Порочная месть

Современный любовный роман, Романтическая эротика

Теги: #принуждение #разница в возрасте #холодный мужчина

1

За пять лет до основных событий

Я критически оглядываю свое отражение в зеркале и тяжело вздыхаю. Тугое бархатное платье, купленное с полгода назад на распродаже, натирает декольте, стремительно увеличившееся к окончанию старшей школы, а обтягивающий подол норовит задраться слишком высоко из-за округлившихся бедер. Я бы и рада приобрести ко дню своего восемнадцатилетия что-нибудь новое, вот только свободных денег у меня нет: в связи с подготовкой к вступительным экзаменам в университет времени на подработку катастрофически не хватает, а зарплату, которую отец получает на заводе по производству пластиковой тары, он успешно спускает на то, чтобы залить свою трехлетнюю боль от кончины мамы. Можно было попросить денег у моего старшего брата Артура, но на это у меня не хватило совести, потому что он и так делает для меня много: например, выступает спонсором сегодняшнего празднования. И пусть я отмечаю день рождения не в роскошном кафе, а в нашей тесной гостиной, главное, что на столе есть мои любимые тако и праздничный торт с розово-кремовой надписью: «С днем рождения, Эрика», а рядом со мной люди, которые мне дороги: подруги Кристин и Анжела, наш сосед Макс, сам Артур и, конечно, Кейн, его лучший друг, в которого я влюблена с тех пор, как надела свой первый бюстгальтер.

– Чего ты там копаешься, Эрика? – Кристин толкает меня в бок острым кружевным локтем и недовольно хмурит брови. Вот у кого не возникает проблем с тем, что грудь лезет из выреза платья, как поднявшееся тесто: подруга, кажется, перестала расти, как только ей стукнуло четырнадцать, сохранив пропорции миниатюрного подростка. – Артур уже разлил вино, а Кейн выглядит так, словно ему скучно.

Кристин всегда знает, на что надавить, чтобы получить желаемое. Она, как и я, с ума сходит по Кейну, но тоже совершенно безответно. Он бывает у нас дома едва ли не каждый день, и каждый раз смотрит на меня и подруг, как на надоевший предмет интерьера. Исключение составляют лишь те случаи, когда он разговаривает с Артуром: ледяная корка на красивом лице трескается, являя на свет человека, которому не чужды эмоции простых смертных. В остальном же Кейн выглядит так, словно испытывает к окружающим людям брезгливость.

– Слушай, может, Кейн – гей? – шепчет Кристин, когда мы, держась за руки, возвращаемся в гостиную. – В прошлое воскресенье я весь день провалялась на заднем дворе в том развратном купальнике, который привезла из Испании, а он на меня ни разу не взглянул.

При взгляде на Кейна, небрежно свесившего руку через спинку стула и слушающего треп Артура, я ощущаю, как сердце превращается в тающее эскимо. Любой самый незначительный его жест отзывается в теле странным восторгом.

– Он не гей. Артур как-то упоминал, что Кейн оставался ночевать у знакомой, и уж они там точно не кулинарное шоу смотрели.

Озвучить вслух то, что Кейн занимался с посторонней девушкой сексом, равносильно удару под дых, но я не могу позволить Кристин думать о нем плохо, потому что в моих глазах он идеален.

– Мы тебя потеряли, Эрика, – хмурится брат, с нескрываемым недовольством оценивая тесный капкан моего праздничного туалета.

После того как отец променял родительские хлопоты на бутылку виски, Артур взял на себя обязанности главы семьи и для своих отвязных двадцати пяти блестяще с ними справляется: у нас в холодильнике всегда есть еда, счета за аренду вовремя погашены, а его чрезмерный контроль над моей жизнью – это, скорее, побочный эффект, который можно перетерпеть.

Я посылаю ему примирительную улыбку и, опустившись на стул, вновь украдкой смотрю на Кейна. Прослеживаю волевую линию его челюсти, тонкий, с небольшой горбинкой нос и два зигзагообразных шрама на лбу, пока он сам продолжает вращать между длинных пальцев свернутую салфетку, наблюдая за ней из-под полуприкрытых век. Даже салфетка для него интереснее, чем я. И я совсем не списываю это на изъяны своей внешности: отражение в зеркале и навязчивое внимание парней в старшей школе дают все основания быть уверенной в своей привлекательности, но очевидно, что для Кейна я навсегда останусь младшей сестренкой его лучшего друга.

– За тебя, Эрика! – восклицает Анжела, перевешиваясь через весь стол, чтобы стукнуться со мной бокалом с вином. – За твое совершеннолетие и будущее поступление в университет!

Под общий звон хрусталя я обвожу присутствующих глазами и делаю крошечный терпкий глоток. Знаю, что Артур за мной наблюдает, и не хочу, чтобы он жалел о своем решении позволить алкоголю присутствовать на столе лишь потому, что его младшая сестра не знает меру.

– Артур, – деловито произносит Кристин, пока я пытаюсь изящно разделать тако при помощи вилки и ножа в попытке продемонстрировать исключительные столовые манеры. – Предки дали добро на покупку машины, а так как я в этом совсем не разбираюсь, мне бы пригодилась ваша с Кейном помощь. Скажем, в эти выходные?

Все-таки Кристин самая умная из нас троих: она всегда подходит к достижению своей цели с умом. Вот и сейчас безошибочно угадывает, что самый эффективный способ заполучить Кейна во многочасовую близость – это действовать через моего брата. Артур никогда не откажется поглазеть на автомобили и, разумеется, позовет с собой своего лучшего друга.

– Думаю, я выкрою на это время, – откликается брат и откусывает внушительный кусок тако, совершенно не заботясь, как это выглядит со стороны. Разве стоит смущаться в компании неинтересующих тебя малолеток? – А Кейн не сможет – через два дня он уезжает в Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк? – картинно распахивает глаза Кристин и переводит взгляд на Кейна.

Выражение его лица остается неизменно скучающим. С легким кивком он тянется к бокалу с водой и делает ленивый глоток.

– Кейн открывает офис в Нью-Йорке и переезжает туда насовсем, – великодушно поясняет брат, с нескрываемой гордостью поглядывая на друга.

Кровь ледяной волной приливает к щекам и груди, когда до меня доходит смысл его слов: Кейн переезжает за тысячу миль от нашего городка, и, скорее всего, я его больше не увижу. И пусть между нами ничего не может быть, я готова и дальше продолжать довольствоваться теми моментами, когда мы сталкиваемся в дверях гостиной, или когда я чувствую мятно-табачное дыхание на своем предплечье, ставя перед ним кружку с приготовленным кофе. А теперь, выходит, даже этим маленьким радостям моего сердца придет конец.

Забыв об обещании не налегать на выпивку, я обхватываю похолодевшими пальцами ножку бокала и до дна осушаю его содержимое. Опьяняющий дурман мягко ударяет по затылку, но не приносит ни унции облегчения моему отчаянию. Как же это неправильно, что я умираю внутри от одной мысли, что больше никогда не увижу Кейна, а ему все равно. Мы ведь знакомы больше пяти лет, а если бы не очередная попытка Кристин заигрывать с ним, то я бы даже не узнала, что он насовсем покидает наш захудалый городок.

– Давайте включим музыку! – Тряхнув золотисто-рыжеватой гривой с вплетенными в нее разноцветными нитями, Анжела подпрыгивает со стула и несется к стоящей в углу колонке с явным намерением поставить что-то из своих любимых композиций.

– В честь именинницы! – тычет пальцем в кнопку музыкального центра, оглашая гостиную звуками романтичной баллады, и отвешивает глубокий поклон.

Глаза помимо воли нащупывают Кейна, посылают немую мольбу меня пригласить. Наверное, хорошо, что в этот момент он продолжает щелкать пальцем по экрану мобильного и не замечает всей глубины моего отчаяния.

– Эрика, – рука Макса ложится на мое плечо. – Потанцуем?

Я бросаю последний взгляд через весь стол и, убедившись, что моей робкой надежде получить желанный подарок суждено быть погребенной под тоннами безразличия, позволяю увлечь меня в центр комнаты.

– У меня есть для тебя еще один подарок, – удерживая ладони на весу чуть ниже моих ребер, тихо произносит Макс. Очевидно, он, как и я, чувствует на себе наблюдательное око брата. – Можешь зайти ко мне завтра, и я тебе его отдам.

Вот почему я не могла влюбиться в такого парня, как он? Макс симпатичный и высокий, и не похож на перекачанного подростка, застрявшего в переходном возрасте, как большинство моих сверстников. Учится в университете, а по выходным подрабатывает диджеем в местном клубе, где пользуется популярностью среди тусовщиц. Влюблен в меня года два и неоднократно давал понять, что готов вступить в отношения. Жаль, что сердцу не прикажешь.

Краем глаза я замечаю, как Кристин, поправив грудь, укомплектованную внушительным пуш-апом, поднимается с места и решительно идет к Кейну. Сердце опутывается болезненной паутиной ревности. Склонившись к нему так близко, как я себе никогда не могла позволить, она что-то заговорщицки шепчет ему на ухо. Я перестаю дышать и стискиваю рубашку Макса в кулаках так сильно, что он начинает смотреть на меня с удивлением. Неужели он подарит ей танец? Мой прощальный танец?

Но вместо этого Кейн уворачивается от волос, задевающих его щеку, и, раздраженно сжав челюсть, мотает головой. А пока Кристин пытается свыкнуться с очередным поражением, поворачивается и смотрит прямо на меня. Его темные глаза слегка сощурены, когда он скользит взглядом по моему лицу, задерживается на губах, и, спустившись ниже, оценивает ладони партнера на моей талии. Музыка исчезает так же, как и обнимающий меня Макс, под напором его внимания, которое продолжает лениво стекать к подолу моего нелепого платья и замирает там на добрых несколько секунд.

Так вот каково это, когда Кейн смотрит по-настоящему. Когда во рту пересыхает, а от бешеных ударов сердца начинает гудеть позвоночник. Когда по коже растекаются невыносимое жжение и мурашки, а внизу живота собирается горячий влажный ком, рождающий запретные мысли.

К тому моменту, как взгляд Кейна возвращается к экрану телефона, мой мозг, получивший инъекцию из смеси адреналина, влюбленности и гормонов, принимает самое смелое и безбашенное решение за всю мою жизнь. Если судьба добровольно не готова отдать мне подарок к совершеннолетию, я заберу его сама.

2

Кристин, Анжела и Макс покидают наш дом ближе к десяти вечера, после того как все тосты были сказаны, подарки вручены, а тарелки погребены в посудомойку. Отец появился к середине празднования, окинул присутствующих невидящим взглядом и, вытащив из ящика початую бутылку виски, также молча ретировался. Не то чтобы я ждала от него каких-либо знаков внимания или поздравлений, но в душе фантомным эхом отдается тянущая тоска. Этот неопрятный человек с въевшимся под кожу запахом виски и безразличия к окружающему миру совсем не похож на моего улыбчивого отца, который мастерил качели на заднем дворе и терпеливо помогал мне с заданиями по ненавистной химии, не дававшейся мне в школе. Трагедия ухода мамы, у которой в последние годы жизни врачи диагностировали терминальную стадию рака крови, перевесила чашу весов его любви как к самому себе, так и к нам, его детям, и все попытки вернуть отца на орбиту цветущей реальности путем семейных интервенций, консультаций с наркологом и встреч с собратьями по недугу не увенчивались успехом. И, кажется, мы с братом оба с этим смирились.

Вернувшись в свою комнату, я стягиваю с тела удушающий кусок ткани и иду в душ. Невзирая на то, что к празднованию дня рождения я и так привела себя в состояние нарядной стерильности, снова растираю кожу мочалкой до скрипа и заново мою голову, потому что план, который, подобно настырному клещу, поселился в мозгу в тот момент, как Кейн действительно взглянул на меня, требует нового уровня чистоты.

Высушив волосы и нанеся на лицо крем, я подхожу к зеркалу и придирчиво оглядываю себя в отражении: темные прямые волосы до плеч, не такие густые, как грива Анжелы, но и вялой паклей их тоже не назовешь; симпатичное лицо с ярким украшением в виде пухлого рта… Вот только глаза я всегда хотела большие и голубые, а не этот кошачий разрез с инкрустацией коричневой радужки. Фигура… мне сложно оценивать себя ввиду произошедших за последний год изменений, но думаю, она у меня хорошая даже несмотря на худобу: крупная высокая грудь, кожу на которой, к счастью, не изувечили растяжки от чересчур стремительного роста, узкая талия и наличие внушительной выпуклости в том месте, где у девушек моей комплекции ее обычно нет.

Убедившись, что в моей внешности нет ничего из того, что могло бы отвратить Кейна, накидываю на плечи голубой махровый халат и потуже затягиваю пояс. Несколько секунд гипнотизирую свое отражение расширенными адреналином зрачками и, избавляясь от пыли сомнений кивком головы, выхожу в коридор.

Дверь в спальню Артура, к счастью, закрыта. Вздрагивая от малейшего скрипа половиц, я миную ее и иду в сторону дальней комнаты, которая вот уже несколько лет негласно зовется комнатой Кейна из-за того, что он минимум раз в неделю остается в ней ночевать. Сердце колотится так сильно, что, кажется, его удары разносятся в тишине коридора. А что, если он выгонит меня? Или, что еще хуже, позовет брата, чтобы тот лично убедился в том, насколько испорчена его младшая сестра? Ох, нет, об этом кошмаре даже думать не стоит, ведь это мой последний шанс лишиться девственности с человеком, которого я люблю.

Я останавливаюсь возле заветной двери и, чтобы дать себе время привести дыхание в порядок, начинаю изучать ее замысловатый деревянный узор. Страшно ли мне? Еще как страшно. Готова ли я отступить? Ни за что. Ведь если есть хоть малейший шанс, что я получу то, зачем пришла, значит, все будет не зря. Потому что этот день я запомню на всю оставшуюся жизнь, как и всегда хотела.

Опускаю застывший в горле ком судорожным сглатыванием и, занеся руку, негромко стучусь три раза. Нервно одергиваю пояс халата, когда слышу твердые приближающиеся шаги.

Кейн распахивает дверь в одном спортивном трико, отчего у меня мгновенно пересыхает во рту – я ни разу не видела его без футболки. У него мускулистый торс, немного худощавый, что выгодно отличает его от протеиновых фанатиков, тягающих железо в зале в погоне за нефункциональным рельефом, как у борца или у профессионального спортсмена: широкая треугольная спина, в меру накачанные руки с выступающими венами и плоский живот с намеком на кубики и ту самую V.

При виде меня его обычно непроницаемое лицо на секунду теряет свою невозмутимость и темная бровь ползет вверх.

– Можно войти? – полухриплю-полушепчу, ощущая, как сердце вновь ускоряет свой ритм до критического, а в голове, словно беспокойная канарейка, бьется лишь одна мысль: «Пожалуйста, Господи, пусть он меня не прогонит».

Кейн неспешно сканирует мое лицо из-под полуопущенных век и, не сказав ни слова, отходит в сторону, впуская меня. Придерживая сцепленными пальцами отвороты халата на груди, я быстро вхожу внутрь и замираю, уставившись на смятую кровать, где валяются его мобильный и небрежный комок толстовки.

Не знаю, что приводит меня в такое замешательство: то, что мы впервые находимся наедине в его спальне, или осознание того, что назад пути уже нет, но я буквально подпрыгиваю на месте, когда слышу хлопок закрывшейся двери.

Не вижу, а скорее чувствую, как Кейн обходит меня сзади и, подойдя к приоткрытому окну, из которого успокаивающей влажностью задувает июньский вечерний ветер, берет с подоконника пачку и небрежным жестом выбивает из нее сигарету. В повисшем молчании, облокотившись назад, вспышкой-щелчком прикуривает ее и, выпустив перед собой густую сизую струю, устремляет глаза на меня.

– Ты вроде хотела поговорить.

В этот момент я очень жалею, что отказалась пить вино, которое Анжела стащила у своего отца и принесла с собой в рюкзаке, потому что доза смелости извне мне бы сейчас не помешала. Ведь, если подумать, это наш первый с Кейном разговор, который не касается крепости кофе или присутствия Артура в доме.

– Ты уезжаешь… И я подумала… – запнувшись, я нащупываю пальцами край пояса халата и начинаю судорожно его теребить.

Кейн чуть закидывает голову назад и выпускает новую струю из легких, после чего, прищурив глаза, вновь смотрит на меня, передавая неукоснительное послание продолжать.

– Я хочу, чтобы ты стал моим первым, – выпаливаю, захлебываясь разорвавшимися во мне эмоциями и словами, и усилием воли подавляю в себе детское желание зажмуриться после сказанного. Грудь поднимается и опускается, словно я только что вернулась с десятимильной пробежки, пальцы на руках и ногах собираются в замок от переполняющего волнения, пока я жду его реакции на свое скандальное предложение.

Его рука на долю секунды замирает с сигаретой у рта, и по телу прокатывается знакомая волна дрожи от пристальности его взгляда. Снова делает глубокую затяжку и, не снимая холодного равнодушия с лица, негромко произносит:

– А мне это зачем?

Я чувствую себя рыбой, выброшенной на сушу: открываю и закрываю рот, не в силах выдавить из себя ни слова. К такому я была не готова. В смысле не была готова к тому, что Кейн будет задавать вопросы, а мне придется на них отвечать. В своих фантазиях я рисовала, что мы поцелуемся, а после это случится.

– Ты станешь моим первым. – В моем небогатом арсенале доводов это самый сильный аргумент. Наверное, потому что Кристин как-то сказала, что парни чувствуют гордость от того, что девушка дарит им свою невинность.

Холодный голос Кейна с легкостью разбивает мой главный козырь:

– Меня не интересуют девственницы. Для чего мне портить отношения с лучшим другом ради неопытной девчонки в моей постели? Попроси дурачка-соседа – он будет счастлив стать первооткрывателем.

Наверное, так себя чувствуют начинающие актрисы на кастинге, когда понимают, что прослушивание целиком и полностью провалилось: бледнеют и готовы с головой уйти под землю.

В последней отчаянной попытке произвести впечатление на искушенное жюри я кладу дрожащие пальцы на пояс халата и, впившись ногтями в тугой узел, развязываю его. Полы тяжелой ткани повисают на плечах, обнажая часть груди и прикрытые кружевом бедра, отчего на коже моментально собираются мурашки. Зажмурив глаза, делаю несколько глубоких вдохов и снова смотрю на Кейна.

– Я хочу, чтобы это был именно ты.

Если он и впечатлен моей смелостью, то не подает вида: его лицо по-прежнему непроницаемо, глаза лениво прикрыты, а рука с зажженной сигаретой покоится на колене, натягивающем свободное трико.

Молчание между нами расплывается в невыносимые секунды, высасывая воздух из комнаты и из моих легких, поэтому я, мысленно признав поражение, прячу глаза в пол и задергиваю полы халата, готовясь уползти в свою комнату и не выходить оттуда до конца своей девственной одинокой жизни.

– Оставь, – короткие шесть букв, произнесенные стальным приказным тоном, равносильны разряду электрического тока, подведенного к мозжечку: руки безвольно опадают по сторонам, ноги слабеют, и все тело вытягивается струной.

Кейн швыряет окурок за спину и, выпрямившись, направляется ко мне. Останавливается на расстоянии немногим больше дистанции танца, на который Макс, а не он, пригласил меня несколько часов назад, и оглядывает так, словно видит впервые.

Я беззвучно втягиваю носом спасительные глотки кислорода, пропитывающиеся запахом сигаретного дыхания и терпкого тепла кожи, и через секунду вздрагиваю от безапелляционного приказа:

– Сними эту тряпку.

3

Не в силах разорвать наш гипнотический контакт, я миную запоздалый стыд и по очереди выпутываю плечи из широких рукавов халата. Плотная ткань падает к моим ногам, и лишь после этого мрачное сияние темных глаз дает мне освобождение: спускается ниже, оставляя огненный след на шее, и затихает на груди. Прикосновение взгляда к коже ощутимо так же, как если бы Кейн дотронулся до меня рукой: тело покрывается новой волной мурашек, и соски твердеют, вызывая нелогичное для поставленной цели желание прикрыться.

Через несколько секунд осмотра его взгляд вновь возвращается к моему лицу и падает на рот. Машинально пытаюсь его облизнуть, но твердое прикосновение пальца, прижимающее верхнюю губу к зубам, останавливает мою попытку.

– Открой, – голос Кейна, вибрирующий и глубокий, проникает в уши, растекаясь по венам горячей дрожью и требованием повиновения.

Я робко приоткрываю рот и просто жду, что произойдет дальше. Твердая подушечка большого пальца задевает зубы, проскальзывая внутрь, и слегка надавливает на язык, распространяя пьянящий табачно-солоноватый вкус по рецепторам. От неожиданности я мычу, но Кейн пригвождает меня взглядом, как препарированную амфибию, и посылает следующий приказ, от которого волоски на теле встают дыбом, а в животе закручивается странно-горячий спазм:

– Обхвати его ртом и соси.

Превозмогая смущение и пробирающую под кожей дрожь, я послушно обжимаю губами палец и подаюсь вперед, ощущаю грубоватую кожу и гладкость ногтевой пластины. Кейн следит за моим действием из-под завесы опущенных ресниц и, когда я отстраняюсь назад, чтобы вновь повторить движение, негромко произносит:

– Язык.

Я сглатываю собравшуюся слюну и осторожно дотрагиваюсь языком до пальца, ощущая, как его вкус, словно смертоносный вирус, распространяется по крови, за доли секунды достигая мозга. Кейн проталкивает его глубже, и я, боясь, что он захочет прекратить или сочтет меня скучной, старательно глажу его по всей длине.

Это странное действо отзывается в теле волнительным восторгом, поэтому я инстинктивно вытягиваю вперед шею и целиком вбираю его в себя, отчего веки Кейна вздрагивают, на короткое мгновение лишая его лицо равнодушия. Мой рот невольно дергается в улыбке от того, что мне удалось его удивить, но торжеству не суждено длиться долго, потому что в то же мгновение звучит:

– Пока ты в моей спальне – ты подчиняешься, – и в подтверждение этих слов его палец, словно наказывая меня за неповиновение, проскальзывает так глубоко, что я закашливаюсь.

Я моргаю в знак того, что поняла, после чего Кейн, не отрывая от меня глаз, находит мою висящую вдоль тела ладонь и кладет ее себе на живот. От соприкосновения с его горячей кожей и упругими мышцами глаза распахиваются шире, и я машинально вдавливаю пальцы сильнее. До сих пор происходящее кажется мне сном: Кейн позволяет мне дотрагиваться до себя, а я стою перед ним в одних лишь трусиках. Но даже если это и сон, тогда я не хочу просыпаться, потому что знаю, что о том, что происходит сейчас, я никогда не пожалею.

Тяжелая ладонь накрывает мою и тянет вниз, к ребристой резинке спортивных штанов.

– Трогала когда-нибудь член? – без тени заигрывания или флирта спрашивает Кейн, слегка поднимая темную бровь.

Настойчивая прямота его взгляда обескураживает, а влажный палец, лениво массирующий нижнюю губу, отвлекает, поэтому все, что я могу сделать – это отрицательно мотнуть головой. О каких членах он говорит, если мое сердце и тело хранят верность ему одному с тех пор, как мы впервые встретились?

Глаза Кейна прищуриваются, словно берут на себя функцию детектора лжи, и внимательно изучают мое лицо, после чего он ровным голосом отдает свой очередной приказ:

– Спусти руку вниз и потрогай меня.

И я, словно запрограммированная его командами кукла-робот, скольжу подушечками вниз: с замиранием сердца миную преграду в виде плотной ткани и сразу же упираюсь во что-то тугое и горячее, оставляющее влажный след на пальцах.

– Трогай.

Я обхватываю член неуверенной рукой, ощущая, как под тонкой атласной кожей перекатывается внушительная твердость. Я не знаю, каков среднестатистический размер мужского достоинства, но уверена, что у Кейна он больше, чем просто средний: крупная вершина с туго натянутой кожей, объемный ствол и выпуклые вены, оплетающие его длину.

– Обхвати его рукой и двигай вверх и вниз в том же темпе, в каком я буду трахать твой рот. – И до того, как до меня успевает дойти смысл его слов, его палец вновь толкается в мои приоткрытые губы.

Памятуя о прошлых инструкциях, встречаю проникновение в рот языком и, одновременно сжав головку ладонью, тяну вниз. Несколько неуклюжих движений спустя, в процессе которых Кейн продолжает неотрывно следить за мной, я постепенно нахожу нужный ритм и начинаю ласкать его более уверенно.

То, что происходит между нами сейчас – это странно и скандально, но почему-то дико нравится мне, настолько, что чувство смущения окончательно уплывает в небытие и все, что остается на поверхности – это мое раскалившееся добела нутро, набухшая твердость в руке и палец Кейна, покоряющий мой рот.

Устремленные на меня глаза темнеют, хотя, кажется, чернее их бездонной пропасти быть уже не может, и я ощущаю в ладони новую порцию влажности. В ту же секунду уверенная рука фиксирует мое запястье и Кейн твердо командует:

– Хватит.

Я отдергиваю ладонь и, впившись ею в полы халата, смотрю в его лицо, пытаясь понять, что я сделала не так, но, к счастью, Кейн не выглядит злым или разочарованным. Застывший на моих губах палец приходит в движение и снова надавливает мне на язык: