Почему -то он посчитал это знаком. Окажись он на нечетной стороне улицы, то никуда бы не пошел, честное слово, а так совсем другое дело! «Что тут идти с четырнадцатого номера по сорок восьмой!», рассудил Кузин и двинулся в путь. Но сразу же оказалось, что пошел он совершенно в другую сторону. Когда он увидел дом с табличкой «десять», это немного сбило его решительный настрой, но он как можно быстрее, чтобы не передумать, повернул обратно и зашагал уверенным, твердым шагом.
Сорок восьмой дом оказался очень далеко, дальше, чем он мог себе представить. Кузин перешел уже через множество уличных переходов, и много раз собирался повернуть обратно, но тут же малодушно начинал уговаривать себя, что уже большая часть пути пройдена, и вот-вот он будет на месте.
В здании, куда зашел Кузин, оказался красивый богатый вход и стойка портье в холле. Слава богу, никого за стойкой не было и объясняться ни с кем не пришлось. Лифт в доме тоже был, но вызывать его Кузин не решился, пошел пешком. Лестничные пролеты были огромные, пока он поднялся наконец на третий этаж ноги предательски болели, а в ушах звенело. «Вот так, все молодишься, джинсовый костюм себе купил, кроссовки, а сам уже не мальчик», мысленно укорил себя в очередной раз Кузин, отдышался и позвонил в дверь, на которой сверкала латунным блеском табличка с цифрой «5».
И тут Кузин испугался. Во-первых, было не ясно, правильный ли ему дали адрес. А вдруг он все неверно все понял и на самом деле слово апартамент обозначает совершенно не квартиру, а что-то другое? А во-вторых, он же не предупредил о своем приходе и дома может никого не оказаться. Хотя это как раз пугало его меньше всего. Если никого нет дома, это же просто отлично, тогда он тут же сбежит быстрым шагом вниз и не сбавляя темп направится в сторону гостиницы. Кузин машинально посмотрел на часы. Его «Электроника 5» показала «16:30» и в этот самый момент дверь открылась.
На пороге стояла юная девушка, с непонятно откуда знакомым ему лицом. Девушка, увидев на пороге квартиры Кузина, улыбнулась ему еще более знакомой улыбкой и сказала:
– Добрый день, товарищ Кузин!
И тут он ее вспомнил. Это же переводчица его доклада на конференции! Как он ее сразу не узнал?! Кузин засмущался, оттого предательски покраснел и, запинаясь, сказал:
– Вы извините, я к Гликерии Степановне! У меня для нее привет от родственников!
– Правда?! – обрадовалась девушка и отошла в сторону, пропуская ее войти.
Тетушка странной пары из Калинина оказалось совершенно ветхой старушкой, маленькой и сухонькой. Она сидела, полностью утонув в огромном кресле с золотистой атласной оббивкой. Светлые кружева, только из которых, казалось, состояла ее одежда, придавали ей сходство со старой куклой. Она посмотрела на Кузина через монокль, отчего он почувствовал себя так, вроде бы сейчас его снимают для фильма про белую эмиграция.
Девушка-переводчица решила, что она должна вмешаться:
– Бабушка, это советский ученый, месье Леонид Кузин, – представила она визитера старой даме.
Кузин почему-то вздрогнул, услышав свою фамилию. Он бы предпочел передать привет парижской тете из Калинина инкогнито, но теперь уже было поздно. Вернее даже поздно стало, когда дверь ему открыла внучка этой дамы…. «Так, стоп!», сказал себе Кузин, «что-то в этом всем не так!». Но вот что именно он пока не понял. Тем временем внучка Гликерии Степановны помогла ей подняться и пересадила ее в инвалидное кресло, на котором подкатила бабушку к накрытому столу.
– Выпейте с нами чаю! – пригласила она Кузина.
Кузин сел за стол и подумал, что вот ничего особенно на нем не было, его Маринка богаче накрывает: у нее для гостей всегда припасены и шпроты, и икра, и конфеты. Тут же дело было не в угощениях, а в чем-то другом, но Кузин почувствовал себя почему-то нищим, случайно попавшим в богатый дом, и снова предательски покраснел. Может все дело было в чайном сервизе. Марина бы такой точно бы не стала из серванта доставать – слишком он изящный, еще разобьет кто-то ненароком чашку, а может во всем виновата была скатерть, немного вытертая, его жена бы такую постеснялась постелить, но видно, что в прошлом дорогая, а живущем в этой квартире ценная чем-то другим, может воспоминаниями, но в чем было все-таки дело Кузин так и не понял.
Тем временем переводчица налила ему чая и пододвинула поближе вазочку с печеньем. Эх, жаль он не помнил, как ее зовут, неловко получалось, она то его имя знает, а он – нет. Тетушка тоже пила чай, не обращая никакого внимания на гостя.
– Ээээ, – начал Кузин, – у меня времени немного, понимаете? Наши сейчас должны приехать, потому я вроде бы как спешу. Мне же еще в гостиницу возвращаться…
Хотя он говорил сумбурно, но тётушкина внучка его отлично поняла:
– Да, да, конечно! Так что вы должны были передать бабушке?
И тут Кузин наконец понял, что же его смущает в этой истории! Как ему сказал Виталий? Что в Париже живет его тетя, нет тетя его жены, и что эта тетя – одинокая женщина и никого у нее нет, и весточки с родины – ее единственная радость. А что оказалось на самом деле? Что есть у этот тетушки родня! Есть! И не просто родня, а самая настоящая внучка! И внучка эта переводчица с русского языка, а что это значит? Что она постоянно встречается с советскими гражданами, приезжающими по делам в Париж и значит, что версия о том, что бессовестная французская почта нагло теряет редкие весточки с родины для одинокой парижской тети, не выдерживает никакой критики!
Кузину тут же стало не по себе. Он заерзал на стуле и сказал:
– Вы простите, я правда очень спешу.
Тетушка на его слова снова никак не отреагировала. Тогда Кузин встал и сказал, обращаясь уже непосредственно к ней, торжественно произнес:
– Вам привет от Виталия и Наталии!
Тетушка осталось безучастной, а вот внучка – наоборот, почему-то оживилась и обрадовалась:
– Ах, как это славно! Передавайте и им привет он бабушки! Это так мило с их стороны, что они не забывают бабушку! – и вопросительно посмотрела на Кузина, как будто ожидая, что тот еще что-то скажет.
Но он окончательно собрался уходить.
– А они ничего не передавали для бабушки? – решила она уточнить.
– Что? – испугался Кузин, он же вроде бы все передал.
– Письмо, например.
– Нет, вы извините, но письмо я не взял.
Внучка расстроилась, а Кузин поспешил ее заверить, что ничего такого особенного в письме не было:
– Знаете, письмо было совершенно без новостей. Одни приветы, никакой ценной информации, – сказал он.
– Так вы его читали? – удивилась она.
Кузин почувствовал себя неловко:
– Виталий настоял.
– А не помните, что в нем было? – с надеждой спросила она.
– Да я же говорю, что ничего ценного! Приветы от каких-то родственников и подписано каким-то Сергеем.
– Сергеем? – внучка снова почему-то обрадовалась, – Ах, как мило с вашей стороны, что вы передали такой ценный привет бабушке, она так рада!
Кузин с сомнением посмотрел на старую даму, все так же безучастно пившую жидкий, светлый чай, а внучка тем временем вскочила и бросилась куда-то вглубь квартиры:
– Мы должны вас отблагодарить! – крикнула она откуда-то из дальней комнаты. Когда она вернулась у нее в руках был пакет, Кузин проходил недавно мимо магазина, на вывеске которого было написано тоже самое, что на пакете, который держала в руках переводчица. Даже слабых познаний Кузина во французском языке было достаточно, чтобы понять, это был пакет из магазина «Шанель».
– Пожалуйста, передайте это вашей маме за то, что она воспитала такого хорошего сына! – предложила переводчица, – у вас же есть мама?
Кузин кивнул, а девушка вынула из пакета еще один пакет, только тканевый, а уже из него сумку, и, хотя Кузин ничего не смыслил в женских сумках, но даже он понял, что это такая сумка, что Марина за нее готова будет продать родину и Кузина вместе с ней. Он сглотнул. Это был идеальный выход из создавшегося положения. Привези он ей такую сумку, Марина простит ему и трату почти всех командировочных на себя, и покупку сыну ему не нужного конструктора вместо зимней куртки.
– Передавайте маме от нас с бабушкой благодарность и этот небольшой подарок, – сказала девушка-переводчица ему еще раз на прощание, а парижская бабушка даже не взглянула на Кузина.
В гостиницу он буквально бежал, время уже поджимало. Вылет у них сегодня ночью, велено всем быть в номерах до восьми, собрать вещи и быть готовыми. А хотелось бы еще успеть на ужин, да и объясняться с коллегами, где он так долго был и как умудрился купить сумку «Шанель», хотя перед этим сказал, что ни сантима не осталось, было нежелательно. Кузин вбежал в свой номер за пять минут, до того, как туда вошел сосед, советские ученые вернулись из торгового центра.
Расчет оказался верным – Марина была на седьмом небе от счастья, но за то, что не купил ребенку зимнюю куртку все равно пожурила.
– Вот можешь же, когда хочешь! – сказала она, разглядывая сумку со всех сторон, – мои тетки на работе умрут! Ой, а это что такое? – Марина заглянула в недра подарка, – да она же порванная!
Кузин похолодел от ужаса. Вот дурак! Надо же было проверить, прежде чем дарить! Вот недаром переводчица говорила подарить маме, явно же ношенная сумка.
Но Марина неожиданно успокоилась:
– Немного подкладка отошла, я завтра отнесу к Клаве, она зашьет, – Клавой звали портниху, у которой Марина шила себе вещи и подшивала брюки Кузину. Странно, но покупку джинсового костюма с кроссовками жена одобрила, чем сделала Кузина еще счастливее. Все складывалось как нельзя лучше, пока вечером не раздались специфические звонки «межгорода» – опять Кузину звонила мать.
– Сынок, ты уже прилетел? – спросила она неожиданно ласково. Это первый раз было, что мать после ссоры так быстро отходила. Марина от щедрот отложила свекрови не одну, а две пары колготок и от себя положила кусок французского мыла, которое она смогла купить по случаю, откуда той знать, купили его в Москве или Париже.
– Да, прилетел. Приеду к тебе, как смогу. Подарки привез, – не выдержал Кузин и проговорился.
– Ой, не надо было тратиться, – сказала она, но по голосу было слышно, что на самом деле она так не думала, – ты мне главное привези то, что тетя Наталии передала, она сказала, что мне из Парижа сюрприз едет.
– Значит решено, буду в эту субботу, – сказал Кузин, а Марина посмотрела на него так, что пришлось добавить, – может быть.
На следующий день Марина отнесла сумку в починку и вернулась с ней немного расстроенной:
– Знаешь, сумка все-таки оказалось не новой. Вот, полюбуйся, что было под подкладкой, – сказала она и протянула Кузину сложенный вчетверо листок. Он развернул его дрожащими руками. Это было письмо. Очень похожее на то, что ему пытались всучить странные мамины знакомые, такие же широкие отступы между строками, такая же не разлинованная бумага и почти такое же содержание – ничего важного, одни приветы от многочисленной родни и подпись внизу: «Сергей».
Кузину пришлось признаться жене во всем. Она пару раз собиралась перебить его на полуслове и высказать о нем все, что думает, но сдерживалась.
– Так что ты думаешь, а, Мариш? – спросил он виноватым тоном, заглядывая ей в глаза, – пойти мне и покаяться?
– Куда? – ужаснулась Марина, отлично понимая, что имел в виду ее муж.
– Ну… туда, – ответил Кузин.
– Даже не вздумай! Я вот что думаю. Мать твоя связалась с какими-то аферистами, потому что ну какие в Калинине шпионы. Они втерлись к ней в доверие, потому что, ты меня извини, но она женщина не сильно умная. Когда ты отказался быть почтальоном и везти их письмо, они разработали такой хитроумный план, и видишь, даже сумку «Шанель» не пожалели для такого дела.
Марина покрутила в руках сумочку, повесила ее на плечо и, встав боком, посмотрела на себя в зеркало:
– Так вот, – продолжила она, – мы никому ничего, конечно, отдавать не будем и сообщать никуда не станем. Ничего они нам не сделают. А если твоя маман позвонит и скажет еще раз про подарок, который ей якобы передали, то ты ее спроси, как про него узнали ее знакомые-приятели, раз, такие бедняжки, не имеют абсолютно никаких контактов с тетей, и вынуждены передавать ей письма с оказией.
– А письмо?
– А что письмо? – Марина хмыкнула, – порвем и выкинем.
Кузин лег спать успокоенный, но среди ночи неожиданно проснулся. Мать теперь на него точно обидится, как есть обидится, и сбудется его худшее опасение, что умрет, не простив его. А с другой стороны, как отобрать у Марины сумку он представить себе не мог. Разве что, если его все-таки одобрят для командировки в ГДР, он попробует купить нечто подобное там, ну если там такое продают, тогда может быть, как-то…. С этими мыслями он немного успокоенный, заснул.
Судьба Клавы
Клава была в семье третьим ребенком, как раз ровно посерёдке: Зинка и Верка – старшие, Иван и Васька – младшие, а Клава – одна одинешенька. Батя их как пропал однажды так больше и не появился. Мужики из их деревни ездили в Москву на отхожий промысел, возвращаясь раз в год проведать жен. В тот год вернулись все, а батя – нет. Куда делся никто мамаше их так и не признался, даже дядька Семен, ее родной брат. Стоял, мялся, в глаза не смотрел:
– Ты, это, Мария, не жди его, – вот и весь сказ.
Мать их была баба сильная и крепкая, даже плакать не стала. Пропал – значит пропал, а раз ждать нечего то и оставаться в деревне смысла нет. Собрала детей и поехала в Москву. Пошла в дворники, спасибо советской власти, что теперь равенство у нас. Зинку сразу в прислуги отдала богачу одному, семнадцать лет корове, пускай работает, а через год и Верку к доктору пристроила. Сыновья в школу пошли, а вот что с Клавой было делать – непонятно. Вроде как по всему надо и Клаву в школу отдавать, да только обидно, сильная она, кряжистая, в нее, в мать, не то, что старшие – субтильные как их отец. Ладно, пока пускай поучится немного, а потом и ее в люди пристроит. Клава прибегала из школы, готовила на четверых обед, сестры столовались у хозяев, там и жили, приходя в гости только в выходной – в воскресенье. Потом стирала, мыла, убирала, помогала младшим с уроками, хотя сама только год как в нормальной школе училась, потому что ну какая в деревне школа, одно название. Мать же, убрав вверенный ей двор, шла зарабатывать по жильцам: мыла окна и полы, потому приходила домой уставшая и злая. Била Клаву, часто за дело, а иногда и просто так. Оттого Клава взяла и сбежала. На фабрику.
– Бойкая девочка, – сказал о ней мастер, когда Клаву за неделю перевели из учеников в работницы. Мастер был старый, можно сказать старорежимный, оттого и назвал ее «девочка». Клава вспыхнула, какая она девочка, да у их в деревне уже замуж могут такую выдать, но смолчала, потому что тут Москва, а не деревня.
Поселилась она тут же, в бараке при фабрике, отдыхала теперь от домашних забот, стала сама себе хозяйкой. К матери явилась первый раз только через месяц, как раз на Покрову, думала, раз церковный праздник, мать бить не станет. Но то ли теперь праздники были не такие важные, то ли мать в бога верить передумала, а отходила она Клаву будь здоров – все тело потом было в сизых полосках от Васькиного ремня из школьной формы. Но потом простила, потому что Клава пришла не с пустыми руками, а с первой получки купила всем подарки: парням – карандаши, старшим сестрам – конфеты, а матери – статуэтку балерины. Зачем материи ее такой подарок, Клава и не подумала, такое же на комоды ставят, а у матери и комода в дворницкой нет, но удивительное дело, той подарок понравился, и она, завернув нежную фарфоровую балерину в газету, спрятала подальше, чтобы пацаны не разбили.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги