Сильные духом. Современная проза. Продолжение книги «Камышенские сибирячки»

Испытание

Прошел год, как Мария оставила дочь с Матреной, а сама по глупости своей отбывает срок.

Матрена работает в школе рабочей и дежурит по ночам, отапливая всю школу сухим навозом. Моет полы, они деревянные и неокрашенные. Утром возвращается домой и убирается по хозяйству. Иногда задерживалась и просила куму Настасью жену брата, погибшего на фронте, подоить корову.

Тоне шел седьмой год, но она чувствовала себя вдвое старше. У нее появилась жалость к Матрене и желание помогать ей, и вообще она была затейницей.

– Пойду-ка я попробую подоить корову, – сказала она себе, и не было сомнений, что у нее все получится.

Как мать, она взяла лопату, прочистила от снега узкую тропинку до сарая, повесила ведро на руку, чтобы оно не волочилось по снегу, зашла в сарай, положила сено в кормушку, чтобы Розка ела, обтерла вымя чистой тряпкой, присела на стульчик и начала дергать за соски.

Не было страха сесть под огромную корову, она выросла со своей кормилицей, и ласкала ее как котенка, а та в благодарность облизывала ее своим шершавым языком.

Корова спокойно жевала сено и расслабилась. Неизвестно, сколько времени она теребила ее, но корова выстояла, а Тоня выдоила все до капельки, молока было почти полведра, чтобы не разлить, она несла его обеими руками перед собой. На кухне она разлила его в глиняные крынки и поставила в сенцы. Растопила русскую печь и попробовала чистить картошку.

Послышался голос кумы Настасьи:

– Кума, ты уже дома? А я пришла корову доить! Подхожу к избе, из трубы дым валит, уже печка топится, ну, не возвращаться же мне домой! Дай, думаю, зайду, хоть поговорим!

– А мамы нет еще, она на работе! – тихо отозвалась Тоня.

– Ну, вот, хорошо, что я не вернулась, а то корова осталась бы не подоенная! А ты, что сама печку топишь? – изумленно спросила кума.

– Да, топлю, и Розку уже подоила!

– Да, что ты говоришь, подоила? Ой, какая молодец! И корову доит и печку топит и варит! – с иронией проговорила кума.

Ближайшие родственники Тони не воспринимали ее за серьезную девочку, а наоборот, выдумщицей и несмышленой. Видно это все от ее происхождения, рождения без отца, вместо имени некоторые называли суразкой. А после, как посадили Марию в тюрьму, ее перестали считать личностью. Она понимала это, и старалась никому не докучать.

Кума взяла ведро и пошла в сарай, а Тоня почувствовала себя неуверенной в том, что выдоила все молоко и переживала.

Но кума вернулась быстро и с пустым ведром, села на табурет, светло-карие ее глаза удивленно посмотрели на неё, тонкие губы сложились в трубочку. Она сняла со своей головы теплый коричневый платок, собрала в пучок черные волосы и сказала:

– Никогда бы никому не поверила, что такая маленькая, может, по-взрослому ходить за хозяйством! Хотя, чему здесь удивляться? Мать приучала тебя ко всему, как только ты ходить научилась!

– И, что ты будешь варить? – улыбаясь спросила кума.

– Похлебку, – шмыгая носом, тихо ответила Тоня.

– Ты, что плачешь?

– Нет, не плачу! – она всегда прятала свои слезы, ей хотелось быть такой же сильной как её Маня.

– Дайка мне нож, я помогу очистить картошку, а то ты поранишь руки!

– Нет, кума, я сама!

Она улыбнулась, что, Тоня называет ее кумой, она была крестной Марии и Матрена называла ее так, а Тоня, думала, что это ее имя.

Взрослым было забавным ее обращение к ней, а для Тони она так и осталась кумой, иначе назвать, у нее не поворачивался язык.

Матрена пришла с работы почти к обеду и, заходя в избу, сразу спросила:

– Что кума приходила? Тепло дома.

– Да, мам, приходила!

Мать открыла заслонку в печи и вытащила оттуда чугунок.

– Вот спасибо куме, а я думала, что варить? Принеси, Танина, молоко будем обедать!

Тоня принесла крынку, налила в три кружки и унесла обратно.

Мать ласково посмотрела на нее и похвалила:

– Ты, Танина, стала совсем взрослой, работу мою по дому делаешь, подметаешь, полы моешь! Вот немного подрастешь, будешь корову доить, печь топить и суп варить!

Этого она только и ждала, чтобы похвастаться,

– Мама, а я уже подросла! Корову сегодня сама подоила!

По глазам матери было видно, она ей не поверила. Но похвалила.

– Ты молодец, Танина, как в той, сказке, о «Емеле и щуке». Помнишь, я тебе такую сказку рассказывала?

– Да помню, но это правда, я подросла! Спроси у кумы, она видела!

– Да я верю тебе, Танина, ты молодец!

Но Тоня знала, мать не поверила,

– Ну и пусть не верит, кума все равно расскажет!

Так и вышло. Вечером она пришла и рассказала все, как было.

– Молодец, Танина, – сказала мать, – теперь я вижу, что ты не только подросла, но и выросла, как наша Маня!

– Как Маня!? – воскликнула Тоня.

– Да, дочь, как Маня, она тоже была такой маленькой и старалась удивить нас с отцом! Ты в нее, такая же! – обратила свой взор на куму.

– Проклятое Богом время, отняло у ребенка детство! Ей бы кума, о куклах думать, а у нее забота, как матери помочь!

– Да, Моть, хорошую помощницу ты себе воспитала!

С этого дня Матрена уже не просила Настасью смотреть за хозяйством.

Утром Тоня управлялась по хозяйству и готовила завтрак Юре.

Он старше Тони на один год и учился в первом классе, не по годам был крупным мальчиком, как мать говорила:

– «богатырь», весь в отца пошел!

Но характер был материн, если, что не по-его, зажигался как спичка, и был беспощаден.

Однажды утром Тоня пожарила ему картошку, и непонятно, откуда в нее попало небольшое пятно чернила. Он кричал на нее и даже набил, сковороду сбросил на пол, и картошка вся рассыпалась по полу.

Ей не так было больно от его кулаков, сколько от того, что картошка была последней в домашних запасах.

– Что теперь я скажу маме? – расплакалась она с причитаниями.

Юра предупредил ее,

– Будешь орать, еще подбавлю!

Она не хотела добавки и замолкала. В детстве они с ним дрались. Он ее колотил, а она пищала и давила на его жалость к себе. Напоминала ему:

– Если бы моя Маня была дома, она бы защитила меня!

Юра всё, что угодно мог пропустить мимо ушей, но таких слов, он не переносил, становился совершенно другим мальчиком, ему было жаль ее, на его больших серых глазах появлялись слезы. Он старался, не показать себя малодушным мальчиком, вытирал свой курносый нос широкой ладонью, приподнимая его к верху, что помогало ему не расплакаться.

В тот момент, Тоня могла наговорить ему, что угодно:

– И работу по дому за тебя делать не буду, и все расскажу маме! – но никогда не жаловалась матери, потому что знала, быть ему битому.

Чтобы выжить

До войны в деревне не было школы, и учащиеся ходили за пять километров в соседнее село.

Во время войны школа не действовала, было не до учебы, люди голодали, и не было одежды.

После войны в деревне открыли свою школу, ученики в первом классе были разных возрастов, начиная с семи до 11 лет. Тоне не было еще семи, но Матрена упросила директора школы взять ее в класс не с целью, чтобы учиться, а, чтобы быть рядом с нею.

Тоня же считала иначе, к тому же ей, как и всем ученикам дали тетради, простой карандаш и коробку цветных карандашей.

В классе дети постарше воспринимали ее, как человека второго сорта, каждый старался назвать непристойно, толкнуть, стукнуть, она только успевала удерживаться от толчков, чтобы не упасть.

Наконец, учебный год закончился, всех детей перевели во второй класс, Тоню тоже перевели.

Но Матрена сказала:

– Рано ей во второй, пусть учится со своими одногодками, снова в первом классе!

Тоня обиделась на мать,

– Почему мне рано во второй? Если училась не хуже других учеников, а даже лучше!

После ей было понятно, почему мать не захотела ее перевода, она знала, что пришлось девочке пережить за этот учебный год.

Летом Матрена каждый день с утра до вечера делала ремонт в школе, после работы иногда нанималась работать к чиновникам за кусок хлеба.

Голод свирепствовал, и не было ему конца. Семью Матрены выручала кормилица, корова «Розка». Правда, трудно было заготовить сено на зиму.

Но Матрена, сколько было в ней силы? Спать ложилась далеко за полночь и вставала с зарею. Все в руках у нее горело, за что бы ни взялась и пахала, и сеяла и сено на зиму заготавливала. Как говорят:

– Я и лошадь я и бык, я и баба, и мужик!

Тоня с Юрой приходили к ней в поле после обеда, чтобы поворошить, сено и были до вечера, пока не соберут его в копны. На следующий день на двухколесной самодельной тележке, которую сделала сама Матрена, они перевозили его домой километра за три в один конец.

Тоне казалось, что это сено никогда не перевозить. И на самом деле, им нужно было, возить каждый день по одной тележке в течение всего лета.

Как бы нетрудно было Матрене, она ни разу не пожаловалась, что ей тяжело и ни у кого не просила помощи, а кто нуждался в ее помощи, всем помогала. Но, если ей отказывали в чем-то, и она знала, что не захотели дать, к примеру, лопату или брусок для отбивки косы, тогда лучше им не приходить к ней, никогда ничего не даст, даже, если есть, это что-то лежит у всех на виду.

Своих детей Матрена учила так же, но в ее смысле было и другое, хлебом насущным поделись с бедным, даже, если он тебе враг и ему хуже, чем тебе, отдай последний кусок, но помоги ему.

Летом осилить голод было легче. В основном дети с раннего утра уходили на холмики небольшой горы, в лога, канавы и ямы, паслись, как травоядные животные, ели все, что считали съедобным. По домам расходились, когда нельзя уже было разглядеть съедобную траву.

Очень трудно было переживать зимы. Народ умирал как мухи, мало кому посчастливилось дожить до весны. Казалось, деревня забытая всеми, будто ее никогда и не было.

Хотя, так сказать «не было» нельзя. Когда началась ВОВ, эту деревню нашли. И прикомандировали специалиста по изготовлению боеприпасов. И мальчишек нашли, у которых на губах не обсохло еще материнское молоко, и заставили сутками стоять у станков. Нашли и хлеборобов совсем юных девчат. Они пухли от голода, но работали сутками, спали у тракторов все, что делалось ими, отправляли на фронт. Ни один из них не забывал о своем долге перед Родиной. Они выдержали непосильную ношу.

И теперь, после победы над Гитлером, народ продолжает пухнуть от голода и умирать. О них Родина забыла!

За что воевали и отдали свои жизни их отцы, братья, сестры, дочери и матери? И кто положит этому конец?

Накануне, Матрена сказала:

– Дети, завтра с работы я пойду к управляющему, побелю у него в доме. У нас продуктов совсем нет, он может муки даст или крупы. Я долго не буду, к вечеру думаю, управлюсь! А ты, Танина, смотри за хозяйством.

В этот день Тоня не видела мать в школе, и после занятий пошла домой, сделала все, что нужно было по хозяйству, и натопила русскую печку, она им служила за кровать, на ней можно было поместиться всей семьей.

Зимой на улице быстро темнеет, а когда была непогода, никто без надобности на улицу не выходил.

Мать должна была уже прийти домой, но не приходила.

Тоня забеспокоилась,

– Может, ее встретить, – подумала она и открыла дверь на улицу, но выйти не смогла, перед ней стояла белая стена от порога до крыши.

– Юр, нас снегом завалило! Вставай, будем откапываться, а то мама не сможет, попасть домой!

Юра сполз с теплой печи и лениво вышел в сенцы. Снег оказался мокрым и тяжелым, они с трудом пробили дыру вверх, оттуда было слышно, как выла вьюга, дул сильный ветер, и выбраться наружу было невозможно.

Через короткое время снег снова завалил дыру.

Тоня представила мать, как ей холодно, по ее телу пробежали холодные мурашки.

Матрена была одета в длинную юбку, короткие хлопчатобумажные чулки, подвязанные веревочками выше коленей, без штанов, короткие, почти без подошв валенки, без рукавиц, в теплом платке и изношенной фуфайке, которую уже и заштопать было невозможно.

Мать торопилась домой и угодила в снежную воронку. Снежный столб крутил ее и валил с ног, она падала, вновь поднималась, ее кружило во все стороны, и она потеряла ориентир. Кричала, звала на помощь, но из-за звериного воя ветра никто её не слышал, а может, и слышал кто, только кому хотелось, выходить на улицу в непогоду?

Неизвестно, сколько времени, она боролась, один на один со стихией, всем телом разгребая сугробы мокрого снега, всматривалась в густую колючую поземку, глаза залепляло снегом. Она сняла с головы замерзший платок, и протерла им глаза, надеясь увидеть, какой-нибудь предмет.

Руки ее окоченели и не слушались, своего тела не ощущала, ее клонило в сон, она понимала, что умирает, уже потеряла надежду на то, что сможет, остаться в живых, и дойти до дому. Но мысль, что дети без нее не выживут, встряхнули ее и дали силы.

– Я должна, я обязана выжить! – говорила она себе.

На крыше ее землянки стояла высокая, кирпичная труба от печки. Тоню, как будто, кто подтолкнул подложить в нее еще кизяка, чтобы тепла хватило до утра, навоз задымил и пошел в трубу, только тогда, Матрена смогла услышать запах жженого навоза, она шла на запах, но от перемены ветра он терялся.

– Где-то совсем близко дома, – подумала она и напрягла глаза, увидев еле заметный серый дым, поняла, где находится.

Ей и в голову не пришло, что ее землянка под снегом, а она находится от нее в двух метрах. Она доползла, чтобы удостовериться, не кажется ли ей перед смертью, дотронулась да трубы, она была теплой, и из нее шел запах горелого навоза.

– Господи! Царица Небесная, я дома! Где же, теперь найти вход? Все сровняло снегом, неужели я здесь и умру на своей избе? – она стала ползать по всей крыше.

Тоня с Юрой услышали скрип шагов на верху и стали кричать в пробитую дыру:

– Мама, мы здесь!

Матрена ползла на голос. Провалившись в дыру, она скатилась в коридор как с горки.

Дети волоком затащили её в избу. И то, что они увидели, привело их в шок. Лицо Матрены напоминало снежного человека, длинные волосы замотались вокруг шеи и закрыли глаза, вся одежда на ней стояла колом, она ломалась при сгибе и стучала об пол. Говорить и плакать, она не могла.

Дети обтерли ее сухим грубым полотенцем, снегом натирали руки и ноги до тех пор, пока мать не почувствовало боль.

Затем она попросила налить в тазик холодной воды, чтобы в нее опустить руки, пока утихнет боль. Эту боль не каждый вытерпит без слез. После натерли старым гусиным жиром, случайно сохранившимся до войны. Одели в теплую мужскую одежду, оставшуюся от мужа, и помогли взобраться на печку, укрыли, чем только можно было, и налили кружку горячего чаю заваренного душицей без сахара.

– Мама, давай я буду держать кружку, а ты будешь пить, – сказала Тоня и заглянула в её глаза, в них она увидела страдание и боль. Изумрудный цвет глаз поменялся до черного цвета. Лицо было безжизненным, каменным.

– Да, помоги, Танина, подержи, – еле проговорила она.

Тоня обратила внимание на её руки, которыми всегда любовалась, длинные, будто выточенные пальчики, как у музыканта, теперь были похожи на поленья, а под ногтями запекшая кровь.

Матрена тихо стонала, скрывая от детей свою боль. В эту ночь, она не спала, а шептала молитвы.

Дети вслушивались в слова и заснули под ее шепот.

Ранним утром они услышали её слабый голос,

– Танина, Юра, – на столе вам по кусочку хлеба. Снег отгребите до сарая. Ты, Танина, подоишь Розку. Бедная наша кормилица, ей давно уже отдыхать надо перед отелом, а мы все тянем, бедные животные, тоже страдают вместе с нами! Господи, когда все это закончится? – голос ее дрожал.

– А ты куда, мам?

– Пойду, дочь, в школу отпрошусь у директора с работы. Что-то нет сил у меня, как бы не расхвораться!

– А давай я схожу, мам? А ты залезай на печку и отогревайся!

Мать еле заметно улыбнулась,

– Мы с тобой, Танина, поменялись ролями, ты мама, а я дочка!

Она чувствовала, что не сможет сама дойти до школы, и согласилась,

– Ну беги, только поторопись, скоро урок начнется, а звонок на урок дать некому!

В учительскую Тоня забежала, даже не постучавшись в дверь.

Здравствуйте! – сказала она, как выстрелила.

Все учителя мгновенно повернулись, на их плечах накинуты теплые шарфы и платки.

Матрена каждый день с вечера отапливала помещение школы, но из-за того, что с ней произошло, не смогла, в помещении, было холодно.

– Где, Матрена Васильевна? – спросил директор и удивленно посмотрел на Тоню.

Она виновато посмотрела на него. На вид ему было сорок лет, он был высоким, стройным и красивым, черные, густые волосы аккуратно подстрижены, а над карими глазами возвышались черные брови, на его лице была легкая и добрая улыбка.

– Мама сильно заболела, и не может, прийти! – через слезы проговорила она.

– Что с ней? – вежливо спросил он и стал ее расспрашивать.

Тогда она все рассказала ему, как на исповеди перед батюшкой. Как мать чуть не замерзла, и про то, как они голодают, и что одежды у них нет.

А он все спрашивал и что-то записывал в тетради. А после взял ее за маленькие плечи, посмотрел в ее влажные глаза,

– Маме скажи, пусть не волнуется, отдыхает, как станет лучше, тогда пусть и выходит на работу! Школу отапливать есть кому, так и передай маме, – он достал из кармана конфетку и подал ей, – возьми!

Она взяла, – спасибо, и крепко сжала её в руке.

– А теперь иди домой!

Тоня бежала домой с хорошей новостью, серо-зеленые глаза сверкали радостью.

Матрена лежала на теплой печи, но ощущала холод во всем теле, ей хотелось уснуть, забыться, но мысли о работе не давали ей покоя, она с нетерпением ждала Тоню,

– Вдруг директор не разрешит и уволит с работы, тогда что?

Наконец, дверь в избу открылась и на пороге появилась Тоня, на её лице сияла счастливая улыбка.

– Ну, что сказал директор? – сразу спросила мать.

После её рассказа лицо Матрены помрачнело.

– Как теперь, я буду смотреть ему в глаза? Что он подумает обо мне? Что хожу после работы нанимаюсь, работать за кусок хлеба! Стыд то, какой, Господи! – чуть не плача проговорила она.

– Мам, да все хорошо! Директор дал мне две конфетки! Одну я уже съела, а эта вам с Юрой! – она раскрыла ладонь и подала ей карамельку.

Матрена внимательно посмотрела в ее глаза, и поняла, как ей самой хочется, съесть и, что конфета была всего одна,

– Подай, Танина, мне нож, я поделю конфетку.

Тоня подала нож и, как кошка запрыгнула на печку.

Юра сидел рядом с матерью и жадно смотрел на конфету.

Матрена разрезала ее на три части и по кусочку дала детям, а третий кусочек завернула в бумажку и положила под свою подушку.

Юра сразу же проглотил свой кусочек, а Тоня свой не могла взять в рот, ей было жалко мать, и расплакалась.

– Ты, что плачешь, танина?

– Алексей Иванович сказал, чтобы и маму угостила! Что я скажу ему, когда он меня спросит?

Матрена ласково посмотрела на нее,

– Какая ты сердобольная, и не по возрасту мудрая! Не хотела я сегодня съесть да придется, чтобы ты успокоилась и в кого ты у нас такая жалостливая? – она достала кусочек конфеты и положила себе в рот, – спасибо, дочь, очень вкусно!

– Мама, наш директор школы очень хороший и очень добрый!

– Я знаю, Танина, поэтому и стесняюсь его!

Побороть страх

Зима и голод дополняли друг друга. После случая с Матреной, Тоня с Юрой ходили с ней в школу, Юра очищал снег от крыльца, а Тоня вечерами мыла в классах полы.

Вспоминая это занятие, по её телу до сих пор пронизывает дрожь, полы деревянные, непокрашенные, вода из проруби разбавлена чуть теплой водой.

Она разувалась, смачивала пол водой, становилась на терку, скрученную из проволоки и, шаркала ею доски, в загрязненных местах скоблила ножом, затем смывала водой и вытирала насухо.

Руки и ноги ломило от холода. Матрена специально держала ведро с холодной водой. Тоня становилась в него и опускала в воду руки на несколько минут, пока отступит боль, и никто не думал о последствиях. А после Матрена растирала ей ноги, надевала теплые чулки, нагретые в маленьком чуланчике школьной печи. Эти ощущения ни с чем не сравнить и не забыть.

На переменах, она бегала за водой к проруби, которая была в 100 метрах от школы, до конца уроков, она успевала залить водой все баки, бочки и ведра, а после уроков снова мыла полы.

Был полдень воскресного дня, Матрена с Юрой отапливали школу, а Тоня осталась дома по хозяйству. Очень хотелось кушать, и никакая работа на ум не шла, а только одно:

– Чтобы съесть, чтобы съесть?

В доме ничего съедобного не было, думай, не думай. Она залезла на печку, свесила ноги на край и смотрела на пол.

Еще до войны в комнате под полом была выкопана яма, в ней когда-то хранили картофель.

Глаза Тони остановились на этой яме, закрытой досками, она вспомнила, как её Маня набирала в ней картошку. Мгновенно в её голове возникла мысль:

– А может, она и сейчас там есть! – взяв с собой небольшой чугунок, через минуту она уже подняла доски и сверху осматривала глубокую темную яму.

Что ей бросилось в глаза, это белые большие шляпы плесени, сплошная и толстая паутина, а на ней большие черные и желтые пауки, чего она больше всего на свете боялась.

Когда в яму попал свет, твари зашевелились, а она отскочила в сторону,