На излете, или В брызгах космической струи

Глава 6. Подлипки-Дачные

Едва отшумели новогодние праздники, ринулся в Подлипки устраиваться на работу. Полгода назад уже договорился обо всем со своим будущим начальником Бродским, которого много лет знал по совместной работе на главном ракетном полигоне страны. Тогда же, еще до разговора с Бродским, переговорил и с начальником отдела кадров Петровым. Но, в тот день у меня не было ни одного документа из тех, которые требуются при оформлении на работу. Сейчас же вошел в кабинет начальника отдела кадров ЦКБЭМ с их полным комплектом.

– А вы в курсе, что тема Н1 закрыта? – огорошил своим вопросом-сообщением Петров.

– Вы знаете, наши спецслужбы не смогли разыскать меня в Харькове, где я оформлял “гражданские” документы, а с агентами иностранных разведок, к сожалению, незнаком. Так что вы первый принесли мне это пренеприятнейшее известие, – развеселил я Петрова, пытаясь сообразить, чем это мне угрожает.

Похоже, действительно угрожает, иначе не было бы этого вопроса. Закрыта и закрыта. Будут другие.

– Известие действительно неприятное, – продолжил Петров, – Вот только что с вами делать, не знаю. Прием на предприятие временно прекращен, – добил кадровик и замолчал. Молчал и я. Столько усилий, и все напрасно. Что же делать? Снова ждать или искать другую работу?

– Знаете, свяжитесь с Бродским. Он сможет вам помочь. Тем более вы с ним договорились, – посоветовал Петров.

– Ты куда пропал? – удивился Бродский моему звонку, – Жди у Петрова, – выслушав, скомандовал он. Минут через пятнадцать Эмиль Борисович появился в кабинете начальника отдела кадров.

Бродский тут же заморочил голову Петрову, заявив, что клетку в штатном расписании, которую отвели для меня, не сократили, и она пуста, а это значит, меня взяли на работу еще до выхода приказа о прекращении приема. Петров пытался спорить, но вскоре сдался, не выдержав напора и аргументации Бродского.

У меня приняли документы и проинформировали, что работать смогу лишь после того, как все проверят по линии госбезопасности. Это займет около месяца, а пока могу продолжить свой отдых. Этого мне только не хватало. Как же я устал от такого отдыха.

Удивительно, но дома мое известие восприняли спокойно. Похоже, всех устроило, что приняли документы, установили должность и зарплату. И уже неважно, когда начну работать. Главное – определилось, наконец, мое общественное положение. Не самое плохое.

Примерно через месяц пришла открытка из военкомата. Прибыли документы из Харькова. Именно с этого момента появилось ощущение, что затянувшийся переходный период от военной службы к гражданской жизни близится к завершению. Увы. я оказался в начале очередного этапа все того же переходного периода. Хорошо, еще не вышел на работу, потому что пришлось бы брать двухнедельный отпуск, чтобы выполнить то, что потребовали в военкомате.

Для начала выдали опечатанный конверт и направили в психдиспансер. Там поставили на учет и объявили, что мне предстоит врачебная комиссия. А для подготовки к ней я обязан пройти диспансеризацию в местной поликлинике.

Ох уж эти местные поликлиники. Бывшая поликлиника городка “Метростроя” уже давно задыхалась от временно приписанных к ней жителей нашего нового микрорайона. Существовала система предварительной записи ко всем специалистам. Но в день приема все равно возникала живая очередь. Народ, окончательно запутавшийся в номерах вчерашнего и сегодняшнего дней, стоял насмерть, не пуская никого, кто периодически пытался прорваться к дефицитному эскулапу вне живой очереди. И что казалось совсем невероятным, в одной очереди изнывали и больные, и здоровые пациенты, которым, как и мне, требовалась лишь подпись врача.

Едва очередь стихала, разобравшись, кто за кем, появлялась стайка инвалидов и ветеранов ВОВ. Эти, тогда еще крепкие ребята, тут же оттесняли всех, демонстрируя свои красные книжечки. С началом приема, однако, число внеочередников не таяло, поскольку подходили новые.

– Пропускайте хотя бы через одного, – подавал, наконец, слабый голос кто-нибудь из очередников. Дружный вопль возмущения льготников лишал простого очередника из второй половины сегодняшнего списка последней надежды. Назавтра ему придется доказывать первоочередникам новой очереди, что он еще из той – вчерашней, а потому имеет право. Его право в новой очереди никого не интересовало. У каждого оно было свое и часто подкрепленное не только зычным голосом, но и мощной фигурой.

Недели через две я, наконец, прошел все мытарства диспансеризации, и, набравшись практического опыта, легко проскользнул к психиатру. А очередь здесь была своеобразной. Явных “психов” было всего ничего, а остальные, как и я, за справками. Но, именно эта шушера и была самой агрессивной составляющей очереди. Я быстренько переговорил со “своими”, которые меня, разумеется, признали. Общими усилиями мы быстро задавили фальшивых психов, которые, почувствовав силу, не знающую преград, тут же смолкли. Поворчав и спрятав ставшие бесполезными красные книжечки, затихли даже ветераны ВОВ.

Едва вошел, наконец, в кабинет, от неожиданности остановился в дверях. На меня, улыбаясь, смотрел настоящий псих. Поразило, что он в халате врача. Оказалось, это и был психиатр. Иван Иванович тоже временами напоминал умалишенного, но этот врач в ремесле фигляра явно преуспел. Ничего не оставалось, как широко улыбнуться в ответ. Он же, продолжая улыбаться, как старому знакомому, предложил сесть и подробно рассказать о себе.

Пока рассказывал свою историю, он просматривал какие-то документы, очевидно мои. Неожиданно, кривляясь и подмигивая, психиатр стал задавать вопросы, из которых понял, что тот видит во мне настоящего сумасшедшего. Попытки разубедить, по-моему, дали обратный результат. И чем больше старался, тем, похоже, лишь подтверждал его выводы. Тогда просто перестал отвечать на его вопросы и попросил пригласить главного психиатра. Не хватало еще объясняться с этим полусумасшедшим “доктором”.

Как ни странно, “врач” обрадовался и действительно кого-то пригласил. Вошла женщина в белом халате, с молоточком, и тоже с признаками психического расстройства. Тихим таинственным голосом, подмигивая и нервически дергая щекой, она стала расспрашивать меня об особенностях кристаллической жизни. Все. Приехали.

Я встал и вышел из кабинета. Не давая опомниться псевдопсихам и очереди, стремительно ворвался в кабинет главврача диспансера. Благо, кабинет с соответствующей табличкой был рядом. Главврач совсем не удивился моему вторжению. Возможно, в этом заведении подобное случалось ежедневно.

Взяв себя в руки и собравшись, четко изложил историю того, как командование полигона упекло меня в ПСО военного госпиталя, как меня там долго наблюдали и не находили никаких отклонений, и как сам предложил вариант с кристаллической жизнью. Мой расчет строился на том, что врачам, далеким от кибернетики, эта гениальная научная идея непременно покажется идеей-фикс заурядного сумасшедшего. Ничего удивительного – такой она кажется даже ученым, работающим в этой области. Но, именно таким образом удалось убедить в своей болезни главного психиатра полигона и врачебную комиссию. В конце концов, я достиг цели – уволился из армии. Понимаю, что это обман, но у меня не было другого выхода, ибо официальные способы увольнения оказались невозможными.

Главврач задумался. Похоже, мой рассказ его убедил. Он сказал, что сам посмотрит документы, но вряд ли сможет отменить решение врачебной комиссии. И мне все равно придется десять лет состоять на учете в психдиспансере. Если за этот срок не будет рецидивов заболевания, меня снимут с учета. Главврач пригласил беседовавших со мной врачей. Меня отпустили, сообщив, что ВТЭК будет на следующей неделе.

Через неделю комиссия, на основании представленных военкоматом документов, объявила меня инвалидом третьей группы. Полный бред. Есть человек, который утверждает, что он здоров. С ним беседуют “специалисты” и даже главврач. Но, есть “правильные” документы, подтверждающие заболевание. И срабатывает бюрократический принцип – согласно документам человек болен. Значит, он действительно болен. Все.

Мне выдали опечатанный конверт, который доставил в военкомат. Конверт вскрыли, а меня попросили подождать в коридоре. Через полчаса вызвали и объявили, что мне, как инвалиду, утратившему трудоспособность в армии, назначена пенсия. Тут же направили в кассу, где я получил пенсию сразу за восемь месяцев. Что ж, неожиданный подарок.

Деньги оказались как нельзя кстати. Пришла открытка из мебельного магазина, извещавшая, что подошла наша очередь на комплект кухонной мебели. Денег хватило не только на этот комплект. Потолкавшись по магазинам, по случаю купили шкаф, потом стол со стульями, а вскоре и небольшой холодильник. Теща ненадолго подобрела.

И вот, наконец, свершилось. Меня вызвали в отдел кадров к Петрову. Он сообщил, что все проверки моей личности завершены и мне разрешено работать в ЦКБЭМ. С завтрашнего дня я должен приступить к работе. Вот и все. Восьмимесячный переходный период позади. Завтра на работу. Даже не верится.

Мой первый рабочий день “на гражданке”. Забавно. Такое уже однажды было.

Накануне начала учебного года нас, первокурсников авиаинститута, направили на авиазавод, где мы должны отработать одиннадцать месяцев, совмещая работу с учебой. Нам оформили пропуска, провели инструктаж по технике безопасности, а первого сентября мы впервые прошли проходную завода и разбрелись по цехам. Я попал в сборочный цех. Это был самый заметный цех завода. Его не надо было разыскивать.

Цех довольно шумный. Звенели на разные голоса десятка три дрелей, то там, то здесь гулко стрекотали автоматные очереди сразу нескольких пневмомолотков.

Я попал на участок сборки панелей крыла. Мастер подвел меня к стапелю, на котором работали три человека.

– Смотри и учись, – выдал он ценные указания и куда-то ушел. Смотреть было не на что. Три человека ручными дрелями зенковали отверстия под потайные заклепки. Отверстий было бесчисленное множество, и работа кипела.

Минут через пятнадцать дрели стихли, троица спустилась со стапеля и подошла знакомиться. Минут через десять перекура, мне вручили пневмодрель и показали, что надо делать. Едва обработал десять отверстий, наблюдавший за мной рабочий улыбнулся и сказал: “Нормально. Работай”, – и пошел на свое место.

Работа показалась примитивной. Подобную операцию мы легко выполняли в школе еще в шестом классе. Но там все это длилось лишь урок. Здесь же через два часа работы почувствовал себя, как герой Чарли Чаплина на знаменитом конвейере Форда. Я стал придатком дрели. Я стал автоматом.

Неожиданно все стихло. Лишь мне оставалось обработать два последних отверстия. Вчетвером легко сняли подготовленную панель с вертикального стапеля и положили на горизонтальный. Появился мастер и человек с емкостью и кистями. Это принесли герметик, срок использования которого – двадцать минут. Работая в пять кистей, быстро нанесли. Панель перевернули обшивкой вверх, на поверхность высыпали мешочек заклепок, и все дружно стали заполнять ими все подготовленные отверстия. Когда заклепки оказались на своих местах, панель поместили в клепальный станок. Там работал “свой” клепальщик.

А бригада в полном составе, взяв по два крюка, отправилась в заготовительный цех. Я и не подозревал, что именно в том цеху мне предстоит проработать почти десять месяцев из одиннадцати. А пока мы подошли к огромному прессу, где толпились люди. Оказалось, там устраняли следы недавней аварии с гибелью людей. Близко нас не подпустили, потому что зрелище было не для слабонервных. А я лишь удивлялся, почему людей так тянет поглазеть на то, о чем потом долго будут вспоминать с содроганием.

Посокрушавшись, что не удалось подойти поближе, бригада, захватив крючьями деталь обшивки, указанную местным мастером, тронулась в обратный путь. Обшивку установили в вертикальный стапель, и снова вернулись в тот же цех “за лапшой”. Так называли детали набора панели крыла.

Едва вернулись с лапшой, начался обеденный перерыв. Заводская столовая понравилась. За сорок пять копеек прекрасно пообедал. Комплексный обед состоял из трех хорошо приготовленных блюд и компота, к которому прилагалось небольшое пирожное. Дешевле, чем в той столовой, меня не кормили больше нигде.

Лишь в обеденный перерыв впервые осознал, уже не разумом, а чувствами, что моя школьная жизнь действительно позади. Ведь до сих пор мне казалось, что вот сейчас окончится моя заводская практика, я поеду домой, а завтра снова окажусь в знакомой обстановке родной школы. Увы. Отныне мне придется ежедневно ездить на этот завод, а оттуда – в институт. А в школу сегодня пошли совсем другие ребята. И мне уже никогда не быть среди них.

После обеда начали крепить лапшу, лючки и прочие детали к обшивке. Это делали опытные рабочие и мастер. Я и еще один из рабочих бригады работали на подхвате. А потом мы вчетвером приступили к сверлению отверстий под заклепки. И так до конца рабочего дня.

И вот через много лет я впервые прошел проходную завода, на территории которого размещалось ЦКБЭМ. Прямо за проходной оказалась небольшая, покрытая гранитными плитами, площадь с памятником С.П. Королеву. Люди, выходя из проходной, огибали ее двумя потоками, хотя пройти напрямик было бы удобней. Оказалось, на морозе плиты становились скользкими, и ходить по ним было небезопасно. А потому на зиму площадь огородили красными лентами.

Широкий тротуар, проложенный вдоль обычных заводских цехов и прерывающийся лишь там, где его пересекали железнодорожные пути, вывел на “большую дорогу”, расположенную перпендикулярно. Повернув, как мне подсказали в бюро пропусков, налево, прошел невысокий, но протяженный цех и подошел к нужному корпусу. Отдел Бродского располагался на первом этаже, в зале приличных размеров, в котором стояли с десяток кульманов и около сотни канцелярских столов и шкафов.

Кроме Бродского, голос которого раздавался где-то в глубине зала, обнаружил множество людей, знакомых по Казахстану.

– Привет! А ты что здесь делаешь? Как сюда попал? – с этим вопросом они обращались ко мне весь мой путь, который вел через зал прямо к столу, за которым восседал Бродский.

– Зарецкий, иди сюда, – подозвал заметивший меня Эмиль Борисович, – Оставьте человека в покое. Успеете пообщаться, – осадил он особо ретивых работников, которые, вскочив со своих мест, уже направлялись ко мне.

Бродский представил меня сидевшим за его столом начальникам секторов. И Мазо, и Разумовского я знал по последнему пуску, а двух других видел впервые. Вскоре выяснилось, что мне придется работать в секторе Мазо. Ну и ну. Я тут же вспомнил отзывы о нем моего сменщика Пети Иванова, который, в отличие от меня, контактировал по большей части с ним. Выяснилось, что ведущий инженер Кузнецов – подчиненный Мазо.

Многоопытный Кузнецов в подчинении у самовлюбленного выскочки Мазо? Да-а-а. Похоже, и на гражданке возможны такие же чудеса, как и в родной Советской Армии. Но, конструкторское бюро не армия. Непонятно.

Ну, что ж, и не такое переживали. “Вот Петя посмеется, когда узнает, кто у меня начальник”, – подумал я.

А Бродский тем временем пригласил Кузнецова. С Владимиром Александровичем мы не виделись с момента моего первого визита в Подлипки, когда случайно встретились у газетного киоска. Именно с его легкой руки я и оказался в испытательном отделе.

Эмиль Борисович объявил, что мы будем работать в паре и передал меня в его руки. Ну, хоть в этом повезло. У Кузнецова было чему поучиться.

Владимир Александрович тут же похитил меня у Бродского, и мы переместились за его стол. Порыскав по залу, обнаружили “ничейный” стол и тут же перенесли его к кузнецовскому. Нашли и лишний стул. Так в первый же рабочий день я получил свое рабочее место.

– Пора бы и перекурить, – объявил Кузнецов, едва завершили перестановку, – Пойдем на улицу. Погодка какая. Не хочется в зале сидеть.

Мы вышли в просторный вестибюль и через парадный подъезд по парадной лестнице попали в тихий уютный уголок, украшенный высокими серебристыми елями. Прямо напротив корпуса обнаружил парадный въезд на предприятие. Там, в огороженном высоким ажурным забором “кармане”, стоял с десяток автомобилей.

– А откуда здесь иномарки? – спросил у Кузнецова, удивляясь, как они вообще могли оказаться на территории закрытого предприятия. А такие модели я вообще видел “живьем” впервые.

– Это машины космонавтов, – пояснил Владимир Александрович, – Вон тот “СААБ” – Феоктистова, а “Мерседес” – Макарова.

В это время открылись ворота и в карман въехала четырехглазая черная “Волга”. Открылись вторые ворота, и машина подъехала к парадному подъезду. Из нее вышли космонавт Попович с незнакомым майором и прошли в корпус, а машина тут же вернулась в карман и встала на стоянку.

– Владимир Александрович, а где кабинет Королева?

– Когда я пришел работать, он был там, – показал Кузнецов рукой на соседний корпус, – Мы тогда размещались в таком же зале рядом с его кабинетом. Сергей Павлович к нам заходил по нескольку раз в день и всех нас знал в лицо. Тогда КБ было совсем маленьким. Каждый человек был на счету, каждый заметен и важен. А сейчас, – безнадежно махнул он рукой и замолчал, укутавшись клубами дыма и жадно глотая яд своей сигареты.

– А где сейчас кабинет Главного конструктора, и кто назначен вместо Мишина? – прервал его молчание.

– А ты разве не знаешь? – удивился Кузнецов.

– Откуда?

– Глушко. Валентин Петрович. Его кабинет на втором этаже, прямо над нашим залом, – ответил ветеран таким тоном, что сразу вспомнил все, что слышал о соперничестве этих двух гениев ракетно-космической техники. Понятно, что для всех, кто работал с Королевым, назначение Глушко было воспринято, мягко говоря, без энтузиазма, – Сидит гад в кабинете “СП” и рушит все, что тот создал. Для начала тут же прикрыл Н1. Без всяких объяснений. Всех наверху взбаламутил. Ну, закрыл тему, а что дальше? Что он предложил взамен? Ничего. Вот и сидим,– и Кузнецов вновь исчез в облаке густого дыма.

– Может, еще предложит, – с оптимизмом заявил я, – Глушко тоже не всегда только двигателями занимался. Он с ракет начинал.

– Да что он может предложить! Очередную вонючку? Потравимся все с его движками. СП всегда о людях думал, а не о технических характеристиках. А этот. Для начала отменил все совещания. Заявил, что разговаривать будет только с тремя своими “замами”. А те должны узнавать все каждый от своих трех замов или “помов”. И так по цепочке. Научная организация труда. Бред. СП, если надо, мог дойти до любого рабочего и узнать у первоисточника все, что нужно.

– Да это, Владимир Александрович, у каждого свои методы. Он так привык работать в своем КБ.

– Но здесь-то он не в своем. У нас свои традиции. Хрен он что узнает от своих трех замов. Они не гении, а обычные люди. Будут врать, чтоб не выглядеть некомпетентными. И так по всей цепочке. Никогда до правды не доберется. Королев это понимал. А этот, похоже, не совсем. В маленьком КБ, может, такая схема проходит, а у нас. СП сколько боролся, чтобы избавиться от балласта. Как только что-то начало получаться, КБ стало расти, как на дрожжах. И чем больше народу, тем меньше толку. Все ходят, что-то пишут друг другу. Все бумагой завалили. СП смотрел-смотрел на это безобразие, не выдержал, стукнул кулаком. А тут профсоюз. Ты хоть и главный, а без профсоюза не моги. А тут партком, завком и еще куча бездельников выползла с претензиями. Какая тут работа. Сначала отчитайся перед коллективом. СП когда понял, во что ввязался, обратился напрямую к Никите. Так ему и сказал: “Что я за Главный, если лодыря и бездельника уволить не могу?” Никита Короля уважал. Тут же дал все полномочия. И снова не тут-то было. Визг поднялся жуткий. А потом кто-то подсказал выход. Создали ЦНИИМАШ. Так, бутафория. Вроде бы головной институт над всеми КБ нашей отрасли. Вся шушера туда и ринулась. КБ мгновенно опустело. Остались одни энтузиасты. Снова пошла работа. А тут эти хорьки из института начали нас бумажками бомбардировать. Ну, СП, разумеется, послал их подальше. Кто посообразительней, оттуда назад, к нам. Не успели оглянуться, КБ опять разбухло. И так по спирали – то разбухнем, то сожмемся. А как Мишина поставили, все рухнуло. У Короля авторитет, а Мишина кто будет слушать. Его моментально придавили. Так и не смог он Н1 довести. Жаль машину. А еще больше жаль КБ. Оно теперь так разрослось, что три корпуса построили, а не помещаемся. Вон на той стороне громадину заканчивают – ЛКК. Думаю, и там не разместимся. Пошли в зал, а то я совсем расстроюсь, – погасил окурок Кузнецов, и мы отправились на рабочее место.

По дороге зашли в туалет. Выходя оттуда, лоб в лоб столкнулся с космонавтом Феоктистовым. От неожиданности отскочил в сторону.

“Поприветствовать? Неудобно. Не то место. Не заметить? Тоже неудобно. Невежливо как-то”, – мгновенно пронеслось в голове, которая независимо от меня вдруг кивнула. Феоктистов кивнул в ответ, как старому знакомому, и мы разошлись.

– А что здесь делает космонавт? – спросил у поджидавшего меня Кузнецова.

– То же, что и все, – улыбнулся он, – Кстати, вот его кабинет. А в нашем зале до нас его проектанты и конструктора размещались. Их давно переселили в новый корпус, а он пока здесь. Его СП любил. За заслуги космонавтом сделал. Наверняка знал, что такого почета, как у космонавтов, на конструкторской работе хрен дождешься. Как он теперь с Глушко сработается? А вот выгнать его просто так не удастся – космонавт все-таки, известный человек. Молодец Король, – выдал мне очередную порцию информации наставник.

Мы заняли рабочие места. “Пора бы и к работе приступить”, – подумал я.

– Владимир Александрович, чем заняться в первую очередь? А то уже как-то неуютно просто так сидеть, – обратился я к Кузнецову.

– Толя, да я сам бы хотел это знать. Тоже мучаюсь. Хорошо, ты объявился. Будем мучиться вдвоем. Хочешь, почитай пока свежие журналы. Вот новый “Изобретатель и рационализатор”. Бери, смотри, – огорчил Кузнецов невеселой информацией.

– Владимир Александрович, может какие документы посмотреть? Хоть польза какая-никакая будет. А журнальчики можно и в обеденный перерыв почитать.

– Да какие документы! Что было, ты и так знаешь. А новые еще не скоро появятся. Да и мы с тобой о них первыми узнаем. А в перерыв надо обедать.

Разговаривая с Кузнецовым, обратил внимание, что сидящие за столами коллеги все же заняты, хотя и непонятно, чем.

– А чем народ занимается? – поинтересовался я.

– Развлекаются. Кто как может. Ждут обеда.

– Что все развлекаются?

– Ну, не все, конечно. Некоторые готовят отчеты, кто-то пишет конспект к семинару, да и общественной работы хватает.

Да-а-а. Что-то все это слишком напомнило нашу комнату офицеров в период затишья между пусками. Только уж слишком большая комната. Меж тем ко мне подошла миловидная девушка.