Перестрелка. Год девяносто первый

– Что так?

Ничего нового Световитов не ответил. Повторил, что однажды уже сказал:

– Не встретил такую девушку, как ваша дочь, вот и не женился…

– Раньше надо было думать и не ссориться, – проворчал Рославлев.

– Теперь уж дело прошлое, но в той ссоре я не виноват… Одна заинтересованная особа оговорила меня. Впрочем, что теперь это может изменить?!

Рославлев внимательно посмотрел на него и спросил:

– Долго ещё здесь будешь?

– До конца месяца. Как в школе – первого сентября за парту. Я ж в академии генштаба.

– Да, да, помню, – сказал Рославлев.

Но в этот момент подошёл его приятель, который отлучался зачем-то и которого Рославлев ждал, беседуя со Световитовым, и разговор окончился ничем.

Правда, уже собираясь уйти, Рославлев, подумав, бросил, как бы невзначай:

– Кстати, Алёна ведь тоже никого себе так и не нашла…

– Она ж замужем?!

– Была… С полгода всего была, а потом развелась… Ну, ладно, отдыхай, набирайся сил. Мне пора.

Вот и всё…

Световитов в тот вечер долго не мог заснуть. Вспомнилось всё, что связано с Алёной… Вспомнился разрыв, доставивший столько переживаний.

И вот теперь, спустя много лет, этот странный звонок. Размышляя, зачем он мог понадобиться генерал-полковнику Рославлеву, Световитов, не спеша, шёл по берёзовой аллейке в сторону проходной. О том, что происходит в стране, он, конечно, знал, но из-за учёбы был оторван от всей этой суеты. Если б дивизией командовал, давно бы вернулся к месту службы. А так?! Пока никаких распоряжений не получал.

Аромат августовского вечера успокаивал. Удивительна сила природы – стоит окунуться в её первозданную свежесть, и уже кажутся нелепыми страсти, которые кипят где-то на улицах и площадях и о которых с таким вожделением и с такой собачьей преданностью заправилам грядущей демократии рассказывают комментаторы.

Он миновал проходную, вышел на мостик через небольшой заливчик, врезающийся в зелёное море леса. Заливчик как бы отделял военный дом отдыха от пансионата «Клязьма», принадлежавшего ЦК КПСС.

Медленно сгущались сумерки, успокаивалась вода в заливе. Стайки уток, оставляя за собой косячки волн, направлялись к зарослям осоки и устраивались там на ночлег. Световитов наблюдал за одной такой стайкой, которой всё время мешал бездомный бродячий пёс. Он, вероятно, и не помышлял сделать себе добычей одну из уточек, ибо был и без того откормлен многочисленными отдыхающими, снующими здесь, да к тому же ещё ленив и неумел. Он просто пугал стайку, мешая ей устроиться у берега. Играл. То забегал в воду, и уточки с гоготанием кидались врассыпную. Пёс бродил по мелководью, пил воду, выходил на берег, и стайка снова возвращалась к облюбованному месту, но всё повторялось до тех пор, пока самому псу не надоело это занятие и он, приметив где-то собачонку, очевидно, в этих местах постороннюю, с громким лаем бросился разбираться с ней.

Световитов облокотился на перила и смотрел вдаль, туда, где за широкой полосой водохранилища уже засветился маяк. Где-то за маяком был фарватер канала Москва – Волга.

Он не часто отдыхал в санаториях и домах отдыха: пару раз в детстве с отцом, потом один раз в лейтенантские годы – зимой на море – и вот теперь в «Подмосковье». Служба сложилась так, что большую часть времени провёл за границей, в группе войск, а приезжая в отпуска, стремился побыть либо у матери в Калинине, либо на даче у отца на Рязанщине, на Оке, где и купанье, и рыбалка были на славу.

Теперь вспомнил разговор с Рославлевым, давний разговор, после собеседования по поводу назначения на должность командира дивизии. Вспомнил упоминание о дочери Рославлева Алёне… Незаживающая рана…

Правду ли он сказал Рославлеву? Действительно ли до сих пор не женился из-за того, что так и не смог забыть свою первую любовь? Вопрос очень сложный – даже более чем сложный. Он ответил именно так, как ответил, причём сделал это, совершенно не задумываясь, неожиданно для себя, словно кто-то невидимый и всевластный подсказал этот ответ, но теперь, имея возможность поразмышлять безо всяких помех, он вдруг подумал о том, что, вероятнее всего, сказал правду. Ведь все его попытки встретить спутницу жизни не увенчались успехом именно потому, что где-то в глубине души занозой сидела мысль: всё не то, всё несравнимо с тем, что было, с тем, что он знал, с тем, что чувствовал тогда, когда рядом была незабываемая Алёнушка Рославлева.

Он знал, что она вышла замуж вскоре после их размолвки. Ему сообщила о том её подруга, которой он позванивал иногда, бывая проездами в Москве. Алёнушка вышла замуж, когда он служил от Москвы хоть и не близко, но, по крайней мере, в Союзе, а не в горячей точке, куда вскоре попросился сам, но не потому, что был убит горем из-за разрыва с возлюбленной, а скорее для того, чтобы испытать себя в настоящем деле.

Ему, сыну писателя, бывшего военным постольку поскольку, всё время казалось, что он в чём-то отстаёт от своих товарищей, что он не вполне такой, что он из другой среды, что ему так и не сделаться настоящим командиром. А стать настоящим командиром было его мечтой. Он много раз смотрел фильм «Офицеры», его манили испытания, но манили, разумеется, и высокие звания. Он помнил слова Суворова о том, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. И он мечтал стать генералом, не видя в своих мечтах ничего зазорного. Но не искал окольных путей к генеральским погонам, а хотел пройти путём прямым и честным, сколь бы ни был тернист этот путь.

Семья в жизни офицера занимает важное место, особое место, можно даже без преувеличения сказать, что первостепенное место. Наверное, быстрее и вернее это может понять дочь офицера, и, наверное, именно дочь офицера скорее может стать настоящей, боевой подругой.

Годы прошли, а он до мельчайших подробностей помнил тот свой отпуск перед четвёртым курсом, когда они с отцом отправились в Военный санаторий Эшери, что неподалёку от Сухуми. Это было время, когда республики, подобные Грузии, мирно и спокойно сидели на шее Советского Союза, а точнее, на шее РСФСР. Они забирали у неё в десятки раз больше, нежели поставляли. Грузины, а точнее их самостийные вожди-пигмеи ещё, быть может, даже и не мечтали видеть Абхазию без абхазов, а Южную Осетию без осетин. Санаторий располагался на берегу моря, в большом абхазском селе, над которым возвышалась высокая зелёная гора, а на вершине её, по преданию, был когда-то домик художника Верещагина.

Там, в санатории, он и встретился он с Алёнушкой, там зародилось большое, светлое чувство, от которого и теперь остались в сердце грусть и печаль. Целый год продолжались их отношения, чистые, яркие. Но что же произошло потом?

Так случилось, что Алёну родители сразу после выпускных экзаменов увезли на море, в военный санаторий. Андрей очень переживал, что она не попала из-за этого на его выпускной вечер. Но не могли же её оставить одну в Москве? К тому же ей просто необходим был отдых после напряжённого года учёбы перед вступительными экзаменами в институт.

Всё бы ничего, но в тот же санаторий и в то же самое время отправились знакомые её родителей с сыном, сверстником Алёны. Причём Алена однажды упомянула о том, что мальчишка этот не раз пытался за нею ухаживать. И не то, чтоб Андрей приревновал Алёну – совсем, как ему казалось, нет. А всё же было неприятно сознавать, что она будет с ним рядом постоянно в течение трёх с лишним недель, да не где-то, а на море, в настоящей сказке – санаторий был какой-то совершенно особый, в который путевку, особенно летом, просто не возьмёшь.

Быть может, если бы не это обстоятельство, Андрей не пригласил бы на свой выпускной соседку по дому, с которой прежде, до знакомства с Алёной, у него был небольшой роман. Год назад он прекратил с нею всякие отношения, а тут вдруг, как назло, встретил случайно во дворе, когда привозил домой полученную перед самым выпускным вечером новенькую офицерскую форму. Слово за слово. Коснулись в разговоре предстоящего выпускного, и Андрей подумал, отчего не пригласить эту старую знакомую, ведь почти все его товарищи на вечере будут со своими девушками, а кое-кто даже и с жёнами.

Выпускной прошёл шумно, весело, но после него Андрей сразу уехал на дачу в Малаховку. В Москву вернулся, чтобы встретить Алёну из санатория. Лучше б не встречал. Остался дурной осадок от этой встречи. Алёна вышла из поезда не только с родителями, она вышла с тем самым своим другом детства. Конечно, Андрей знал о нём, но ведь знать одно – видеть другое. Этот тип изо всех сил старался подчеркнуть что-то особое в их отношениях с Алёной, хотя Андрей хотел верить, что ничего особого там нет. И, тем не менее, ему было очень обидно, что не он отдыхал с ней и что скоро он окажется далеко, а этот тип будет постоянно рядом.

Андрей вручил цветы, проводил до машины, но ехать с ними всеми домой было неловко, ведь с дороги людям хочется отдохнуть, привести себя в порядок.

– Андрюша, милый, – говорила Алёна, – ну что ты нахмурился? Ну не переживай. Завтра встретимся.

– До отъезда осталось всего несколько дней, а тебя ещё послезавтра, как я понял из разговора, пока шли к машине, родители на дачу увезут.

– Нет, я не поеду. Ведь экзамены на носу.

– Из-за экзаменов?

– Скажу, что из-за них, а не поеду, чтобы последние деньки побыть с тобой.

И она не поехала.

Они встретились в пятницу, долго гуляли, но домой она к себе без родителей не пригласила, пояснив, что дома в эти дни будут сестра с мужем.

В субботу снова встретились. Асфальт был мягким от зноя, у киосков стояли очереди за мороженым, шипели автоматы с газированной водой. Андрей говорил о своей любви, строил планы на будущее, хотя планы отдавали туманностью, поскольку Алёне предстояла учёба в институте, а ему – служба в дивизии далековато от Москвы. Они уже побывали в кино, съели мороженое в кафе у высотки на площади Восстания, и тут Андрей вспомнил, что в кармане у него ключи от квартиры дедушки с бабушкой бабушки в этой самой высотке.

– Да, я чуть не забыл. Бабушка просила цветы полить. Может, зайдём?

Алёна не возражала.

Они вошли в вестибюль, напоминающий дворцовый зал с панно над массивными дверьми лифтов – в то время сталинские высотки оставались ещё непревзойдёнными по архитектурным достоинствам. Лифт поднял их на восьмой этаж в светлый холл с большими зеркалами.

Едва переступив порог, они задохнулись в поцелуе и как-то само собою оказались в комнате на диване. Андрей в тот день был необыкновенно настойчив, а Алёна, ошеломлённая этой дерзкой напористостью, медленно отступала, сдавая позиции. Возможно, это было потому, что она чувствовала некоторую неловкость, оттого, что не смогла быть на его выпускном вечере, что отдыхала в компании своего друга детства, на ухаживания которого хоть и не отвечала, но не слишком противилась им.

Да и Андрей вряд ли бы позволил себе дерзости, если бы не эта её поездка с другом детства. Нет, ездила она, разумеется, не с ним. Приятель, так же, как и она, отдыхал со своими родителями. Но Андрея мучил один и тот же вопрос: действительно между ними там ничего не было или? Он верил и не верил. Повод к неверию давало поведение этого субчика на вокзале. Правда, Алёна несколько раз одёргивала его, но… Если бы Андрей серьёзно задумался, то, конечно, пришёл бы к выводу о беспочвенности своей ревности, но попробуй задумайся, когда перед глазами тип, который оказался удачливее, который так или иначе, но провёл рядом с нею два с лишним десятка дней на море.

Это и только это заставляло его идти напролом. Алёна же, быть может, по той же самой причине, отступала и отступала до той грани, которую не считала возможным переходить, но не перейти не смогла.

Ну а когда случилось то, что не должно бы случиться до того благословенного часа, о котором не раз уже говорили они, хоть и не осталось ни облачка на светлом небосклоне их отношений, но отношения эти перешли уже совершенно на новый этап.

За те волшебные сутки, что они провели вместе, решилось всё окончательно и, казалось, бесповоротно: Андрей немедленно отправляется к родителям Алёны и просит её руки. Он собирался сделать это уже в понедельник вечером, но пришлось перенести всё на вторник, поскольку отец Алёны оказался занят допоздна по службе. Тем не менее, Алёна объявила родителям, что во вторник у них в гостях будет Андрей, который хочет поговорить с ними о чём-то очень важном. Загадка была не столь уж и сложной, но все сделали вид, что не отгадали её.

Весь следующий день они с Алёной провели вместе, причём у него возникла мысль полить теперь цветы в отцовской квартире, поскольку отец был в отъезде. И хотя цветов там никаких не было, они нашли, чем заняться и без цветов.

Но когда они ещё только шли в отцовскую квартиру, та самая соседка, которая была с ним на выпускном вечере, увидела их в окно. Увидела и позвонила. И нужно же было такому случиться, что телефонный звонок раздался именно в тот момент, когда Андрей принимал душ. Ему показалось, что звонок междугородний, и он, приоткрыв дверь, крикнул:

– Алёнушка, возьми, пожалуйста, трубку. Это, наверное, отец. Скажи, что сейчас подойду.

Почему ему показалось, что звонок междугородний, почему попросил её ответить!? Просто какой-то злой рок преследовал его.

Когда он вышел из ванны, Алена уже положила трубку и сидела в полном оцепенении. Она не сказала, кто звонил, и что услышала в трубке, но, нахмурившись, молчала. До самого дома была неразговорчива, а когда прощались, твёрдо сказала:

– Заходить к родителям не надо. Отпала в этом надобность.

– Но почему? – спросил он.

– Ты это знаешь лучше меня. И оставим беспочвенные разборки.

– С кем ты говорила? Что тебе сказали?

– А ты не догадываешься? Странно, ты всегда казался более сообразительным. Впрочем, мне пора, – и она вошла в подъезд, попросив не провожать далее.

Утром он позвонил ей, но телефон не отвечал. Он звонил весь день, но всё безрезультатно. А между тем, тот день был последним днём отпуска.

Вечером Андрей позвонил соседке. Он уже был уверен, что всё случившееся её рук дело.

– Что ты сказала вчера Алёне?

– О, значит, её Алёной зовут. Ничего лишнего, только посвятила её в то, что было между нами.

– Зачем? Ведь между нами ничего не было.

– Но, если б не она, могло быть. Ведь так?

– Вовсе нет.

– Вот как? А может, я тебя полюбила. Может, меня ревность заела, может, обидно.

Андрей не стал продолжать этот беспочвенный разговор. А наутро он уехал к месту службы.

Несколько раз он пытался дозвониться Алёне из дальнего своего гарнизона. Но когда дозвонился, она положила трубку, едва услышав его голос. Через некоторое время он написал ей подробное письмо, в котором рассказал всё без утайки. Рассказал, что действительно встречался с этой своей соседкой, но прекратил встречи после их с Алёной знакомства, что приглашение на выпускной было самым безобидным. Расстались они сразу после вечера и более не встречались.

Ответа не было. А вскоре, дозвонившись её подруге, Андрей узнал, что Алёна вышла замуж.

И лишь недавно стало ему известно, что Алёна рассталась с мужем. Но… Что уж теперь? Как говорят «поздно пить Боржоми…»

От мыслей оторвал гул мотора. Посмотрел на дорогу, которая вела к дому отдыха от Поведников. Справа стоял стеной лес, слева тянулась ограда пансионата.

На дороге показался «Москвич», и Световитов снова повернулся к заливу, потеряв интерес. У Рославлева «Волга». Москвич же проехал мимо, остановился и, слегка сдав назад, оказался рядом.

Вышел пожилой мужчина и, слегка прикрываясь от слепящего закатного луча солнца, спросил:

– Вы Андрей Фёдорович Световитов?

– Да, я, – ответил Андрей с некоторым удивлением.

– Вам пакет от генерала Рославлева, – вполголоса сказал мужчина и протянул конверт.

А ведь так и сказал – пакет, а это вместе с выправкой мужчины указало, что он из военных.

Ещё было достаточно светло, чтобы прочесть написанное, и Световитов, вскрыв конверт, прочитал:

«Андрей! Вручаю тебе мою дочь и твоего сына! Береги их!»

И роспись, размашистая, яркая. Эта роспись запомнилась Андрею по некоторым документам, которые он получал из вышестоящего штаба, запомнилась, наверное, поскольку всегда с особым волнением обращал внимание на всё, что касалось Рославлева – конечно же, не из-за него самого.

Световитов перечитал написанное и, с трудом подавляя волнение, шагнул к машине. Он всё понял из этих кратких лаконичных слов. Понял, потому что уже слышал и об Ахромееве, и о Пуго…

Он открыл заднюю дверцу и протянул руку, прошептав:

– Алёна, Алёнушка! Неужели это ты… Боже мой… Выходи же…

Она с недоумением смотрела на него, поскольку тоже не ожидала этой, устроенной отцом встречи. Андрей протянул ей письмо. Она прочла и всё поняла.

Из машины, с другой стороны, уже вышел мальчуган и с любопытством разглядывал Световитова. Сцена затянулась. Андрей не знал, как разрядить паузу и вдруг услышал, как мужчина, доставивший их, вынимая вещи из багажника, сказал:

– Надо же, Володя… Вылитый отец – одно лицо…

Эта фраза привела в себя и Алёну. Она позволила Андрею помочь ей выйти из машины, остановилась против него, посмотрела внимательно глаза в глаза и вдруг сказала недоумевающему сынишке:

– Володя, иди знакомиться со своим отцом!..

Мальчуган подошёл и, недоверчиво глядя на Световитова, остановился.

Петрович, понимая, что сейчас лишние свидетели ни к чему, тихо сказал:

– Леночка, я поеду… Мне ещё вашему папе доложить надо о том, что задача выполнена…

– Да, Александр Петрович, большое вам спасибо…

И вот они остались одни, да ещё в такой невероятно сложной для всех троих обстановке. Только теперь Алёна поняла, насколько всё серьёзно там, в Москве, если отец решился на такой шаг – запихнуть их с Володей в машину и срочно отправить подальше, причём не просто куда-то, а под защиту человека, быть может, в эту минуту единственного, которому он мог доверить дочь и внука. А доверить он решил не только потому, что верил в порядочность Световитова, как офицера, доверить он мог, потому что и при первой, и при второй встречах с ним почувствовал, что его дочь Алёна далеко не безразлична этому молодому, перспективному, а главное мужественному и отважному генералу. Ну а что говорить о сыне!? Разве вы найдёте мужчину, который бы не мечтал о сыне?! А тут вот он… Да уже почти взрослый… Тосковать, переживать, даже доброй завистью завидовать друзьям, у которых растут сыновья, и вдруг узнать, что у тебя тоже есть сын. Ну а то, что не воспитывал его – так ведь столько он за минувшие годы испытал, что и на семью много времени не осталось бы.

– Боже мой, я ошеломлён, – признался Световитов.

– Напуган? – усмехнулась Алёна.

– Что ты? Я так рад… Я не могу передать…

– Хорошо вы с отцом придумали…

– Мы ничего не придумывали… Два дня назад мы виделись. Я признался, что, ну, в общем, что не женился до сих пор потому, что не встретил такой, как ты. И всё…

Они так и стояли на мосту. Не обнялись, не поцеловались. Просто стояли. Андрей хотел притянуть к себе сынишку, но тот осторожно высвободил руку и отступил к маме, чуточку спрятавшись за неё.

– Понимаю, понимаю… Всё трудно, очень трудно, – сказал Световитов. – Но я ведь ничего не знал… Почему ты мне не сообщила?

– Не будем сейчас это обсуждать… Не время.

– Да, да, конечно… Идёмте в номер… Володя, дай руку…

– Я не маленький, чтоб за ручку ходить, – ответил сынишка, правда, без всякого вызова в голосе, даже наоборот, стремясь произнести фразу, как можно мягче.

– Ну беги вперёд… Подожди нас у входа в корпус. Ты же помнишь… Там у скамеечек, – поспешила сказать Алёна.

– Зачем бежать… Пойду… Не бойтесь, не буду слушать ваши разговоры. Я кругами, по дорожкам.

– Они миновали проходную и оказались на берёзовой аллейке. Володя действительно свернул на какую-то дорожку, и Световитов попытался обнять Алену за талию. Она отстранила его руку.

– Вам поручили нас защищать? Вот и защищайте… Если б не эти события, наверное, танцевали бы вы сейчас, дорогой мой защитник, на дискотеке и не вспомнили о том, что где-то есть какая-то Алёна, да ещё с сыном!..

Она говорила без раздражения, она не язвила, она, видимо, просто не могла подавить откуда ни возьмись появившуюся обиду. Обиду на него, обиду на обстоятельства, их разлучившие, обиду на то, что вот так прошли годы, которые уже не воротишь, годы, которые они могли быть вместе.

– Алёнушка… Я виноват, очень виноват… Но через полгода после нашей размолвки я был уже в Афгане. Год без единой царапины, а потом сразу букет… Госпиталь… Слава Богу всё обошлось. И я снова попросился туда. Даже не знаю, почему… Ожесточение какое-то появилось… Второй раз воевал подольше, но – снова ранение. Потом академия Фрунзе и Группа Советских войск в Германии. Оттуда в Калинин. Вот тогда-то из Калинина я и приезжал на беседу к Григорию Александровичу. Но я не знал, что ты не замужем. И он ничего тогда не сказал. Потом назначение, служба и только теперь Москва – академия Генерального Штаба…

– Ну, такой боевой путь несколько извиняет, – сказала Алёна, уже потеплевшим голосом и прибавила: – Ты не сердись на меня – словно чертёнок какой сидит внутри, гложет… А куда ранило? Сильно? – и она мягко коснулась его плеча.

Они остановились у лавочки, поставили дорожные сумки. Их глаза были близко и также близко были губы…

– Ну, вы идёте или будете стоять? – послышался голос Володи.

И они пошли, пошли уже все втроём, и теперь Алёна рассказывала Володе, что папа был на войне, да не один раз, что был ранен, лечился в госпиталях, и потому его не было с ними.

Вот и знакомый просторный холл с огромной клеткой, в которой шумели попугайчики.

– Жена с сыном приехали, – сказал Световитов на входе, и в голосе его прозвучали нотки необыкновенной гордости.

Лифт ещё работал, они поднялись на третий этаж, и через минуту Световитов уже открывал своим ключом дверь в двухкомнатный люкс. Володя вбежал первым и заявил, что в этом номере они с дедушкой и бабушкой, кажется, уже отдыхали.

Он тут же направился к телефону и уже даже снял трубку, но Световитов остановил:

– Дедушка сейчас на службе и просил не звонить.

– Да, да, сыночек, займись-ка лучше своими вещами. Посмотри: всё ли ты взял, что тебе нужно? – сказала Алёна.

Володя послушно поставил свой цветастый рюкзачок на одно из кресел, а Световитов растерянно проговорил, указывая на стол, где были уже коньяк и рюмки.

– Я ждал другого гостя… Григорий Александрович сказал, что едет сам, а про вас ни слова… Чем же вас кормить? – задумчиво произнёс он и тут же прибавил, открывая шкафчик серванта: – Вот только конфеты, фрукты, да нарезанный лимончик в холодильнике.

– Ничего страшного… Чай попьём! – воскликнула Алёна. – Правда, Володечка? Знаю, знаю, что вечером всё и везде закрыто. Мы здесь с родителями нередко отдыхали. Ты главное не суетись. Ставь чайник, а мы пока сумки распакуем. Кстати, я бы тоже рюмочку коньячку выпила.

Она пыталась освоиться в обстановке, но делала всё с заметной нервозностью. Впрочем, обстановка была действительно неоднозначной. Световитов заявил, что встретил жену с сыном. Но так ли думал на самом деле? Поверил ли, что Володя его сын? Может быть, действительно напрасно она скрывала от него столько лет, что разведена и что разведена отчасти оттого, что её муж быстро догадался, от кого она ждала ребёнка. Всё это тогда не получило огласки лишь потому, что доказательств не было, а муж её, как она быстро поняла, человек никчёмный и бессовестный, сильно побаивался Рославлева.

И вот они вдвоём со Световитовым, любовь к которому впервые озарила её сердце в юные годы. Думала ли она о нём все эти годы? Вспоминала ли? Не могла не вспоминать, потому что ярким напоминанием всегда был Володя, который, действительно, как две капли воды похож на Световитова. Думал ли Световитов об Алёне? Думал, конечно, думал, несмотря на то, что какие-то похождения у него случались. Было и увлечение, как казалось ему, сильное и до сих пор не вполне выветрившееся, а затухшее лишь в связи с переводом из Калинина. Предметом того увлечение была Людмила, с которой он познакомился во время принятия присяги студентами в Путиловских лагерях и с которой встречался до самого своего отъезда. Он и теперь подумывал, а не пригласить ли её в дом отдыха, но после случайной встречи с Рославлевым несколько дней назад, отложил это своё решение. И слава богу.

В то лето, когда он познакомился с Людмилой, судьба его неожиданно и круто повернулась. Он прибыл из Группы Советских войск в Германии, где командовал полнокровным развёрнутым полком, в Калинин, в кадрированную дивизию. Он получил полк, но личного состава в нём было меньше, чем в батальоне полка, которым командовал в Германии. А потом неожиданное назначение, а ещё через год – поступление в Академию Генерального Штаба. И вот до выпуска остаётся год, а там – новое назначение.