Мои годы в Царьграде. 1919−1920−1921: Дневник художника

Босфор

29 ноября

Что за день! Спешу записать в моём дневнике то, что я видел. Холод разбудил меня поздним утром. Очень счастливые турки бродят по палубе. Кто-то вскричал: «Земля!» В море сверкает багровое и огромное солнце. Влажно и холодно. Слева от оборонительного вала чуть вырисовывается пологий хребет Анадолу32, как называют его турки. Чувствую, как душа содрогается. Приближаемся.

Внезапно погода меняется. От Севастополя в течение шести дней было солнечно. Сегодня впечатление, будто бы кто-то погасил свет. Небо омрачается, и всё море покрыто маленькими синеватыми романтическими волнами. Можно увидеть узкие ворота Босфора. Слева, на высоком, более возвышающемся мысе едва проступает, словно белый маяк, столб какого-то минарета. Справа второй, нижний мыс без какого-либо следа населения. Между этими двумя полуостровами простиралась когда-то цепь генуэзцев, которой они запирали вход в Босфор, подобно другой цепи, которой византийцы закрывали вход в Золотой Рог33.

Нежная, синеватая дымка заслоняет горизонт, на котором едва можно заметить несколько спиралей дыма. Корабль берёт направление на Чаталджу34. Из ворот выдвигается рыболовецкое судно с треугольным парусом. Так Европа и Азия разделены с праисторических времён толчками вулкана. Перед нашими глазами разворачивается теперь картина эпического величия. Берега возвышаются, и мы проплываем совсем близёхонько около грозных скал красно-медного цвета. Краски налиты зеленью, пурпуром и синью-индиго. Величавая византийская мозаика. Небо становится мрачнее и суровее. Всё здесь дикое, тяжёлое, угрожающее…

Проплываем ещё несколько вёрст. Показывается первое село. Мои жадные глаза не устают. Малюсенькие азиатские силуэты. Хатки с усложнёнными крышами, украшенные балконами, покоятся на сваях. Румели-кавак35 – первая пристань для кораблей, плывущих из Чёрного моря. Здесь надо пройти карантин.

На пароход поднялся первый турок: высокой осанки, одетый по-европейски. Его новая, чистая феска сидит аккуратно на голове. Он говорит свободно по-французски.

Румели Кавагы (Румели-кавак). Открытка. Нач. XX в.

Всех нас собрали на палубу. Османский эскулап прописал нам четыре дня карантина. Какая драма! Ожидать четыре дня, пока сможем въехать в Царьград. Но даже совсем скупой бакшиш всё устраивает. Собрано по двадцать четыре пиастра36 с человека, и турок отошёл довольный. Но несчастливцы, которые не могли оплатить карантин, должны побывать в бараках, искупаться и отдать для дезинфекции одежду.

Возвращаясь на борт корабля, толстые, шумные женщины громко рассказывали, как во время купания появился среди голых «красавиц» (россиянок, армянок, гречанок, евреек) какой-то турок..

Женщины принесли первый запах страны: зелёные веточки рододендрона с красивыми розовыми торчащими ягодами, как клубники. Маленькое, тихое село расположено словно сокровище среди буйного пейзажа. Между мощными раскидистыми тополями стройно высятся минареты и кипарисы. На берегу лежат опрокинутые курносые лодки. Облака плывут над густо-синими горными хребтами. А на первом плане холмы – изумрудно-зелёные.

Окраины Константинополя. Берег Босфора. 1919

И вот я в Турции! Никогда не испытывал такого прилива умиления. Спешу в трюм, беру бумагу и начинаю рисовать. На борт взбирается лоцман, корабль поднимает якорь. Пассажиры собрались на верхней палубе. Многие смотрят через бинокль. Они не могут оторвать глаз. Берега то расходятся, открывая долины и холмы с пологим спуском, то внезапно поднимаются.

На широких склонах, которые простираются у подножия гор, появляются сады, виллы, дворцы, замки. Вдоль хребтов, выше и ниже, чёрные сосны, будто нарисованные углём, раскрывают густые зонты. Всё вместе образует необычный вид: серый, синий, чёрный, грозный. Начинают падать крупные капли дождя (под ними моя бумага морщится). Тучи прядут. Вода обретает цвет тёмно-зелёных изумрудов. Корабль движется медленно в полной тишине.

Берега разворачиваются феерической панорамой. Мимо нас движутся с поднятыми мачтами флотилии лёгких шаланд (какой ритм!). Вода, растрёпанная пеной, совсем белая.

В Бюйюкдере, в столетнем парке, стоит дворец российского посольства37. В заливе причалены две лодки. Делаем поворот, и неожиданно вырастают, словно из-под земли, унылые очертания башен, которые восходят по косому склону гор. Одна из них поднимается над самой водой. Крепкие средневековые стены прорезают зубцами горизонт. Чёрные кипарисы и тополя оформились фалангами: крепость Мохаммеда – Гюзельгисар38, – подсказывает мне какой-то турок, мой проводник.

Вид на Босфор и Скутари. 1915

Проплываем самую узкую часть Босфора. Здесь проходил старейший путь, соединявший два континента. Из седины истории всплывают имена Дария, Ксенофонта, Олега, Готфрида Бульонского39. Сколько прошло тут азиатских и европейских войск!

Вид на мечеть Сулеймание и Золотой Рог. 1910-е

Любопытство усиливается. Берега расширяются… Бегаю как сумасшедший с одного конца парохода на другой, с листками бумаги, увлажнёнными дождём. Не успеешь задержать взгляд на горе или мечети, как она уже исчезает, уступая место белому дворцу, окружённому водой. Надо бы руки старого японского мастера, который схватил бы на лету эти формы и краски.

Облака опускаются очень низко, медленно опускается ночь. Дым и мощные силуэты военных кораблей заслоняют бледную линию горизонта. Выплываем на широкие воды. С одной и другой стороны возникает панорама бесконечных поселений. И прежде всего ищу (всё мерещится мне растушёванный рисунок) Св. Софию. Мой турок показывает на четыре минарета и купол, установленный на оранжевом кубе – «бу Айа София…»

Вот знаменитая церковь! Наш пароход – русский, поэтому нам не позволено приближаться к пристани. «Николай 119» быстро плывёт к Скутари40. С высокого красного берега смотрят на нас вблизи мечети, величественные жёлтые казармы, малюсенькие хатки. Над нашими головами появляется и исчезает целая масса минаретов. Глаз не может объять такой широкий простор. Синий воздух наполняет грудь. Корабль замедляет свой ход и вдруг бросает якорь. Мы сделали 60 километров по Босфору, остаётся ещё восемь до Царьграда.

Слева Стамбул, справа Галата41. Не видно моста. Он закрыт башней Вавилона42. Дымоходы печей, мечети, флаги – еле видно. Серые грязные клочья дыма, чёрные точки, белые шары, которые светятся, – всё это смешивается в широком рейде и прекрасном узоре. За мостом купола и минареты, лёгкие, высокие, прозрачные, достигают неба. Над Галатой и побережьем размещается Пера43: посольства, большие дома-казармы, небоскрёбы с рябыми стенами. На крутой башне Галаты величественно развевается французский флаг44.

Будто картина в синеве – невозможно оторвать глаз. Выстаиваю часами на палубе. Недалеко от нашего корабля показывается башня Леандра45. За ней Босфор простирается в бесконечность Мраморного моря. На горизонтах мерцают покрытые синим туманом острова. Корабли появляются как чёрные точки. Возникают сине-голубые глыбы, тянутся гирляндами и зажигаются то тут, то там в разбросанных окрестностях. А за ними молчаливая восточная феерия, за которой можно угадать людей, движение, жизнь. Их шум и вздохи растушёваны ночью и издали доходят и до нас.

Какую встречу готовит мне завтра Константинополь?

Галатская башня. Кон. XIX в.

II. Царьград

В еврейском приюте

3 декабря

В течение многих дней не заглядывал в мой дневник. Должен записать в нём важные события. Уже моё отправление в дорогу не было обычным. Но моё прибытие было и вовсе драматичным. Я завидовал людям, которые покидали грязный трюм и отвратительную палубу. Приходили турки, предлагали очень дорогой хлеб, забирали путников (имевших деньги).

За два дня трюм опустел, и я ночевал один в атмосфере, наполненной пронзительным холодом. Чувствовал себя, как в тюрьме. Все мечты моих снов укрылись там, за глубокими водами. Ещё один раз каик приплыл – забрать капитана.

– Мне не разрешают даже на час сойти на землю.

– Вы должны были быть солдатом, – твёрдо ответил мне командир корабля. – Я не могу выпустить вас иначе, как поручив вас военному атташе46.

Чего хочет от меня этот дурень? Я же был в Севастополе в комиссариате и получил свой паспорт.

Дело становилось трагическим. Корабль отплывал в Яффу. Как затравленное животное, бросался я с одного борта на другой, запертый в клетке между Скутари и Стамбулом, который стал для меня обетованной землёй.

Охрана, примкнув штыки, охраняет лестницу Корабль покинутый, одинокий посреди вод. Не будет подходить сюда больше ни одна лодка, и я никогда не поеду в Царьград… Жестокая ирония судьбы!

Однако человеку дана возможность влиять на события. По какой-то причине перевозчик вернулся на корабль. Я наблюдаю внизу, совсем у лесенки, белый челнок, который покачивается. Перевозчик-турок ходит передо мной. Безумная надежда вырывает меня из отупения. Хватаю мой узел, вытаскиваю три «катерники» по двадцать пять рублей47.

– Вот мои вещи, – говорю, умоляя его отвезти меня на сушу. К счастью, командир зашёл в свою каюту. Турок смотрит на деньги (они не стоили более одного гроша), не говоря ни слова, сворачивает их презрительно и прячет в кожаном поясе.

– Айда, – отвечает мне.

Со страхом прохожу перед солдатом с ружьём. С каждым шагом представляется мне, что меня пронизывают пули. Остроконечный каик покачивается под моими пьяными ногами. Здоровенный лодочник садится возле меня. Ещё минута страха, и мы спрятались за скачущими волнами. Сердце прыгает от радости. Белые гребни забрызгивают мой плащ. «Быть или не быть», – эта мысль пронизывает молнией. Каждую минуту может обрушиться несчастье. Вёсла ритмично ударяют, вода ёжится волнами. Вокруг нас разворачивается величественная картина. Стамбул угадывается дальше и ниже. Боюсь оглянуться. Мой турок гребёт, глядя одним глазом на «рус буюк икмэк» – большой новороссийский хлеб. Он начинает просить. Отрезаю ему большую горбушку, обязательный бакшиш.

Галатский мост. Вид на район Галата. 1910-е

Переезд длинный. Под конец прокладываем себе дорогу между четырьмя корпусами кораблей-трансат-лантиков. Въезжаем в тесные ряды лодок (какие краски!). И причаливаем совсем рядом у моста Стамбула в Галате. Закидываю мой узел на плечо и, прижимая к животу двумя руками мой хлеб, бреду неизвестно куда.

Какая-то неведомая сила толкает меня к Стамбулу: увидеть Св. Софию. Перехожу мост. В толпе не перестают показывать на меня пальцами: – «рус икмэк, рус буюк икмэк». В конце моста, за будкой часового закутываюсь комично в мой пресловутый плащ.

Опускается ночь, а я не знаю, куда идти спать… Без всякой цели перехожу мост, мучимый тревогой за первую ночёвку. Поднимаюсь по лестнице Галаты48 до высот Перы.

– Смотри, вы тоже здесь! – восклицает, сияя, музыкант – еврей из Феодосии. – Какие шикарные магазины в Пере!.. Есть здесь чехи, продающие знаменитые колбаски… У вас есть, где ночевать?

– Нет ни приюта, ни денег, а, однако, какой красивый город – Царьград!

– Есть здесь американская ночлежка. Хотите, чтобы я выдал вас за еврея? Туда не принимают никого, только евреев.

– Но кто-то сможет принять за еврея эту украинскую рожу?

– Не печальтесь об этом.

Галатский мост. Вид на старый город. 1910-е

В одном доме в Галате мерцает свет. У входа охрана в чёрных шлемах на голове, сжимают обеими руками винтовки на высоте колен (избегаю встречи, потому что могут спросить про паспорт). Вонючие лестницы. В отвратительном нужнике, двери которого открыты, какой-то еврей с грязным мальчиком с растрёпанными курчавыми волосами. За перегородкой в вестибюле сидит неподвижно бледный эфенди. Он тянет свою наргиле – водяную трубку. Это – владелец «отеля». Говорят обо мне на еврейском.

– Ваша кровать обозначена номером 3, – говорит мне мой земляк, – это будет стоить вам несколько пиастров.

В зале – кровати, прижатые друг к другу (страшно прикоснуться). Кладу мой узелок и возвращаюсь в вестибюль. Можно подумать, что вы находитесь на какой-то станции в день погрома. Вещи, люди, непонятные жаргоны, запах чеснока, неумолкаемый галдёж. Чистый Вавилон!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Значения слов см. в разделе «Словарь»

2

Автор ведёт записи в течение 1919 г. по старому стилю (Рождество он празднует 25 декабря). Но к весне 1920-го Грищенко переходит на новый стиль. Во всяком случае, с марта 1920 г. датировка событий, отражённых в дневнике, уже соответствует новому календарю (см., например, запись от 17 марта 1920 г.).

3

Здесь и далее в квадр. скобках вставки редакции.

4

Помилуй нас, Господи (греч.).