Мальвина

Глава 2. Андрей

Ника познакомилась с Андреем, когда только начинала работать на телевидении. Она, молодая и романтичная, тогда пришла на канал, уверенная, что сразу станет теледивой. Не тут-то было. Днями она пропадала на съёмках, склеивая один сюжет за другим. Часто получалось коряво, ещё чаще юная Вероника теряла веру в то, что у неё вообще что-то получится. А когда впервые услышала свой голос в сюжете буквально пришла в ужас.

– Какой у меня высокий писклявый голос!

Она непроизвольно сморщилась.

– Это всегда так бывает, – монтажёр совершенно буднично озвучил ей прописную истину.

– Как – так?

– Почти всем сначала не нравится свой голос, как и образ в кадре. Мы же в обычной жизни себя со стороны не видим и не слышим. Потом привыкнешь.

– Ты хочешь сказать, это нормальная озвучка?

– Для начинающей корреспондентки – ничего особенного. Ты думаешь, наша главная ведущая сразу пришла такая? Все с чего-то стартуют. Через год, конечно, такой голос уже не пойдёт. Поэтому надо тренироваться.

– Каааак? – девушка умоляюще смотрела на лояльного монтажёра.

– Самое простое – у зеркала. Берёшь короткий текст и проговариваешь его в зеркало. Так ты увидишь свои ошибки в мимике, сразу станет понятно, где что исправить. А по поводу голоса – такая же схема, только на аудио. Начитываешь текст и слушаешь его, ищешь ошибки, пытаешься исправить, потом опять начитываешь и снова слушаешь.

– Андрей, спасибо.

– Не за что, – монтажёр буркнул это себе под нос, даже не взглянув на начинающую журналистку.

Он поругался с женой, плохо спал, давно не был в отпуске и вообще сегодня был не в настроении беседовать с малолетними девчонками. Ника же, наоборот, решила – если что, за советом будет приходить к Андрею, раз уж он сразу помог дельным советом. И ведь ни одного негативного слова не сказал, а голос у неё и впрямь был высоким и писклявым, и дело тут не только в том, что она к нему не привыкла.

Вероника Войнова смотрела на Андрея Логинова, который когда-то был простым монтажёром, а теперь вот устраивается в качестве главного режиссёра, и ничего не понимала. Она не слышала, что говорит Медведь, какие вопросы ему задают. Она видела только Логинова, а память катала по нервам картинки из их совместного прошлого. Всё вертелось в голове, всё крутилось. Этот сериал как будто опять начали показывать, когда уже все про него забыли.

«Сначала я совсем не понимала, что происходит. Тогда наступала весна. Ранняя. Яркое солнце не давало уходящей зиме ни малейшего шанса. Даже ночи, казалось, стали теплее. Всё распускалось, всё неслось навстречу манящей чудесной весне. Она царила везде – в чистом небе, в грязных лужах, в людских организмах. Весна не приходила – она стремительно бежала, она врывалась в открытые двери, принося радостные улыбки, счастливые взгляды, бури эмоций», – уже дома Ника достала свой дневник, который вела в те годы. Это была обычная тетрадочка, на которой вместо традиционного названия «Дневник» было написано «Как я не стала шизофреничкой».

Вероника резко закрыла тетрадку. Как будто чего-то испугалась. Она смотрела на обложку и медленно понимала, что реально боится того, что там написано. Она долго и очень сложно закапывала то время в своей памяти, что сейчас даже одна строчка текста вызывала почти физическую боль. Спустя годы, ей уже стало казаться, что всё это было не с ней. Словно кто-то другой пожил в её теле, а теперь вышел, и она снова смогла жить спокойно.

Тогда ни о каком спокойствии речи не было.

Сюжеты монтировались потоком. Один, второй, 25-ый, 228-ый. Каждый день. На разные темы. Разного качества. Это людям, которые смотрят экран, кажется, что телевидение – это что-то неземное. На самом деле часто бывает, что журналист так много работает, что результат его труда становится на конвейер. Не успеваешь толком ни в теме разобраться, ни мнения изучить, просто стряпаешь сюжет, как блинчики на завтрак, потому что эфир – время строго регламентированное, он тебя ждать не будет. Но в этом-то и соль продукта – надо за минимально короткое время сделать так, чтобы было и интересно, и понятно. Получается это, особенно на региональном ТВ, не у всех. И тут дело не только в квалификации журналиста. Колоссальную роль играет мастерство оператора и возможности монтажёра.

Андрей Логинов клеить абы как не любил. Хотя и сидел на линейке новостей. Он как-то умудрялся сразу разглядеть хорошие кадры. Монтировать с ним все обожали. И весёлый, и красивый, и монтажёр отличный. Ника, конечно, тоже при возможности бежала с сюжетом к нему.

– Смотри, у тебя текст не соответствует тому, что снято, – Андрей говорил тихо, но недовольно.

– В смысле?

– В смысле, что ты говоришь про дачи, а дач-то вы не сняли.

– Ну, так это же заседание. Можно людьми в зале закрыть.

– Это стрёмно. Зачем тогда телевидение? Чтобы на людские головы посмотреть? Телевидение – это картинка. Хочешь рассказать, что депутаты про дачный закон придумали, будь любезна, сними хоть несколько планов.

Веронике стало неприятно, но она понимала, что Андрей прав.

– Я уже не успею исправить текст. Давай смонтируем, как есть.

– А потом ввалят всем троим – и тебе, и мне, и оператору, – монтажёр снисходительно вздохнул, как будто ребёнок провинился, а он его, неразумного, пожалел, – Сейчас всё устрою.

Андрей залез в архивную папку и нашёл там какие-то дачи. Видео, где сняты дачи.

– Это снимали лет сто назад, – улыбнулась Ника.

– Вот и отлично. Лучше «Досье», чем люди на заседании.

Андрей клеил – Ника молчала. Она аккуратно его рассматривала. Старалась незаметно. Ей он казался таким мужественным и красивым, что прямо слюнки текли.

«Жалко, женат, – подумала начинающая журналистка, – а то я бы его точно совратила».

Это она любила. Она давно привыкла, что нравилась всем и всегда. Мужчинам, разумеется. Подруг – может быть, поэтому – у Ники никогда не было. Даже в детстве она всегда дружила с мальчишками, хотя и переживала, что не с кем обсудить девичьи тайны. В подростковом возрасте Ника продолжала дружить, но парни уже все были в неё влюблены. Она быстро это поняла и стала пользоваться. Мужское внимание постепенно переросло в зависимость – если она чувствовала, что обожания мало, ей прямо плохо становилось. И она включала всё своё обаяние, только чтобы снова и снова почувствовать себя любимой.

Это стало наркотиком. Стало игрой. Сначала она не придавала этому значения – ну, нравится кому-то, и что? – а потом поняла, что реально все – все! – в неё влюблены. И дело было не во внешности или каких-то особых талантах, дело было в принятии и понимании. Парни могли говорить с ней обо всём. Ей всегда было интересно любое мнение. Любую ситуацию она могла объяснить и оправдать. Эмоционально погладить по головке, так сказать. Кивни человеку, что понимаешь его чувства, – и он твой навеки. Ну, может быть, не навеки, но суть та же. И конечно, она всё-таки была очень красивая.

Теперь мысль о том, что мужчина, который ей понравился, женат, ввела её в ступор. С такими данными в задачке она ещё не встречалась, эту тему не проходила, учебников по направлению «Нахрена бабы связываются с окольцованными мужиками» не читала. Программа в голове сбоила, как старенький компьютер отказывается тянуть новые установки. Ника понимала, что у неё есть силы его соблазнить, ей хотелось поиграть в эту игрушку, но что делать сразу после кнопки Пуск, она не представляла. Он женат! Это изначально казалось аморальным. И вообще не понятно, зачем ей такие игрушки.

Время шло, ставки в её игре повышались. Она даже уже как-то не специально, а по привычке, по инерции начала применять все свои давно проверенные штучки. Не то чтобы она разрабатывала план и действовала строго по протоколу! Она вела себя так, как вела всегда, и это было настолько естественно, что Ника даже не заметила, как поставила всё на красное.

Андрей был очарован. Юная девочка, ещё студентка, такая милая и обаятельная, с ней всегда весело и интересно. Она с удовольствием слушает. А как она смотрит! Вероника любила смотреть прямо в глаза. Это было так тонко и волнующе, что многие парни «ломались» именно на этом этапе.

Логинов в какой-то момент тоже не выдержал. «Трахнуть бы тебя прямо сейчас на монтажном пульте», – он даже дёрнулся и отвернулся после того, как поймал себя на такой мысли. Ника только улыбалась. Она была невероятно сексуальна. Она никогда не носила откровенных нарядов, но до неё всегда хотелось дотронуться. Логинов сходил с ума. Он – 30-тилетний мужчина – доходил до тряски, когда приходила эта юная девочка. Вероника стала наваждением. Она снилась ему, она даже мерещилась. Он постоянно о ней думал и постоянно её представлял.

Ника продолжала улыбаться.

Ей было легко с ним. Настолько легко, что она пропустила период, когда совсем заигралась.

«Он часто смотрел на меня. Если бы ты знал, как он смотрел на меня… Он целовал меня. Он провожал меня домой. И каждый раз целовал меня. Я таяла. И я не понимала этого. Я ещё совсем не способна была даже просто предположить, что ещё чуть-чуть и… И он спокойно уходил домой.

Помню, как он поцеловал меня в первый раз. Он довел меня до подъезда. Стояла весенняя, но ещё прохладная ночь. Я смотрела на него и как-то очень точно понимала, что мне хорошо. Никогда мне не было так хорошо! Просто хорошо. Хорошо от того, что хорошо. Не нужно было думать, о том, что будет дальше, что будет завтра, что – через год. И он целовал меня. Он впивался в меня губами. В нем была та сила, которая приковывала к себе, которая держала. И наступил, как тогда мне казалось, момент, когда он просто перестал держать. Я ушла домой. И мне не стало плохо. Я знала, что он мне не нужен, что я не нужна ему, что он просто классно целуется, что сегодня день удался.

Тогда он ушёл, и я особо этого даже не заметила. Всё было легко – это напоминало развлечение, шуточную игру в короткометражное наслаждение. А потом – в какой-то другой день – он опять поехал с другого конца города провожать меня домой. Когда я закрыла входную дверь, мне очень сильно захотелось рассмеяться. Хорошим, здоровым, радостным смехом. Я чувствовала счастье. Да. Это было именно оно. Так я его себе представляла. Никакого другого слова для того, чтобы объяснить свои ощущения, я не знаю. А я знаю много слов. Я стояла у двери, думала об этом. Но в итоге провела только пальцами по губам и улыбнулась. Хохотать в голос отчего-то не стала». (Из тетрадки «Как я не стала шизофреничкой».)

Такие провожания стали почти нормой. Веронике было очень комфортно. Они не вели задушевных бесед, ничего друг другу не обещали. Просто стало естественным, что Андрей её провожает, целует и уезжает. «Это же не запрещается, – оправдывала себя Ника, – я никого не отбиваю. Просто мне нравится, как он целуется. Я уж точно не собираюсь с ним иметь других отношений».

Но о сексе они говорили часто. Вероника была одной из немногих женщин, которые спокойно могли обсуждать интимные темы. В обществе как-то принято этим заниматься, но никак не беседовать. Ей в этом плане было намного проще. Её мама почти с раннего детства старалась привить ребёнку спокойное отношение к половой сфере. Женщина не смущалась от вопросов дочери, откуда появляются дети и зачем девочке прокладки. Восприятие Никой секса получилось настолько естественным, что к 20-ти годам она не торопилась пуститься во все тяжкие, чтобы скорее всё попробовать. В теории в её голове по этой теме всё было предельно ясно – на практике она всё ещё была девственницей. Это был её выбор, она пробовала разные альтернативные варианты получения сексуального удовольствия, кроме самого проникновения. Правда, теперь это её немного огорчало. Андрей был взрослым мужчиной – ей не хотелось, чтобы он думал, что она неумелая девочка. Ведь в её возрасте мало кто ещё был девочкой.

Но Андрей пока об этом не знал. Ему нравилось разговаривать о сексе. Это было необычно, интересно, так откровенно на эту тему он не говорил даже с друзьями. Жарким вечером после работы они медленно шли к её дому. Несколько дней, как наступило лето. Оно сразу показало свои серьёзные намерения и весь день наращивало температурные обороты. По дороге с оглушающими воплями неслись машины, и они свернули во дворы. Здесь кричали дети, но это уже разговору не мешало и на уши не давило. Какая-то девочка лет пяти пронеслась мимо с веткой от берёзы, Ника с Андреем остановились, рассмеялись и продолжили свои разговоры.

– Что такое секс? Что это для тебя?

– Это… удовольствие. Мне кажется, секс должен приносить наслаждение. И всё. Больше, как говорится, он никому ничего не должен, – Ника рассмеялась. – Если нет удовольствия, то это что-то другое, не секс.

– Странно…

– Что именно?

– Я думал, ты скажешь, что секс равно любовь.

– Нет, я так не считаю. Любовь может быть и без секса, мне кажется. Хотя это, конечно, трудно. Ну, а секс без любви – это вообще банальщина.

– Ты считаешь, это плохо?

– Я считаю, что любовь – штука капризная, её на всех не хватает. А удовольствия хочется. Поэтому я бы не стала тут говорить – хорошо или плохо. Это просто так есть.

– С тобой поговоришь, ты вообще ничего не осуждаешь, – Андрей демонстративно скорчил весёлую гримасу.

– Не вижу смысла. У всех у нас есть свои причуды. А уж в сексе так вообще кто во что горазд. Конечно, в рамках закона. Это да, извращенцев я никогда защищать не буду.

– Интересная ты…

– Почему?

– Ты открытая. И вообще мне как-то очень хорошо с тобой.

– Это совершенно нормально.

Ника загадочно улыбнулась. Так говорили все. Все парни, с которыми она была более или менее близка, всегда произносили эту фразу. С ней было хорошо. Мужчина рядом всегда чувствовал себя понятым и принятым. Он быстро подсаживался на это и старательно пытался удержать это внутреннее чувство.

Андрей и Ника подошли к её дому. Обычная десятиэтажка, которых рядом как будто клонировали в бесчисленных масштабах. Он по традиции хотел её поцеловать. Как большая домашняя собака, привыкшая ко вкусной еде не по расписанию, а по желанию, он эмоционально облизнулся и вожделенно к ней потянулся.

Ника отстранилась.

Неожиданно.

И странно.

Что это за номер?!

– Что-то не так? – Андрей был удивлён и даже немного напуган.

– Мне кажется, хватит, Андрей. Пошутили, поиграли, и будет с нас, – Нике было сложно это сказать, она много дней к этому готовилась, и наконец собралась с силами. Она опустила глаза, что делала крайне редко, и прикусила губу.

– Тебе не нравится? – Андрей даже как будто обиделся. Так обижаются дети, когда им что-то сначала разрешают, а потом вдруг забирают игрушку.

– В том-то и дело, что слишком уж это становится приятно. Андрюш, скажу честно, я не хочу отношений с женатым мужчиной. Мне просто это не нужно, ни в какой форме, – Ника репетировала эту фразу перед зеркалом, как он же сам её учил тренировать себя для кадра. Она повторяла её, как мантру, и вот теперь произнесла её адресату, а не своему отражению. Ей казалось, это самое правильное. Она думала, как только скажет, всё сразу исчезнет, улетит в космос и попадёт в Чёрную дыру. Как будто девочка махнёт веточкой берёзы, скажет заклинание и он, Андрей, испарится и моментально окажется у себя дома на кухне перед тарелкой борща.

Логинов внимательно посмотрел Нике в глаза. Улыбнулся. Медленно взял её руку и показательно нежно поцеловал в ладонь. Девушка стояла, удивлённо за всем этим наблюдая, как будто не понимая, почему заклинание не сработало. Может, ещё раз повторить?

В итоге он ухмыльнулся, открыл ей дверь в подъезд и быстро ушёл.

Андрей был в ярости. Он отходил от подъезда Вероники, озверевший от её внезапного отказа. Что она о себе думает?! Ему, любимцу женщин, никто и никогда не отказывает. Он всегда получает тех, кого хочет. Просто не сразу. Сразу ему было неинтересно.

Логинов любил играть с женщинами. Он мог быть романтичным, мог – дерзким, даже жестоким, а потом сразу – мягким, нежным, ласковым. Он был брутален и обаятелен. Он чувствовал, что нужно, чтобы обольстить понравившуюся ему особу.

Особ таких в его жизни было множество, и даже женитьба почти никак на это не повлияла. Он умело угождал всем. К тому же, его романы на стороне были недолгими, и супруга просто не успевала о них узнать. Или делала вид, что не знает, потому что нередко женщине проще притворяться слепой, чем самой принимать решения. Особенно, если сама к этим решениям совсем не готова.

Веронику Логинов заприметил сразу. Молоденькая, смазливая, неглупая – что редкость. А как она смотрит! У неё внутри, должно быть, феерия, если она может так смотреть! Он любовался ею, как конфеткой в красивой обёртке. Всё тянул, не разворачивал, чтобы подогреть своё желание и потом сильнее насладиться сладостью.

А тут она заявляет, что разворачивать ничего он не будет. Андрей, как ребёнок, внутренне раскричался и надул нижнюю губу. Он же уже вроде стащил эту конфетку со стола, а её вдруг у него отбирают. Он не отдаст! С чего бы это! Ему оставалось только топнуть ножкой, но он быстро взял себя в руки.

Ничего. И не таких совращали. Хотя, может быть, таких-то как раз ещё и не было. Последние годы девушки у него были все однотипные. Он даже заскучал и несколько месяцев был верен жене. Никто его не будоражил, никто особо не заводил. И тут она – вся такая молодая и фееричная! Мысленно он всё-таки топнул ножкой.

Он сел в машину, которую оставил в соседнем дворе, чтобы пройтись с Никой пешком, и сразу включил кондиционер. Вечер был жарким, лето в этом году оказалось щедрым на тёплые деньки. Зной немного спадал только к ночи, но и тогда было всё ещё душно. Андрей нажал на газ и поймал себя на мысли, что как будто бы не только отказ Ники его беспокоит. Он отмахнулся, но мысль уже поселившаяся в голове, снова повернулась к нему лицом.

Не может быть, чтобы он что-то почувствовал к этой девчонке, кроме сексуального вожделения. Он ехал и вот уже думал не столько про её отказ, сколько о том, что уже скучает по ней. Раньше он ни разу об этом не задумался. Она всегда была рядом. А теперь он отчётливо ощутил какой-то неприятный вкус, как будто сначала было сладко, а потом вдруг конфетка превратилась в пересоленный огурец, и это захотелось выплюнуть. Он уже привык к вкусненькому, он совсем не хотел никакой огурец.

Логинов нажал на газ ещё сильнее, обогнал несколько машин, одну даже подрезал. Ему недовольно и громко засигналили, только тогда он сбавил обороты и поехал по правилам.

Ника всю жизнь жила с мамой. Отца она не знала. Мама говорила, что он ушёл, когда узнал, что женщина беременна. Ника так до конца и не решила, верить в это целиком или нет. Но факт оставался один – мужчина, который физиологически был её отцом, ни разу не появился в её жизни. Больше у матери детей не было. Да и мужчин тоже. То есть она никогда их не приводила домой. А что там происходит на стороне, Ника не знала. Мама всегда охотно говорила о половой жизни человека в целом, но никогда ничего не рассказывала о своей. И даже когда Ника, повзрослев, пыталась хоть что-то выяснить, мама уходила от ответа.

Ника не настаивала. Не менее интересно было разговаривать и просто о сексе. Тем более, что особо такую информацию ей было почерпнуть неоткуда. Читать книжки про это ей было как-то странно. И книжек-то особо по такой теме ещё не было. Медицинские учебники, конечно, не в счёт. С книжкой, к тому же, не поговоришь, вопросов не задашь. Правда, и маме всего не расскажешь. Но всё равно это лучше.

С помощью таких разговоров Ника поняла, что не обязательно заниматься сексом в его привычном виде, чтобы получить удовольствие. Она часто с парнями использовала оральные отношения и так в этом натренировалась, что начала испытывать наслаждение не только от кунилингуса, но и от минета. Теперь она точно знала, что делает это отлично. И юноши были на это падки, отказываясь от секса с проникновением. Сначала она очень старалась, считая обязательным горловой минет, но потом поняла, что это не какое-то там правило, что можно сделать лучше, не задыхаясь и не раздражая горло в рвотных позывах.

Ника зашла домой в испорченном настроении. «Я всё сделала правильно, – говорила она себе, – Целуется он, конечно, потрясающе. Кровь горит, когда целуется. Нет-нет, мало ли кто как целуется. Всё, остановились. Ещё только отношений с женатым взрослым мужиком мне не хватало. Жила себе весело и буду жить так же».

И всё равно было как-то нервозно. Так бывает, когда очень сильно хочешь сладкого, но сознательно себя ограничиваешь, чтобы не растолстеть. И ходишь злая, и думаешь только о шоколадках, но в теории всё понимаешь и всячески себя оправдываешь.

– Мам, привет! Я дома! – она нагнала на лицо и в голос театрального позитива и выплеснула его прямо у дверей.

– Привет, дочь, – мама подошла к Веронике и поцеловала её в щёку.

– Я завтра еду в командировку.

– Опять? Ты же недавно вернулась!

– Мам, работа такая. Пока молодая, надо ездить, – Ника засмеялась, – А то потом лениво будет, я себя знаю, – она захохотала в голос.

Мама тоже улыбнулась.

– Куда едешь-то? Надолго?

– В Сочи. На Международны форум! Экономический!!! – Вероника сказала это так торжественно, как будто объявила лауреата Премии Президента с большой сцены, – Сам Глава там будет! Еду на три дня, но поездом, – она недовольно сморщилась, – поэтому на неделю.

– На работу завтра надо?

– Нет, шеф-редактор сказала, что нет смысла приходить, высплюсь, соберусь, и с оператором уже на вокзале встретимся.

Выспаться у Вероники не получилось.

Всю ночь она ворочалась. Ей было неудобно в новой пижаме, неуютно на подушке, одеяло никак не хотело накрывать её так, как бы ей понравилось. Она считала до 100. Потом до 200. Потом – сбилась. Начала заново. Ей казалось, внутри неё горит кровь. Она вставала, мерила температуру, но градусник показал всего 35,8. Странная тревога стучала в голову. Ника пыталась от неё отмахнуться, но даже понять, что именно её так тревожит, не получалось. «Может, я переживаю из-за поездки? Всё-таки Глава будет. А я ни разу не ездила на съёмки с первым лицом региона. И почему меня отправили на этот Форум? Может, надо было сначала хоть в Дом республики на какое-нибудь совещание с ним съездить?..» Она опять перевернулась на другой бок и вздохнула. «Ну, нет, не боюсь я этого. Волнуюсь немного, это да. Ну, уж точно не так сильно, чтобы не спать ночью». И она опять перевернулась. Всё горело. Кровь, кожа, щёки. Она потрогала лицо. Оно было даже прохладным, но по ощущениям у неё был жар.

Наконец эта бесконечная ночь закончилась. Вероника встала и пошла в душ. Уже в ванной комнате она увидела себя в зеркале. «Что со мной?» Она внимательно всматривалась в свои глаза. «Мой взгляд похож на взгляд животного, которого поймали браконьеры!» Это первое сравнение, которое пришло ей в голову, хотя она никогда не видела пойманных зверей. «Давай, Ника, взбодрись!», – она похлопала себя по щекам, приняла душ, и снова взглянула в зеркало. Отражение не изменилось, и она, разозлившись, демонстративно вышла из ванной.