Тяпкатань, российская комедия (хроника одного города и его народа)

Подготовка текста, комментарии и примечания Ольги Крамарь

Тихон Чурилин. Москва. 1935 год

© О.К. Крамарь, подготовка текста, комментарии и примечания, 2014

© Книгоиздательство «Гилея», 2014

От публикатора

Настоящее издание является итогом работы с рукописными материалами из фонда Т.В. Чурилина, хранящимися в Российском государственном архиве литературы и искусства. Материалы, имеющие отношение к роману «Тяпкатань», сосредоточены в четырёх архивных папках общим объёмом в 1055 листов[1].

Написанные пером или карандашом в блокнотах, общих тетрадях, алфавитных записных книжках, конторских книгах, а также на отдельных разноформатных бумажных листах различной степени сохранности, они распадаются на несколько групп. Это документы подготовительного характера («каталоги действующих лиц», «темпланы», «оргпланы», «фабул-конспект-намётки», «реквизит», «арматура», «эпиграфический комментарий», выдержки из исторических источников), черновые наброски разного объёма и разной степени завершённости, черновые варианты глав, промежуточные варианты и подготовленные к перепечатке беловые варианты. При таком объёме материала, таком обилии черновых и промежуточных вариантов, и, наконец, при отсутствии цельного, завершённого текста романа, зафиксировавшего точное количество глав и порядок их расположения, серьёзной проблемой для публикатора стала архитектоника книги как единого целого.

За точку отсчёта бралась авторская нумерация переписанных набело, подготовленных к перепечатке глав. Однако, начиная с девятой главы, в рукописях Чурилина отмечается разнобой в количестве и, соответственно, в нумерации составных частей будущей книги. Так, в частности, на место девятой претендовали сразу три главы: «Вань-Вань-Вань – и Тимка»[2], «Декабристы»[3], «Эстеты, или История о людиях в живом и мёртвом Паноптикумах в г. Тяпкатани» (ещё один вариант названия: «Эстеты, история о людях вроде булок и пирохов с Четьи-Минеиной Прочинкой»)[4]. О переживаемых автором муках выбора свидетельствуют многократные исправления: первоначально проставленная цифра, обозначающая порядковый номер главы, зачёркивалась, рядом с ней ставилась другая, которая, в свою очередь, либо зачёркивалась, либо исправлялась в соответствии с прежней нумерацией. Нумерологические колебания автора были настолько серьёзными, что следы исправлений отмечаются даже в беловых вариантах глав романа.

Указанное обстоятельство вызвало необходимость обращения к более совершенной в текстологическом отношении машинописной копии романа, хранящейся в фондах Литературно-художественного музея г. Старый Крым (АР Крым, Украина)[5], представляющей собой лишённый промежуточных материалов единый, цельный, завершённый в сюжетном и композиционном отношениях текст произведения.

Датированная 13 марта 1935 г. машинопись романа подвергалась авторской правке, об этом свидетельствуют сделанные рукой Чурилина пометы (вставки, сноски, исправления), и потому состав и расположение глав в ней можно считать соответствующими творческой воле автора.

Таким образом, публикация осуществлялась по подготовленным к перепечатке рукописным главам романа, хранящимся в чурилинском фонде РГАЛИ[6], с ориентацией на сюжетно-композиционную организацию и архитектонику произведения, зафиксированные в старокрымской машинописной копии. Количество глав и их нумерация, принятые в настоящей публикации, соответствуют количеству и нумерации глав, принятым в машинописи.

Детальная сверка рукописной и машинописной версий произведения не проводилась ввиду неполной доступности последней, однако те несколько фрагментов, которые удалось сравнить, свидетельствуют об аутентичности текстов. Более того, в связи с отсутствием завершающей части рукописного варианта главы «Трактир анпир и трактир ванпир» фрагмент, начинающийся словами: «Собака. Происхождение, классовое, род, пол, имя и прочее» и заканчивающийся словами: «Его высокоблагородию Иоргию Апылончу Гну…», воспроизводится по старокрымской машинописной копии[7].

На одном из титульных листов рукописи, кроме заглавия («Тяпкатань. Эпохроника одного города, народа, мира») и надписи «Виктору Шкловского» (<так!>), столбиком проставлены даты: «февраль – 1933 год, март»; «8–9–10 гл. – 1934 г. февр. март»[8]. Если учесть, что единица хранения, открывающаяся этим титульным листом, содержит в своём составе разброшюрованную тетрадь с пятью первыми главами произведения, можно предположить, что февралём – мартом 1933 г. Чурилин датирует начало работы над «Тяпкатанью». Рукопись восьмой главы «Выдвиженцы» зафиксировала на титульном листе аналогичную хронологическую помету: «Начата в марте 1933»[9]. Что же касается даты «13.III.1935», то, с уточнением «ночь – утро»[10], она завершала черновой вариант главы «Радостное утро»[11]. Эта глава является последней в машинописной копии романа, хранящейся в Литературно-художественном музее г. Старый Крым. Таким образом, с большой степенью уверенности можно говорить о том, что тот вариант романа, который был подготовлен Чурилиным к публикации, относится к 1933–1935 гг.

Первая публикация текстового материала «Тяпкатани» принадлежит Н.А. Яковлевой, включившей в своё вступительное биографическое исследование несколько небольших отрывков из романа Чурилина[12]. Одна из глав романа в 2009 г. была опубликована О.В. Байбуртской в книге: «“Серебряный век” в Крыму» по машинописному тексту произведения, хранящемуся в г. Старый Крым[13]. В 2010–2013 гг. главы из романа публиковались в журнале «Филоlogos» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина), входящем в перечень российских рецензируемых научных журналов. В 2013 г. роман с небольшими сокращениями и в другой текстологической редакции был опубликован в издательстве Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина[14].

В данной редакции роман публикуется впервые.

В ходе освоения архивного материала удалось выявить некоторые важные особенности творческой истории произведения. В рукописных набросках, сопровождающих начальные этапы работы, Чурилин фиксировал «свёрнутый текст», «фабул-конспект-намётки» будущего произведения. Следующий этап работы связан с насыщением безжизненной событийной схемы живым разговорным языком, максимально приближенным к разговорному языку жителей современной Чурилину Лебедяни. Создавая варианты глав, подготовленные к дальнейшему переписыванию набело, писатель привносил в письменный текст такой элемент устной речи, как интонация. Ему очень важна произносительная фактура речи персонажей, интенсивность, длительность и качество звучания. Писатель мастерски воспроизводит малейшие произносительные нюансы речи, с помощью интонации запечатлевает те смысловые оттенки, которые не могут быть переданы словом. Особую роль в озвучивании текста играют знаки препинания. Только на первый взгляд написанное Чурилиным может показаться бессмысленным нагромождением пунктуационных знаков. Вчитываясь в страницы его романа, понимаешь безусловную функциональную значимость использованных им многоточий, тире, восклицательных знаков, круглых и квадратных скобок. Генезис романа Чурилина – это последовательный уход от следования орфографическим и пунктуационным нормам русского языка к их демонстративному нарушению. Взятое в полном объёме рукописное наследие Чурилина убеждает в том, что нестандартное языковое оформление текста произведения было для писателя не менее важным, чем тематика, жанровая специфика и сюжетно-композиционная организация «Тяпкатани».

Исходя из этого, мы посчитали возможным нарушить общепринятые текстологические принципы и по большей части не стали приводить публикуемое произведение к нормам современной орфографии и пунктуации.

Исключением является замена знака = на соответствующий ему дефис, замена в некоторых случаях прописных букв строчными, вставление запятых перед придаточными предложениями, причастными и деепричастными оборотами, устранение незначительных описок. При наличии разных орфографических вариантов одного и того же слова (позний – поздний, махонкий – махонький, болкон – балкон, горнитур – гарнитур, голубинное – голубиное, серебрянный – серебряный, рыжый – рыжий, сабака – собака, красата – красота, поветствовать – повествовать и др.) неправильное написание исправляется без оговорок. Намеренно опростореченные или пародийно перелицованные имена собственные даются в авторской версии с указанием в комментариях их правильного звучания. В случае использования разных звуковых вариантов топонима авторское написание подтверждается пометой публикатора в угловых скобках. Текстовые фрагменты, не поддающиеся прочтению в связи с особенностями почерка или наличием механических повреждений рукописи, фиксируются в угловых скобках соответствующими пометами <нрзб.> или <…>.

При публикации максимально учитывались особенности графического оформления оригинала.

При подготовке примечаний и комментариев была использована информация, содержащаяся в следующих источниках: Акимов В.В. Лебедянь от А до Я. Из блокнота краеведа. Липецк: ООО «ИГ «ИНФОЛ», 2005; Волынчиков Н.В. Город Лебедянь. (Историческое повествование). Воронеж: ОАО «Центрально-Чернозёмное книжное издательство», 2007; Гамаюнов А.И., Клоков А.Ю., Найдёнов А.А. Храмы и монастыри Липецкой и Елецкой епархии. Лебедянский район. Часть I. Липецк: Липецкое областное краеведческое общество, 2009; Замятинская энциклопедия. Лебедянский контекст: Материалы, исследования, документы, справки. Межвузовский региональный проект. Тамбов – Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2004; Записки Липецкого областного краеведческого общества. Вып. IV / Сост. и ред. А.А. Найдёнов, А.Ю. Клоков. М. – Липецк: Древлехранилище, 2005; Игумнов С.Н. Воспоминания. Машинописный текст. Начало 1940-х годов. Без шифра. МБУ «Лебедянский краеведческий музей им. П.Н. Черменского». Фонд Игумновых; Кривошеин Н.В., Первицкий Ю.П. История Лебедянского края (1605–2007): Хронологический справочник. Липецк: ООО «Инфо-Плюс», 2008; Кривошеин Н.В. Лебедянский историко-топонимический словарь. М.: Древлехранилище, 2011; Кривошеин Н.В., Рыжков Ю.А. Пётр Николаевич Черменский: Жизнь и деятельность выдающегося краеведа. М.: Древлехранилище, 2011; Курносова И.М. Диалектно-просторечный словарь языка Евгения Замятина. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008; Лебедянский Свято-Троицкий, заштатный общежительный мужской монастырь // Тамбовские Епархиальные Ведомости. Тамбов, 1894. № 34, 35, 38, 39, 40, 41, 42, 44, 45, 46, 48, 49, 52, 53; Лебедянский край на страницах тамбовской прессы (1838–1916) / Авт.-сост. Ю.П. Первицкий. Тула: Гриф и К, 2011; Липецкая энциклопедия: В 3-х т. / Ред.-сост. Б.М. Шальнев, В.В. Шахов. Липецк: Липецкое издательство, 1999–2001; Мильштейн Я.И. Константин Николаевич Игумнов. М.: Музыка, 1975; Нацкий Д.И. Мой жизненный путь. М.: Гос. Публ. Ист. б-ка России, 2004; Первицкий Ю.П. Страницы истории лебедянского краеведения (начало XIX века – 2005 г.). Липецк: ООО «Инфо-Плюс», 2009; Чурилин Т.В. Встречи на моей дороге / Вступ. ст., публ. и комм. Н. Яковлевой // Лица. Биографический альманах. 10. СПб.: Феникс; Дмитрий Буланин, 2004; Черменский П.Н. 1613–1913. Город Лебедянь и его уезд в XVII в. (К трёхсотлетию города Лебедяни). Пб: Типография В.Д. Смирнова. Екатерининский канал, д. 45, 1913; Черменский П.Н. Тайна игумена Лебедянского Троицкого монастыря Порфирия // Первицкий Ю.П. Страницы истории лебедянского краеведения (начало XIX века – 2005 г.). Липецк: ООО «Инфо-Плюс», 2009. С. 191–192.

Выражаю искреннюю признательность работникам читального зала Российского государственного архива литературы и искусства и лично Д.В. Неустроеву; работникам читального зала Отдела рукописей Российской национальной библиотеки; генеральному директору КРУ «Коктебельский ЭИКЗ “Киммерия М.А. Волошина”» Б.П. Полетавкину; дирекции Литературно-художественного музея в г. Старый Крым; заведующей мемориальным Домом-музеем А. Грина в Старом Крыму О.В. Байбуртской; работникам читального зала Государственного архива Липецкой области; коллективу сотрудников МБУ «Лебедянский краеведческий музей им. П.Н. Черменского» в лице Н.В. Грузман, Ю.П. Первицкого, Н.В. Высочкиной; ректорату Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина; а также моим коллегам – Г.Н. Поповой, И.М. Курносовой, Е.М. Боташевой за помощь и содействие в работе над публикацией романа.

1. Событие первое. Песня

Была ночь в Тяпкатани1, ночь апрельская, уже тёплая, поздне-апрельская, к маю. Город спал, нахолменный, на семи, оцерквенный шестнадцатью божьими учрежденьями, на Дону, на ленте реки, истоковой, узконькой, молодой. Была ночь в Тяпкатани, в городе, где давненько-ко-о-о, воевал, грабил и дарил народ разбойничек проезжих и больших дорог – Тяпка, Яков2. От него и пошёл город, его прозванье3, начало жизни, бытия, духовных его путей и окоулков.

У конца Тяпкатани, пред Тульской улицей4, в конце Дворянской (Большой)5 – оконцевывал её дом-додом, краснокирпиченный6, небеленный, высокий-двуэтажный и в виде аляповатого шильона7.

К нему мкнул трактир, к этому кабак, и к нему, кабаку, мкнул ещё винносклад, или махонькой винный заводик. Чрез улицу и куриц ходящих хозяйственно по ней мкнул луг-выгон-ярморочная площадь8, а на ней был, прямо вот, бикет, безфлажный9, а за бикетом рассыпалось неподвижное стадо строений, лавок, опять до улицы, а за улицей, в конце выемка-выгона был монастырь-упырь!10

Упырь-хлебоед, водкопиец, квасопивопиец, яблочник, шкурник купец-ухарь-упырь! И ёрник. Город-град, ворон-грач, вор из всех пор паршивых тел, толстых тел, худых телес, а кругом лес, рощи. Подмонастырская – под монастырём, при нём. Стрелецкая – собственность слободы – Стрельцов, Кузнецкая – очень подоль, та, собственно, лес, – собственность слободы Кузнецкой.

Слобод всего – пять: Стрелецы, Кузнецы, Инвалиды, Пушкары и Подмонастыри11.

Кто народ сло́бод? Пращуры предки – в прятки, скрывшись в поколеньях, товарищах потомках11а, боясь паспортизации, подымают, головы из них: паа-а-асма-треее-е-еть!

Аоооээии-ии! зевок, потом плевок, не на новое, а на, ах, господи, себя – что ж не дожили-ж.

Ну кто ж? И голода и хххлллдд-д-д, холода и холеры и чума, инфлуенция и модный грипп, ну и царские кружала12, кабаки, шинки, харчевни, австерии (исте́рии)13, трахтиры – полугар14, пенник15, анисовка16, самогон, белоголовка-красноверхка17 и модерн: Поповки-Смирновки-Николаевки-Рыковки. Аминь, засыпься. И засыпались и спали на пяти кладбищах, а патриции – в оградах соборах и монастырской Старотроицкой18 пред Ильинской-старинной19. Ой. Мамы! Бати! Тёти!!

Это питье. А бытье? Бытие, определившее-определяющее сознание?20 Бытье – вот: землица, ссыпка21, кожа22, рожа (мальва), самосад23, сады, огороды и лошадьи ярмороки-и-иии!!24

Тута – не провернёшь, всё было. Тута – не расскажешь, а попробуем и расскажем: как, что. Расскажем про песню. Её петь умели в Тяпкотани <так!> – от Тяпки времён до Эхгумнова времени, Констинтина25. Констинтин был и есть знаменитый игрец на роялях и фортепьянах в Москве, образованье получил тут в имназии, потом в консерваториях в московских и заграничных. Играл форменно, как на органах и гуслях: ппеллл рояль вввыла фортепьяна. Играл у себя на ваканциях летом, так что под окны бегали все, весь Тяпкатань слушать. Все бегали, весь город, только слободам не интерес. Там – гармонья, ливенка26 и немецкостроевая27, на серебряных голосах. И жилейка28 у пастухов на разные голоса – до печёнок!

В городе, в Тяпкатани тоже играли на гармониках-гармонях, но пуще всех – Волександра Васильна Чудилина29, жонка красавица, во всю губерню, эдак-дак.

Василиск30 из Москвы каждый год, постом, на первую, ездил за товаром, дарил в гостинце гармонью всяких систем; и дамскую невскую, махонькую и двухрядку и трёх-четырёхрядку – все на серебряном материале и концерткину31 подарил – а вот ни фису (гармонью)32, ни фортепьяну, не подарил не догадался, косолапый модник и угодник дамский и бабалюбец.

Кстати подглядим в дырку мирскую на Чудилина, Василиск Иоанча, на супругу его благоверную игрицу и красавицу, Волександру.

Василиск был рыж и раж33, но косолап, телом бел, рылом – копия Никола Мирликийский чудотворец34. Недаром, недаром был, звался Чудилином. Недаром один гусар Гродненского его безвеличества полку ему пияному бороду вымазал горчицей, а рыло – яицем в смятку. Заплатил две с половиной серебром, за то, побил и ещё проигрался у него в австерии-истерии, в трактире «Тяпкатанская красота – заведение»35. И подрался тогда с маркёром, т. е. его побил до смерти кием в висок.

Одет был Чудилин, как денди36, как сноб. Длинный сертук – зимой чёрного крепу, летом из серого альпаги37. На верх, суточно38, поддёвка на лисе, крытая аглицким сукном, празднично – шуба хорьковая, соболий редкостный воротник, другая – бобёр, на одно плечо спустив в двунадесятый39, у входа в алтарь с левой стороны. Суточно – на грудях шёлковая манишка и галстук, чёрный, узлобанточной лентой, в бок. Празднишно: белый крахмал, золотой гарнитур, белый галстух, бант-батист, и медаль золотая: «усердие» на анюткинской ленте40. Калоши – кожаные, лаковые, зимой – боты, валенные, сапоги под брюки, золотая царская-кучерская чепь с шеи, сердолик красный – печать в золоте, на пупе, с чепи вниз. Брюки – аглицкие, в по́лос белый полос на серачёрном трике – репс!!

Волександра – на карточке сидит с Тимкой41, обои в лиёнском чёрном бархате – цены нет! Как цари. Карраловый гарнитур, на Тимке – белые чулочки и ботинки – аблимант42! Шевр43!!! Тимка – прынец, голова большущая, лоб – агромадный, а сам шемашедший, чудной. Не наш, Тяпкатаньский, а чужой чужак. Выблядок44!!!

Волександра Васильевна красавица, была абажательница песни. Всякой. И жилейка – её пробирала до печёнок, до самого алого сердца – и гармонья, ну, а рояль и фиса-гармонья – воособенность. И очень любила абажала пенье церковное, хор. Кроме – была она лунатик. И даже в сне видела и слышала она песню. И звуки. И могла по стульям по карнизу бресть, итти, – лететь, плыть. Так песню имея в мозгах, в нервах в сердце – при звуках ума лишалась от восторга. А Восторг – не Мосторг – из его не укупишь, сам продашься – он в те рожается. И существует.

И так, однажь, была ночь в Тяпкатани, ночь апрельская, уже тёплая, позднеапрельская уже к маю. Была ночь в Тяпкатани оченно поздняя почти к утру – пред’утро.

Свете тихий45 мкнул к краю ночному и налил края неба и не было теми, а был – про́свет, бледной, тихой и важной. Город спал, спала Дворянская (Большая) и на окраине спал дом-додом Чудилина со всеми потрохами и живностями его.

И вот, ниоттуда-ниотсюда, тишину нарушил звук серебряный тонкий, топкий, в светотени. Родилась песня, жутко и утло, но уютно, взвенела в высь и пала около жилья – жилейка. Слушал верх, молчал, льня к нему, низ и леса – середина – упрямо сопя от ветра – листвой, ветвенным арсеналом, – слушали присяжными поседателями – угрюмо торжественно. И неторжественно сияла звучаль46 родившейся песни. Песня пела, утро шло, солнце накипало под подкладкой вверху. Забледнел, уже ярко, небный край. Пополавело47. И сильней, дерзче, запела песня песней.

И в согласование ей зародились тонкие урчанья серебристых ма-а-аленьких металльчиков. То зазвенели-прозвонили колокольчики, белобубенчики. И пошёл топот мягких тяжёлых ног, и ещё ног нежных, тонких, и ещё – бег собак. Шли массы. Шло стадо.

И вожаком вёл массы пастух. Звался Яков, жил всяко, красно вякал, раззамечательно пел и жилейкой баб и стадо c’ ума сводил. И сейчас играл Яков песню, зов, и как флаг розовой вздулся его зоб-шея и вперёд вырвалась, выперла, крутая грудь. Белокурий, небольшой, толстый, синеглазый, приятный растакой сукин сын жилейкинский мужик!

Аааахх, и стадо за ним необныкновенное!!

За ним бык шолковой-черной, глаза у аспида кровяные, белки – политы тожь густотёмной кровью, имя: Аспид. Потом, кучей, коровы, тёлки, телки́ и прочая милая мразь. Потом козёл Бать, а за им коз вволю, овец и баранов – гурт, стадо.

На улице ещё мертво. Рань. Стоп! – без светофора остановка. Стоп, стадо, стал пастух, на окраине города у дом-додома, перед двумя балконами. Стал – и ааах, ещё сильней взыграла жилейка; жутко мертво, в ответ, мкнул к песне дом. Никого. Никто. Никому.

Эдак-дак! Как же! Ничего подобного – раз! да как дверь, осподи исусе, шарахнется вон на верхнем балконе – и бац! никак Волександра Васильевна в исподней рубашке, гологрудая дюже, глаза закрыты, руки вперёд – предстала, как на суд божий – неживой. Прямо к краю-решотке. Руки тянутся, сама манится, слух остр, ноги босы, ничего не видит. Слышит! Слышу! Слухаю. Слышишшь, Тяпкатань? Слухай, Москва, видь город, знай мир. Слышишь ли верх? видишь, низ? Знаемо вам, середина – леса? Штошь, не видете все, что это беда-лиса?

А Париско48 Тяпкатаньский играет, играет, чоорт. А сам пялится на несмотрящую, точно слепую жену чужую, мать чудную, чу, Годиву-гориву49. Говно злое, вшивой дьявол, воловья шея, лён-лень-волос над ней, шолковой вшивой; – играет, льёт, глазеет. Баццц-бабац, дзззьнь, дззввв – балконьи стекла. Гао-х-аррр завопил чёрный грай в полисаднике. А на балкон из двери вылетели и шасть к краю трое хрычёвок, старухи видьмы и влипли в Волександру, вонзились в неё три хрычёвки, старухи видьмы, худая, толстая и в протолсть. Третья с чернючей головой, с серой шишкой на макушке поверх волос. Тётка, кухарка, нянька. Влип, отодрали Волександру от решотки и начали толкать – та, упершись, стала столбом, соляной лотовой женой50.

Дззштттрррахх!!! дверь вон из притолки – и на балкон вылетел анчуткой51 белой в подштаниках и исподней рубахе и босой – Василиск! Стыдоооба! Стыдоба на весь Тяпкатань, делу нече́сть52, трахтиру худая слава: жена Василискова, игрунья – блядь! с пастухом вожжаетца53, видьма!

А Яшка яро играить, хушбышто! А глаз держи-щур-ур-ухх! состроил: косолапец изышел!!!

А Волександру волоком потащили в спальню старухи, скрежещша голосами молотя языками по́нос54 ей. И остался Василиск один на один с Яшкой, и закатил ефто, такой акафист: мать, мать перемать! А Яшка не вытерпел: и кнутовишшем – чох! бух! в нос заехал старику. Нос в кровь; кровь по брови размазалась, смехи! А Яшка и стадо, побубенчивая, поколокольчивая, попевая, побрыкивая, побрёхивая, отправилось дальше.

А застывший Василиск, с носом и бровью в кровь, стоит столбом столб. И стоит, спит, старый город, норов свой твёрдо, как кровь, берегя.

Была ночь в Тяпкатани – стал день. И пошли граждане-мещане и купцы – в ход, в мир. А песня осталась навсегда в сердце, в голове, в теле Волександры.

2. Слободы

Слобод – 5 – Стрелецкая, Кузнецкая, Пушкарская, Инвалиды, Подмонастырная. Все 5 мкнут к Тяпкатани, городу, с разных концов, и облицовывают его рощами, лесками, полями, жильём, бытьём.

Кто их народ? Разные люди: тут мужики, там монахи, здесь цыгане, в Кузнецах – кузни, кузнецы, в Стрельцах – барышники1, лошадники, коновалы2, городовишки3; в Инвалидах – чортешто, так, барахло, смесь спеси с дермом – и везде впиханы половые из разных заведениев: Стуржиных-братьев, Ефимлазрыча4 и знаменитого на весь Тяпкатань Чудилинского трахтира, ресторации, австерии-истерии – и кабака, знаменитого и в истории: Тургенев описал. Ррракальон5 то там кричали и гусары-ремонтёры-лошадники6 там кутили. Очень знаменитое заведение!

Если смотреть по реестру, поистовому, то надо начать с Подмонастырной7, потому что монастырь был первей города, кончить Инвалидами, потому что их заселили барахлом после разных воин8.

Ребёнком тудой ходил и играл с ребятами слободскими автор этой хроники-летописи, по старомодному означить: романа. Ребёнком, чувствительней сейсмографа, отмечал и рели9, качели, их плавный раскач, короткий плыв в эфире, на манер летатлинского аппарата10, крыльев холопа11, стифенсоновского паровоза в эфире12, в воздушке пасхальном, красною горкой. Печатлел кулачки13 на выгоне, бой кулаков железных до крови до смерти до убою – и авангард зачинщиков-провокаторёнков-мальчишек, зудящих шумной орущей зудой: а нудай! а нудай! Иээххх, ддай, ддай!! В слободах крестил тринадцатьлетним кумом, почётным чудным ВасилискИванча наследником, шемашедшим Тимкой, учёным, чёрт! подлец! ррракальон!! мальчонкой-начётчиком14: апостола с шестипсалмием15 читал, дьяволёнок, проемназистом-первоклассником16 у себя в черкви, Казанской, старособоре17.

В слободах и вторые любови вбились в сердце и мозг; в слободах и первые жертвы венерке были даны за трёшники и безтрёшников с почётом. В слободы был сдан лошачёк Ирой, рыжей масти, сдан Ваське-любимцу, наперстнику и лиходею, абы хотел быть наследником додома и всего, но жестоко отжёгся – и сгинул.