Записки на кухонном полотенце
Прозрачная слеза скатилась по щеке Кати, и мне стало так стыдно, что я забиваю голову подруги своими надуманными проблемами. Леха, муж Катюшки, умер два года назад. Сильный, здоровый мужик сгорел от рака за полгода. Она нянчилась с ним, как с ребенком, совсем забросив единственного сына, который обиделся на ее равнодушие и так и не смог ее простить. Лешка уходил страшно, теряя каждый день что-то, что делало его Катиным любимым. Он умер у нее на руках. Как моя подруга пережила смерть Лехи – отдельная история. Она не проронила слезинки, похоронив часть своей души вместе с любимым мужем. А вторую часть забрал Сенька, который окончил школу и уехал учиться за границу, да там и остался. Катюшка ездила к нему в гости раз в год, возвращалась воодушевленная, показывала мне фотографии внуков и дома, в котором живет ее сын, но глаза ее выдавали глубокую тоску, поселившуюся в сердце. Внуки не говорили по-русски, и общение с ними сводилось почти к нулю, сноха, иностранка, раздражала своей криворукостью, а сын стал чужим еще тогда, когда она занималась Алексеем и совсем упустила мальчишку.
«Найди себе мужика», – советовали ей доброхоты. А она до сих пор любит своего Алексея.
«Не предам», – тихо, но уверенно, говорит она и не обращает внимания на людей, крутящих пальцем у виска, и не обижается.
«Они не поймут», – увещевает себя Катя.
– А я ведь тоже убегала от своих мальчишек, – грустно улыбается Катя, – к маме. Эх, как бы знать, что так случится, ни минуты бы не упустила. Ни секунды.
В комнате звонит телефон, а мы сидим, пьем вино и плачем, не обращая никакого внимания на разрывающийся аппарат.
– Кать, спасибо тебе, – говорю я утром, обняв свою подругу. Она варит кофе и загадочно улыбается, а потом протягивает мне листок бумаги, на котором рукой моего Жорика нарисована наша семья: сильный папа, вцепившиеся друг другу в волосы старший сын и дочка и он, держащий за руку растрепанное красномордое чудовище, под которым кривыми буквами выведено слово «мама».
– Иди, дверь открывай, они там уже полчаса стоят, ждут. Боятся, что не простишь их, потому не заходят. Запретили будить тебя. Гошка всю ночь по городу колесил, тебя искал, а мы трубку не брали, две клуши. Любят они тебя. Очень любят. Просто не всегда умеют показать эту свою любовь.
– Ну наконец-то, мать, – бубнит сын, когда я распахиваю входную дверь. – Спишь, как лошадь. Мы замерзли, между прочим.
– Заткнись, Димка, она и так из-за тебя ушла, – сквозь зубы цедит дочь, примеряясь, как бы половчее вцепиться в непослушную шевелюру брата.
– Вот, это тебе, – неловко сует мне в руки муж букет моих нелюбимых вонючих лилий и отводит взгляд. – Поехали домой, а?
– Мамочка, тебе понравился рисунок? – смотрит на меня Жорик чистыми глазенками.
Я люблю их. Умираю от любви. Готова простить все, лишь бы мое сумасшедшее, ненормальное, вечно голодное и недовольное семейство было рядом. И они меня любят, я знаю. Это видно по тому, как муж заботливо укрывает меня, уснувшую на диване в кухне, одеялом. Как старший сын трогательно носит мне чай, когда я болею. Как дочка моет посуду и тихонько напевает, когда я возвращаюсь с работы уставшая и разбитая. Как маленький сын ластится, словно котенок.
– Ты самая лучшая мама, – говорит он, и сердце мое пускается в пляс. Именно из этих моментов и состоит она, владычица наших сердец любовь.
Часть 5. Начало
Лето. Оно упало на город, принеся с собой арбузный аромат моря и созревшей клубники.
Заскакало солнечными белками в ветвях деревьев и окутало все вокруг влажной духотой. Наше лето не приходит постепенно, не заглядывает робко в окна домов. Оно приходит внезапно и без объявления, опаляя нас горячими солнечными лучами, словно приглашая: ну же, давайте, море ждет.
И душа рвется и парит. Но пляжи, заполненные веселыми и беззаботными отдыхающими, я вижу лишь из окон автобуса, везущего меня в своем огненном чреве на работу. Сезон. У нас так – лето год кормит. Вот и сидим мы в жарком салоне, подставляя разгоряченные от трудов праведных лица желанной прохладе кондиционированного воздуха.
Именно в один из таких деньков ко мне на работу ворвался веселый взбудораженный Гошка, что в принципе удивительно. Мы стараемся появляться на работе друг у друга только в самых крайних случаях, поэтому сердце мое сначала замерло, а потом пустилось в ураганную ламбаду, по крайней мере, именно так мне показалось.
– Что-то случилось? – проблеяла я, крепко держась за ногу клиентки, впавшей в послеобеденную нирвану, чтобы не свалиться с табуретки.
– Да, жена, случилось. Вот, вот, – замахал руками любящий супруг, тыча мне в нос свернутыми в трубку бумажками формата «А4».
– Блин, по-человечески ты можешь объяснить? Чуть до родимчика не довел, – вызверилась я и принялась с остервенением пилить пятку несчастной женщины.
– Вот, вот, – сделал новую попытку ткнуть мне в нос бумагой супруг.
– Он у тебя другие слова знает? – поинтересовалась клиентка, вынырнув из нирваны.
Я лишь пожала плечом. Гошка махнул рукой и выскочил из салона с криком: дома поговорим. Остаток дня я сидела как на иголках. Таинственные бумажки в руках мужа будоражили воображение, рисуя в мозгу апокалипсические картинки нашего финансового краха. Воображение рисовало, как мы с протянутыми заскорузлыми руками клянчим милостыню в приморском парке, плача и стеная. Другого объяснения ненормальному состоянию супруга, я не нашла. На ватных ногах я добрела до дома, с опаской толкнула входную дверь и едва не упала, споткнувшись об писающую от радости собаку, сующую мне в руки измусоленный мяч.
– Мы едем в Москву, собирай манатки, – появился в прихожей радостный муж и сунул мне в руку смятые бумажки. – Это билеты, мне на работе выдали на двоих.
– С какой это радости, интересно? – резонно спросила я, ожидая подвоха.
– Потому что твой муж – лучший работник месяца, на минуточку. Сначала в Москву, потом к твоим заедем, – фонтанировал планами муж. – За неделю управимся, думаю. Короче, завтра вечером самолет. Йесс! – взревел Гошка и полез доставать в кладовку давно забытый нами огромный чемодан.
– Ты чего? А работа? У меня записей на два месяца вперед, – внимая к голосу разума, воздела я руки к давно не видевшему краски потолку. Если честно, душа моя пела. С нашими финансами мечтать о поездке в Москву не представлялось возможным. Да что там, даже о путешествии в какой-нибудь богом забытый «Подзалупинск» мы могли только хорошенько приняв на грудь.
– Ты женщина умная, придумаешь, как выйти из положения, – глухо сказал Гошка, дернул чемодан, лежащий на верхней полке стеллажа, и, с грохотом рухнув на пол, кубарем выкатился из кладовки. – Там что, кирпичи? – спросил он, потирая рукой «монструозную» шишку на лбу, растущую на глазах.
– Нет, зимняя обувь. Я ж не знала, что он нам понадобится. Каждый год в чемодан складываю – удобно же, – пискнула я, глядя, как наливаются кровью глаза любимого. – Забыла предупредить.
– Женщины, что с вас взять, – пробормотал супруг и высыпал подпорки прямо на пол.
– А дети, – вдруг вспомнила я о затаившихся в недрах квартиры.
– Ничего с ними за неделю не произойдет, – сказал, как припечатал, Гошка и поволок чемодан в кухню собираться. – Оставались же они одни – живы здоровы. И вообще, не морочь мне голову, я занят.
– Ну, слава богу, хоть отдохнем, – услышала я голос Таськи, несущийся из-за закрытой двери.
– Ага, – мечтательно пробасил Димка, – вечеринку закатим. Нужно только будет мебель из зала перетащить, а то не поместимся. И легковоспламеняющееся убрать все, а то в прошлый раз диван чуть успели потушить. Хорошо хоть мать убираться не любит, а то давно бы уж увидела, что задняя стенка у него в подпалинах.
– Ох, сплюнь, а то кто ее знает, что ей в голову придет, – зашептала любящая доченька. – От нашей мамульки всего ожидать можно.
– А я тоже на вечеринку попаду? – наглым голосом поинтересовался Жорик.
– Мелкий ты еще, – взвилась Таська.
– Ну, тогда пойду я мамочке расскажу, чего вы задумали и про диван тоже. Вот она обрадуется-то. А я конфетку получу вкуснючую за то, что армагеддон предотвратил, – ехидно хихикнул младшенький, и я едва не захохотала в голос, согнувшись к замочной скважине и тут же забыв про диван, который мне, кстати, никогда не нравился, представляя вытянувшиеся лица старших детей.
«Ай, молодец. Ай, красавчик».
– Шантажист, моя школа, – весело хрюкнул старший сын. – Ладно, твоя взяла.
– Не поеду никуда, – твердо решила я, разглядывая подпалины на ненавистном рыдване, носящем гордое название диван, но чемодан манил меня к свершениям. – Что это? Я думала, их уже не производят. Где взял? – моя рука выдернула на свет божий огромный кипятильник.
– Места знать нужно, – гордо буркнул муж и выхватил у меня из рук раритет. – Не лезь, женщина, когда мужчина собирается в путь.
«Ладно, потом выкину, когда уснет», – решила я.
Кипятильник – это любовь всей жизни моего Гоши. Без этого адского изобретения он не выезжает дальше своей квартиры, сея хаос и панику в непривыкших к таким изыскам европейских отелях.
«Чаю хочу», – решает Гоша, едва заселившись, тем самым обрекая местные электросети на адскую работу по устранению аварии. Моему мужу пофигу, что на каждом этаже есть кулер с кипятком и вообще All Inclusive. Он хочет чаю – и баста. И невдомек несчастным европейцам, почему в их отеле каждый день, с завидным постоянством, в одно и то же время гаснет свет. Потому что Гоша чаевничать желают-с, так-то. Чай Гоша не любит, ему важен сам процесс. Потому, берегитесь Европейские отели.
– В Москве, наверное, электрические сети покрепче будут, – засыпая, элегически чмокнул губами муж и громко захрапел.
Я ужом выскользнула из кровати и тихо, чтобы не разбудить любимого, отправилась к месту дислокации собранного чемодана, в котором ожесточенно рылась Падла в поисках поживы. Вытащив из собранного мужем багажа кипятильник, две тяжелые керамические чашки, стопку книг, ртутный термометр, радиоприемник, упаковку туалетной бумаги, набор цветных карандашей, гантелью и еще кучу мелкого ненужного мусора, я с чувством выполненного долга выписала телефоны клиенток, которых нужно обзвонить и перезаписать на «через неделю». Посмотрела на свившую гнездо в чемодане собаку и легла спать. С утра предстояло много дел: купить провизии детям, разобраться с делами на работе, собрать багаж и выбрать подарки. Но оно того стоило. Неожиданный отпуск играл и переливался всеми цветами радуги в моем измученном мозгу.
Часть 6. Все выше, и выше, и …
Ох, как я люблю аэропорты. Они наполнены эмоциями, радостными встречами, предвкушением счастливого отдыха и полета.
– Давай быстрее, опаздываем, – закричал мне Гоша в самое ухо. – Все у тебя так. Все и всегда, – уронил он с грохотом каменно-тяжелый чемодан.
– Почему у меня? – робко пискнула я, глядя на пылающего пламенным гневом супруга. – Это же ты харчи в дорогу собирать надумал.
– Потому что кто-то не озадачился это сделать. Не знаешь кто?
– Гошенька, родной, но продукты можно и в Москве купить. Ведь отнимут все, что ты собрал, на границе. Еду нельзя перевозить, – попыталась я внять к голосу разума мужа.
– Щаззз, – вызверился любимый. – Пусть попробуют. Тебе лишь бы деньги потратить. Купит она.
Взмыленные, как пара жеребцов, мы подбежали к стойке сдачи багажа.
– Вот, – бешено вертя глазами, сунул под нос молоденькой служащей билеты и документы Гоша и закинул неподъемный чемодан на ленту.
– Запрещенное что-нибудь везете? – сдвинула бровки к переносице серьезная барышня.
– Целый чемодан, – игриво заблестел глазками мой муж.
– Ну-ну, – хмыкнула девица и уставилась в экран. – Я не могу пропустить вас.
– Почему это? – удивился Гоша.
– Потому что продукты запрещены к провозу. Доставайте. Это записано в правилах.
– Господи, да что там тех продуктов. Смех! – взревел мой супруг, начиная концерт. – Батон колбасы да два яйца.
– Вытаскивайте, – не желала уступать служащая. Видя, что пассажир сдаваться не собирается, она достала телефон и принялась тыкать на кнопки наманикюренными пальчиками.
– Давай отдадим, а, – тщетно пыталась я внять к голосу разума своего любимого. – Опоздаем ведь.
– Ничего, без нас не улетят, – отмахнулся он и ввязался в неравный бой.
Гоша бился за каждый кусок колбасы, как бьется храбрый воин, не желая уступать ни пяди родной земли. Он применил весь арсенал уловок начиная от легких скандальных угроз, заканчивая нервическими припадками до тех пор, пока не явился вызванный на помощь начальник, и все не началось по новой. Девушка уже не справлялась с чувствами. Это я поняла по ее нервно дергающемуся веку. Нарощенные ресницы трепетали, словно крылья мотылька.
«Бедняга», – мелькнуло в моем мозгу.
Начальник сочувственно глянул на меня, мнущуюся в сторонке, и махнул рукой.
– Пропустите, пусть в Москве с ним разбираются, – наконец решил он, явно жалея свое психическое здоровье.
– Видала? – гордо спросил Гоша. – Фиг им, а не моя колбаса. А теперь пошли в дьюти-фри.
– Это еще зачем? – напряглась я.
– Коньяку купим, – посмотрел на меня, как на умственно отсталую, супруг и, чеканя шаг, двинул к магазину.
– Значит, мне лишь бы деньги потратить, а ты коньяк собрался покупать, – наконец прорезался у меня голос. – И потом, в самолете коньяк пить запрещено.
– Правильно, поэтому ты сейчас будешь пить колу. Мы перельем коньяк в пустую бутылку, и алле-оп. Кто мне запретит газировку хлебать? – радостно объяснил Гоша.
– Но я не люблю колу. Давай минералку, а? Ну яблочный сок на худой конец, – взмолилась я.
– Не, водку я не люблю, – задумчиво протянул супруг. – По цвету больше всего кола подходит. Так что пей давай, не копырься, – закончил он свой месседж прелестным словом и сунул мне в руки полуторалитровую бутылку гадкой коричневой жижи.
– Гош, ты сколько коньяка взял? – потеряла я дар речи. Нет, ну ладно пол-литра, ну литр колы я в себя волью, но полтора…
– Сколько взял, столько и взял. Я без коньяка не летаю, – занервничал муж. – Пей, у тебя полчаса.
– Давай напополам. Я не выпью столько, – тоскливо протянула я.
– Думай, что предлагаешь, женщина. Хочешь, что б у меня сахар поднялся и давление, да? Вот ты какая. Нет бы мужу любимому помочь. Я итак нервничаю – три часа в облаках болтаться.
Осознание обрушилось на меня, едва не сбив с ног. Мой сильный, брутальный Гоша, за которым я как за каменной стеной, боится. От шока я от души приложилась к бутылке с газировкой, подавилась, выпустив из носа струю коричневой пузырящейся жидкости.
– Ты боишься летать? – выдавила я, прокашлявшись.
– С ума сошла? – рассердился Гоша. – Я вообще ничего не боюсь. К твоему сведению, я мильен пятьсот раз летал. За тебя беспокоюсь просто, вдруг ты испугаешься, а тут я – опа, налью тебе коньячку, и все страхи как рукой снимет.
– Аааа, – согласно кивнула я головой. Все встало на свои места. Слава богу, Гоша не банальный алкаш, а заботливый, любящий муж, боящийся самолетов.
Спустя сорок минут мы все же загрузились в самолет и заняли свои места. Любимый напевал под нос веселую песенку, ароматно вонял недешевым коньяком и излучал благодушие. Только слегка побелел лицом на взлете и наотрез отказался садиться к иллюминатору, джентельменски уступив мне место. Я достала планшет и приготовилась к трехчасовому марафону написания проды.
– Курица или рыба? – вернул меня в реальность звенящий, хрустальный голосок. Я подняла глаза и увидела небесное создание в лице невероятно красивой бортпроводницы. Гоша молчал. Просто глядел на прелестницу чистыми синими глазами и пьяно улыбался.
– Ты чего есть будешь? – ткнула я локтем в бок благоверного, вышибив из его легких задержавшийся в них воздух. Судя по всему, мой муж просто забыл выдохнуть, увидев красавицу.
– Колбасу, – выдохнул он первое, что пришло в затуманенный алкоголем и созерцанием невероятной женской красоты мозг.
– А у нас нет, – пропела стюардесса, затрепетав ресницами.
– Тогда все равно, – решил Гоша и, не глядя, перевернул исходящий паром контейнер на свои новые джинсы. Это привело его в чувства, и он зафонтанировал глупыми шутками и пошлыми комплиментами, вызвав у меня припадок нервного смеха. Девочка нервно хрюкнула и поспешила ретироваться.
– Да, дорогой. До сих пор ума не приложу, как ты умудрился меня обаять, – задумчиво произнесла я.
– Потому что я мачо мэн, – ответил благоверный и закрыл глаза.
«Слава богу, спать собрался», – подумала прелестная проводница, обходившая широкой дугой наши места во избежание новых комплиментов.
«Только не это», – испугалась я, ожидая раската громового храпа.
Гоша храпит самозабвенно, издавая звуки похожие на рев реактивного двигателя, смешанного с грохотом сходящего с гор селевого потока. Врачи, к которым мы обращались, лишь разводили руками – здоров как бык. Специальные подушки, клипсы в нос и другие приспособления лишь увеличивали звук спящего организма благоверного вместо обещанного эффекта тишины. Я смирилась и привыкла, поэтому храп Гоши не производил на меня такого ошеломительного впечатления. Засыпает мой муж молниеносно, в независимости от места или положения тела. Это может быть скамейка в магазине, где он ждет меня из примерочной, или место в театре – тут уж только следи не за происходящим на сцене, а за слипающимися веками любимого мужа.
– Агрх, – разнеслось по самолету. Заплакали дети, залаяла тонконогая собачонка. Приготовившись отдать богу душу от леденящего кровь ужаса, рядом сидящая старушка выронила из рук пластиковый стаканчик с напитком.
– Агрх, – старался Гоша, заглушая рев двигателей. В салоне пилотов летчик выронил из рук штурвал, уронив самолет в воздушную яму.
– Сделай что-нибудь, дочка, – умоляюще воздела ко мне руки старушка со слуховым аппаратом в маленьком ухе. Увы, это было не возможно. Выпившего Гошу разбудить не смог бы даже вражеский налет тяжелых бомбардировщиков. Он счастливо спал, выпуская из пухлых губ сладкую слюнку, и улыбался.
К концу полета экипажем было принято решение раздать пассажирам виски из личных запасов для поправки пошатнувшегося психического здоровья. Красавица стюардесса щедрой рукой разливала пахнущий теплым деревом янтарный напиток по пластиковым стаканчикам, поминутно прикладываясь к бутылке. Не удивлюсь, если и летчики приняли на грудь. Конечно, пережить такую кананаду и не повредиться умом, это, я вам скажу, нужно иметь не нервы, а стальные канаты, как у вашей покорной слуги.
«Твоя жена золото или просто глухая?» – спросил однажды Гошу его коллега, имевший удовольствие разделить с моим мужем номер в отеле во время командировки.
«Ну да, золото. Повезло мне», – гордо ответил ему Гоша.
– И мне дайте, что вы там разносите, – встрепенулся благоверный, выныривая из объятий морфея. Стюардесса сунула ему в руки стакан, судорожно озираясь по сторонам и привыкая к повисшей в самолете тишине. Пассажиры зааплодировали.
– Чего это они? Мы ж еще не сели, – удивился Гоша, с удовольствием прихлебывая виски.
– Да кто их знает, – хмыкнула я, в душе умирая от смеха.
Самолет приземлился раньше положенного. По всей вероятности, оглушенные летчики гнали изо всех сил лишь бы поскорее избавиться от громкого Гоши.
– Ну вот мы и на родине, – радостно улыбнулся мой любимый муж, стоя у трапа, вдыхая полной грудью сладкий воздух отечества и прижимая меня к себе крепкой рукой. – Ты самая красивая, – шепнул он мне на ухо. – Этой девчонке из самолета до тебя, как до луны. Люблю тебя.
– И я тебя, – ответила я, тая от счастья.
Часть 7. И дым отечества нам сладок и приятен
– Нет, ну ты подумай, какие, а? – гнусел Гоша, загружаясь в аэроэкспресс. – Тоже мне земляки. Колбаса им наша помешала. А яйца? Это ж надо, из-за двух яиц такой скандал устроили!
–Ага, ага, – соглашалась я, желая успокоить супруга. – Звери просто.
– И такси, где они такие цены взяли? – кипятился муж, втискиваясь в сиденье электрички. – На роллс-ройсах, поди, возят.
– Ага, – опять закивала я головой, как китайский болванчик, глядя на брызжущего ядовитой слюной любимого.
– Ладно, вздремну-ка я, устал что-то, – хмыкнул Гоша, смежив веки.
– Гош, давай лучше в окно посмотрим, – в ужасе заканючила я и начала озираться по сторонам, вспомнив несчастных с нашего рейса.
– Чего там смотреть-то? Ладно. Эх, чайку бы, – размечтался благоверный и пообещал: – Ну ничего, сейчас до гостиницы доберемся, я нам заварю. Хорошо хоть пакетики чайные не отобрали, сатрапы. Муж у тебя умный, спрятал чай в пакет с носками, туда-то уж точно не полезут.
– Гош, ты не ругайся только. Я кипятильник выкинула. А давай тебе чайничек купим. М-а-а-асенький такой, электрический. Я на одном сайте видела, – замела я хвостом, пытаясь предотвратить надвигающийся ураган имени любимого супруга. Он, однако, и глазом не повел.
– Ничего, – хитро улыбнулся муж и достал из своей сумки циклопических размеров кипятильник, способный согреть тысячелитровую цистерну воды. – Зная твою натуру, я подстраховался. И гантельку тоже, кстати, взял.
– Молодец, – вырвался из моей груди обреченный вздох.
– Сейчас в гостиницу, а потом в спорт бар какой-нибудь, – фонтанировал идеями муж. – Завтра по Москве пробежимся и к твоим, в Волжск. Там дня три побудем: на рыбалку с тестем сгоняем, пельмешек поедим маминых. Ты, кстати, родителей-то предупредила, что мы к ним с визитом?
– Нет, – икнула я.
– Ну и правильно. Сюрприз будет, – обрадовался Гоша и уставился в окно, разглядывая стремительно проносящийся мимо пейзаж. – Да, красота. У нас таких просторов днем с огнем не сыскать.
– Ага, ага, – затрепыхалась я, доставая из кармана исходящий на мыло телефон.
– Мать, как вы? – послышался из него бодрый бас Димки. – Долетели? Отцу скажи, что наши вчистую продули. Где таких, кривоногих, в сборную набирают?
– Ты ей лучше про стиралку расскажи, – послышался несущийся фоном голосок дочери.
– И про кастрюлю, сгоревшую вместе с занавеской, – внес свои пять копеек Жорик.
– А что со стиралкой? – помертвела я, осознавая, что в ближайшей перспективе новая мне не светит, и я сотру руки до плеч, стирая поставляемую мне в промышленных масштабах грязную одежду.
– Да ничего особенного, – заюлил Димка под злодейский смех своей сестры. – Я на нее кастрюлю горящую уронил, когда к раковине бежал. Не писай, работает она. Дырка только небольшая сверху прожглась и все.
– А небольшая, это какая?
– Ну, сантиметров десять в диаметре. Да ерунда. Вы там как? – отвлекал мое внимание изо всех сил сынище.
– А с занавеской чего?– вспомнила я любимые шторы с нарисованными на них собачками.
– Ой, да там смех вообще, – выхватила у брата трубку Таська. – У него кастрюля, когда полыхнула, он занавеску дернул, багетка упала ему на голову, а другим концом микроволновку протаранила. Там в дверце дыра теперь, как от пули. Но греет пока. Короче, пали смертью храбрых твои занавесочки в неравном бою со стихией, – хихикнула дочка.
– Фиг я вас одних оставлю больше, – вздохнула я, мысленно подсчитывая масштаб разрушений.
– Не парься, мы живы-здоровы, – хмыкнула Таська, и я услышала шум боя:
– Дурак, – верещала дочка
– Козлиха, – не уступал ей любящий братишка.
«Вандалы», – подумала я и отсоединилась.
– Дети? – элегически спросил Гоша, не отводя взгляда от окна.
– Ага.
– Как они там? – Живы, здоровы, – хмыкнула я.
– Ну и слава богу, – мечтательно пробормотал любящий отец, успокоившись моим объяснением.
Москва, как много в этом звуке…
Вывалившись на перрон Павелецкого вокзала, мы, как два дикаря, ошалело оглядывались по сторонам. Гоша пыхтел, таща неподъемный чемодан, и бодро подгонял меня.
– Ну, чего ты копаешься? Мне же тяжело, зря я все-таки гантелю взял, – вздохнул он горько. Эх, только бы до гостиницы добраться. Перспектива скинуть ненавистный баул гнала моего супруга в сторону метро. Я едва поспевала за ним, врезаясь в разбегающихся в разные стороны людей. Гоша пер, словно танк, раскидывая зазевавшихся прохожих.
– Я же тебя предупреждала, – одышливо сетовала я в широкую спину любимого.
– Молчи, женщина, – огрызался благоверный, не сбавляя шаг.
В гостинице мы оказались только спустя час. Сначала Гоша бегал по метро, внимательно читая указатели и оставив меня охранять ценный чемодан. Я села на баул и загрустила. Подземка навевала на меня необъяснимый страх и почему-то тоску по дому и детям. Всклокоченная, с безумным взглядом я вызывала волну жалости у проходящих мимо москвичей. Какая-то старушка, проходя мимо, сунула мне в руку баночку йогурта и стартанула с места, будто за ней гнались дворовые собаки.
– Йогурт откуда?– поинтересовался вернувшийся муж.
– Подали, – хмыкнула я, улыбаясь от уха до уха. Йогурт оказался моим любимым, но покупала я его редко по причине дороговизны.