«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1

Князь Николай Владимирович Орлов

Бой с тенью

Нашу книгу о следователе Николае Алексеевиче и его расследовании мы начинаем несколько необычно: с рассказа о фигуре малоизвестной, однако все же встречающейся на страницах биографии нашего героя, – князе Николае Владимiровиче Орлове (1896–1961). Наша задача – разобраться в том, кем на самом деле он был и какую роль в действительности он сыграл в судьбе следователя Н.А. Соколова и его дела.

Разумеется, само имя князя не могло быть вовсе обойдено теми, кто так или иначе интересовался цареубийством, в силу того простого обстоятельства, что его имя стояло под предисловием к книге Н.А. Соколова в посмертном русском издании.

На первый взгляд, об этом человеке написано немного. Некоторые, заслуживающие внимания, упоминания о нем появлялись в 2009–2013 гг. в печатных изданиях и в интернете (в отдельных статьях и при обсуждении на форумах).

Всё это – с одной стороны. А с другой, например, – в 2008 г. в Париже вышла даже целая книга, в которой имя героя нашего повествования вынесено на обложку, как «Le prince de l’ombre»/«князь тени».

Обложка книги Elie Durel. «L’autre fin des Romanof et le prince de l’ombre». Editions Lanore. Paris. 2008

При всей фантасмагоричности основного содержания этой книги «Другой конец Романовых и князь тени»), написанной историком-любителем Эли Дюрелем, всё же она содержит (в части касающейся, прежде всего, личности князя Н.В. Орлова; «князя тени», по определению автора) немало ценной информации1.

Автор, Кристиан Дюро, пишущий под псевдонимом Эли Дюрель, родившийся в 1946 г. в Сомюре (Мэн на Луаре), сам в течение десяти лет жил в Сальбри и общался с людьми, близко знавшими как самого князя, так и следователя.

Владимiр Григорьевич Орлов

Один из них Pierre Bouliere, знал и Н.А. Соколова и князя Н.В. Орлова, а также их ближайших знакомых. Тот, по словам Дюреля, был «уверен, что они знали правду о конце Романовых (Соколов, скорее всего, был даже убит по этой причине)».

Собрав, по его словам, «неожиданную информацию», исследователь решил «убедиться в ее правдоподобности». С этой целью он и провел свое собственное расследование.

При этом автор, в известной мере, упрощает сложность фигуры «князя тени», а в какой-то степени и подлинную меру ее зловещести, сводя всё к совершенно мифической принадлежности князя Н.В. Орлова к «тайной царской полиции» и к не менее фантастической его якобы роли в формировании советских спецслужб. По словам Дюреля, он был «одним из пяти организаторов политической полиции большевиков».

В последнем случае путаница, вероятно, произошла оттого, что французский автор перепутал князя Николая Владимiровича Орлова с Владимiром Григорьевичем Орловым (1882–1941) – не князем, но дворянином, профессиональным русским контрразведчиком, по приказу генерала М.В. Алексеева внедрившимся после октябрьского переворота 1917 г. в Петрочека и даже общавшимся там с Дзержинским, а после поражения Белого движения продолжавшим борьбу с большевиками за границей, автора вышедших на Западе на европейских языках нескольких книг.

Впрочем, ничего удивительного в этом нет, если даже архивистка Л.А. Лыкова, публикатор Соколовского дела, тоже спутала этих Орловых.

Таким образом, и после выхода этой книги ясности не прибавилось.

И всё это на фоне разноголосицы даже среди отечественных исследователей-единомышленников, принадлежащих к православно-монархическому направлению. Разномыслие это во многом было предопределено как малоисследованностью самой темы, так авторитетом личности самого Н.А. Соколова.

Да и современники, близкие Николаю Алекеевичу, отзывались о князе вполне благоприятно. Тот же А. Ирин в своем очерке «На могиле Н.А. Соколова» (см. приложение к нашей книге), напомним, писал: «Да, Соколов был один, покинутый почти всеми, если не считать нескольких личных его друзей, среди которых нужно отметить, по роли сыгранной ими, князя Н.В. Орлова…»

В том же смысле высказывался и зарубежный исследователь Царского дела Николай Росс: «Чуть ли не единственную поддержку он нашел у проживавшего в Париже кн. Николая Орлова» («Гибель Царской Семьи». 1987).

Издательская обложка книги Л.Е. Болотина «Царское Дело. Материалы к расследованию убийства Царской Семьи» (М. 1996. 360 с.) Тираж 500 экземпляров

О.А. Платонов оживил этот, следует признать, весьма сдержанный, отклик. «Никто его почти не поддерживал, – пишет он, имея в виду следователя Н.А. Соколова, – радостное исключение составлял князь Н. Орлов» («История цареубийства». 2001).

В ранних своих работах и Л.Е. Болотин (см. книгу «Царское дело». М. 1990) отзывался о князе Н.В. Орлове вполне благожелательно: «приятель, единомышленник или сподвижник» Н.А. Соколова. При этом он оговаривался: «Нам мало известно, что из себя представлял князь Н. Орлов, однако, если ему доверял Н.А. Соколов, мы не можем подозревать, что он после смерти следователя присвоил национальное достояние России, не вяжется это с обликом человека, который имел мужество не анонимно, а взяв всю полноту ответственности на себя, после гибели Н.А. Соколова издать его книгу со своим предисловием».

Обложкка книги Татьяны Мироновой «Из-под лжи». Книга посвящена личностям Царя Николая II и Григория Распутина

Впоследствии в статье «Правда Твоя – правда вовеки!» (2005 г.) Леонид Евгеньевич резко изменил свое мнение об этом персонаже. Произошло это во многом под влиянием статьи Т.Л. Мироновой («Русский Вестник». 25.12.2003), в которой едва ли не впервые появляется крайне отрицательный взгляд на роль князя.

Интерес Татьяны Леонидовны к этой фигуре был вызван, главным образом, необходимостью объяснить некоторые «странности» книги Н.А. Соколова, не вписывающиеся в представления о личности следователя, как твердого монархиста.

Обоснование своему взгляду на Н.В. Орлова Миронова находит исключительно в позиции его отца, приведшей, в конце концов, к возникновению родственных отношений его сына с Николаевичами, находившимися в прямой оппозиции к Государю:

«…Отец “благодетеля” Соколова и издателя его записок – злейший враг Государыни Александры Феодоровны, приветствовавший отречение Государя, а родня его жены и того хуже, это ее отец (Великий Князь Петр Николаевич) и ее дядя (Великий Князь Николай Николаевич)».

В принципе подход этот верен, однако объяснить только этим роль Н.В. Орлова при следователе, а также все действия князя по отношению к следственным материалам в дальнейшем будет страшным упрощением реальной проблемы, такому же, как и предложенное Т.Л. Мироновой объяснение дружбы Соколова с князем:

«…Как следователь мог потом принять помощь от ближайшего родственника Николая Николаевича и доверить ему свои записки. Видимо, либо князь Н. Орлов при встречах с Соколовым скрывал свою принадлежность к этому клану, либо контактов между Орловым и Соколовым до таинственной кончины последнего просто не было, и материалы следственного дела были изъяты князем после смерти следователя».

Всё это, конечно, свидетельствует, как мы уже писали, о том, что Татьяна Леонидовна не обладала никакими конкретными, кроме самых общих, сведениями об этом человеке.

Вот почему столь важно собрать и, по возможности, систематизировать все малейшие осколки сведений об этом человеке, чтобы уже на их основе составить некое подобие цельной мозаики, чтобы вывести эту фигуру, хотя бы частично, из полной тени.

Князь Владимiр Николаевич Орлов в костюме сокольничего времен Царя Алексея Михайловича. Костюмированный бал 1903 г.

И начнем мы традиционно – с родителей князя, с которыми на протяжении моего многолетнего «расследования», связанного с историей Царского Друга (Г.Е. Распутина), мне не раз приходилось сталкиваться.

Отец его князь Владимiр Николаевич Орлов (1868–1927) был сыном генерал-адъютанта, генерала от кавалерии князя Николая Алекеевича Орлова (1827–1885), с детства близкого к Царскому Дому: он был соучеником Великого Князя Константина Николаевича, при котором затем состоял; в 1850–1852 гг. сопровождал Императора Николая I в Его поездках по России и за границей.

Тяжкие раны, полученные Николаем Алексеевичем в сражении при штурме турецкого форта Араб-Табия в мае 1854 г., круто изменили его карьеру. Император назначил его чрезвычайным посланником и полномочным министром при Бельгийском дворе (1859). Затем он был чрезвычайным посланником в Австрии (1869), в Великобритании (1870) и во Франции (1871). Последнее назначение полномочным послом в Берлине он получил в 1884 г.

Продолжателем рода стал младший его сын Владимiр (старший Алексей, не дожив и до пятидесяти, умер бездетным). Как и отец, он окончил Пажеский корпус (1889), и также был выпущен корнетом в Лейб-Гвардии Конный полк, которым когда-то, еще во времена Императора Николая I, командовал его дед (первый носитель княжеского титула).

Постепенно продвигаясь по службе (1893 г. – поручик; 1899 г. – штабс-ротмистр), 17 января 1901 г. князь В.Н. Орлов получил назначение помощником начальника Военно-походной Его Императорского Величества канцелярии, получив в апреле звание ротмистра. В 1903 г. последовало пожалование его во флигель-адъютанты ЕИВ, а в марте 1904 г. присвоение звания полковника.

Наконец, 26 августа 1906 г. князь был назначен начальником Канцелярии.

«В круг деятельности этого учреждения, – вспоминал Дворцовый комендант В.Н. Воейков, – входили вопросы, касавшиеся лиц Свиты Государя и Собственного Его Величества Конвоя.

Князь В.Н. Орлов, владелец крупного состояния, принадлежал к высшей аристократии и пользовался в начале своей службы при Дворе поддержкою Министра Двора (бывшего одновременно командующим Императорскою Главною Квартирою) и очень милостивым к нему отношением Государя, назначившего его в 1903 г. Своим флигель-адъютантом.

Императорская Чета на автомобиле под управлением князя В.Н. Орлова

Благодаря тому, что расшифровывание телеграмм с театра военных действий в период Японской войны было поручено Военно-походной канцелярии, князь Орлов ежедневно являлся Его Величеству, что создало ему репутацию человека, пользовавшегося полным доверием Царя и как бы Его личного секретаря. Князь Орлов часто устраивал в своём богатом особняке на Мойке приёмы для дипломатов и лиц высшего общества. Со слов князя Орлова, у них составилось убеждение, что Государь не принимает ни одного решения, не посоветовавшись с ним.

Князь Орлов был одним из первых владельцев автомобилей в России, и в пятом году предложил Их Величествам совершить несколько поездок на моторе, которым управлял сам; а когда у Государя явилось желание иметь свои автомобили, организация этого дела была поручена князю Орлову. Как всё при Дворе, введение моторов дало основание для создания целого нового ведомства, с большими штатами. Считая себя ответственным за езду Государя на автомобилях, князь Орлов стал лично управлять мотором при всех поездках Его Величества».

Тут самое время рассказать и о супруге Владимiра Николаевича – княгине Ольге Константиновне Орловой (1872–1923). Родилась она в Петербурге 12 ноября 1874 г. В жилах ее текла кровь Рюриковичей. Княгиня Орлова была дочерью генерал-адъютанта князя Константина Эсперовича Белосельского-Белозерского (1843–1920) и Надежды Дмитриевны (1847–1920), урожденной Скобелевой, сестры знаменитого «Белого генерала».

В свое время многих потрясло скандальное известие: «Состоящий в Свите Государя более 25 лет ген. – лейт. князь Константин Эсперович Белосельский-Белозерский перешел, по словам “Биржевых Ведомостей”, из православия в католичество» [3].

Княгиня Ольга Константиновна Орлова на Костюмированном балу 1903 г.

29 апреля 1894 г., в 19 лет Ольга Константиновна обвенчалась с конногвардейским поручиком, князем В.Н. Орловым.

По отзывам современников, княгиня была гордой, несколько ограниченной женщиной; она не отличалась ни высокими духовными качествами, ни интеллектом, ни даже красотой. Однако она «была, как говорится, “дамой приятной во всех отношениях”. Изящество и изысканный вкус, а также немалое состояние сделали ее заметной фигурой в Петербургском свете»2. То была, писал о ней знавший ее князь С.А. Щербатов, «первая модница Петербурга, тратившая на роскошные туалеты огромные средства и ими славившаяся».

Петербургский салон Орловых в их доме на набережной Мойки, 90, отличался утонченным аристократизмом. Хорошо осведомленный современник (генерал А.А. Мосолов) отмечал, что «Ольга Орлова […] любила приемы у себя на Мойке. Особняк этот по внутренней обстановке походил на музей. У нее собирались дипломаты и дамы, щеголявшие в платьях от лучших портных Парижа».

В этом-то салоне и изобразил ее В.А. Серов на знаменитом портрете, благодаря которому имя княгини, собственно, и осталось в истории.

«Роскошная светская дама, нарядная красавица, законодательница мод написана в окружении своей пышной обстановки… Так она и трактована, эта женщина-орхидея, закутанная в меха и шелка, присевшая на кончик стула в ожидании, когда ей подадут лимузин, чтобы ехать на придворный бал», – так говорится об этом портрете в беллетризированной биографии художника.

Леон Бакст. Портрет княгини Ольги Константиновны Орловой. 1909 г. Русский музей. Санкт-Петербург

В.А. Серов писал этот портрет по заказу самой княгини. Некоторые подробности в связи с этим содержатся в мемуарах князя Ф.Ф. Юсупова (убийцы Царского Друга), общавшегося с художником, писавшим и его портрет: «…Серов не торговал талантом и заказ принимал, только если ему нравилась модель. Он, например, не захотел писать портрет великосветской петербургской красавицы, потому что лицо ее счел неинтересным. Красавица все ж уговорила художника. Но, когда Серов приступил к работе, нахлобучил ей на голову широкополую шляпу до подбородка. Красавица возмутилась было, но Серов отвечал с дерзостью, что весь смысл картины – в шляпе».

Художник работал над картиной на протяжении 1910–1911 гг. одновременно с портретом своей соплеменницы Иды Рубинштейн. То были итоговые работы В.А. Серова.

Современники свидетельствовали, что Валентин Александрович остался доволен своим творением, что случалось с ним не столь уж часто. А вот отношение современников к портрету княгини было весьма противоречивым. «Одни восхищались высоким стилем картины, талантом и мастерством Серова. Другие отмечали безкомпромиссность взгляда художника на заказчицу и подозревали его в сарказме».

Валентин Серов. Портрет княгини Ольги Орловой. 1911 г. Русский музей. Санкт-Петербу

Известный художник и искусствовед И.Э. Грабарь считал, что картина эта является по существу «злой сатирой на вырождающуюся аристократию». Ныне это, по существу весьма верное, замечание подвергнуто – причем, совершенно бездоказательно – уничижительной критике, а сам академик обвинен при этом в лакействе: «по угодливому выражению И. Грабаря». Сделано это в комментариях к изданию нового извода воспоминаний Т.Е. Мельник, дочери Лейб-медика Е.С. Боткина, вышедших в 2011 г..