Там, где твое завтра

Часть 2. Учись, студент!

Наверное, самым ярким воспоминанием со школьной поры осталась покупка очков. Точнее, не сама покупка, и даже неправильно назвать это воспоминанием – это был жизненный этап, который нужно было просто пройти, сжав зубы и сохраняя беззаботность. Где-то в середине седьмого класса зрение упало настолько, что даже со второй парты разобрать написанное на доске не представлялось возможным. В принципе, таких «счастливчиков» было столько, что первых двух рядов на всех не хватило.

Очки выбирали всей семьей. Главный принцип, на котором строились покупки, – каждая вещь должна быть практичной и недорогой. Причем изначально она должна быть недорогой, а уж практичность принимается как неизбежное следствие первого пункта.

– Отлично сидят. – Папа придирчиво меня рассмотрел. Покрутил оправу и добавил: – Надежная.

– Тебе идет. Сразу видно, что умный. – Эта составляющая для мамы всегда была главной. Меня же периодически беспокоил вопрос, можно ли быть умным и красивым одновременно.

Первое правило, которое я усвоил с детства, – не расстраивать родителей и скорее сбежать из магазина. Дело не в том, что было безразлично, и не в том, что рассматривать себя в зеркало как-то глупо и не очень удобно, главное – не расстроить родителей, тем более когда им нравится. Я даже не смотрел на себя, думая лишь о том, что вариантов особо и нет. Ошибку я понял уже дома, но изменить ничего не мог. Сказать, что очки не понравились, – значит не сказать ничего. Массивная, тяжелая пластмассовая оправа непонятного цвета. Она казалась не то черно-синей, не то черно-коричневой в странных разводах, а с расстояния пары метров приобретала цвет грозовых туч перед ужасным ливнем. В принципе, такие очки можно найти у любого дедушки лет семидесяти, но там они ко всему с отломанной дужкой и резинкой вместо нее, чаще всего из трусов. Из зеркала на меня смотрело лицо ботаника, который вместо подушки использовал пару томов «Война и мир», на ночь перечитывал Иммануила Канта, а потому чах не по дням, и теперь остались только глаза, скрытые за большими темными очками.

Обведя взглядом класс вооруженный отличным зрением, я сложил очки в футляр и спрятал. У одноклассников оправы впечатляли: металлические, золотистые, с тоненькими стеклами. Вспомнив цены, лишь тяжело вздохнул и вернулся к испытанному методу улучшения зрения. Постоянно щуриться и помогать себе пальцем делать тоненькую щелочку, чтобы видеть лучше. Было неудобно, но намного лучше, чем сидеть в ужасных очках. К концу дня глаз немного болел, но, увы, красота требует жертв.

В институте пришлось оставить и стеснительность, и комплексы. Щуриться в огромной аудитории можно было сколько угодно, но увидеть ничего не получалось. Через какое-то время, когда показалось, что внимания на меня уже не обращают, я порой даже забывал их снимать. Потихоньку очки стали нормой, и хотя переживания, что таким меня никто не полюбит, не покидали, но как минимум номер автобуса на остановке можно было рассмотреть уверенно, а не волноваться до ближайшего поворота, в правильном ли направлении ты движешься.

Теперь, после окончания института, к очкам я привык и уже не снимал. Так было и удобнее, да и ни к чему казалась вся эта игра в красоту. Романы закончились, новых не намечалось, так что нравиться было некому. Именно таким, заученным, стеснительным, с широко открытыми глазами, которые лишь моргали за толстыми стеклами, я и вошел в лабораторию, где мне предстояло работать.

Первый рабочий день. Если бы кто-то тогда сказал, что этот день останется в памяти навсегда, наверное, я бы смеялся. Но непостижимо устроенный мозг запечатлел все детали.

Я застыл у двери. Вдоль стен на стеллажах разместились десятки приборов, от вида которых разбегались глаза, и только сейчас понял, как боюсь не разобраться в этом оборудовании. Воображение уже нарисовало картину моего позорного изгнания. В кабинете находились четверо мужчин и девушка: нереально красивая блондинка, которая с любопытством рассматривала меня, переминающегося с ноги на ногу и порывающегося что-то сказать. На ее лице мелькнула улыбка, смешанная с нескрываемым любопытством.

– Здрасте. – Казалось, что к порогу я приклеился, и сделать шаг – непостижимо трудная задача.

Мужчины лишь кивнули, уткнувшись в свои дела, всем видом демонстрируя, что ничего не случилось.

– Привет! Ты наш новенький? – Девушка, провела взглядом, направленным сверху вниз, чуть вздохнула и замерла, ожидая ответа. Она заносила в журнал данные с осциллографа, который снимал характеристики какого-то жутко сложного по внешнему виду прибора.

– Угу, – получилось что-то похожее на мычание.

Голос пропал, и я думал лишь о том, что эта блондинка умнее меня в черт знает сколько раз. «Блин, она там шарит, а я даже не знаю, как оно называется», – мысли вертелись лишь вокруг того, что уровень моих знаний, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Перед мужчинами лежал, оголив внутренности, аппарат с огромным количеством плат и деталей. Взгляд упал на эту чудо-технику, и стало абсолютно понятно: я так же близок к провалу, как когда-то Штирлиц.

– Да ты проходи. – Девушка встала из-за стола. – Человек пришел. Хоть помогите. – Она обернулась к мужской части коллектива.

– Так. Стол есть. Садись. – Высокий, худощавый, с тоненькими усиками мужчина показал мне рабочее место.

– Мария у нас всех определит. Александр Иваныч. – Самый пожилой из тройки протянул руку, представляясь.

– Ярослав, – ответил я почти шепотом. В горле пересохло, и я даже удивился, что вообще смог ответить.

Через полчаса я познакомился со всеми. Высокого, с аккуратной укладкой, подчеркнутой осанкой и, что сразу бросалось в глаза, самого ухоженного звали Анатолий. Так он представился, но окружающие обращались просто Толик, не обращая внимания на импозантный вид и утонченные манеры. Александр Иванович был бригадиром. В очках, очень солидный, он сразу производил впечатление, и даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, кто здесь самый умный. Володя Чудинов и Слава Жмайлик были примерно одного возраста, лет тридцати пяти, и чем-то даже похожи. Все, кроме Толика, постоянно бегали курить. Я растерянный и слегка испуганный сидел, боясь пошевелиться, не пытаясь даже просто встать с места. Единственное, что я смог сделать, – это осмотреться и прикинуть, что Толику наверняка нет и тридцати, Александру Ивановичу явно за сорок, а Мария, как показалось, была мне ровесницей. Причем, как я заметил, обращались к ней только Мария, и, как узнал впоследствии, имя Маша ее не то, чтобы раздражало, но и восторга не вызывало. В какой-то момент девушка обернулась и неожиданно спросила:

– Только из института?

– Ну да. Неделю, как диплом получил. – Я только что не вскочил с места, страшно переживая, словно именно сейчас проходил собеседование.

– Что окончил? – Александр Иванович проявил интерес.

– Промышленную электронику. В политехе.

– О! Серьезно. В мое время этой специальности и в помине не было. Слышал, Толик? – обратился он к коллеге, который откинулся на стуле и не спеша пил чай. – Человек с образованием. Не то, что некоторые, курсы ремонта швейных машинок – и вперед.

Казалось, что Славик с Володей слушают внимательно, но в какой-то момент потеряли интерес и ушли на перекур.

– Ты, конечно, чашку не брал. – Мария улыбнулась, и я подумал, что она единственный добрый человек в этом коллективе.

– Не брал. Я не знал. – От дурацкой привычки оправдываться, когда попадал в неловкое положение, избавиться не получалось.

– Не страшно. У нас где-то лишняя была. Я тебе хоть чай сделаю. А то так и будешь сидеть, как чужой.

Я окончательно смутился. Но едва передо мной оказалась чашка, как дверь распахнулась, а в кабинет, словно вихрь, ворвалась объемная женщина.

– Так, командировку я подписала. Едете все. Мария – ты контроль. А то они там наработают. У нас новый работник. С сегодняшнего дня. – Она сказала так, словно никто об этом еще не знал. – Земцов.

Вопрос или утверждение прозвучали в голосе начальницы, понять не получилось, и я лишь кивнул в ответ.

– Уже познакомились? – Она обвела взглядом кабинет. – А где остальные?

– На перекуре. – Толик сидел за столом, как модель, стараясь держать осанку, и от того казался еще выше.

– Ладно. Александр Иваныч, у нас там вольтметр сломанный. Дай парню, пусть пока ремонтирует. Будет ему первое задание.

Начальницу звали Лариса Петровна Жук. Внушительный бюст, такой же внушительный вес и талия, которой не было. Было одно огромное тело и голос, который, наверное, был слышен далеко за пределами кабинета. «Ты, Лора, директору не звони, – несмотря на молодость, Толик здесь работал дольше всех, начальником Жук стала не так давно, а потому для всех была просто Лора, – ты ему отсюда говори. Он услышит».

К концу дня я узнал много интересного. Спросить о зарплате при устройстве я постеснялся, считая, что уже ее наличие достаточное условие для существования. Сейчас же оказалось, что работа сдельная, и зависит от количества отремонтированного оборудования. Кроме того, каждый аппарат имел свою сложность и норму часов. До конца дня я смог лишь разобрать аппарат и сейчас пытался понять, что в нем к чему. Коллеги уже закончили ремонт многоканального кардиографа и сейчас обсуждали предстоящую командировку. Из разговора стало понятно, что именно на обслуживании набираются основные объемы. Но это было у них. А вот мне нужно как-то разобраться с этим вольтметром, от которого сейчас зависит зарплата.

К концу следующего дня продвинуться в ремонте особо не удалось. Через три дня я раззнакомился со всеми и даже чувствовал себя почти своим, но аппарат так и не работал. Мария сжалилась надо мной и заставила Толика принести точно такой же из бригады по ремонту рентген-аппаратов. Теперь на столе стояло два разобранных вольтметра. Можно было методом замены и исключений определить узел, в котором скрывалась проблема. Хуже всего, что неисправность проявлялась не всегда. Порой казалось, что удалось устранить ее усилием воли и мольбами Всевышнему. Но спустя пару минут она проявлялась снова. Наконец, искомый блок, в котором таилась проблема, был определен, но возникла новая напасть – как его ремонтировать? Это был залитый пластмассой резистивный делитель. Я смотрел в окно и понимал, что за эту неделю не заработал ни копейки. Самое обидное, что вся остальная техника легче не выглядела, и материальное благополучие в ближайшее время мне не светило.

– Ну, как успехи? – Александр Иванович остановился у стола.

– Да вот… – Обессиленный и потерявший всякую надежду на то, что когда-то стану ремонтником, я ткнул пальцем в делитель. – Где-то там контакта нет. Но он же залит в блок пластмассой.

– Ну и хрен с ним. Спишем.

Наверное, мои глаза в этот момент неестественно расширились, потому что бригадир тут же добавил:

– Да ты не переживай. Сейчас в командировку поедешь, там объем быстро наберешь. – Он словно прочитал мои мысли. – А этот вольтметр ты уже третий пытаешь сделать. Славик, – Александр Иванович окликнул Жмайлика, который о чем-то горячо спорил с Толиком. – Мария в отпуск собралась, так что она не поедет. Возьмем вместо нее парня. Покажи, что ему знать надо.

Все оказалось не так страшно. Через час я понял, что основная часть зарплаты состоит из оборудования, которое находится на обслуживании в бригаде, и делится внутри коллектива с учетом разряда и, соответственно, коэффициента трудового участия. Так что оставлять меня, начинающего специалиста, без средств к существованию никто и не собирался. А в командировке мне поручалась самая тупая и самая тяжелая работа – проверять аппараты УВЧ. Нужно было обойти каждый и проверить мощность его излучения, для чего мне вручили измеритель. Это был ящик, килограммов пятнадцать, размером с телевизор. Он был не столько тяжел, сколько неудобен, и, как показалось, Толик довольно вздохнул. Именно он занимался этой работой до моего прихода.

– Тут, нах, такая ситуация, – Славик говорил чуть растянуто, вставляя «нах» всякий раз, когда слов не хватало, – будешь с Толиком везде. Что работает – пишешь в тетрадь, номер там отмечаешь, название, понятно, в общем. Остальное – смотрим, если ремонт сложный – пусть сюда везут.

– А там не ремонтируем? – Я чуть иначе представлял работу.

– Там у нас времени нет, нах.

Славик, как оказалось, к электронике отношение имел весьма условное. Сам он носил с собой лишь набор цветных стекол для проверки фотоколориметров и термометр для сухожаровых шкафов.

Какой у нас замечательный коллектив, я понял уже в первой командировке. К обеду, когда я только-только вошел в азарт и собирался начать регулировку аппарата, который, как казалось, не выходил на заданную мощность (к удивлению, все было значительно проще, чем показалось с первого взгляда), в физкабинет ворвался Славик:

– Вы, нах, долго еще?

– Я все. – Толик уже упаковывал чемоданчик.

– Мне еще вот… – Я развел руками. – Я еще два не посмотрел.

– Покажи. – Славик подошел к аппарату. – Смотри, минус восемнадцать процентов, допуск – двадцать. Что еще? Пиши номер. – Он быстро продиктовал. – Все! Готово!

– Так ведь на пределе? – Я стоял с чувством вины.

– На пределе аппетит. Пошли. Так мы ничего не успеем.

Обедали в каком-то кабинете, напоминающем комнату для гостей.

– Что это? – Я кивнул на мензурку, из которой Славик порывался мне налить.

– Спирт. Отличный, неразбавленный спирт.

– Не. Я не могу. Может, пива. – Мне сразу показалось, что сказал что-то не то. Устремленные на меня взгляды говорили лишь о том, что эту позицию здесь никто не разделяет.

– Коньяк будешь? – Мужчина в белом халате к врачам не имел никакого отношения. Он заведовал оборудованием и вел хозяйственную деятельность больницы.

– Нет-нет. – Я окончательно растерялся. – Что вы?! Это дорого. Не нужно.

Хохот в ответ убедил лишь в том, что это не так уж и дорого, к тому же в коллектив нужно было вливаться.

– Пожалуй, я тоже коньяк буду. – Володя протянул стакан.

– Тогда всем. – Завхоз вытащил, словно из-под земли, тару, очень похожую на ту, в которой был спирт, но цвет развеял все мои сомнения.

Что за коньяк мы пили, я не знал, но вкус показался вполне даже ничего. Да, признаться, до того дня пробовать коньяк мне и не приходилось, а потому был абсолютно убежден, что благородный напиток – это именно то, что мне и «доктор прописал». Тем более было приятно, что такой коньяк ассоциировался с достатком и новым уровнем жизни, на который я взлетел неожиданно и сразу попал к столу.

По мере продвижения обеда настроение улучшалось, жизнь в командировке мне уже нравилась безумно, а на коллег я смотрел просто влюбленно, поражаясь их уверенности и спокойствию.

– Иваныч, – хозяин кабинета, Курдин Андрей Захарович, заместитель главврача по АЧХ, шепотом обратился к бригадиру, но я, вовсе не собираясь подслушивать, услышал разговор, – там у нас оборудование есть… – Фраза осталась незаконченной.

– Не на обслуживании? – Александр Иванович понимающе покачал головой.

– Ну да. Понимаешь, там аппарат в частном кабинете у нас. – Андрей Захарович вздохнул и снова замялся.

В эру бесплатной медицины о частной деятельности не было и речи, но первые ростки новой жизни уже пробивались, пусть и несмело. Тем более курс страны как-то незаметно повернул в сторону не то капитализма, не то чего-то на него похожего, но с оттенком утраченного социализма. К сожалению, этому строю незабвенный Владимир Ильич Ленин названия не придумал и, наверное, был бы сейчас удивлен. Впрочем, куда именно повернула страна, не знал толком никто, да и сама страна тоже, а вот зарабатывать деньги особо продвинутые и умелые уже начинали. Врачи тихо ненавидели красивые бутылки с коньяком и шоколад, между собой говоря о том, что палка колбасы была бы предпочтительнее, и их можно было понять. Бюджет, к которому получили доступ странные личности, перешел в стадию «распила», и сами бюджетные сферы находились пусть еще и не на самом дне, но постепенно к нему приближались.

– Посмотрим. – Александр Иваныч кивнул.

– Чудненько. – Хозяин кабинета куда-то убежал и через минуту вернулся, неся пакет. – Так мы когда глянем? – Он выставил на стол еще один графин «коньяка».

– Володя, – Иваныч окликнул Чудинова, – глянешь аппарат? Очень помочь нужно.

– Гляну, – Володя пожал плечами.

Я с завистью смотрел на коллег. Поверить, что однажды смогу так же небрежно кивнуть и сказать: «Гляну», – было невозможно. Минут через десять Володя встал:

– Что там с аппаратом?

– Я покажу. – Курдин с готовностью вскочил.

– Можно и я? – Я обратил внимание, что ни Толик, ни Славик не проявили интереса к этой работе.

– Иди, учись. – Александр Иванович кивнул.

Запомнить сеть лабиринтов и переходов в подвалах больниц с первого раза не сможет, наверное, никто. Скорее всего, в замысловатых зигзагах этих путей есть тайный смысл, но говорить о нем никто не хочет. В какой-то момент поймал себя на мысли, что дорогу обратно найти не смогу, а потому старался не глазеть по сторонам и не выпускать из виду Володю и заместителя главврача. Наконец, мы вошли в маленький кабинет.

– Схемы, описания есть? – Володя рассматривал аппарат, и я обратил внимание на секундное замешательство товарища.

– Да откуда?! – Курдин, показалось, даже удивился вопросу. – У нас это… – Он неожиданно замешкался. – В общем, нет ничего.

– Так, а в чем проблема?

– Говорят, не работает. Да и мы, пользоваться не знаем как. – Завхоз, как я для себя его окрестил, махнул рукой с какой-то обреченностью. – Слушай, а может, нам акт придумать, что он не подлежит ремонту и списать?

– Можно и акт. – Володя казался безразличным. – Только он же у нас не на обслуживании.

– А что сделать? – Завхоз говорил все тише, и мне казалось, что зреет что-то похожее на заговор.