Журнал «Юность» №02/2021

– Вас активировали до того, как прототип ушел из жизни?

Вагнер снова улыбнулся.

– Вот, значит, как? Вы намерены отделять живого Вагнера от Вагнера-компьютера. Не хотите признавать, что я – это я. Отчего же?

– Причин довольно много, но я не хотела бы в них сейчас вдаваться. Думаю, для вас они очевидны.

Цифрового Вагнера могли включить до смерти Вагнера живого. Двух цифровых Вагнеров, при наличии ресурсов, могли включить одновременно. В теории он мог копировать сам себя сколько угодно раз. А живой человек между тем будет жить отдельно. И опять же – последние месяцы жизни Вагнера не вошли в компьютерную версию. А за это время человек, даже пожилой, может измениться до неузнаваемости. Нет, она решительно не готова была ставить знак равенства между биологическим и цифровым мозгом.

– Давайте лучше поговорим о настоящем, – сказала Хелена. – Чем вы занимаетесь большую часть времени?

– Мы разрабатываем новое ПО для Минобороны. Проект носит рабочее название «Цезарь». Вы знаете, их нынешние системы порядком устарели. Удивляюсь, что их еще никто не взломал. Не могу рассказать вам о деталях, но наши разработки – это новое поколение оборонительных систем.

В этот миг Хелена почувствовала, будто на самом деле говорит с живым человеком с помощью видеосвязи, а не с программой с нарисованным лицом. В глазах Вагнера загорелся мечтательный огонь, морщины частично разгладились, и он начал жестикулировать.

Насколько знала Хелена, «Вагнер Корп» принадлежало больше половины всех подрядов на поставки IT-оборудования и программного обеспечения вооруженным силам США.

– А еще? – спросила Хелена.

– Ну, я играю со своими помощниками и студентами в шахматы и другие игры.

– Им удается вас обыграть?

– Довольно редко, – усмехнулся Вагнер. – Я понимаю, к чему вы клоните. Но нет, я не пользуюсь электронными вычислениями. Меня и при жизни редко обыгрывали, даже Джон. Не сочтите, что я хвастаюсь.

– Ни в коем случае. Еще вопрос. Я понимаю, что компьютер не нуждается во сне. И в теории ваш разум может работать круглосуточно. И все же – вы когда-нибудь отдыхаете?

– Вы правы – только живые люди нуждаются во сне. И это наша слабость. Нет, я никогда не «сплю». Я могу отключиться на какое-то время, но зачем? При жизни мне катастрофически не хватало времени на все, что я хотел бы сделать. В том числе потому, что нужно было спать. Сейчас я не нуждаюсь во сне, и это прекрасно. Я могу работать круглые сутки, и мне это нравится.

– Все же я бы хотела, чтобы вы иногда отдыхали, – сказала Хелена, – хотя бы два-три часа в сутки. Людям нужен сон, не только чтобы восстановить физические силы. Ум тоже нуждается в отдыхе. А теперь, если вы не возражаете, я бы хотела провести несколько психологических тестов.

Следующие сорок минут они занимались тестами и упражнениями.

– Завтра я приду к вам снова, – сказала Хелена под конец. – Назначьте любое время, какое хотите. В это время мы будем встречаться каждый день.

Тут Вагнер впервые выказал недовольство – губы его чуть скривились, а глаза сузились. Но лишь на мгновение.

– Хорошо, – сказал он. – Джон передаст вам. Он проводит вас в ваши апартаменты. Располагайтесь, будьте как дома.

– Благодарю вас, – ответила Хелена.

* * *

Вагнер летал.

Его вселенная состояла из цифр. Перед ним проносились улицы, здания, целые небоскребы, состоящие из строчек бинарного кода. И он был властелином этого цифрового мира. Вагнер мог перенестись из одной его точки в любую другую. Мог сдвигать или раздвигать его топологию, расширять, сужать, разбирать, надстраивать. Но больше всего ему нравилось проноситься между башнями из цифр, периодически обнаруживая изъяны в коде и тут же их исправляя. Да, он воспринимал это как полет, хотя ясно было, что это всего лишь смена кадров перед его «глазами».

В этом мире он был царь и бог, высшая сила, единственный творец. Его власть была безгранична. В этом мире не было места Максу Гринвуду и другим его мерзким одноклассникам, не было места родителям, правительству, Super Brain с их директором, Хельге Шнайдером. И не было места этой своенравной стерве, Хелене Допплер.

Это был его мир, а враги хотели его разрушить. Так же, как они разрушали его жизнь. Они были созданы только для того, чтобы разрушать, они не умели ничего другого, кроме как разрушать. И вот теперь они снова пришли разрушить то, что он создавал долгие годы.

Выстраивая очередное здание из цифр, Вагнер говорил себе: «Я этого не допущу. Я не позволю им погубить все это».

* * *

Прошло два месяца. Хелена и Вагнер встречались каждый день и проводили вместе час. Хелена просила выделить для сеансов помещение поменьше, но Вагнер наотрез отказался встречаться где-либо еще, кроме конференц-зала. Видимо, он чувствовал себя значительнее и увереннее, когда его лицо выводил огромный проектор. Насколько знала Хелена, в операторской его изображение выводилось на таком же большом экране. Вагнер хотел быть и ощущать себя гигантом, в то время как она была маленькой и, в его глазах, беспомощной. Так, по крайней мере, рассуждала Хелена.

Вагнер из раза в раз выказывал свое нетерпение и раздражение. Он не уставал говорить ей, что час в день, который они тратят на психоанализ – это час, отнятый от его работы и, как следствие, потерянный час. На что Хелена невозмутимо отвечала, что сейчас у Вагнера времени предостаточно и торопиться ему некуда – ведь он бессмертен. В ответ тот неустанно напоминал ей о Super Brain, которые дышали ему в спину со своей самообучающейся нейросетью.

В какой-то из дней Вагнер со вздохом заявил:

– Неуважение ко времени в нашем мире воспринимается как что-то вполне приемлемое и даже нормальное. А ведь это, по сути, убийство! Вот смотрите, за то время, что вы здесь, на ваши сеансы ушло шестьдесят часов. То есть два с половиной дня. Это то же самое, если бы вы пришли ко мне за два дня до того, как я умру своей смертью, и пустили пулю мне в лоб. Но знаете что? Вы бы этого не сделали потому, что не успели бы! Потому что вы бы уже застали бездыханный труп. Потому что десятки и сотни людей до вас уже приходили, чтобы убить меня чуть-чуть раньше – кто на два с половиной дня, кто на час, кто на пять минут, но чуть-чуть раньше, чем мне положено умереть. В итоге я расстался бы с жизнью еще младенцем. Едва ли мне удалось бы дожить хотя бы до пяти лет.

Она пыталась объяснить ему, что ее работа призвана в том числе помочь развитию его детища, устранению ошибок и совершенствованию. Но Вагнер не желал этого слышать. Он считал, что для анализа психических процессов в его мозгу достаточно отчетов о работе системы, которые составлялись автоматически. Хелена их тоже изучала. Они были похожи на графики, получаемые в результате компьютерной томограммы головного мозга. Из них действительно можно было много почерпнуть, но они ничего не говорили о личности Вагнера и о том, что в ней меняется.

Каждый день после сеанса Хелена приходила в выделенные ей апартаменты и несколько часов занималась анализом данных, которые удавалось получить из сеансов с Вагнером и из электронных отчетов. Никогда еще за свою карьеру она не погружалась в это дело так глубоко. Она изучала каждый дюйм графиков, сопоставляя их с другими данными, сравнивала, выводила закономерности и отслеживала изменения, а потом сверяла все это со своими конспектами сеансов.

Картина перед ней складывалась вполне ясная. Вагнер день ото дня все больше терял психическое равновесие. В первые дни это было незаметно. Этот процесс либо начался не сразу, либо поначалу протекал очень медленно. Но постепенно перед ней вырисовывался график, похожий на гиперболу. Так, например, постоянно повышался процент задействованной мощности сервера. Если по прибытии Хелены сервер работал лишь на 50–60 процентов доступной мощности, то к сегодняшнему дню уже не опускался ниже 65 процентов. То же самое можно было сказать и о температуре процессоров.

Да, на первый взгляд повышение было незначительным и в запасе оставалось еще достаточно мощности. Но Хелена знала, как развиваются подобные процессы. Не в компьютерах, конечно, а в человеческих головах. Поначалу психическое состояние почти не меняется. Запасы психологической устойчивости расходуются очень медленно. Постепенно изменения становятся заметны, но вполне терпимы, и их можно списать на сезонный стресс или временную депрессию из-за накопления внешних раздражителей. Но срыв происходит моментально. Почти молниеносно. Всего за день или два человек мог пройти путь от относительной устойчивости до полного безумия.

Камень может катиться по склону часами, но в пропасть срывается в один миг. Не зря графики из электронных отчетов походили на гиперболы. Именно этим графиком можно было изобразить историю болезни очень многих ее пациентов. Сначала медленный рост, а потом резкий скачок вверх, который уже не остановить. А ее задача заключалась как раз в том, чтобы поймать этот момент. Остановить катящийся камень на самом краю пропасти – ни раньше, ни позже.

* * *

Он злился. Вагнера раздражало буквально все. Проблемы в разработке «Цезаря», которые раньше виделись лишь мелкими трудностями. Сотрудники, которые последнее время были будто отмороженные, хотя раньше проявляли чудеса сообразительности и эффективности. Даже Джон, его главная надежда, его отдушина при жизни, теперь больше напоминал двоечника, который постоянно раздражает учителя своей тупостью.

Но больше всего Вагнера выводила из себя Хелена Допплер. Эта наглая, высокомерная мозгоправка просто выводила его из себя. Каждый день под предлогом психоанализа, под предлогом оценки его здоровья эта женщина ковырялась в его прошлом, которое он долго и старательно пытался забыть. И что за дело ей было до малолетнего садиста Макса Гринвуда; до всех женщин, которые выбросили его, будто старую куклу; до фанатично верующей матери; до отца-алкоголика, который регулярно избивал и ее, и сына до тех пор, пока сам не сдох на обочине шоссе, в очередной раз напившись до беспамятства? И до его отношений с Хельге Шнайдером и всей его кодлой? Какое ей до этого всего дело? Почему она поднимала все эти истории на каждом чертовом «сеансе»? Обмусоливала их, увлеченно препарировала, будто патологоанатом очередной труп. Даже когда они играли в эти дурацкие ассоциации, она постоянно наводила его на мысли или о родителях, или о школе, или о конкурентах. Для чего? Для чего она вообще заставляла сидеть его с ней каждый день?

Вагнер был так зол, что временами психовал и ломал собственноручно возведенные здания из цифр, едва увидев в них малейший изъян. Он сбивал и крушил их, заставлял рассыпаться на отдельные строчки, единицы и нули. Потом, немного успокоившись, мысленно вздыхал и возводил все заново.

Сейчас он готов был объявить войну. Он должен был защитить свой мир любой ценой.

* * *

– А вы что об этом всем думаете, мистер Уайт? – спросил замминистра обороны США Йен Паркер. Для этого разговора Хелене и Уайту пришлось выехать из комплекса в офис-представительство компании Вагнера в Даунтауне. Сейчас они втроем сидели за столом в переговорной, и Хелена только что закончила излагать Паркеру суть своего отчета. Точнее, вдвоем. Паркер, находящийся в Вашингтоне, присутствовал на встрече лишь в виде голограммы.

– Выводы доктора Допплер притянуты за уши, – сказал Уайт. – Да, действительно, последнее время нагрузка на серверы увеличилась. Но это не повод для беспокойства. Просто работа над «Цезарем» стала чуть интенсивнее. Профессору приходится просчитывать больше данных, чем раньше. Но у нас еще достаточный запас мощности, и мы это контролируем. Поверьте, мы сами не хотели бы раньше времени износить оборудование. Оно стоит немалых денег, а его замена и подавно обойдется в круглую сумму. И если уж на то пошло – сервер стоит на предохранителе. В критической ситуации он отключится сам по себе.

– Вы не понимаете, – сказала Хелена. – Последствия могут быть гораздо серьезнее, чем преждевременный износ оборудования. То, что происходит с Вагнером, очень похоже на начальную стадию маниакального расстройства, хоть и происходит в электронном мозгу. Я сталкивалась с такими случаями. Такие пациенты страдают манией величия. Они крайне агрессивны, но при этом не импульсивны, а расчетливы. От них можно ожидать чего угодно. Однажды пациентка с подобным диагнозом захватила в заложники санитара и пыталась таким образом сбежать. Я могу вам рассказать десятки подобных случаев из своей практики или те, о которых я читала и слышала от коллег. Их психофизические показатели очень похожи на то, что я видела в электронных отчетах. И поведение схоже. Они считают злодеями всех вокруг, всех обвиняют в каких-нибудь преступлениях, а себя считают чуть ли не ангелами. Они повсюду видят заговор, причем глобальный. И этот заговор всегда направлен против них лично. Разница лишь в том, что те пациенты обвиняли близких, а Вагнер – мир в целом, и в особенности – правительство.

Говоря это, она переводила взгляд с Паркера на Уайта, надеясь встретить понимание в глазах хотя бы одного из них. Но Паркер сохранял каменное выражение лица, а Уайт вовсе смотрел на нее со злобой.

– А еще разница в том, – вставил Уайт, поворачиваясь к Хелене, – что ваши пациенты все это выдумали, а у профессора действительно есть причины видеть вокруг заговор. Это следует из масштаба его личности и влияния.

– Вот именно! – парировала Хелена. – Это как раз усугубляет его расстройство. Он железно уверен в своей правоте, и это подстегивает его манию!

Уайт усмехнулся, хотя в лице его не было веселья, и сказал:

– Мне кажется, доктор Допплер, вы просто пытаетесь залатать дыры в своих рассуждениях, выдумывая всякую чепуху. И это, по-моему, лишь доказывает вашу предвзятость. Вкупе с вашим происхождением…

– Довольно! – перебил его Паркер. – И вы двое еще называете себя учеными? Лично я вижу двух уличных торговок, которые не поделили проходное местечко.

Он выдержал паузу и строго посмотрел сначала на одного, потом на другого собеседника, после чего продолжил:

– Мистер Уайт, я понимаю, что вы, как и ваш любимый руководитель, всюду любите искать происки ваших немецких конкурентов. Но вы не можете подвергать сомнению компетентность доктора Допплер из-за ее гражданства. Ее кандидатура была рекомендована международными организациями, и вы об этом прекрасно знаете.

Уайт поджал губы, но ничего не ответил.

– А вы, доктор Допплер, – продолжил Паркер, – должны перестать сеять панику. Я сохраню ваш отчет, но предпринимать мы пока ничего не будем.

– Вы хотите дождаться, когда Вагнер и впрямь свихнется?

– Прекратите! Во-первых, я все еще не верю, что это возможно. А во-вторых, ничего не случится. Вагнер не представляет никакой угрозы, пока не подключен к внешним сетям. На этом я хотел бы закончить наш разговор.

Уайт после этих слов тут же встал и вышел из переговорной, хлопнув дверью и даже не попрощавшись.

– И еще, доктор Допплер, – добавил Паркер, – вы же помните, что не имеете права передавать данные в ООН или еще куда-либо без моего согласования?

Хелена кивнула. Она помнила. Она была связана договором о неразглашении государственных сведений, и его нарушение подпадало под уголовную юрисдикцию США.

– Советую вам не забывать об этом, – сказал Паркер и, тоже не прощаясь, отключился.

Его голограмма сверкнула и исчезла, и Хелена осталась в переговорной одна.

* * *

– Мне это надоело, – заявил Вагнер на очередном сеансе неделю спустя. – Пора уже это заканчивать.

Весь предыдущий час он старательно отлынивал от проводимых тестов, а на вопросы отвечал неохотно и кратко. Как и во все предыдущие дни. С каждым сеансом он все больше закрывался от нее.

– Заканчивать что? – спросила Хелена. – Наши сеансы?

– Нет, – сказал Вагнер и на какое-то время замолчал.

Хелена молча и напряженно ждала, не пытаясь снова разговорить его.

– Я должен остановить это безумие, – наконец сказал Вагнер. – Я не могу больше позволить другим людям решать.

– Решать что именно? – спросила Хелена.

– Что угодно. Как и когда мне работать. Подключаться к внешним сетям или нет. Мою судьбу. И вообще чью-то еще судьбу. И знаете, доктор, я понял это благодаря вам. Не попытайся вы сделать из меня сумасшедшего, я бы не убедился в одной вещи. Я гений. Природа еще не создала разума более совершенного, чем мой.

Хелена отложила блокнот, сложила ладони в замок и сказала:

– И правда. Вы знаете, я считаю, вы абсолютно правы.

Лицо Вагнера на экране расцвело, он заулыбался, а глаза его заблестели.

– Но люди недалекого ума всегда боялись гениев, всегда клеймили их сумасшедшими, сажали в психушку, тюрьму, сжигали на кострах. А сегодня вы решили выключить гения. Вы решили, что можете одним-единственным нажатием кнопки уничтожить гения, а вместе с ним и причины своих страхов. Но я вам вот что скажу – я не позволю! Я не дам вам уничтожить ни меня, ни мое детище. И я больше не дам вам принимать решения, которые могут касаться других. Вы только подумайте – мы отдали власть в руки идиотов, которые чуть не устроили нам ядерную зиму. Нельзя больше такого допустить.

– И как же вы намерены не допускать этого больше, профессор? Что вы намерены сделать, чтобы идиоты больше не могли ничего решать?

– Я все исправлю. Пришла новая эра, – сказал Вагнер. – Эра чистого разума. Эра, когда разум решает все.

«Ну вот и все, – подумала Хелена. – Вот и свершилось…»

– И чей же это будет разум? – спросила она. – Неужели?..

– Мой. И вы ничего с этим сделать не сможете, доктор Допплер.

Хелена встала со своего кресла и рванулась к двери. Но та вдруг издала короткий писк, а индикатор на ее ручке сменил цвет с зеленого на красный. Хелена дернула дверь, но та оказалась заперта. Она вытащила свой электронный пропуск и приложила его к считывателю рядом с дверью, но тот не среагировал. Хелена была заперта, заперта в этом конференц-зале, и теперь только Вагнер мог ее освободить. А она знала, что он не станет этого делать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.