Пески Марса. Земной свет

– Занятный человек ваш Оуэн, а? – не совсем последовательно сказал Гибсон.

– Он совсем не так плох, как кажется. Не верьте, что он отравил жену. Она сама спилась, – со вкусом сказал Скотт.

Оуэн Бредли, доктор физических наук, член многих научных обществ, пребывал в унынии. Как все на «Аресе», он относился к своему делу серьезно и с жаром, хотя над ним и посмеивались. Последние полсуток он не покидал радиорубки: он ждал, что сигналы курьера изменятся, сообщая о том, что сигнал «Ареса» принят и маленькая ракета меняет курс. Но изменений не было. В сущности, их и не могло быть – небольшой радиомаяк, который притягивал такие ракеты, обладал радиусом действия только в двадцать тысяч километров. Обычно этого хватало, но курьер был дальше.

Бредли соединился с Маккеем:

– Что нового, Мак?

– Особенно близко не подойдет. Сейчас он в ста пятидесяти тысячах километров, движется почти параллельно. Ближе всего будет часа через три – в ста сорока четырех тысячах километров. Я проиграл пари, а все мы, по-видимому, упустили курьера.

– Боюсь, что ты прав, – проворчал Бредли. – Но посмотрим, посмотрим… Я иду в мастерскую.

– Зачем?

– Хочу соорудить одноместную ракету и погнаться за курьером. У Мартина в книге это заняло бы полчаса. Иди помоги мне.

Маккей был ближе к экватору, чем Бредли, и прибыл на южный полюс первым. Там он растерянно ждал, пока не явился Бредли, увешанный кабелем, который он взял со склада, и быстро изложил свой план.

– Надо было раньше додуматься. Но это дело хлопотное, а я, знаешь, всегда надеюсь до последнего. Наш маяк, как на беду, дает сигналы во всех направлениях. Что ему, в сущности, делать, если мы не знали, с какой стороны будет цель? Сейчас я попробую соорудить направленную антенну и запузырить туда всю мощность.

Он набросал незамысловатую антенну и объяснил все Маккею.

– Вот этот диполь – излучатель как таковой. Остальные – направляют и отражают луч. Старомодно, конечно, зато легко смастерить и свое дело сделает. Позови Хилтона, если сам не управишься. Сколько тебе надо времени?

Хотя Маккей был человек книжный, у него были поистине золотые руки. Он взглянул на чертеж и на кипу материалов.

– Примерно час, – сказал он, принимаясь за работу. – Куда ты сейчас идешь?

– Вылезу наружу и распотрошу маяк. Как только управишься, тащи антенну к тамбуру, ладно?

Маккей плохо разбирался в радиотехнике, но достаточно хорошо понял, что задумал Бредли. Сейчас маленький маяк «Ареса» посылал сигналы во все стороны. Бредли решил направить луч только на курьера, увеличив тем самым его мощность во много раз.

Примерно через час Гибсон наткнулся на Маккея – тот тащил по космолету клубок проводов, разделенных пластиковыми стержнями, – уставился на него и поплыл за ним к тамбуру, где нетерпеливо ждал Бредли в неуклюжем скафандре с откинутым шлемом.

– Какая звезда ближе всего к курьеру? – спросил Бредли.

Маккей быстро прикинул.

– У эклиптики его нет, – проворчал он. – Последние цифровые данные у меня были… минуточку… склонение около пятнадцати градусов к северу, прямое восхождение – около четырнадцати часов. Я думаю, это будет… никак не могу все запомнить… где-нибудь в созвездии Волопаса. Да! Недалеко от Арктура. Не больше чем в десяти градусах. Сейчас посчитаю точно.

– Для начала сойдет. В крайнем случае повожу лучом. Кто сейчас в радиорубке?

– Норден и Фред. Я им звонил, и они дежурят. Я буду держать с тобой связь.

Бредли опустил шлем и исчез в тамбуре. Гибсон с завистью смотрел на него. Он мечтал выйти в скафандре, но, сколько он ни просил Нордена, тот говорил, что это против правил. Скафандр был очень сложный, не ровен час – ошибешься, и придется устраивать похороны в не слишком пригодных для того условиях.

Когда Бредли выскользнул в космос, он не тратил времени на любование звездами. Он медленно двинулся вдоль обшивки и добрался до отодвинутой пластины. В ослепительном солнечном свете сверкала сеть проводов и кабеля; один провод был перерезан. Бредли наскоро, временно, соединил концы, удрученно качая головой: вышло неважно, половина тока пойдет обратно на передатчик. Потом нашел Арктур, направил туда луч, поводил им и включил связь.

– Ну как? – тревожно спросил он.

Из динамика послышался унылый голос Маккея:

– Никак. Соединяю тебя с ребятами.

Норден подтвердил:

– Сигналит еще, но нас не узнал.

Бредли удивился. Он был уверен в успехе: на худой конец, луч маяка должен был удлиниться раз в десять. Еще несколько минут он водил лучом. Сейчас он уже различал маленькую ракету, которая несла драгоценный, необычный груз к пределам Солнечной системы и дальше, в бесконечность.

Он снова соединился с Маккеем.

– Слушай, Мак, – быстро сказал он. – Проверь его координаты, потом иди сюда, постреляй сам. А я пойду поковыряюсь в передатчике.

Маккей сменил его, и Бредли поспешил в рубку. Гибсон и вся команда мрачно топтались у контрольного аппарата, откуда вырывался до отчаяния бесстрастный свист.

Куда делись вялые, почти кошачьи движения Бредли? Он выключал цепи одну за другой и присоединял их к распределительной доске. За несколько минут он присоединил провода к самой середине передатчика.

– Ты разбираешься в этих курьерах? – спросил он Хилтона. – Сколько времени ему нужно получать наш сигнал, чтобы свернуть к нам?

– Это зависит от его относительной скорости и от многого другого. Так что минут десять, не меньше.

– А потом неважно, работает маяк или нет?

– Да. Как только он повернет к нам, маяк не нужен. Конечно, надо послать сигналы, когда он будет рядом, но это нетрудно.

– А сколько времени он будет сюда идти, если я поймаю его?

– Дня два, а может, и меньше. Что ты там крутишь?

– Усилители этого передатчика рассчитаны на семьсот пятьдесят вольт. Я подключаю к нему питание на тысячу вольт – вот и все. Это ненадолго, зато сердито, – мы удвоим или даже утроим мощность.

Он вызвал Маккея, который, не зная, что передатчик выключали, прилежно целился в Арктур, словно космический Вильгельм Телль.

– Эй, Мак, как ты там?

– Я совершенно окостенел, – с достоинством ответил Маккей. – Сколько ты еще…

– Сейчас начинаем. Пошло.

Бредли повернул выключатель. Гибсон ждал, что полетят искры, и был разочарован. Ничего не изменилось; но Бредли знал лучше и, глядя на шкалу, кусал губы.

Радиоволнам понадобилось полсекунды, чтоб донести сигнал до крохотной ракеты. Но прошло полсекунды и еще полсекунды – достаточно времени для ответа, – однако звук был все тот же. Вдруг посвистывание прекратилось. Все притихли. В ста пятидесяти тысячах километров от них робот разбирался в новой информации. Наверное, он минут пять собирался с мыслями; и вот что-то запищало снова, но теперь иначе: «бип-бип-бип».

Бредли сдерживал энтузиазм команды.

– Рано, рано, – говорил он. – Помните: он должен получать сигнал десять минут подряд, чтобы изменить курс. – И тревожно посмотрел на свои приборы, прикидывая, сколько времени вытянет нагрузка.

Они продержались семь минут, но у Бредли были наготове запасные, и он подключил их секунд за двадцать. Эти, новые, еще работали, когда звук изменился снова, и со вздохом облегчения Бредли выключил маяк.

– Иди сюда! – позвал он Маккея. – Все.

– Слава богу. Я чуть не получил солнечный удар. И руки-ноги затекли, пока я тут натягивал свой купидонов лук.

– Когда кончите радоваться, – сказал Гибсон, который наблюдал с интересом, но не все понимал, – может, вы изложите мне в нескольких отточенных фразах, как вы проделали этот фокус?

– Сконцентрировали луч и перегрузили передатчик.

– Да, я знаю. А почему вы его выключили?

– Контрольные приборы сработали, – начал Бредли тоном философа, беседующего с отсталым ребенком. – Первый сигнал сообщил нам, что он принял нашу волну, и мы поняли, что он автоматически поворачивается к нам. Это заняло несколько минут. А когда он закончил, он выключил двигатели и послал второй сигнал. Он еще на прежнем расстоянии, конечно, но повернут к нам и подойдет дня через два. Тогда я опять включу маяк. Подтянем его на километр или даже меньше.

Сзади раздался вежливый кашель.

– Простите, сэр, но я хочу вам напомнить… – начал Джимми.

Норден засмеялся:

– Ладно, заплачу. Вот ключи. Шкаф двадцать шесть. А на что тебе бутылка виски?

– Я думал продать ее доктору Маккею.

– Мне кажется, – сказал Скотт, строго глядя на Джимми, – такое дело надо отпраздновать…

Но Джимми уже не слышал – он выплыл за выигрышем.

– Чac назад у нас был один пассажир, – сказал доктор Скотт, внося на руках, как ребенка, длинный металлический ящик, – а теперь – несколько миллиардов.

– Как, по-вашему, не повредило им путешествие? – спросил Гибсон.

– Кажется, термостаты работали хорошо, все должно быть в порядке. Я уже приготовил культуру, сейчас их пересажу, пускай отдыхают до Марса.

Гибсон отправился на ближайший наблюдательный пост. У самой воздушной камеры висело длинное тело курьера, и мягкие кабели расходились от него, как щупальца глубоководного чудища. Когда радиолуч притянул ракету на несколько километров, Хилтон и Бредли взяли кабель, вылезли наружу и заарканили ее. Затем лебедки подтянули ракету вплотную.

– А что с ней теперь будет? – спросил Гибсон капитана.

– Вытащим приборы, а каркас оставим в космосе. Не стоит тратить горючее, чтобы тащить его на Марс. Так что у нас будет маленькая луна – до тех пор, пока не начнем разгоняться.

– Как собака у Жюля Верна.

– Где это? «Из пушки на Луну»? Не читал. Пробовал, правда, но не смог. Что может быть нуднее вчерашней научной фантастики? А у Жюля Верна – позавчерашняя.

Гибсон счел нужным заступиться за свою профессию.

– По-вашему, у научной фантастики нет литературной ценности?

– Вот именно! Иногда, поначалу, она приносит пользу. Но для следующего поколения она непременно становится старомодной. Вспомните, что стало с романами о космических полетах.

– Говорите, говорите, не бойтесь меня обидеть. Если боялись, конечно.

Норден говорил со знанием дела, и это не удивляло Гибсона. Если бы кто-нибудь из его спутников оказался специалистом по лесонасаждениям, санскриту или биметаллизму, он тоже бы не удивился. А кроме того, он и раньше знал, что научная фантастика пользуется большой, хотя и несколько иронической, популярностью у профессиональных астронавтов.

– Так вот, – сказал Норден, – посмотрим, как было раньше. До шестидесятого, а может, и до семидесятого года еще писали о первом полете на Луну. Сейчас это читать нельзя. Когда на Луну слетали, несколько лет еще можно было писать о Марсе и Венере. Теперь и это невозможно читать, разве что для смеха. Наверное, дальние планеты еще попитают поколение-другое, но романы о межпланетных путешествиях, которыми зачитывались наши деды, кончились на исходе семидесятых годов.

– Но ведь книги о космических полетах популярны и сейчас?

– Да, но не фантастика. Теперь ценят чистые факты – вроде тех, что вы сейчас посылаете на Землю, или чистую выдумку. Эти истории из жизни далеких галактик практически то же самое, что волшебные сказки.

Норден говорил очень серьезно, только глаза его хитро поблескивали.

– Я с вами не согласен, – сказал Гибсон. – Во-первых, масса народу еще читает Уэллса, хотя он устарел на сто лет. А во-вторых, перейдем от великого к смешному – мои первые книги тоже читают. Например, «Марсианскую пыль».

– Книги Уэллса – литература, а не фантастика. Кстати, какие его романы читают больше всего? Самые простые, вроде «Кипса» или «Мистера Полли». А фантастические читают совсем не из-за пророчеств. Их читают, несмотря на безнадежно устаревшие пророчества. Кроме «Машины времени», конечно. Она – о таком далеком будущем, что из моды выйти не может… Да и написана лучше всего.

Он замолчал. Гибсон ждал, перейдет ли он ко второму пункту. Наконец Норден спросил: