Зона ЧП. Не изученная война 1996 года

Мы подобрали свои автоматы и, опустив головы, побрели к машинам. Паштет шел позади, широко расставляя ноги и не сгибая колен. Было впечатление, что обделался. На самом деле он испытывал неудобство из-за мокрой одежды.

– Ну что, Паштет, сходил по-большому? – не выдержал и первый заговорил я.

– Обосрался, придурок, – высказался Саня.

– Кто знал. Ну, меня бы не встретили, к машинам подошли бы, – отбивался от словесных нападок Паштет.

– Увидев машины, они бы по рации пробили, а встретив одного идиота, что угодно можно подумать, – выпалил я. – Бля, Паштет, ты как ходишь по-большому, всегда проблемы.

– Ты хоть успел сходить? – спросил Саня.

– Не успел, да уже и расхотел, – ответил он.

Всех немного отпустило, обстановка разрядилась. Глядя на Паштета, нельзя не засмеяться. Мы с Саньком расхохотались, улыбнулся и он, в темноте блеснув своими зубами.

– Надо теперь сушиться, – констатировал Саня.

– Нам-то проще, сапоги долой и портянки на печку, мигом высохнут, а вот ему, – кивнул я на Паштета.

– Подменка у тебя есть, пока переодеться на время? – спросил у Паштета Саня.

– Есть, просушу до утра, а там все равно в стирку, – ответил он.

У всех водителей была сменная одежда, роба, подменка. Выдана на случай ремонта техники, чтоб переодеться и не пачкать камуфляж. Она была песочного, однотонного цвета.

Мы вернулись к своим шишигам (так называли автомобили ГАЗ-66). Музыку никто уже слушать не хотел, все расселись по своим машинам и дружно завели двигатели. Трясло, то ли от пережитого, то ли от холода. Надо прогреть хорошенько машину, повесить сушить вещи и ложиться спать. Усталость за целый день давала о себе знать. Для отдыха водителя ГАЗ-66 комплектовался съёмной подвесной брезентовой койкой, по существу гамаком, который подвешивался на четырёх крючках в кабине. Машина наполнилась теплом, я снял сапоги, развесил портянки. Коленки почти высохли, и я решил больше ничего не снимать с себя.

Я натянул гамак и почти забрался в него. Или оттого что машина долго стояла и швы в районе крючков пришли в негодность, или от заводского брака, но сначала один, через две секунды второй крючок оторвались. Я крутанулся на гамаке и с размаху рухнул вниз. Не знаю, что было громче – треск отрывающихся крючков и шум падения моего тела или мой надрывный стон от боли. Но Саня прибежал поинтересоваться, что случилось. Со злостью сорвав два оставшихся крючка, я сложил кусок брезента, служившего когда-то гамаком, и сунул его под сиденье. Что-то не совсем хорошо начинается служба здесь, подумал я, уселся удобней на водительском сиденье, включил тихонько магнитофон и закрыл глаза.