Товарищ Брежнев. Большое Домино

Опять рожа майора в люке:

– Орлы! Если продержимся до захода солнца, отправлю вас в офицерскую школу! Мне нужны такие лихие командиры!

– Почему до заката? – вопрошаю, набравшись смелости.

– Должна прийти помощь. Сюда идет наша танковая дивизия. Так что держитесь, парни. Совсем чуть-чуть осталось. Мы сделаем этих долбаных янки!

И опять, сука такая, не подумал снять с нас цепи.

До вечера отбиться от янки не получилось. Совсем. Сначала нас опять бомбили. Потом был артобстрел. Потом прилетели штурмовики и стреляли по нашим позициям из крупнокалиберных пулеметов. В башне броневика появилось еще несколько сквозных пробоин. Но меня и Луи не задело, и пушка с пулеметом были в порядке. Судя по теням, уже скоро вечер. Где же вы, квебекские танкисты?

В третий раз американцев было еще больше. К реке выползло уже штук сорок танков. Мы стреляли. И даже попадали. Я пытался прислушиваться к выстрелам с нашей стороны. Наши пушки стреляли с каждой минутой все реже. Не знаю, почему нас не подбили. Нет, в башню попадали. У меня голова звенела и от своих выстрелов, и от постоянного перестука пуль по броне башни. Да башня была уже похожа на решето. Крупнокалиберные пули проходили ее насквозь. Мы с Луи были все в крови от мелких осколков. А вот снарядами почему-то по нам попасть никак не могли. Были взрывы рядом. Осколки от этих взрывов тоже дырявили башню, но пока без особого ущерба для нас с Луи и для пушки. Один снаряд вскользь попал по крыше башни, сорвал люк и улетел дальше. Нам ужасно везло и в этом бою. Перед бродом уже был целый затор из подбитых танков янки. И не было больше слышно ни одного выстрела пушек с нашей стороны, кроме пушки нашего броневика. И янки уже почти не стреляли. Я подумал, что мы отбились. Вдруг выстрелы зазвучали позади наших позиций. Неужели подошли наши танкисты? Хрена. Фак. Янки нас обошли. Я хотел развернуть башню, но Луи мне сообщил, что снарядов больше нет и пулемет давно уже разбит. Янки очень быстро подавили огонь оставшихся бойцов нашего отряда и начали зачистку позиций. Я сидел в броневике и в смотровые щели видел, как янки добивают раненых. Иногда кому-то из наших везло, и его не достреливали. Пленные им тоже были нужны.

Дошла очередь и до нас. Сунувшийся в дырку от люка янки сначала хотел бросить в нас гранату, но потом рассмотрел, что мы прикованы цепью, и передумал. Нас расковали и вытащили из броневика. Американцы поначалу даже нам посочувствовали. Как это можно белого человека цепью приковывать? От щедрот янки нам с Луи даже досталось по сигарете и глотку виски. Да, виски. Если бы я знал, что в следующий раз попробую этот напиток через много-много лет.

Но потом подошел офицер-янки и указал своим солдатам на кучу подбитых перед нашей позицией американских танков. Затем он залез на башню броневика и увидел, что все дно кабины завалено стреляными гильзами. Да, эти горелые танки у брода были делом наших рук. Офицер спрыгнул с броневика на землю и, видимо, что-то там задел. Раздался взрыв. Взорвалась заложенная майором мина. Броневик подбросило. Офицер убит. Еще несколько янки ранено. И тогда нас начали бить. Долго и с расстановкой. Когда янки утомились, то у нас с Луи, наверное, ни одной целой косточки не было.

И опять нам повезло. Мы не смогли бы тогда идти, и нас бы просто пристрелили. Но янки решили именно здесь устроить концентрационный лагерь. Они просто огородили площадку забором из колючей проволоки и начали сгонять сюда наших пленных. Кормили нас плохо. Были дни, когда вовсе не кормили. Вода. Вода была близко. В реке, но и ее нам давали редко. Если проходил дождь, то несколько дней нам не давали воды. «Пейте из луж, лягушатники!» Мы потеряли счет времени. Мы знали только то, что война проиграна и Квебек теперь территория США. И некому было за нас заступиться. И никто нам не говорил, когда нас освободят.

Но вот вдруг в лагерь приехал полковник в американской форме. Он очень чисто говорил по-французски. Мы так и не поняли, то ли он янки французского происхождения, то ли из квебекцев, пошедших на службу к янки. К тому моменту нас в лагере было, наверное, человек восемьсот, может, тысяча. Нет-нет. На самом деле было больше. За те два или три месяца в лагере в него, наверное, тысячи три наших солдат привели. Солдаты умирали от ран, от голода. Вы что, смеетесь! Какие врачи? Какие лекарства? Мы даже бинтов не видели. Так вот, тот полковник нас построил и толкнул речь.

Квебек – теперь штат США. И мы имеем шанс получить право на временный вид на жительство в США. Да-да. Не гражданство. А что вы хотели? Вы совсем недавно воевали с правительственными войсками, и, по уму, ваше место как минимум на каторге. Но американское правительство дает вам шанс искупить свою вину. Война идет в Азии, на Тихом океане, с Японией. Добровольцы из вас будут зачислены в армию США, а после победы все, кто воевал, получат паспорт гражданина. Ну, что, парни, кто готов записаться добровольцем?

Три четверти населения лагеря согласилось. О чем думали остальные – не знаю. Только их сразу построили в колонну и отвели к реке. Пулеметные очереди. И все. Полковник сказал, что каторжники в условиях продолжающейся войны подлежат расстрелу. Почему он это не сказал в самом начале?

Дальше была импровизированная медкомиссия. Нас сортировали на годных и негодных к службе. Негодные, а в их число попал и я с Луи, заволновались. Только полковник успокоил. Негодные будут служить в строительных батальонах. Успокоил. Скоро пришли грузовики за годными. Нас осталось около сотни. Часа через два пришло три грузовика и за нами. Мы долго ехали на юг. Почти два дня. Кормили сносно. Даже один раз остановились у какого-то озерца и разрешили помыться.

Мы доехали до небольшого городка в Пенсильвании. Нас привязали к длинному забору на окраине этого городка. Зачем? Ха. Три раза ха! Нас начали продавать. Сержант, старший в нашей колонне, проехал по городку и объявил, что жители города могут с аукциона выкупить у федерального правительства в собственность пленных преступников. Нас продавали как рабов. И нас покупали как рабов. В основном рабов покупали фермеры. Торговля шла бойко. Сержант едва успевал пересчитывать наличные. Нераспроданными осталось трое. Доходяги. Кому они нужны? Сержант предложил фермерам забрать их бесплатно.

– Они же сдохнут через неделю, больше на их кормежку потратишь!

– Ну, раз так, – сержант достал пистолет и три раза выстрелил. – Они мне тоже больше не нужны. Трупы переходят в собственность общины. Делайте с ними, что хотите.

И наши конвойные уехали.

На ферме нас было сначала семеро. Потом хозяин докупил еще двенадцать пленных. Мы работали в поле от рассвета до заката. Кормили нас так, чтобы только не померли. Но все же мы умирали. Был один радостный момент, когда нам выпало облегчение. Из разговоров на ферме мы узнали, что в мире придумали какую-то новую мощную бомбу и спастись от нее можно только глубоко под землей. И скоро, возможно, враги США начнут бомбить Америку такими бомбами. Тогда хозяин начал спешно строить бункер. Привез стройматериалов, и мы копали котлован, бетонировали, засыпали все землей. Была большая спешка. Кормил нас хозяин тогда от пуза, даже выдал нам каждому по одеялу. Бункер получился не очень большим. Только для семьи хозяина и его работников. Нам там места не хватило бы. Но мы и этому радовались. Когда начнется бомбежка, все спрячутся в бункере, а мы сможем сбежать.

Но бомбежки все не было. Вроде бы где-то, как говорили, и взрывались эти бомбы, но не у нас. И продолжилось наше рабство. Я потерял счет годам. Зачем их было считать рабу, ведь рабство бессрочно. Иногда у кого-то из моих товарищей не выдерживали нервы, и тогда он кидался на сыновей хозяина, исполнявших обязанности надсмотрщиков. И тогда его пристреливали, как взбесившуюся собаку.

Прошло, наверное, лет двадцать. Я пас хозяйское стадо. По пыльной грунтовке ехал автомобиль. Машина остановилась, и водитель спросил меня, как проехать к нам на ферму. Я ответил.

– А, вы на Стюарта работаете? – задал вопрос мужчина.

– Да, я его раб.

– Что? Как это?

Из разговора с мужчиной я узнал, что федеральное правительство еще пять лет назад амнистировало всех переданных в сельское хозяйство пленных и разрешило им вернуться обратно по домам.

Потом был скандал. Не на ферме. В штате. К нам в городок приехала целая делегация конгрессменов и прокуроров. Нас освободили. К тому времени нас оставалось девять. Луи не дожил. Целая церемония была. С журналистами. Шоу. Федеральное правительство освобождает последних пленных повстанцев-сепаратистов.

Главный из конгрессменов толкнул речугу под телекамеры и вспышки фотоаппаратов.

– Сегодня мы наконец-то ставим точку во второй Гражданской войне и примиряемся с последними восемью сепаратистами. Теперь и они могут вернуться к своим домам и зажить обычной жизнью!

Восьмью? Нас девять! Конгрессмен идет и вручает паспорта моим товарищам. А мне? Ко мне подходят полицейские и надевают наручники. Что за черт?

– Сегодня произошло еще одно знаковое событие, – продолжает вещать конгрессмен. – Изобличен последний военный преступник второй Гражданской! Он виновен в гибели нескольких сотен военнослужащих армии США! Он будет предан суду и получит достойное наказание. Все должны знать, что у Закона США длинные руки и никто не уйдет от возмездия!

Это он про меня? Я – военный преступник? О боже, за что? Я же просто воевал!

На суде мне адвокат шепнул, что тот молодой офицер, что подорвался возле моего броневика, был единственным сыном генерального прокурора США, а в одном из подбитых мною танков сгорел брат губернатора одного из штатов. Но я же уже черт знает сколько отсидел в рабстве! Суд даже не слушает мой лепет. Двести восемнадцать лет тюрьмы. Почти по году за каждого повешенного на мою совесть янки. Гуманно. Торжество гуманизма. Один год за одну смерть. Апелляция. Они там издеваются? Мне скостили двадцать два года, засчитав в отбытый срок годы, проведенные в рабстве.

Тридцать пять лет в тюрьме. С неграми и латиносами. О нет-нет, прекрасные ребята. Белые расисты запрещали им работать, и парни, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи, были вынуждены торговать наркотой или заниматься небольшими экспроприациями. Насилие в тюрьме? Я не хочу говорить на эту тему. Что? Нет. Вы не так поняли. К однополым отношениям я в какой-то степени даже с симпатией… Но эта тема для меня глубоко личная.

В предпоследний год двадцатого века я неожиданно попал под амнистию. О да! Та знаменитая амнистия Билла Клинтона! Когда я наконец поменяю временный вид на жительство на паспорт, то обязательно пойду голосовать за Клинтона. Что? Он больше не может быть президентом? Жаль. Но у него же есть жена, дети, племянники, в конце концов, буду голосовать за них. И все же Билл великий человек. Эта его идея национального примирения и покаяния. Это то, что нам в США так не хватало все эти годы.

Я вот только никак не могу понять. Вот этот лозунг: «Жизни цветных имеют значение!» Нет, я не против. Наоборот. Но вот про нас, французов, забыли! Почему я должен при входе в супермаркет становиться на колени? Я ведь тоже был в рабстве у белых янки! Да, я считаю, что «Жизни французов тоже имеют значение».

Очерк-интервью из сборника «Новое мышление и толерантность». Нью-Йорк, США. 2005 год.

24 марта 1943 года, остров Узедом, Германия.

Уже более месяца длился аврал со всеми сопутствующими движухами-неразберихами, нервотрепкой-усталостью и внушениями-трендюлями от начальства. Ясно, что от тутошнего, полигонного начальства. Майор Пауль Зиберт, по нынешней должности – командир одного из нескольких отдельных инженерно-строительных батальонов, впахивающих на стройках секретного ракетного полигона, сидел за рабочим столом и тупо пялился на солидную кучу-стопку бумаг-документов.

Твою мать! За что? Расхлебывать-разруливать, несомненно, придется, но как это не вовремя!

Недели три назад… Нет. Отставить! Ровно девятнадцать дней назад. Вот-вот, так должен мыслить настоящий ариец, мать его за ногу! Что за плебейские жаргонизмы? Выражайся яснее! Свинская собака! Во! Это по-здешнему, вот так и надо!

Да, замотался майор. Мысли разбегаются. Но все же надо собраться и раскинуть мыслью по древу. Опять?

Майор резко поднялся со стула и прошел в туалет. Холодная вода в лицо и на идеально, по-уставному постриженные волосы. Полегчало. Взбодрился. Для того чтобы распрямить запутанные мысли, надо начать с начала, от печки… опять? Все-все.

Шло очередное рабочее совещание у руководителя проекта генерал-майора Дорнбергера[39]. Ракетный проект рейха неожиданно для всех причастных получил дополнительное, просто огромное финансирование. И такие же огромные предъявы по скорости исполнения. Ученые-конструкторы довольно урчат. Администраторы-управленцы потирают шаловливые ручки, как же, такие ресурсы в управление получены! Скучно и задумчиво только руководство строительных и технических структур-подразделений. В кратчайшие сроки необходимо построить и ввести в эксплуатацию кучу объектов. От простейших бетонированных окопов и легкосборных ангаров до дополнительных подземных бункеров, стартовых ракетных столов-площадок и капитальных сборочных цехов. Вроде и ресурсы-стройматериалы есть, и строительная техника, и инструмент в достатке, и даже с рабочими руками все в порядке, даром, что ли, еще один лагерь с военнопленными на остров перебазировали, ведь пять размещенных на полигоне инженерно-строительных батальонов своими силами никак не справятся со всем объемом работ. Вроде бы все необходимое есть, для того чтобы в срок исполнить задачи, нарезанные фюрером и партией. Все, да не все.

Есть еще на стройке такие должности – бригадир и прораб. Без них никак. Ни фундамент не забетонировать, ни даже нужного размера-габарита котлован не выкопать, и это не говоря про установку всякой-разной инженерии, водопровод-канализация, электричество-телефония и гидравлика-пневматика со сложно-извращенной, германским инженерным гением, электромеханикой. И надо этих прорабов-бригадиров много. Очень много. Пленных-работяг нагнали почти под сорок тысяч. Грубый расчет. Один бригадир на двадцать-тридцать рабочих. Тысячи полторы бригадиров надо. Прораб на три-пять бригад. Триста-пятьсот прорабов. Где такую уйму строительных и околостроительных специалистов взять? А что, рейх обеднел на технически грамотных мужиков? Как ни странно – да. Обеднел. Потери на Восточном фронте, даже с учетом мобилизации союзников, все равно вынуждают отправлять на войну природных немцев. Инженеров, конечно, стараются не трогать. Но на место взявшего винтовку квалифицированного рабочего приводят под конвоем унтерменша-остарбайтера, а за ним глаз да глаз нужен, квалифицированный инженерный глаз, чтоб не падало качество. В общем, при деле все немецкие инженеры. Неоткуда их взять в таком количестве. Можно было бы по Европе, по союзникам насобирать, да не хочет фюрер даже по чуть-чуть делиться техническими секретами со своими союзниками. Набрать из военнопленных? Бригадир-староста-капо в бараке – это не то же самое, что бригадир-прораб на серьезной ответственной стройке.

– Разрешите, герр генерал-майор, – подал голос на том совещании один из командиров инженерно-строительных батальонов – коллега Пауля.

– Да, говорите, майор.

– А может, действительно набрать из пленных?

– ?

– Думаю, если поискать по всем лагерям, то найдется там хотя бы несколько сотен офицеров-строителей.

– Поставить русского офицера руководить русскими же пленными солдатами? – встрепенулся один из эсдэшников, рулящих на полигоне безопасностью. – Может, им еще и оружие дать? Это невозможно!

– Но если эти русские офицеры уже сотрудничают с нами…

– Среди русских офицеров не так много разумных людей. Они редко идут на сотрудничество. И я сильно сомневаюсь, что среди таких разумных мы сможем хотя бы сотню толковых инженеров-строителей отыскать.

Но майора не смутить аргументами эсдэшника.

– Извините, герр генерал-майор, разрешите я немного порассуждаю?

Одобрительный кивок Дорнбергера.

– Что значит пошедший на сотрудничество? Вот взяли мы в плен русского офицера-строителя. Допрашивать его будут про то, что он строил-оборудовал, и то только в том случае, если мы уже эти самые объекты не заняли. Если он соглашается откровенно рассказать про стройку завода или там укрепрайона, что его дальше ждет? Идти командовать вспомогательным полицейским подразделением? Писать агитки-пасквили про Сталина. Для профессионала-инженера – так себе перспектива. Ну, кто-то за нормальную пайку и свободу перемещения согласится, но, насколько знаю, таких немного. Да и неинтересно инженеру полицаем или пропагандистом работать. Вот и сидят в концлагерях такие специалисты и на равных с рядовыми тягают тачку в карьерах.

– И что вы предлагаете? – вопрошает Дорнбергер.

– Предлагаю вот таким офицерам предложить интересную работу по специальности.

Так, надо вступать в дискуссию, а то они сейчас напридумывают.

– И предложение это должно исходить, уж извините, – Пауль кивнул в сторону эсдэшника, – не от лагерной администрации или там от СД с Абвером, а от таких же специалистов, как они. Извините, герр генерал-майор, вырвалось.

– Да, действительно, – поддержал Пауля майор-строитель, – профессионал с профессионалом всегда сможет найти общий язык.

– И как вы себе это представляете? – ехидно спрашивает эсдэшник.

– А мы не будем их вербовать и уговаривать предать их родину, – ответил тогда Пауль. – Мы просто предложим им интересную работу, соответствующую их знаниям и опыту. Все лучше, чем киркой в шахте махать.

Обсуждение тогда затянулось почти на час. В итоге договорились разослать по концлагерям требования отправить в распоряжение руководства ракетного полигона всех установленных военных строителей чином от капитана и выше. Капитан – это все-таки минимум пять-семь лет опыта. Как раз тот минимум, что потребен на ответственном строительстве. Уже сотрудничающих с немецкой администрацией пленных договорились не привлекать. По этому пункту сработал аргумент Зиберта. Мол, будут конфликты между предателями Родины и теми, кто просто готов работать по специальности. Всех выявленных русских офицеров-специалистов должны доставить на Узедом, и уже здесь с ними должны будут провести беседы офицеры из здешних строительных батальонов. Согласятся – хорошо, если нет – то в обычный рабочий барак.

И вот сидит гауптманн Зиберт над списком и стопкой копий личных карточек военнопленных советских офицеров. По всем лагерям нашли-насобирали около пяти сотен пленных офицеров, подходящих под требования руководства полигона[40].

По сотне на каждый из находящихся на полигоне инженерно-строительных батальонов. Сотня карточек-судеб советских людей. Девяносто девять офицеров от капитана до полковника. И единственный из всех доставленных на полигон Пенемюнде генерал. Генерал-лейтенант инженерных войск, профессор Академии Генштаба[41] РККА Дмитрий Михайлович Карбышев[42].

Твою мать! И что теперь делать? Как не засветиться перед немцами? Как не подставить пленных перед Советским правосудием? Да и вообще, как спасти для Родины сотню, нет, пять сотен профессионалов? Ладно, пусть начальство разбирается. Озадачим его. Как? Фигня, не вопрос. Сейчас придумаем.

Ну-ка, ну-ка, был у нас вроде поставщик из Копенгагена, и что-то он затягивает с отправкой очередного заказа. Майор снимает трубку телефона. Сначала звонок коменданту полигона. Спасибо, герр оберст. Вылет специалиста в Данию согласован. Звонок на аэродром. Что там у вас сегодня в Копенгаген может вылететь? «Шторьх»? Отлично, большего и не надо. Да, один пассажир. Вылет? В 19.00. А что, у вас пилоты ночью не могут летать? Ну, вот и договорились. Нам просто до 19 не успеть. Хорошо-хорошо, с меня шнапс, договорились, два шнапса. Эх, жаль расставаться с парнем, но он единственный в группе имеет летную подготовку.

«Шторьх» с одним из офицеров-строителей вылетел с аэродрома Пенемюнде в Копенгаген через полчаса после захода солнца. Чуть более часа лета. Но, видимо, что-то случилось, не прибыл самолет в Копенгаген. И даже на датскую землю не сел. Сел на шведскую. Ага, через пару часов после взлета связной самолетик приземлился в окрестностях Карлскруны. Наверное, заблудился. Вот только управлял им в тот момент почему-то не летчик люфтваффе, а лейтенант с черными петлицами саперных частей вермахта. А в Карлскруне уже была комендатура Советской оккупационной администрации. И когда успели? Часа три переговоров коменданта с начальством в Стокгольме, и за ночным гостем оттуда прислали самолет. В шведской столице пересадка на Ли-2. И уже утром «немецкий сапер» вышел из самолета на летное поле Центрального аэродрома в городе Москве.

Вот теперь пускай у начальства голова болит над вопросами, заданными майором Зибертом, числящимся в НКВД как капитан госбезопасности Николай Кузнецов. Кроме вопросов к руководству, лейтенант привез и кое-какую документацию по немецкой ракетной программе и по собственно ракетному полигону.

А сам Пауль Зиберт всю эту ночь провел, разбирая проект строительства новых позиций ПВО острова. Подгадили шведы рейху. Бац – и русские части всего в двухстах, а кое-где и в ста километрах от границ рейха. Не ждали – не гадали, и вот на тебе. А если Сталин на юг Швеции перебросит что-то действительно большое-серьезное из авиации? Как отбиваться? Сейчас-то вряд ли. Сейчас ВВС РККА по полной задействованы в Белоруссии. Те авиачасти, что из Карелии наступали, пока заняты в южной Норвегии. Но вот что делать немцам, когда Сталин наконец разберется с Клюге? Надеяться на то, что русские не в курсе про Пенемюнде? Можно. Но лучше подстраховаться. Перво-наперво усилить ПВО! Много зениток, больших и малых. Больше истребителей, дневных, ночных и высотных. И про РЛС не забыть! Будут саперы для всего этого инфраструктуру строить. Ну, и в Москве обо всем этом узнают. Чего самолет зря гонять? Положил Зиберт в папочку тому лейтенанту и копию проекта развития системы ПВО полигона.

Только на ПВО будут надеяться немцы? Конечно, нет. Решено на совещании у фюрера готовить новый, резервный полигон на юге рейха, в Баварии. И туда скоро отправится часть здешних строителей. Батальон же майора Зиберта остается пока на действующем полигоне. Доволен руководитель проекта генерал-майор Дорнбергер работой Пауля, даже намедни обещался замолвить словечко в Берлине об ордене или медальке какой для него, ну и похлопотать обещал о присвоении очередного звания.