Воспоминания из прошлого

Женщина – легенда

Впериод моей работы в Орджоникидзевском районе должность первого секретаря райкома занимала Нина Жвания – женщина-легенда. Она выделялась образцовым трудом, человеколюбием, благородством и высокой порядочностью. После расстрела Берия ее арестовали только за то, что она была мегрелкой по происхождению. Во время той позорной кампании по инициативе Никиты Хрущева арестовали многих порядочных и образованных мегрелов, в том числе, прокурора республики Владимира Шония – гениального юриста и воплощение порядочности. Такова была безрассудная, а скорее – преступная политика властей.

В период пребывания Нины Жвания на посту первого секретаря, на площади Героев, на 3 этаже одиннадцатиэтажного дома находился известный ресторан «Москва», директором которого был Бжалава. Мы получили в прокуратуре разоблачительные материалы, свидетельствующие о том, что с базы Министерства торговли директору Бжалава выдали для нужд ресторана дорогостоящий кобальтовый сервиз, который тот унёс домой.

На основании этих материалов я изъял в квартире Бжалава сервиз зарубежного производства. Присвоение государственного имущества в крупных размерах подтвердилось по всей форме. Этот факт не отрицал и сам Бжалава. Однако он говорил, что унёс сервиз домой, так как боялся, что его украдут. Такое объяснение не выглядело убедительным, так как расписка о передаче на хранение отсутствовала. Этот сервиз директор ресторана на протяжении 7 месяцев прятал в своей квартире. Я арестовал Бжалава по обвинению в присвоении государственного имущества. Об аресте Бжалава узнала Нина Жвания. Она позвонила мне и попросила ознакомить ее с деталями дела, поскольку Бжалава был членом партии.

В тот же день я явился в райком с докладом по этому делу. Секретарь райкома была обеспокоена фактом хищения государственного имущества. С удручённым видом Нина Жвания сказала мне: «Бжалава мой двоюродный брат. Что же он натворил, как опозорил меня!» Она была очень расстроена, но, тем не менее, признала, что Бжалава действительно заслуживал ареста. Я видел, как она глубоко переживает из-за случившегося, но, к чести её будь сказано – ни словом не обмолвилась при мне в его защиту.

В течение 9 месяцев Нину Жвания незаконно содержали под стражей в тюрьме КГБ. Потом ее оправдали и назначили заместителем председателя Тбилисского исполкома, где она и работал до конца своих дней. Своим бескорыстным трудом и заботой о людях Нина Жвания заслужила искреннюю любовь и уважение жителей Тбилиси.

Похитители вина

Во время работы в Орджоникидзевской прокуратуре в моем производстве находилось еще одно важное дело. К нам поступили материалы о том, что из коллекции вин, хранящихся на винном заводе № 1, путём искусственного завышения количества списывали вино в особо крупных размерах, якобы, по причине истечения срока годности. На самом деле большую часть образцов списывали неправомерно и продавали неизвестным лицам.

На основании этих материалов возбудили уголовное дело и арестовали двоих виноделов, в том числе одну женщину. Подробно изучив деятельность сотрудников завода, мы выяснили, что директор завода был братом секретаря ЦК Васо Буджиашвили – утонченного интеллигента и благороднейшего человека. К сожалению, директор завода явно злоупотреблял тем положением, которое занимал его брат. Я позвонил ему, вежливо сообщил, что арестованы двое работающих у него виноделов и попросил явиться в прокуратуру. В ответ он закричал, что занят и бросил трубку. Я повторно позвонил ему и объяснил, что на актах списания, уничтожения коллекционных вин стояла его согласительная надпись, и этот факт нуждается в объяснении, но он опять бросил трубку. Тогда я позвонил начальнику милиции Авксентию Кокая, и поручил ему обеспечить принудительный привод директора завода. Тогда почти 80 % рядовых милиционеров были осетины и азербайджанцы. Двое милиционеров-осетин силой привели ко мне перепуганного Буджиашвили. Поздно ночью ко мне в прокуратуру приехал секретарь Центрального Комитета Васо Буджиашвили. Он был очень расстроен и извинялся за поступок своего брата.

Следствие установило, что с винного завода села Анага, на винный завод № 1 было отправлено 18 вагонов с виноматериалом № 8, которые приняла Домна Чантладзе. 17 вагонов она провела в доходы завода, а 18-ый вагон просто исчез. Чантладзе не смогла привести никаких внятных аргументов и заявила, что не знает, куда делся один вагон с вином. В дело вмешалась республиканская прокуратура, поскольку арест женщины-винодела был особым случаем. Меня вызвал начальник следственного отдела республиканской прокуратуры Арчил Пхакадзе и предупредил, что я должен доложить о деле прокурору республики. В назначенное время я явился к Шония. Доклад по делу начал Пхакадзе. По его словам, Чантладзе была арестована с нарушением закона. Шония возмутился и строго спросил меня, как я мог допустить такое беззаконие.

Я заверил Шония, что доклад Пхакадзе не соответствует действительности и в подтверждение своих слов показал ему накладную за подписью Чантладзе, из которой явно следовало, что завод получил 18 вагонов с вином. К тому же я представил ему бухгалтерские записи о принятии вина в доходы в количестве 17 вагонов, а также показания самой Чантладзе и сотрудников Анагского винного завода. Все это свидетельствовало о том, что один вагон вина был утерян. В результате Шония выгнал Пхакадзе из кабинета, поблагодарил меня и попросил всегда быть таким прямым и принципиальным.

По этому делу я привлек к уголовной ответственности директора Анагского винного завода Михаила Мхеидзе и главного бухгалтера, которых судили вместе с остальными.

Думаю, что читателям будет интересно узнать, с какой строгостью осуществлялся тогда розлив марочных вин, и насколько была распространена фальсификация. Все это я изучил самым основательным образом, поскольку к этому меня обязывала семейная традиция: несмотря на то, что у меня не было образования винодела, вся жизнь моего отца была связана с виноделием.

Все прекрасно знают, что вина марки «Киндзмараули», «Хванчкара», «Чхавери» пользуются огромной популярностью во всем мире. Большое внимание изготовлению этих вин уделял Иосиф Сталин. Согласно установленному им порядку, сбор и отжим винограда происходил под строгим контролем, а розлив вина в бутылки осуществлялся в присутствии представителей Центрального Комитета, Комитета госбезопасности, Совета Министров и «Самтреста». После этого, под строгим надзором вино отправляли в Кремль. Иным путём никто не мог получить даже бутылку вина.

Да будет Вам известно, что миллионы бутылок вина «Киндзмараули» и «Хванчкара», которые продавали и продают в ресторанах и торговой сети, на самом деле изготовлены из виноматериала «Саперави».

Виноград сорта «Киндзмараули» собирают в селе Киндзмараули Кварельского района в количестве примерно 100 тонн. Такое же положение в Раче, в селе Хванчкара. Поэтому, не верьте тому, кто скажет, что в каком-нибудь магазине или ресторане можно приобрести настоящее вино этой марки.

Кинжал – орудие двух убийств

В Тбилисской окружной прокуратуре, которая была создана в 1951 году, я проработал со дня её основания, вплоть до упразднения. Вначале я занимал должность прокурора уголовного отдела, затем начальника отдела по надзору за органами милиции. Окружным прокурором был назначен Гриша Бицадзе, который пользовался высоким авторитетом, как среди населения, так и у сотрудников правоохранительных органов. Он был воплощением порядочности, справедливым и достойным человеком. По личной инициативе Бицадзе, я был направлен на работу в Тбилисскую окружную прокуратуру, а затем переведён в республиканскую прокуратуру. После упразднения Тбилисской окружной прокуратуры, Бицадзе назначили первым заместителем прокурора республики. Благодаря его заслугам, республиканская прокуратура была укомплектована высококвалифицированными кадрами и пользовалась уважением у населения.

В начале 50-х годов прошлого столетия, особо напряжённая оперативная обстановка наблюдалась на дорогах Лагодехи-Белокани и Тианети, где часто происходили убийства и разбойные нападения. Бандиты останавливали автобусы, уводили пассажиров в лес, заставляли лечь на землю и грабили. Особой жестокостью отличалась группировка, действующая в Сабадурском лесу в Тианети, которую возглавлял некто Ликокели. Они зверски убили прокурора Тианетского района Джапаридзе.

В то время, в производстве Верховного суда Грузии, находилось дело об убийстве брата первого секретаря Тианетского райкома Серго Гелеишвили. Дело решили рассматривать на выездной сессии в Тианети, но в связи со сложной оперативной обстановкой от поездки в Тианети воздерживались как судьи, так и прокуроры. Гелеишвили работал мастером асфальтового цеха в дорожном отделе Тианетского района. Как было установлено, Гелеишвили, спавшему на территории цеха, по мотиву мести нанесли 27 ударов кинжалом. Дело рассматривал судья Сосо Гогешвили. Суд удовлетворил моё требование и приговорил обвиняемого к наказанию в виде лишения свободы сроком на 15 лет за умышленное убийство.

Через год после этого случая судья Верховного суда Грузии Аполлон Палавандишвили на выездной сессии в Гурджаани рассматривал дело об убийстве. На территории Гурджаанской железнодорожной станции житель села Велисцихе Эдик Вартанов ударом кинжала убил гражданина, лезгина по национальности, нанеся ему 23 ножевые раны. Ранее убийца был, дважды судим за воровство. Ввиду того, что убийство было совершено из корыстных побуждений ранее судимым лицом, я в соответствии с законом потребовал для обвиняемого высшей меры наказания – расстрела.

Обвиняемого защищал адвокат из Сигнахи Вано Мирианашвили, который был возмущён требованием обвинения и в качестве смягчающего обстоятельства привёл тот факт, что в прошлом столетии лезгины уничтожили множество кахетинцев, и нельзя приговаривать Вартанова к расстрелу за убийство одного единственного лезгина. Я счёл такое выступление адвоката недопустимым, и ходатайствовал о вынесении в отношении него определения о дисциплинарном наказании.

Суд удовлетворил моё требование и направил в Президиум адвокатов определение, на основании которого адвокат был уволен с работы.

Отмена незаконного приговора

Во время работы в Тбилисской окружной прокуратуре мы помогли явно невиновному человеку, которого Сагареджойский районный суд приговорил за хулиганство к 2 годам лишения свободы. Ко мне в прокуратуру вместе с малолетним ребёнком пришла женщина – колхозница, жительница села Хашми Сагареджойского района, которая заявила, что её мужа несправедливо арестовали. Разумеется, претензии этой женщины следовало проверить. Я позвонил прокурору района Георгию Пурцеладзе, расспросил его об обстоятельствах дела и поручил привезти мне это уголовное дело. Как выяснилось, у председателя Хашмского колхоза работал водителем житель этого же села Майсурадзе. Однажды, когда они возвращались домой после застолья, водитель предложил сесть за руль, поскольку председатель колхоза был пьян. «Это я пьян?!», – заорал председатель, и ударил водителя. После этого случая водителя уволили с работы.

Как-то раз Майсурадзе возвращался домой на своей машине и заметил лежащего на обочине дороги пожилого мужчину. Рядом с ним стоял осёл. У пожилого мужчины, который оказался его односельчанином, случился сердечный приступ, и он не мог передвигаться. Майсурадзе перенёс в багажник груз, который был навьючен на осла, рядом с собой посадил больного, а осла, после долгих мучений, запихнул в салон машины и так продолжил путь в сторону села.

Когда он проезжал по центру села, машину Майсурадзе заметил председатель. Председатель составил акт за подписями очевидцев и направил его в следственные органы. Он требовал арестовать Майсурадзе за хулиганство, так как тот посадил в осла в машину и тем самым надсмехался над всем селом. Ситуация действительно создалась комичная, но как вскоре выяснилось, Майсурадзе было совсем не до смеха. Чинуши, которые сидели в следственных органах, удовлетворили претензию председателя колхоза и возбудили уголовное дело по факту хулиганства. Все бы ничего, но за этим последовал не менее поразительный этап – прокурор утвердил обвинительное заключение и дело передали в суд.

В конце, на сцену этого театра абсурда вышел судья, который назначил Майсурадзе наказание в виде 2 лет лишения свободы, в то время как в действительности он заслуживал благодарности. Возмущенный таким решением, я срочно составил протест, и мы передали дело в окружной суд. Наш протест удовлетворили и заключённого освободили из-под стражи. По моему представлению работники следственных органов были наказаны за допущенные нарушения.

Невероятное преступление

В сентябре 1953 года, когда я работал в республиканской прокуратуре, ко мне на приём явилась одна женщина – колхозница из Сигнахи вместе с двумя малолетними детьми. Женщина был возмущена, поскольку считала несправедливым приговор Кварельского суда, в силу которого ее мужу присудили 2 года лишения свободы. Я выслушал ее претензии, позвонил прокурору Кварельского района, поручил ему срочно приехать и привезти материалы дела. Как выяснилось, преступление было совершено действительно необычное.

По постановлению правительства, колхозам Сигнахского района по ту сторону Кавказского хребта выделили пастбища, на которые летом выгоняли отары овец. На этих пастбищах располагалась овцеводческая ферма, принадлежащая колхозу села Джугаани. Раз в месяц, работники фермы приезжали на несколько дней домой, чтобы пополнить запасы еды и питья. В горы они поднимались через Кварели, по тропам. Этими тропами пользовались только пастухи и охотники. Пастух Джанкарашвили возвращался из села на ферму. Когда он поднимался по склону горы, путь ему преградил вооружённый бандит, лезгин по национальности, по фамилии Гамзатов и, угрожая ружьём, потребовал, чтобы тот поднял руки. Когда Гамзатов убедился, что жертва не собирается оказывать сопротивление, он решил подойти поближе. Джанкарашвили удачно воспользовался такой самонадеянностью бандита и когда тот приблизился, вырвал ружьё, переломил его об дерево и выбросил в овраг. Затем безжалостно избил нападавшего и продолжил путь к пастбищу.

Гамзатов же явился в отделение милиции Кварельского района и заявил, что на склоне горы на него напал какой-то злоумышленник, который избил его и отобрал ружьё. При этом он подробно описал внешность нападавшего. Оперативники догадались, что нападавшим мог быть один из пастухов. Оперативная группа срочно выехала на пастбище. Сотрудники собрали всех пастухов и провели опознание. Гамзатов опознал в Джанкарашвили нападавшего на него человека и того задержали. Между задержанными провели очную ставку. Джанкарашвили признал, что он избил Гамзатова и отнял у него ружьё, поскольку тот собирался его ограбить. Оперативная группа выехала на место происшествия и извлекла из оврага сломанное ружьё. Гамзатова арестовали. После предъявления обвинения, он заявил, что пастух Джанкарашвили не только избил его, но и изнасиловал. Эти показания подтвердил и сам Джанкарашвили.

По приговору суда Гамзатов был признан виновным в разбое и приговорён к 9 годам лишения свободы, а Джанкарашвили за мужеложство – к 2 годам лишения свободы. Я срочно составил протест и передал дело в Верховный суд. Верховный суд удовлетворил мой протест и изменил меру пресечения в отношении Джанкарашвили – тюремное заключение было заменено условным наказанием.

Незаконный арест

После упразднения Тбилисской окружной прокуратуры (1953 год) меня перевели в республиканскую прокуратуру на должность прокурора уголовного отдела. В мои обязанности входил пересмотр рассмотренных судами уголовных дел в порядке надзора. Решения, принятые на основании жалоб граждан мы согласовывали с начальником отдела, затем с республиканским прокурором или одним из его заместителей. В случае опротестования приговора в Верховный суд, протест направлялся за подписью вышестоящего прокурора. В период моей работы в республиканской прокуратуре, прокурором республики был Михаил Топуридзе, который пришёл в прокуратуру из Московского арбитража. Он был достаточно образованным человеком, но при принятии решения по уголовным делам не всегда проявлял объективность. По ходу работыу меня несколько раз возникали с ним конфликты.

Из Генеральной прокуратуры Советского Союза к нам поступила жалоба инвалида Великой Отечественной войны I группы Алексея Мичиташвили, который просил восстановить справедливость по делу о незаконном аресте его брата. Санкцию на арест выдал лично Топуридзе по просьбе министра внутренних дел Вано Гарибашвили, который под влиянием родственников был заинтересован в аресте Мичиташвили. Мне поручили изучить данное дело.

Как выяснилось, Каро Мичиташвили проживал в селе Велисцихе, был членом колхоза, в котором на момент проверки было 170 овец. Министр Гарибашвили счёл это преступлением и попросил у Топуридзе выдать санкцию на арест. По действующему колхозному уставу, колхоз имел право держать 20 овец, 2 коровы и т. д. В уставе указывалось количество голов скота, но ничего не говорилось об уголовном преследовании. Я объяснил республиканскому прокурору, что в действиях Мичиташвили отсутствуют признаки преступления, и он не подлежал аресту. Разгневанный прокурор срочно вызвал Гарибашвили и между ними состоялся нелицеприятный разговор. Гарибашвили убеждал Топуридзе, что я занимаю неправильную позицию и ввожу его в заблуждение. Рассерженный Топуридзе выставил меня из кабинета и поручил изучение этого дела другому прокурору. Но справедливость восторжествовала, и вскоре Мичиташвили выпустили на свободу. Поскольку союзная прокуратура требовала ответа, принять незаконное решение было невозможно. После этого случая Топуридзе избегал меня и старался не сталкиваться по службе, но у меня опять возникли с ним разногласия.

Два варианта протеста

Из канцелярии прокуратуры мне передали уголовное дело некоего Мургулия, которое рассматривалось Зугдидским районным судом. Мургулия приговорили к 20 годам лишения свободы по обвинению в хищении государственного имущества в крупных размерах. В связи с этим делом, ко мне домой зашёл адвокат Автандил Таварткиладзе. Я очень удивился, поскольку для меня было неприемлемо деловое общение с адвокатами, тем более с Таварткиладзе, который пользовался не очень хорошей репутацией. Здесь же хочу заметить, что за время работы у меня сложились взаимно уважительные, хорошие человеческие отношения с такими блестящими, образованными адвокатами как Бидзина Бараташвили, Андро Геловани, Миша Алхазишвили, Бено Хомерики.

Таварткиладзе знал, что мне поручили проверить законность приговора, вынесенного по делу Мургулия. Он попросил меня помочь Мургулия, потому что в этом заинтересован Топуридзе, а также заявил, что в противном случае меня могут уволить с работы. В ответ я выгнал Таварткиладзе из дома.

Перед тем как войти в свой кабинет, Топуридзе должен был пройти мимо моего кабинета. Придя утром на работу, он заглянул ко мне, поинтересовался, получил ли я дело Мургулия и попросил зайти к нему в кабинет.

Через несколько минут я зашёл к Топуридзе, который спросил, изучил ли я материалы дела. Я ответил, что основательно изучил дело и не вижу никакой возможности для оказания помощи Мургулия. Мой ответ ему явно не понравился и он потребовал, чтобы я еще раз хорошо изучил дело и доложил ему. Через три дня я зашёл к Топуридзе и детально изложил ему суть дела, объяснил, что по инициативе первого заместителя Генерального прокурора Мишутина это дело запросила союзная прокуратура, они подали протест в Верховный суд СССР в связи со смягчением наказания для трёх лиц, осуждённых по делу Мургулия. В протесте указывалось, что приговор в отношении Мургулия был законным. Протест Мишутина рассматривался на Пленуме Верховного суда СССР под председательством Горкина, который удовлетворил указанное в протесте требование. В постановлении Пленума было зафиксировано, что приговор, вынесенный в отношении Мургулия, был законным. После вынесения обвинительного приговора Мургулия содержался в Зугдидской тюрьме, откуда ему удалось сбежать, сделав в капитальной стене пролом. Его объявили в розыск и задержали. Топуридзе не удовольствовался моим советом не подавать протест в Верховный суд, который все равно не удовлетворит его, поскольку в деле имеется постановление Горкина, а для судебных органов это была истина в последней инстанции. Топуридзе категорически потребовал, чтобы я написал протест и принёс ему на подпись. Поскольку у меня не было другого выхода, я составил два варианта протеста. В одном из них я просил смягчения наказания до 10 лет, а во втором – возврата дела в прокуратуру на дополнительное расследование. Топуридзе прочитал и одобрил оба текста, и затем спросил какой, по моему мнению, вариант протеста ему следует подписать. Я ответил, что возврат дела в прокуратуру на дополнительное расследование вызовет недовольство среди населения и, потому, лучше просить смягчения наказания. Топуридзе согласился со мной и подписал первый вариант протеста. В этот момент он заметил в тексте мою приписку, где говорилось, что протест составлен по поручению Топуридзе. Он страшно разозлился, разорвал протест, швырнул мне в лицо и выгнал из кабинета. Он так разнервничался, что пришлось вызывать скорую помощь. Дело Мургулия у меня забрали и передали неопытному и беспринципному прокурору, бывшему председателю колхоза Омару Харатишвили, которого вынудили подать протест в Верховный суд. Дело направили за подписью Топуридзе.

Суд в удовлетворении протеста отказал. Этого и следовало ожидать, потому что только полный профан мог пойти на такой шаг, зная, что к делу прилагается протест первого заместителя Генерального прокурора Мишутина и постановление Пленума Верховного суда СССР.

Как было принято, к концу года в нашу прокуратуру приехала на проверку комиссия в составе высокопоставленных сотрудников союзной прокуратуры. Они проверили основания отклонения протеста и были поражены тем, как грубо нарушались требования процессуального законодательства. Вызвали Харатишвили, который затем зашёл ко мне и со слезами на глазах сообщил, что его собираются уволить с работы. Я посоветовал ему рассказать, как его вынудили написать протест, и пообещал поддержку со своей стороны. В своё время я проявил дальновидность, припрятав разорванный Топуридзе протест, и теперь предъявил его комиссии, тем самым спас Харатишвили от увольнения из органов прокуратуры.

Через три дня после этого случая меня вызвал Топуридзе. На встрече присутствовал его заместитель Андро Гигаури. Топуридзе сказал, что он разговаривал с председателем Президиума Верховного Совета Мироном Чубинидзе по поводу моего приёма на работу, и подчеркнул, что в Президиуме у меня будет более высокая зарплата. Я категорически отказался переходить на работу в Президиум и заявил, что никаких оснований для моего увольнения не существует, мне нравится работать в прокуратуре по своей специальности, и что не он назначал меня на эту должность. Присутствующий при этом разговоре Гигаури чувствовал себя очень неловко, поскольку был кристально честным и принципиальным человеком. На его вопрос, что я собираюсь делать, я ответил, что своего решения не изменю, и что Топуридзе раньше меня уйдёт из прокуратуры. Так и случилось.

В 1958 году, в середине июля меня вызвал Топуридзе и сообщил, что у него есть для меня хорошее предложение. В Москве, при союзной прокуратуре существовал Институт повышения юридической квалификации для руководящих работников, и он считал целесообразным направить меня в этот Институт. Нетрудно было догадаться, что таким образом он просто хочет от меня избавиться.

Я прожил в Москве 2 года, окончил Институт с отличием и вернулся в республиканскую прокуратуру, а Топуридзе в скором времени перевели в Коллегию адвокатов. После возвращения из Москвы меня назначили прокурором Октябрьского района г. Тбилиси, где я проработал 4 года. За успешную работу мне присвоили внеочередное звание советника юстиции.

Случай во дворе

По инициативе Никиты Хрущева (1954 год), Президиум Верховного Совета СССР издал указ об объявлении амнистии и реабилитации граждан, репрессированных в 1937–1938 годах. Прокуратуре Грузии поручили изучить дела репрессированных и опротестовать приговоры. Среди многих прочих дел, мне довелось выступать на процессе по делу незаконно осуждённого некого Геджадзе, который был реабилитирован и требовал вернуть ему квартиру, в которой он проживал до ареста. Супругам Геджадзе дали по 5 лет и выселили в Среднюю Азию. По отбытию наказания, срок заключения автоматически продлевался на следующие 5 лет, и в таких мучениях они провели многие годы. Их единственного сына воспитала бабушка. В ходе рассмотрения дела в суде выяснилось, что до ареста Геджадзе работал главным бухгалтером в банке и жил в районе Сололаки. В этом же дворе, по соседству проживал заместитель председателя Комитета госбезопасности Шалва Церетели. Между семьями Геджадзе и Церетели были хорошие соседские отношения, они часто вместе обедали, взрослые собирались во дворе, играли в нарды, карты или домино. Их сыновья были ровесниками. В один злополучный день, когда Геджадзе и Церетели сидели во дворе, Церетели почему-то пришла в голову мысль, устроить между их детьми соревнования по грузинской борьбе «чидаоба». Геджадзе почувствовал недоброе, ведь его сын был физически крепче своего соперника. Геджадзе быстро одержал победу над младшим Церетели. Но Шалва Церетели стал настаивать на повторной схватке. Отец и сын Геджадзе убеждали Церетели, что победил его сын, но тот, разозлившись, ничего не желал слушать. К несчастью для Геджадзе, младший Церетели опять проиграл.