Я хочу, чтобы меня казнили
– Что делать будем, Антон? – едва закрылась дверь, Геннадий Илларионович устало откинулся на спинку кресла. Пожав плечами, я осторожно спросил:
– Мне ответить?
– Я вот тебя помню ещё с собеседования, – пошел издалека начальник: – Ты же знаешь, что тогда ты мне не понравился от слова совсем и я тебя взял, можно сказать, за красивые глаза.
– Глаза как глаза. Вам должность заткнуть надо было.
– Все верно, – не стал отпираться Геннадий Илларионович: – Кто ж знал, что ты толковым окажешься? Так какого хрена ты сейчас устраиваешь концерт дебила? Расслабился?
– Нет.
– Тогда предлагай, – отрезал начальник тюрьму и легонько хлопнул ладонью по столу.
– Я бы поговорил с Фадеевым, потому что с Юрием смысла нет – сами понимаете, какой это персонаж. Если есть факт межкамерной связи, тогда это уже работа не моя.
– В железнодорожном тебе надо было учиться, – смахнул невидимую пылинку со стола Геннадий Илларионович.
– Почему?
– Стрелки хорошо переводишь. Свободен, приступай.
За пятнадцать лет работы это был чуть ли не самый долгий диалог между мной и начальником тюрьмы. Именно поэтому я удивился, узнав, что Геннадий Илларионович теперь со мной на ты, не считает меня бесполезным придатком и принимает решения не всегда самолично. Посмотрев на часы, решил доделать мелкие дела и поехать домой – все равно беседа с Фадеевым не самой короткой будет.
***
Факт того, что дома закончился кофе, застал врасплох и вынудил снова одеваться – на улице шел монотонный мелкий дождь. Вопреки мифам в Санкт-Петербурге дождь шел не весь год, а количество солнечных дней даже иногда превышает московские показатели.
Много лет назад я отказался от привычки ходить всюду в наушниках, но сейчас решил послушать музыку и из вакуумных наушников полился женский вокал одной лёгкой рок-группы. Со временем мозг стирает из памяти многие вещи и в первую очередь это относится к голосу. Академик Павлов говорил, что лучшим свойством человеческой памяти является именно способность забывать. Голос не подкрепляется визуальной составляющей, поэтому уходит первым. Даже на личном опыте замечал, что не помню голос первой девушки, впрочем и с лицом уже давно тоже все сложно – прошло почти двадцать лет с расставания, но почему-то именно сейчас вспомнилась Аня. И ведь, если сейчас вернуться в прошлое, со всем опытом, который получил за эти годы, дурацкое расставание можно было предотвратить.
Поругались из-за простого и банального молчания. Нет, мы, естественно говорили, общались, но когда съехались на третьем курсе вместе, начала появляться проблема. Она училась в каком-то гуманитарном институте, даже и не вспомню каком, а познакомились мы ещё в старших классах школы. Детали уже сложно припомнить, да и вряд ли они нужны в контексте ассоциативного ряда, который привел от вокала девушки в наушниках через мысль о памяти к Ане. Молодые, зелёные, только по двадцать лет, а уже решили поиграть во взрослых. Как же мы познакомились? Нет, не вспомню, хотя вертится на языке – видимо, будет незавершенный гештальт ближе к ночи. Сняли мы тогда однокомнатную квартиру недалеко от ее института. Уже постфактум понимаю, что аренда была дикая даже для взрослых, но влюбленным студентам было плевать. И откуда тогда брали деньги, силы и время? Загадка.
До того, как съехались, не хватало часов в сутках, чтобы наговориться. Звонки, сообщения, видеозвонки, видеосообщения, социальные сети, мессенджеры – все шло в дело, все разрывалось от жажды общения. Вот только в квартире вся магия прекратилась. Мы говорили обо всем и ни о чем, лишь бы не было молчания, тишины. Казалось, что замолчи мы не на время сна, а просто так, – все чувства пропадут, исчезнут.
И мы пресытились друг другом. Темы закончились, уже возникали неловкие паузы, которые мы заполняли единственным известным способом – уходили делать свои дела. Она внезапно вспоминала, что надо прочитать статью, я резко находил неотложные дела в ноутбуке. Такая тишина и погубила отношения. А ведь было все легко и просто – понять и признать, что жизнь не ограничивается сложившейся парой, что не обязательно жить за двоих.
Кассир мини-маркета раздраженно щелкнула пальцами перед моим лицом и я поспешно вытащил наушники.
– Пакет нужен? – уже спокойно и даже с пониманием и улыбкой спросила симпатичная девушка.
– Нет, Мария, спасибо, не надо, – ответил я и протянул карточку для оплаты. Еще одно отличное свойство человеческого восприятия – делать привычные вещи автоматически, неосознанно. Даже и не заметил, как взял банку кофе и пришел на кассу.
– Так приятно, – девушка даже покраснела, а я не сразу понял, о чем она. Терминал пропищал и я ввел пин-код.
– Простите, вы о чем?
– Вы по имени ко мне обратились. Не часто такое бывает.
– А зачем тогда вас заставляют бейджики носить? – практически даже искренне удивился я: – Менеджеры вас не по номерам же называют?
– Бывает, что и по номерам, – засмеялась Мария и я для себя твердо решил, что кофе буду брать теперь всегда в этом магазине.
Обратную дорогу до квартиры невольно в голову лезли мысли о любви с первого взгляда. Неужели сейчас что-то произошло между мной и кассиршей или я просто хочу в это верить? Она милая, симпатичная, кольца обручального на пальце не увидел. Но мы же даже не общались толком. Да вообще можно сказать, что не общались. Откуда такие мысли? Слишком долго был один и мозг хочет обмануться, хочет влюбиться и вспомнить странные чувства неконтролируемого падения?
Нет, любви с первого взгляда не бывает. Это может быть влюбленность, когда сложились воедино удовольствие от увиденного, радость от услышанного, запахи, цвета, движения. Но никак не любовь. Да откуда мне и знать-то, что такое любовь, если все отношения заканчивались, а искомое чувство по заверениям живет вечно? Честный ответ не всегда приятный, но себе его дал уже давно. Не нужна любовь – нужен комфорт и удобство. Хочется, чтобы дома ждала любимая женщина, которая приготовила к приезду с работы ужин, а днем сообщение, что кофе закончился и надо в магазин забежать. Вот такой комфорт в голове выстраивается, когда идешь под надоевшим до скрипа в зубах дождем. А не любовь с первого взгляда…
Хотя Маша симпатичная – этого не отнять. Но будет ли мне с ней интересно, если из всех возможных работ она устроилась в магазин кассиром? Чего не хватило, амбиций или интеллекта? А чего не хватило мне, чтобы стать кем-то больше, чем просто тюремным психологом? И зачем я вообще думаю за других людей, с чего я решил, что можно понять что-то по минутной встрече у кассы магазина? От злости на самого себя не сразу попал ключом в замочную скважину, а когда вернулся из своих мыслей в реальность и вошел в квартиру, с холодком по спине понял, что стою мокрым ботинком на конверте.
– Кто здесь? – голос не дрогнул, хотя ноги уже тряслись. Ответом была тишина.
Не разуваясь, я быстро обошел квартиру, никого не нашел, быстро закрыл дверь и поднял конверт. Пустой, без марок, без подписей. Первой мыслью было позвонить шефу, только второй – в полицию. Чуть успокоившись и здраво рассудив, что мог просто машинально взять из почтового ящика письмо и уронить до похода за кофе, переоделся и пришел на кухню.
– Надо просто больше спать, парень, – усмехнулся сам себе и налил воду в чайник.
Шумно выдохнув, коротко выругался и рывком вскрыл конверт. Внутри не оказалось ни взрывчатки, ни спор сибирской язвы, ни пугающего чертика – только лист бумаги. “Неправильно, Антон Денисович. Первая страница поиска, шестая ссылка, вторая новость, пятый абзац”. Больше ни слова, но ожидаемый эффект был достигнут – захотелось проверить всю квартиру на наличие камер наблюдения. Заодно и рабочий кабинет.
Профессиональный интерес поборол панику и я открыл домашний ноутбук. Вбив в строку поиска ровно тот же запрос, что и на работе, пошел по инструкции из письма. На периферии мозга зудел вопрос об отправителе письма. Как это произошло? Юрий не мог этого сделать. Откуда отправитель знал, что я делал на рабочем компьютере? Как он проник в квартиру? Оставил следы или бесполезно вызывать полицию? Мог ли это быть я сам в бессознательном состоянии? Сошел с ума мир вокруг или только я? Стоит менять замок или эти умельцы вскрывают любой?
Как бы то ни было, по ссылке отыскалась новость, которую я пропустил из-за броского заголовка – обычно тексты под такими не внушали доверия к содержанию. Отсчитал конкретно указанный абзац – совсем небольшой:
“Похороны Геннадия Серебрякова назначены на 16 июня. Наш корреспондент попытался взять комментарии у его дочери, Алисы Геннадьевны Серебряковой, однако девушка ограничилась коротким ответом: “Вот у отравителей папы и спрашивайте”. Напомним, что версия с отравлением бывшего владельца Международного Объединенного Банка не рассматривается следствием из-за отсутствия оснований”
– Ну и что? – вырвалось у меня вслух. Ответом послужил щелчок закипевшего чайника.
Если тайный почтальон хотел направить по верному пути, то нужно было говорить прямым текстом, потому что найти хоть что-то полезное в этой статье не получилось. Намек на Алису? Мотив убийств? Это не мое дело, меня касаться это не должно – от этого отучили годы работы в тюрьме. Если следствие установило, что факта отравления не было, значит, не просто так человека за двойное убийство посадили пожизненно. Ошибки быть не может, особенно в таком резонансном случае, ведь речь о человеке, который был в полушаге от того, чтобы перевернуть мир. С его исчезновением Международный Объединенный Банк не потерял свои позиции, но и экспансивное развитие прекратил.
Юрий говорил, что дата поможет мне изучить Калинина и его отклонение. Письмо дало наводку на слова Алисы, которая на самом деле когда-то жила. Впрочем, может, и живет – я не перепроверял информацию. Запрос в поиск. Да, погибла. Так, погибла в октябре. Так. Ровно за неделю до того, как Оливер убил мать и отчима Алисы. Вот здесь уже вырисовывается интересная картина.
Конечно, играть в детектива или следователя, интересно, но без опыта достаточно сложно. Никакой связи между Алисой и Оливером найти не получилось ни через десять минут, ни спустя два часа, пару сотен открытых ссылок и две выпитые чашки кофе. Поначалу очевидная мысль о том, что Калинин был любовником Серебряковой и на этой почве убил мать и отчима погибшей девушки, не нашла подтверждения, но в планшете я набросал пару вопросов к заключенному. Возможно, стоит поделиться своими мыслями с Геннадием Илларионовичем, но стоит это делать только при наличии железных улик. Или хотя бы четких и обоснованных подозрений.
– А ты хорош, – впервые с возвращения из магазина закурил, открыл окно и в довесок включил вытяжку. Кто бы ни был тот человек, который оставил письмо, он постарался на славу в плане пробуждения интереса к делу Калинина. Всего одна фраза в газетной статьей, а сколько домыслов, которые точно ускользнули от следствия.
Мысль о том, что кто-то ради этого письма взломал квартиру, но ничего не украл и не притаился в шкафу, окончательно пропала. Проще поверить в то, что сам не выспался и на чистейших рефлексах после сложного рабочего дня захватил конверт из почтового ящика.
“Или смахнул со стола на работе”, – услужливо подсказал мозг, моментально убрав сон до последней капли. Если эту версию принимать в качестве рабочей, то существует несколько вариантов реализации: либо кто-то из сотрудников “Белой Ночи” вступил в сговор с Юрием, либо заключенный мог обманывать систему и выбираться из камеры. Оба варианта были фантастическими, но почему тогда я не сплю, а снова стою у окна и курю?
Глава 5. Усталость
Анатолий развел руки в стороны:
– Антон Денисович, а как же регламент посещений? Я думал, мы где-то через полгода только встретимся.
– Если хотите, могу через полгода вернуться, – попробовать надавить стоило. Однако не получилось.
– Давайте, – Фадеев улыбнулся левой частью рта и наконец опустил руки. Он выжидающе смотрел на меня, шестым чувством зная, что никуда я не смогу уйти, даже если захочу. А я не хотел и не собирался.
– Анатолий Викторович, как ваше настроение? – топорный способ сменить тему, но кофе не смог взбодрить после бессонной ночи.
– Да ладно, Антон Денисович, – разочарованно протянул Фадеев: – Вы бы ещё спросили, как я оцениваю работу охраны. Или это тактика отвлечения? Расслабить, выудить информацию, уйти довольным, что перехитрил дурачка. Если так, то вы точно подтверждаете мое мнение, что устали уже здесь.
Память услужливо выдала экзамен на четвертом курсе, когда преподаватель поставил перед собой цель завалить любого, кто пропустил хоть одно занятие. Я был в том списке, но и предмет знал отлично, поэтому сдал, хоть это и заняло в пять раз больше времени, чем у остальных. Фадеев знал предмет и понимал, что у меня есть определенные задачи, поэтому начал издеваться, не скрывая этого.
– Нет, я просто хочу знать, желаете ли вы казнь.
– Конечно, – ни секунды не задумываясь ответил Анатолий: – Можете устроить?
– Вы знаете о моратории на смертную казнь, – раздраженно ответил и зачем-то добавил: – Это невозможно.
– А вы знаете, что в развитых странах для инициирования смертной казни нужно только доказать, что ты психически вменяемый?
– А вы хотите сказать, что Россия не является развитой страной? – ошибка за ошибкой в тактическом плане были незаметны, но в стратегическом я уже проиграл.
– А вы хотите мне добавить срока за экстремизм? – Анатолий все так же улыбался только левой частью рта. Постепенно сильная позиция сменялась слабой и нужно было идти в контратаку. Было чертовски больно признавать, что бой в моей профессиональной сфере проигран.
– Геннадий Васильевич Серебряков. Вам знаком этот человек?
На мгновение Анатолий приоткрыл рот от удивления. Теперь Фадеев широко улыбался.
– Она здесь? – заключенного будто подменили. Он даже не скрывал своего возбуждения: – Не отвечайте. Спасибо. Она в моем секторе? Значит, эта тюрьма без разделения по половому признаку? Сильный ход, хоть и провокационный. Вы же знаете, что при огласке мировые СМИ сожрут всю вашу пенитенциарную систему?
– Рад знать, что вас можно развеселить так просто, – без энтузиазма отозвался я.
– Развеселить? – искренне удивился Фадеев и подошел к стеклу вплотную: – Вы хотя бы понимаете, что теперь я сделаю все, чтобы получить желаемое?
– Что вы желаете? – и снова ошибка. Анатолий злорадно ухмыльнулся и ткнул котенка в лоток:
– Повторю, если вы забыли, Антон Денисович. Я хочу, чтобы меня казнили. Меня осудили по двадцати одному эпизоду и этого хватило на пожизненное заключение. Остальные не рассматривались в должной мере, но я готов дать любую информацию, раскрывающую детали убийств. Места захоронений, способы убийств, время, даты, последние диалоги – что угодно. В обмен, естественно.
– На что? – очередная ошибка. Да сколько можно-то? Лучше бы отгул взял и отоспался.
– На смертную казнь, – снова развел руками Фадеев.
– Мораторий…
– Вы снимете мораторий из-за меня и для меня, – наконец заключенный перестал улыбаться: – Иначе я продолжу.
– Что продолжите, Анатолий Викторович?
– Убивать.
Улыбка невольно растянула мой рот. Где-то я уже слышал подобное самоуверенное утверждение, кажется, на лекции по типологии психопатии. Однако в условиях "Белой Ночи" практическое применение угрозы было исключено на все сто процентов из ста возможных.
– Вы находитесь под наблюдением двадцать четыре на семь, физическая проверка, на случай подмены камер слежения, осуществляется каждые шесть часов. Единственный, кого вы можете убить – вы сами. Но на этот случай аквариум оснащен датчиками, считывающими потенциально опасные для жизни заключённого данные.
– Гироскоп и датчик приближения на случай потери сознания, индикатор влаги на случай появления крови, – продолжил за меня Анатолий: – Да, я понимаю. Но не понимаете вы. Если здесь есть Алиса, то в опасности не я и не она.
– Тогда кто?
– Все. Все остальные, включая вас.
Заметки о психически стабильном состоянии Анатолия можно было выбрасывать. Между Серебряковой и Фадеевым явно что-то было, однако они жили в разных городах, разница в возрасте была практически двукратная, а сказанные слова заставляли пересмотреть мнение о том, что Анатолий вменяем. Я сделал пометку поднять архивы подобных расстройств психики, поскольку не мог сразу вспомнить хотя бы название. В этом Фадеев был прав – я начал терять хватку и забывать те вещи, которые дали работу и зарплату.
– Анатолий Викторович, что вы имеете в виду?
– Ну вы же записали, что нужно изучить примеры по типу моего в психиатрии, ведь так? Изучите. Особенно внимательно на буквы "м" и "э". Я только уточню один момент. Если к нашей следующей встрече вы не пригласите сюда кого-то, кто может повлиять на решение о моей казни, погибнет один заключённый.
***
– Геннадий Илларионович, я не понимаю, – несмотря на то, что начальник тюрьмы точно не мог помочь, я решил поговорить именно с ним.
Я не испытывал каких-то теплых чувств к своему руководителю, даже нельзя сказать, что уважал его больше, чем своих преподавателей в университете. Однако этот мужчина знал свое дело и знал, куда ему не стоит лезть. О субординации я тоже знал, но сталкиваться слишком часто нам не приходилось все эти годы, хоть мы и были друг у друга на виду. Даже странно, что он смог за все время нашей совместной работы сложить обо мне впечатление – поначалу я думал, что его интерес закончится сразу же, как только я закрою потребность тюрьмы в штатном психологе.
– Ну не просто же так он тебе сказал про эти буквы, да? – Геннадий Илларионович имел отличную память. Что не получалось запомнить, он записывал, однако здесь не стал обращаться к своему блокноту – видимо, история с заключенными затронула его личные интересы. Впрочем, не удивительно – после стольких лет бесперебойной работы “Белой Ночи” появились первые колебания.
– Да. Вначале я подумал о маниакально-депрессивном психозе, даже начал думать, что речь о циркулярном типе…
– Антон, – тихо, но настойчиво перебил начальник.
– Да?
– Ты когда-нибудь слышал об указе президента за номером 1433 от 16 ноября 2010 года?
– Не думаю, – определенно нужно поспать, а то смысл вопроса неуловимо ускользал: – Нет, не слышал.
– Зря, зря. Так вот и я не слышал этих ваших мозгоправных штучек. Давай без энтузиазма, но доступным языком.
Надо было сразу догадаться, но я так привык общаться на более простые темы, что упустил вариант недопонимания друг друга. Для себя я сделал пометку в голове, что с милой кассиршей Марией надо быть попроще в беседах.
– Извините, виноват. Начну тогда с самого начала.
– Давай пропустим Фрейда, ладно? – скривился начальник тюрьмы, явно ожидая долгую и нудную лекцию.
– Не настолько с начала. В общем, маниакально-депрессивный психоз…
– …проявляется у маньяков с депрессией? – Геннадий Илларионович чуть заметно улыбался. Плохой признак – значит, он защищается от чего-то, но не от меня. От непонимания терминологии? Вряд ли. От ситуации с Калининым и Фадеевым? Вероятно.
– Нет. Это расстройство психики, конечно, но не только у маньяков.
– Да не переживай, я не такой тупой. Ну и?
– В общем, это практически неконтролируемое возбуждение, если не вдаваться в детали. Может идти как с агрессией, так и с идеями величия. Тут я и подумал, что Фадеев наш клиент. Ну понимаете сами – его поступки, действия, вся высокомерность и попытки предугадать действия собеседника. Но этого мне было мало и я полез классификацию смотреть подробнее. Тут уже интереснее – есть циркулярный тип этого психоза, аффективный психоз. В нем есть так называемые светлые промежутки, когда человек между депрессией и возбуждением становится практически нормальным.
– Это как раздвоение личности? – нахмурился начальник.
– Биполярное расстройство больше подходит для Калинина, ведь он считает, что в нем личность Серебряковой. А вот Фадеев – тип тот еще. Его подсказка со второй буквой не так и далеко увела по классификации. Энцефалопатия Вернике.
Не знаю зачем, но я замолчал. Инстинктивное ожидание похвалы? И я ее “дождался”:
– Возьми с полки пирожок. А пока берешь, расскажи, что это за хрень. Это когда клещ кусает?
– Хм. Тоже не совсем. Это синдром, в котором может идти спутанность сознания. Плюс у синдрома есть множество расстройств, связанных с памятью и эмоциональной составляющей.
– Так. И где тут участие клещей? – Геннадий Илларионович покрутил пальцем в воздухе, рисуя то ли знак вопроса, то ли знак бесконечности.
– Давайте лучше другое тогда название, потому что клещей в этой истории не будет. Болезнь Вернике. Вы уже поняли, куда я клоню?
– Боюсь, что нет, Антон Денисович.
– Фадеев дал намек на то, что может быть у Калинина! – если бы я стоял, а не сидел, обязательно встал бы в позу победителя. Маленький элемент самолюбия.
Начальник тюрьмы приподнял бровь, прочистил горло и откинулся на спинку кресла.
– В смысле?
– Спутанность сознания, расстройство личности, проблемы с памятью, пляшущее настроение – он чуть ли не прямым текстом говорит нам про Калинина.
– А теперь послушай меня, после чего возьми-ка выходной, да езжай домой. Мы уже проверили – Калинин не знаком с Фадеевым, Фадеев не может знать Калинина. Утечки информации внутри “Белой Ночи” не было – это мы тоже уже выяснили по своим каналам. Не обижайся, тебя тоже проверяли. Намекать на Калинина Фадеев тебе никак не мог, а ты просто заработался. Вспомни сам – он тебя поддел за то, что ты о нем сделал запись. Ну и решил подыграть твоей фантазии.
– Я не фантазирую, – мысленная поза победителя опустила руки: – Ночь не спал – перебирал информацию…
– …и за эту ночь тебе выходной. Езжай отдыхать, а то уволю.
– Геннадий Илларионович, утром Фадеев мне дал информацию, которая может вскрыть уязвимость безопасности всей тюрьмы, – попытка выбросить последний козырь показала, что мы играем не в карты, а в шахматы. И мне поставили мат.
– Антон, если через полчаса ты еще будешь на территории тюрьмы, уйдешь с вещами. Ты хорошо поработал, молодец. А теперь встал и вышел.
Спорить смысла не было и я покинул кабинет начальника. Не давала успокоиться только одна мысль. Почему меня насильно отправляют отдыхать?
***
Что делать в квартире, когда сваливается внеочередной отгул, я не знал никогда. Смотреть кино? Напиться? Выспаться? Не тот случай – загадки трех заключенных не давали успокоиться. И я продолжал читать новости, связанные с Фадеевым и Серебряковой. Не удивительно, что про человека-призрака Юрия и про обычного охранника Калинина информации не было практически никакой, но от этого не становилось легче или тяжелее. Со всеми участниками импровизированного расследования было одинаково тяжело.
Заголовки были один краше другого. “Серийный убийца издевается над следствием”, – писали про Фадеева в первые дни его печальной славы. “Дочь умершего банкира ищет отравителей отца”, – разбирали на громкие заголовки историю Серебряковой. “Он убивал по инструкции”, – рассуждали про Анатолия блогеры. “Алиса Серебрякова продала матери свою долю акций банка”, – искали сенсацию газеты. “Второй Попков, первый Фадеев”, – проводили параллели желтые издания.
Все было как в сказке – чем дальше, тем страшнее. Первичные теории не находили подтверждений и я отметал их, продолжая искать, искать и еще раз искать. Запасы кофе стремительно заканчивались, но отрываться от ноутбука даже на поздний ужин совершенно не хотелось. Какая связь между Фадеевым, Юрием и Калининым? Насколько серьезно утверждение Анатолия о том, что Калинин представляет опасность? Почему он сказал не про Оливера, а про Алису? За окном стемнело, а вопросов уже было больше, чем намеков на ответы.
В дверь позвонили. Удивленно приподняв брови, я посмотрел на часы – почти одиннадцать вечера. В недоумении открыл дверь и инстинктивно выпрямился перед двумя полицейскими, мужчиной и женщиной.
– Добрый день, старший лейтенант Морозов. Понятым будете? У соседей ваших квартиру ограбили.
– Добрый вечер, – поправил полицейского: – Да, конечно, конечно.
Оказалось, что двумя этажами выше, пока молодая семейная пара отрабатывала ипотеку, квартиру обнесли практически полностью, оставив только тяжелую мебель. Вся техника, драгоценности, припрятанный конверт со следующим платежом по кредиту – все вынесли грабители, не забыв за собой аккуратно закрыть дверь. Из разговоров полицейских я понял, что работали достаточно топорно, оставив следы материала для слепков копий ключей.
Пока проводили опись украденного, ко мне подошла девушка-полицейский. Как по мне, так таким красоткам место на подиуме, а не в форме, которая ей, кстати, была все равно к лицу.
– У вас в районе пока первое ограбление, но почерк знакомый. Не замечали подозрительных людей?