арнольд, поступил новый комик, некий К. Д. Хопкинс. 4 июля 1802 года в Балтиморе для мисс Арнольд был устроен бенефис – быть может, именно в тот вечер двадцатипятилетний Дэйвид По, который изучал право в Балтиморском университете, впервые увидел свою будущую жену. Это, однако, не более чем предположение. Дэйвид По вскоре уехал на юг, в Огасту, погостить у дядюшки, а Элизабет Арнольд в конце июля 1802 года вышла замуж за г-на Хопкинса. Молодая пара продолжала играть в Александрии, Питерсберге, Норфолке и Ричмонде в составе труппы «Вирджиния плэйерс».

Тем временем Дэйвид По, который, судя по всему, охотнее отдавал свое время игре в любительских спектаклях, стяжавших ему определенное зрительское признание, нежели зубрежке законов, распрощался с дядюшкиным домом в Огасте и отправился в Чарлстон, где в декабре 1803 года состоялся его дебют на профессиональной сцене. Несмотря на обуревавшее его желание добиться славы на театральных подмостках, характера он был замкнутого и даже застенчивого. Плохое здоровье – у него были слабые легкие – отчасти объясняет неловкость и скованность, которая отнимала у него всякую надежду на успех в сколько-нибудь значительных ролях. Печать дилетантства неизменно отмечала все, что он делал в театре, и каковы бы ни были его природные дарования, они не шли в сравнение с талантом женщины, которая стала впоследствии его женой. Тем не менее первые отзывы критики об игре молодого актера оказались достаточно одобрительными, и появление его в Чарлстоне, тогда одном из главных театральных центров страны, где он играл всю зиму 1803 года, было весьма благосклонно встречено публикой.

Осенью 1804 года Дэйвид По поступает в труппу «Вирджиния плэйерс», где знакомится со своей будущей женой. Сезон 1805 года был несчастливым со многих точек зрения: скудные сборы во время гастролей в Вашингтоне поставили театр на грань финансового краха, и в довершение к этому труппа потеряла лучшего своего комика, Хопкинса, который умер 26 октября после скоротечной болезни. Его вдова, бывшая мисс Арнольд, недолго оплакивала утрату и на удивление быстро вышла замуж за молодого Дэйвида По, который одолжил денег у приятеля на устройство приличествующих случаю торжеств.

В мае 1806 года чета По рассталась с «Вирджиния плэйерс» и отправилась на север, в Бостон, сделав непродолжительные остановки в Нью-Йорке и Филадельфии, где они получили летние ангажементы. К началу октября они уже присоединились к своим старым друзьям в Бостоне, с чьей помощью им удалось устроиться в Бостонский федеральный театр.

По провели в Бостоне три года. Элизабет сыграла несколько крупных ролей в шекспировских пьесах – Бланш, Офелию, Джульетту, Корделию, Ариэля. Вместе с мужем она часто выступала в концертах с танцевальными номерами, лучшим из которых был «Польский менуэт», или пела в перерывах между английскими и шотландскими плясками, исполняемыми Дэйвидом.

Здесь родились оба их сына: Уильям – в начале весны или летом 1807 года, когда Элизабет По на какое-то время перестает появляться на сцене; и Эдгар – в январе 1809 года: 13 января в ее выступлениях снова наступает перерыв, и возобновляются они только 8 февраля.

Элизабет и Дэйвид продолжали играть в Бостоне до окончания сезона. В последний раз бостонская публика могла видеть г-жу По на вечернем представлении в «Биржевой кофейне» – небольшом варьете в центре города, где она пела 16 мая 1809 года.

Сентябрь застал семью уже в Нью-Йорке. В местном Парк-театре По играли до начала июля 1810 года большей частью в фарсах и водевилях. Теперь критика часто бывала неблагосклонна к Дэйвиду, и приблизительно в это самое время он внезапно исчезает. Бросил ли он свою жену или скоропостижно скончался от какой-то болезни – остается неясным. Так или иначе, достоверных сведений о его дальнейшей судьбе не имеется. Полагают, что он умер от чахотки. Если так, то скромная его актерская известность пережила его совсем ненадолго.

Овдовевшая или брошенная мужем – скорее всего первое, – Элизабет По уехала летом 1810 года из Нью-Йорка в Ричмонд, чтобы снова отправиться в гастрольную поездку по южным штатам, где ее хорошо знала и любила публика. Кочуя с матерью из города в город, маленький Эдгар, которому едва исполнилось два года, рано познал горечь невзгод и лишений. Со старшим братом его разлучила бедность родителей, вынужденных оставить Уильяма у деда в Балтиморе, потом не стало и отца. Потеряв мужа, Элизабет По выбивалась из сил, чтобы прокормить себя и сына. Здоровье ее, наверное, уже было подорвано чахоткой, от которой ей суждено было умереть годом позже, однако жестокая нужда заставляла ее каждый вечер выходить на сцену, чтобы за жалкие гроши развлекать публику пением и танцами. В довершение ко всему она носила под сердцем ребенка, который осиротел, не успев родиться. Для больной, одинокой и беспомощной женщины, почти лишенной средств к существованию, занимающейся презренным по тем временам ремеслом, то была поистине страшная участь. И не раз, наверное, охваченная тяжкими думами и недобрыми предчувствиями, мать в ужасе прижимала к груди маленького, бессвязно лепечущего Эдгара.

Не расставаясь с сыном, Элизабет продолжала играть в Ричмонде и Норфолке, хотя срок родов был уже близок. 20 декабря в Норфолке она разрешилась дочерью Розали. Ее появление на свет после смерти или исчезновения Дэйвида По дало впоследствии повод усомниться в его отцовстве. Однако сопоставление всех достоверных фактов и дат показывает, что толки, бросившие тень на доброе имя Элизабет По, питались подозрениями не только низкими, но и беспочвенными. Тем не менее они были высказаны, и это обстоятельство оставило свой след в жизни Эдгара.

Вскоре после рождения Розали г-жа По вновь начинает появляться на подмостках в различных ролях, предпринимая, несмотря на быстро ухудшающееся здоровье, отчаянные, хотя теперь уже безнадежные усилия добыть пропитание для себя и своих двоих детей. Заработки ничем не выдающейся актрисы в тогдашнем американском театре не назовешь иначе как жалкими, а жизнь – убогой и безотрадной. Постоянные, сопряженные с большими тяготами переезды, как правило, неуютные и не всегда респектабельные гостиницы – для слабой, обремененной малолетними детьми женщины такое существование было сплошной вереницей изнурительных лишений. Бедственное положение Элизабет По, должно быть, очень тревожило ее товарищей по сцене. В газетах тех городов, где она играла, часто публиковались обращенные к сострадающей публике призывы оказать помощь ей и ее потерявшим отца детям. С той же целью в Чарлстоне и Норфолке для нее регулярно устраивались бенефисы.

К открытию сезона 1811 года она возвращается в Ричмонд, где всегда пользовалась наибольшей популярностью.

То было последнее из многих утомительных путешествий, совершенных ею вместе со своим юным и временами, наверное, очень беспокойным семейством. Маленькая трагедия, где главным действующим лицом была Элизабет Арнольд По, близилась к развязке, ставшей первой скорбной вехой в длинной цепи печальных событий, которыми отмечена удивительная жизнь ее сына Эдгара. Последнему акту суждено было разыграться в доме доброй миссис Филлипс, в небольшой квартире на втором этаже, выходившей окнами во двор – общий с гостиницей «Индейская королева» и потому всегда заставленный экипажами. Элизабет, видимо, понимала, что дни ее сочтены. Она давно и тяжело болела, и последовавшие вскоре события свидетельствуют о том, что ее подточенное чахоткой здоровье было уже в безнадежном состоянии.

Облик этой женщины помогает живо представить описание, принадлежащее перу одного ричмондского журналиста и запечатлевшее ее в пору беззаботной юности и творческого расцвета:

«Тонкая, точно у ребенка, фигурка, изящные руки, схваченные чуть повыше локтей рукавами свободного платья с высокой талией и бледным узором из каких-то причудливых цветов; хрупкие, но округлые линии плеч и шеи, гордо поднятая голова. Огромные, широко открытые и загадочные глаза, высокий чистый лоб, осененный черной, как вороново крыло, волной густых вьющихся волос, увенчанных хорошенькой маленькой шляпкой очень старинного фасона».

Такова была прелестная молодая актриса, которая вместе со славным мальчуганом Эдгаром и крошкой Розали в августе 1811 года поселилась в доме миссис Филлипс, владелицы магазина дамских шляпок в Ричмонде.

Глава вторая

Появление Элизабет По в гостинице «Индейская королева», где расположились остальные актеры маленькой труппы, в которой ей предстояло занять ведущее место, без сомнения, вызвало немалый интерес и сделалась предметом оживленного обсуждения среди местных театралов. Вскоре после ее приезда начались репетиции, а затем и представления.

Живой и смышленый сынишка г-жи По наверняка быстро сделался любимцем всей труппы и театральных завсегдатаев, собиравшихся в «Индейской королеве», всего в нескольких шагах от дома, где он жил. Вечерами, когда постояльцы обычно сходились у большого камина в общем зале, он, должно быть, не раз забирался на колени к кому-нибудь из друзей матери и как завороженный глядел на веселое яркое пламя, пляшущее в очаге. В гостинице останавливались в основном гастролирующие актеры, волею судеб оказывавшиеся в «добром старом Ричмонде»; иногда с ними делили стол и кров проезжие путешественники и кучера дилижансов. Сюда со всего города стекались и пылкие почитатели муз, и любители поволочиться за хорошенькими актрисами, и какие-то странные личности, ухитрявшиеся тем или иным способом кормиться при театре.

Элизабет По, здоровье которой продолжало ухудшаться, о чем свидетельствуют частые перерывы в ее выступлениях, была, наверное, благодарна всякому, кто соглашался позаботиться об Эдгаре и Розали, пока она оставалась в постели. Но такие люди находились далеко не всегда. Миссис Филлипс, добрая и сердобольная женщина, урывками, когда в магазине не было покупателей, ухаживала за малышами и отчасти за их больной матерью, на время покидая небольшую комнату на первом этаже, с низким камином и маленькими квадратными окнами, где был выставлен на обозрение весь ее скромный товар: ленты, шляпки, кружевные чепцы, пузырьки с туалетной водой и баночки с притираниями.

Театр, где давала представления труппа г-на Плэсида, находился на широкой площади между Двенадцатой и Четырнадцатой улицами, которая и называлась в его честь Театральной. От того места, где жила г-жа По, добираться до театра было удобнее всего по Четырнадцатой улице.

Дом на углу Четырнадцатой улицы и Табачного переулка принадлежал семье мистера Джона Аллана, младшего компаньона в фирме «Эллис и Аллан, оптовая и розничная торговля». Фирма распространяла свои коммерческие интересы на Ричмонд и его окрестности, а также вела оживленный обмен товарами с торговыми партнерами во многих городах Соединенных Штатов и за границей.

В конце лета – начале осени 1811 года Элизабет По, наверное, часто проходила мимо дома Алланов, иногда вместе с маленьким Эдгаром, которого она имела обыкновение брать с собой на репетиции и спектакли. Возможно, Эдгар даже появлялся на сцене в детских ролях – умение мальчика быстро запоминать и выразительно декламировать стихи восхищало всех, кто знал его немного позднее.

Миссис Фрэнсис Килинг Аллан, жена коммерсанта, состояла с ним в браке уже восемь лет, однако детей не имела и тосковала по ним со всей силой нерастраченной материнской нежности, переполнявшей ее благородное, но одинокое и разочарованное сердце. Кроме супругов Аллан, в доме жила сестра Фрэнсис, Анна Валентайн; немногочисленная прислуга состояла из нескольких рабов-негров. Можно предположить, что сестры скоро обратили внимание на красивую молодую женщину и хорошенького мальчика, время от времени проходивших у них под окнами. Узнав в женщине известную в городе актрису, они могли с ней заговорить, угостить ее маленького сына яблоком – лакомством. в ту пору столь же редким на американском Юге, как апельсины – на Севере, но у Алланов никогда не переводившимся. Произошло ли знакомство так или как-нибудь иначе, мы уже не узнаем. Достоверно известно лишь то, что Фрэнсис Аллан действительно познакомилась с Элизабет По и приняла деятельное участие в судьбе одинокой женщины и ее детей. Через нее же Элизабет узнала г-жу Макензи, жену лучшего друга Джона Аллана. Поистине миссис По должна была благодарить судьбу, пославшую ей этих отзывчивых и великодушных женщин в тот час, когда она и ее дети так нуждались в помощи и поддержке.

Поздней осенью 1811 года состояние Элизабет По сделалось еще более тяжелым. Заботы о двух малолетних детях легли непосильным бременем на хрупкие плечи измученной недугом женщины. Ее выступления в театре становились все более и более редкими, пока не прекратились совсем. Безусловно, импресарио, г-н Плэсид, делал все, что мог, для столь нужной труппе актрисы, отсутствие которой сразу же сказалось на сборах. Миссис Филлипс, видимо, уже не брала с нее денег за квартиру, ибо с тех пор, как Элизабет перестала появляться на сцене, жалованья ей не платили. Эдгар совершенно освоился в магазинчике миссис Филлипс и, к неописуемому ужасу доброй женщины, устраивал игры среди чинных рядов увенчанных шляпками и чепцами болванок, порою жестоко страдавших от проказ трехлетнего непоседы.

Комната, отведенная Элизабет По, была не лучшим местом для тяжелобольной женщины. Единственный в доме камин находился на первом этаже, да и тот, наверное, не всегда было чем топить. Нижнюю часть Мэйн-стрит то и дело заливали воды своенравной реки Джеймс, выходившей из берегов при каждом удобном случае. Осень в тот год выдалась как никогда дождливой и промозглой по всей приморской Виргинии; из болотистых низин поднялись тучи комаров, и в довершение ко всем напастям Элизабет теперь мучили повторяющиеся приступы малярии, отнимавшие у нее остатки истощенных чахоткой сил.

По крайней своей бедности она была почти лишена врачебного ухода, – быть может, и к лучшему, ибо тогдашняя медицина все еще считала ланцет и тазик для кровопускания панацеей от всех недугов. Минул ноябрь, и наступил декабрь с долгими холодными ночами и короткими сумеречными днями. Лежа в своей каморке, Элизабет пыталась проникнуть мыслями в окутанное мраком будущее, прислушиваясь к доносившимся снизу голосам и топоту крепких ножек маленького сына, то и дело пробегавшего по узкой лестнице. Время от времени она впадала в забытье, но вскоре пробуждалась от пронзительно-громкого плача Розали и вставала, чтобы ее успокоить.

Ее печальное и безысходное одиночество изредка нарушали визиты ричмондских гранд-дам и женщин попроще, которые после тщательного осмотра модных новинок миссис Филлипс поднимались – отчасти из сострадания, отчасти из любопытства – в убогую мансарду, приютившую умирающую актрису и ее детей. Среди «дам из уважаемого общества», посещавших Элизабет По, самыми желанными гостьями были миссис Аллан и миссис Макензи. Обе они делали все возможное, чтобы как-то поддержать бедствующее семейство.

Нетрудно представить, что думала и чувствовала миссис Аллан, нежная, истосковавшаяся по детям женщина, гладя красивую кудрявую головку Эдгара и пытаясь ласковыми словами ободрить мальчика, в страхе и тревоге взиравшего на бледное лицо матери, оттененное в беспорядке разметавшимися по подушке черными волосами. Не могла она не внять и немой мольбе в измученных, полубезумных глазах молодой актрисы, переводившей взгляд с малютки Розали, уютно устроившейся на руках у миссис Макензи, на Эдгара, который грустно улыбался ей, прижавшись к коленям миссис Аллан. Мольба эта заставила бы дрогнуть даже самое суровое сердце, и неудивительно, что она так глубоко тронула души двух добрых женщин. Через несколько дней благодаря стараниям друзей призыв о помощи прозвучал во всеуслышание со страниц местной газеты: «К СОСТРАДАТЕЛЬНЫМ СЕРДЦАМ. В этот вечерний час г-жа По, прикованная к постели болезнью и окруженная своими малолетними детьми, взывает к Вам о помощи – быть может, в последний раз! Подробности в утреннем номере».

Авторы обращения не ошиблись: то было действительно последнее напоминание обществу о печальной судьбе Элизабет По. Смерть явилась за ней в одном из излюбленных своих обличий – пневмонии, положившей конец страданиям маленькой актрисы. Ариэль покинул бренные пределы; рука Офелии выронила волшебную палочку и букетик бумажных цветов; Джульетта, увенчанная лучшей своей диадемой из стеклянных бриллиантов, лежала в холодной запустелой мансарде, где с ней могли попрощаться все те, кто знал ее при жизни и питал к ней хоть каплю сочувствия. Среди них были актеры труппы г-на Плэсида, миссис Филлипс, миссис Аллан и миссис Макензи с мужьями – последние прониклись таким участием к жертве разыгравшейся на их глазах трагедии, что взяли на себя все хлопоты, связанные с устройством похорон. Состоялись они не без сопротивления со стороны некоторых из прихожан, разделявших распространенные в те времена предрассудки и не желавших, чтобы в освященной земле церковного кладбища покоились останки какой-то актрисы. По их настоянию она была похоронена в дальнем углу кладбища, «у стены». В кладбищенской книге имеется запись о погребении, в которой, однако, не указано имени покойной; более ста лет не было его и на надгробном камне.

Эдгар был еще так мал, что память его едва ли сумела сохранить подробности этого печального события, но даже в сознании трехлетнего ребенка внезапное крушение его привычного крошечного мирка не могло не оставить глубокого следа. На улице, перед домом миссис Филлипс, Эдгар был разлучен с Розали и совершенно неожиданно остался с ласковой, но совсем чужой женщиной. Бесконечно доброе и заботливое существо, отзывавшееся на имя «мама», исчезло. Плачущую Розали, явно против ее воли, унесла другая незнакомая женщина. Должно быть, тогда, сидя в тряском наемном экипаже г-жи Аллан, увозившем его в неизвестность, он впервые испытал пока еще смутное чувство страха и пронизывающего холодом одиночества, чувство, которое не покидало его до самой смерти.

Осиротевшего Эдгара приютили в доме торговца Джона Аллана и его очаровательной молодой жены Фрэнсис Килинг, которой было тогда двадцать семь лет. В ту пору и на протяжении последующих лет с ними жила старшая сестра г-жи Аллан, Анна Валентайн, вскоре ставшая для Эдгара просто «тетушкой Нэнси», любовь которой так же, как и ее замужней сестры, всегда была с Эдгаром По во всех его странствиях до той минуты, когда смерть остановила преданное сердце этой прекрасной женщины.

Дом на углу Четырнадцатой улицы и Табачного переулка представлял собой просторное, добротно построенное кирпичное здание колониального стиля. На каждом из его трех этажей было по три-четыре комнаты, а в мезонине – две и небольшой зал. В задней части дома, вероятно, располагались помещения для слуг-рабов, которых у Алланов было в это время не менее трех – количество, вполне обычное для периода рабства и не свидетельствующее об особой зажиточности. На первом этаже находилась большая столовая, сообщавшаяся с гостиной или библиотекой – не слишком, наверное, богатой, ибо хозяин, человек весьма практичной складки, не проявлял интереса к чтению. Большинство комнат отапливалось каминами, украшенными красивыми резными мраморными досками, сделанными в том же изящном стиле, что и лестничные перила из красного дерева. Одним словом, это был чрезвычайно удобный и хорошо содержащийся дом, не блиставший, однако, ни роскошью, ни изысканностью.

Детство и юность, проведенные в семье Алланов, полученное там воспитание и образование составляют, пожалуй, одну из самых важных страниц в истории жизни Эдгара По – именно в этот период складывалась его личность, а отношения с опекуном Джоном Алланом в известном смысле определили будущее поэта. Уместно будет поэтому более подробно и вполне откровенно рассказать здесь об этом человеке, его характере, занятиях и отношениях с близкими.

Джон Аллан родился в 1780 году в небольшом шотландском городке Ирвине, где получил совершенно обычное, но вполне достаточное образование, хотя, как он утверждал позже, оно уступало образованию, которое он сумел дать Эдгару уже к пятнадцати годам. Каковы бы ни были знания, полученные им в школе, их весьма ощутимым образом дополняли дарованный ему природой острый и проницательный ум и приобретенное со временем знакомство с правилами ведения деловой переписки, различными юридическими документами и бухгалтерским делом. Слог его писем изобличает в нем человека решительного и расчетливого – не лишенного доброты и даже душевной мягкости, над которыми, однако, преобладала железная воля, скрывавшаяся за напускной набожностью. Рано осиротев, он перебрался в Америку и поселился в Ричмонде. Юность его прошла в магазине, конторе и на кораблях, принадлежавших его дядюшке, Уильяму Гэльту, богатому шотландцу, сумевшему весьма успешной торговлей табаком и другими товарами дома и за границей сколотить, по слухам, одно из самых крупных состояний в штате Виргиния. Щедрость Гэльта и его типично шотландское почитание семейных уз были надеждой, опорой и залогом конечного исполнения желании целой толпы вечно ссорящихся между собой бедных родственников.

В конторе мистера Гэльта на таком же высоком табурете и за таким же пюпитром, как у Джона Аллана, сидел другой молодой шотландец, Чарльз Эллис, у которого тоже имелись ранее обосновавшиеся в Америке и с тех пор не без выгоды торговавшие родственники. Прослужив вместе несколько лет, два молодых клерка основали собственное торговое дело, в котором наибольшую прибыль приносила закупка и продажа табака. В этом начинании им, по всей вероятности, оказали содействие их дядья, Уильям Гэльт и Джосия Эллис, выделившие им какой-то капитал или предоставившие кредит, достаточный для открытия новой фирмы, получившей название «Эллис и Аллан». К тому времени оба молодых компаньона были уже женаты.

Кроме основного их товара, табака (которым виргинские плантаторы расплачивались за все приобретаемые ими у фирмы ремесленные изделия), компаньоны торговали также пшеницей, сеном, маисом, кукурузной мукой, крупами, чаем, кофе, тканями, всякого рода одеждой, винами и крепкими напитками. Помимо этого, они продавали все необходимое для рабов, фрахтовали корабли и ввозили надгробные камни, снабжали плантаторов сельскохозяйственными орудиями, гвоздями, скобяными изделиями и иной утварью, перепродавали купленных у мелких фермеров свиней и лошадей. Не гнушались они и работорговлей, скупая на плантациях старых рабов, которых сдавали внаем владельцам угольных шахт, где несчастные работали до самой смерти. Еще они ссужали деньги под проценты и время от времени занимались куплей-продажей недвижимости. Ко всему прочему оба имели небольшие плантации, также приносившие кое-какой доход. Жили и тот и другой на шотландский манер, бережливо и без излишеств, греша порой известной грубостью нравов. Однако ни в замкнутости, ни в скупости упрекнуть их никто не мог.