Эдуард I

Если для Анжуйской и предшествовавшей ей Нормандской династий подобный выбор имени действительно казался странным, то для англосаксонских королей, владевших этой страной до завоевания, он был вполне заурядным. Так звали нескольких представителей Уэссексской династии, правление которой в Англии пресек в 1066 году прапрапрадед Генри III Уинчестерского – нормандский герцог Гийом Бастард, ставший после захвата английского трона Уильямом I Завоевателем. В англосаксонские времена имя Эдуард было столь же привычным для ушей современников, сколь архаично оно звучало для жителей Англии середины XIII века.

Похоже, Генри III надеялся, что воскрешение славного имени поможет примирить его подданных, ибо простой народ имел англосаксонские корни, а знать целиком и полностью составили пришлые нормандские рыцари. Если это действительно было мыслью короля, то он стал первым правителем со времен нормандского завоевания, который пусть робко, но постарался уменьшить этническую пропасть между сословиями своего королевства. Впрочем, в языковом и культурном плане единым английский народ стал гораздо позже – при его правнуке Эдуарде III Виндзорском.

Как бы то ни было, но англосаксонские подданные короля Генри III именно так поняли намерения короля и в полной мере оценили его смелый шаг. Описывая родословную своего будущего повелителя, пребывавшего еще в колыбели, они с величайшей охотой пренебрегали мужской линией, ведущей к нормандским герцогам-завоевателям, и подробно углублялись в описание линии женской, которая напрямую выводила их к королям-англосаксам. Выглядело это так: «Элеонора, королева Англии, родила в 14-й день до июльских календ старшего сына Эдуарда, чьим отцом был Генри, чьим отцом был Джон, чьим отцом был Генри, чьей матерью была Матильда-императрица, чьей матерью была Матильда королева Англии, чьей матерью была Маргарет королева Шотландии, чьим отцом был Эдуард, чьим отцом был Эдмунд Железнобокий, который был сыном Этельреда, который был сыном Эдгара, который был сыном Эдмунда, который был сыном Эдуарда Старшего, который был сыном Альфреда»[11].

Простолюдины хотели верить в то, что после 150 лет жестокого угнетения англосаксонского населения горсткой пришлых чужаков-нормандцев у власти оказался, наконец, правитель, не просто родившийся на английской земле, в Уинчестере, не только всю жизнь проживший в Англии, но и считающий английский народ своим, а себя – в первую очередь королем Англии, а не герцогом Нормандским или Аквитанским. Правда, приверженность своей стране Генри III демонстрировал не во всем. В серьезных делах он во многом полагался на доверенных советников, которые в подавляющем большинстве были иноземцами.

Поэтому на маленького принца англичане возлагали еще большие надежды. Они верили, что Эдуард продолжит дело своего отца, но при этом станет проводить самостоятельную политику и не будет столь подвержен влиянию ближайшего окружения, заботившегося в первую очередь о своем благе, а не о процветании королевства.

Когда родился принц Эдуард, главным королевским фаворитом был Симон де Монфор – весьма примечательная фигура во многих отношениях. Он был отпрыском древнейшего французского знатного рода, младшим сыном знаменитого военачальника Симона IV сеньора де Монфор-Л’Амори. Симон IV участвовал в Четвертом крестовом походе, закончившемся вместо освобождения от неверных Иерусалима взятием и разграблением вполне христианского Константинополя. Еще более громкую известность по всей Европе он приобрел после того, как жестоко подавил катарскую ересь в Лангедоке. Его войска уничтожили множество альбигойцев и наголову разбили в битве при Мюре превосходящую по численности армию Педро II Католика короля Арагона, прибывшего на помощь своему вассалу и зятю Раймону VI графу де Тулуза, покровительствовавшему катарам. Сеньор де Монфор-Л’Амори безжалостно разорил Окситанию, но сумел вернуть ее в подчинение французской короне, а сам присвоил графство Тулузское по праву завоевания.

Все интересы Симона де Монфора ограничивались исключительно Францией. С Англией его связывало лишь то, что от матери он унаследовал титул графа Лестерского. А вот его младший сын, как и отец, носивший имя Симон, предпочел искать счастья именно в Англии, куда прибыл в 1230 году в двадцатидвухлетнем возрасте. Симон V был харизматичен, умен и крайне амбициозен. Ему легко удалось завоевать уважение и дружбу Генри III, которого весьма впечатлили дипломатические и военные таланты нового приятеля, его несомненный литературный дар, а также крайний религиозный фанатизм. Очарованный Симоном де Монфором, король не замечал или не хотел замечать у своего фаворита главного недостатка, затмевавшего все многочисленные достоинства. Француз представлял собой тот тип рыцаря, который верил только в силу меча и интриг, отдавая безусловный приоритет личным амбициям перед любыми другими соображениями, включая государственные.

В январе 1238 года Симон женился на сестре короля Элеоноре, а в апреле следующего года унаследовал титул графа Лестерского после того, как от него отказался его старший брат Амори. Казалось бы, ничто не в состоянии было поколебать дружбу между королем и его фаворитом, набиравшим все больший вес при дворе.

Когда в начале августа 1239 года в отношениях Генри III и Симона де Монфора появилась трещина, то у многих родилась надежда, что король все-таки в состоянии побороть свою фатальную зависимость от доверенных советников и править самостоятельно – а подрастающий наследник престола, достигнув сознательного возраста, будет иметь перед глазами достойный пример государственного управления. Что же произошло между Генри III и графом Лестерским?

На сороковой день после рождения принца Эдуарда король и фаворит вместе отстояли торжественную церковную службу, проведенную в ознаменование очищения королевы после родов. И сразу же по окончании службы между ними разразилась крупная ссора. Виноват во всем был самоуверенный Симон де Монфор, который несколько переоценил свое влияние на короля. Он осмелился представить монарха в качестве поручителя, когда одалживал у Тома II Савойского графа Фландрского две тысячи фунтов. При этом граф Лестерский не удосужился испросить согласие у самого Генри III. Тот, естественно, впал в ярость. Помимо законных упреков в финансовых махинациях, в запале он обвинил Монфора еще и в совершенно фантастическом преступлении – в совращении своей сестры Элеоноры до брака.

Король не шутя пригрозил фавориту заточением в лондонский Тауэр. Его гнев был столь силен, что Симон решил не испытывать судьбу и на время исчезнуть из Англии, благо подвернулся удобный предлог, позволивший замаскировать бегство и сохранить лицо. Монфор присоединился к так называемому Крестовому походу баронов в Палестину 1239–1241 годов, вступив в отряд королевского брата Ричарда графа Корнуоллского.

К тому времени, когда поход в Святую землю закончился и граф Лестерский вернулся с Востока, Генри III несколько успокоился, и они помирились. Таким образом, на самой возможности обретения королем самостоятельности был снова поставлен крест – по крайней мере, на достаточно продолжительное время.

Детство Эдуарда прошло в основном в Виндзорском замке – главной резиденции английских монархов с начала XII столетия, когда Англией правил Генри I Боклерк. Замок стоял в 40 километрах к западу от Лондона на правом берегу Темзы, которая в том месте достаточно узка и не производит столь величественного впечатления, как в столице.

Королевские отпрыски, как правило, недолго наслаждались компанией своих родителей. Не стал исключением и Эдуард – уже в августе 1239 года его переселили в собственные апартаменты, которые находились там же, в Виндзоре. Королева сына грудью, естественно, не кормила – у знатных дам это было не принято. К мальчику отец велел приставить двух кормилиц – Элис и Сару.

Едва Эдуарду исполнилось три года, у него появились наставники – Уильям Бран и Хью Гиффард Бойтонский. Гиффард был известным судьей, весьма искушенным в правовых вопросах. По общему мнению, он отличался честностью и набожностью, за каковые качества король и почтил его своим высоким доверием. Кроме того, Генри III решил, что в числе придворных сына должны обязательно состоять дети, с которыми принц мог бы общаться – причем не сверстники, а мальчики чуть постарше, чтобы он невольно тянулся за ними в своем развитии. Одним из наперсников наследника стал его двоюродный брат – семилетний Генри Алеманский, сын Ричарда графа Корнуоллского. Другие имели куда более низкое происхождение: это были Джеймс, сын королевского придворного Николаса де Молса, а также сыновья Феррана, бывшего арбалетчика королевской охраны.

Хотя формально Эдуард жил отдельно от родителей, король лично следил за тем, чтобы ни сын, ни его свита ни в чем не нуждались, скрупулезно вникая во все мелочи. В мае 1242 года он издал такое распоряжение: «Приказываем камергеру в Лондоне, чтобы вина из королевских запасов были доставлены констеблю Виндзора – две бочки изысканного вина для надобностей Эдуарда, сына короля»[12]. Естественно, что вино в таких количествах предназначалось больше для взрослых из свиты наследника, чем для трехлетнего мальчика. Впрочем, в те времена оно представляло для детского организма куда меньшую опасность, чем обычная питьевая вода, которая в обязательном порядке разбавлялась вином – в разумных количествах, естественно – для дезинфекции.

Двух бочек хватило двору принца на пять месяцев, ибо в октябре король снова озаботился этим вопросом. Констебль{13} Виндзора получил от него следующее распоряжение: «Поскольку король слышал, что королевские дети, в королевском замке пребывающие, не имеют доброго вина для питья, приказываем нашему констеблю замка Виндзор, чтобы для их надобностей он доставил им две бочки лучшего королевского вина, которое есть в башне вышеуказанного замка – сначала одну, затем вторую»[13].

Поначалу Генри III оплачивал содержание свиты сына и услуги его воспитателей из собственного кармана, но уже в 1244 году принял другое решение. Он пожаловал Эдуарду манор Тикхилл в Йоркшире, а также передал ему доходы от вакантного в то время епископства Чичестерского. И с этого момента все основные расходы легли на плечи казначея принца. Впрочем, Генри все время старался сделать горячо любимому сыну какой-нибудь приятный сюрприз – то прислать к его столу миноги, то подарить роскошный плащ, отороченный мехом.

Король был крайне озабочен слабым здоровьем Эдуарда, поэтому всячески старался приучить его к свежему воздуху и физическим упражнениям. Невзирая на то, что возраст не позволял мальчику самостоятельно ездить верхом, король нашел выход и приказал изготовить для него специальное двухместное седло. Генри III не уставал напоминать воспитателям, что принц с раннего детства должен привыкать к коню, расти крепким и здоровым, ибо ему предстояло не только нести тяжелейшее бремя власти, но и командовать войсками, подавая пример выносливости своим солдатам.

Однако несмотря на все усилия отца крепким здоровьем Эдуард похвастаться не мог. В июне 1246 года он вместе с родителями отправился в знаменитое цистерцианское аббатство Бьюли, которое пользовалось особым покровительством английских королей, начиная с Джона Безземельного. В то время монастырь, расположенный в самом сердце обширного лесного массива, носил поэтическое имя Bellus Locus Regis – «Прекрасное королевское место».

Генри III предпринял это путешествие, желая присутствовать на церемонии освящения новой церкви, строительство которой продолжалось более 40 лет и было только что закончено. Церковь представляла собой огромное крестообразное в плане сооружение в стиле ранней готики, ее проект создавался под ощутимым влиянием французских цистерцианских аббатств Сито, Бонпор и Клерво. Шпиль собора вздымался в высоту на 102 метра{14}.

Впервые в своей жизни Эдуард тяжело заболел именно тут. Королева Элеонора Прованская настояла, чтобы все, включая семью и свиту, оставались в аббатстве до тех пор, пока мальчик окончательно не поправится. Полное выздоровление заняло целых три недели, после чего блестящая кавалькада отправилась в обратный путь и без приключений вернулась в Виндзор. В этом же году скончался один из наставников Эдуарда – Хью Гиффард Бойтонский, человек высокой морали и учености. Несмотря на юный возраст своего подопечного, он сумел внушить ему уважение к праву, которое впоследствии вылилось у Эдуарда в стремление упорядочить законодательство и установить единые порядки по всей стране.

Новым наставником наследника престола стал рыцарь из королевской свиты – сэр Бартоломью де Пеш. Перед ним Генри III поставил несколько иные задачи. Сэр Бартоломью должен был открыть мальчику мир за стенами дворца и всерьез заняться его физическим развитием. Считалось, что именно с семилетнего возраста следовало начинать приобщение к рыцарским премудростям. Эдуард под руководством нового наставника учился управлять конем, постигал тонкости псовой и соколиной охоты. Сэр Бартоломью учил его владению мечом, луком и кинжалом. По-видимому, успехи принца радовали наставника, ибо Генри III вскоре издал указ, позволяющий Эдуарду охотиться в лесах, окружавших Виндзор. Хотя король содержал охотничьих собак и ловчих птиц, но они предназначались для увеселения его свиты. Сам Генри не питал особой любви к охоте и старался избегать участия в ней, однако всемерно поощрял увлечение ею сына.

Усиленные физические упражнения не уберегли принца, и в 1247 году он вновь тяжело заболел. Приставленные к наследнику престола доктора Александр и Томас отнеслись к его недугу крайне серьезно, чего не скрыли и от короля. Генри III даже опасался, что наследник престола может умереть. Хронист писал: «В ночь на святого Михаила{15} заболел Эдуард, первородный сын и наследник государя короля. И написал государь король всем священникам, которые находились в окрестностях Лондона, где заболел упомянутый Эдуард, чтобы они с усердием вознесли молитвы за выздоровление ребенка. И помимо других написал он, в частности, аббату и конвенту Сент-Олбенса, чтобы они отслужили мессы, и все монахи участвовали бы в торжественном пении, и первая была бы за святого Альбана, а вторая – за болящего, а именно: “Всемогущий вечный Боже, верующих вечное спасение…”{16} И милостью Господней здоровье ребенка было восстановлено»[14].

После выздоровления Эдуард возобновил конные прогулки, упражнения с оружием и выезды на охоту, к которой он пристрастился. Это шло ему на пользу, здоровье принца постепенно укреплялось.

Отношения между Англией и Францией по-прежнему оставались неурегулированными: английский король требовал возврата Нормандии и отвоеванной у него части Аквитании, а французский король предпочитал никак на не реагировать на эти демарши. Он до такой степени был удовлетворен течением дел в Аквитании, что не беспокоился даже по поводу того, что Генри III все еще не принес ему вассальную присягу. Луи IX полагал, что вся Гасконь{17} вот-вот может отложиться от своего английского сеньора. После катастрофического провала экспедиции 1243 года, предпринятой для освобождения герцогства от французов, власть английского короля, носившего одновременно титул герцога Аквитанского, признавали только территории между Дордонью и Пиренеями. При этом у него было поразительно мало рычагов влияния на своих вассалов. Вся реальная власть находилась в руках гасконских магнатов, чьи отношения с верховным сеньором, пребывавшим далеко за морем, были весьма формальными.

Слабые сенешали, назначаемые королем, не обладали достаточными полномочиями для наведения порядка. Местные сеньоры вели себя крайне независимо, они грабили торговцев и с упоением предавались междоусобным войнам. Столицу герцогства Бордо раздирала вражда могущественных семейств Солер и Колом. В Байонне кланов, борющихся за муниципальные должности, было еще больше. К остаткам Аквитании тянули жадные руки соседние государи. Трувер{18} Теобальд IV граф Шампанский, носивший также корону Наварры, жаждал присоединить к своим владениям долину Адура. Фернандо III, король Кастилии, и Хайме I, король Арагона, по мелочам размениваться не собирались и претендовали на всю Гасконь целиком. Судьба герцогства висела на волоске.

Королевский ордонанс о передаче Эдуарду Аквитании вместе с островом Олерон был выпущен 30 сентября 1249 года – через три месяца после достижения наследником престола десятилетнего возраста. Однако никаких фактических властных полномочий принц не получил. Более того, король не пожаловал ему даже титула, связанного с новым владением – другими словами, герцогом Аквитанским Эдуард не стал.

Это, конечно, неудивительно – нельзя же было всерьез надеяться, что десятилетний мальчик сможет справиться с комплексом запутанных проблем и успешно управлять отдаленным герцогством, погруженным в перманентную смуту. Вопрос в другом – зачем королю вообще понадобилось вмешивать в это дело принца, если всеми делами на английских территориях в юго-западной Франции уже ворочал не кто иной, как его давний друг и советник Симон де Монфор? Граф Лестерский находился на континенте в качестве королевского наместника с весны 1248 года. Он был назначен на этот пост на семилетний срок и получил обширные полномочия во всем, что касалось управления герцогством и защиты интересов Англии от многочисленных внешних и внутренних угроз.

Симон де Монфор взялся за устроение Аквитании с большим рвением и быстро доказал всем, что недаром является сыном знаменитого гонителя альбигойцев. Он изъездил герцогство из конца в конец, чтобы сплотить немногих оставшихся сторонников английского короля, а затем занялся мятежниками. Наместник приструнил бордоских смутьянов, а также их сторонников в других провинциях, разорив владения Раймона III виконта де Фронсака. Он также разгромил войско вечного бунтовщика Гастона VII Великого виконта де Беарна и взял в плен его самого. Монфор конфисковывал земли, разрушал замки и, что хуже всего, уничтожал виноградники. Это считалось ужасным деянием в стране, основным источником дохода которой было вино. Неудивительно, что найти общего языка с гасконцами ему не удалось. В Лондон летели многочисленные жалобы на действия наместника. Обвинения в адрес Симона де Монфора оказались настолько серьезными, что ему было предписано незамедлительно предстать перед королевским советом.

Между тем номинальный владыка Аквитании, каковым являлся Эдуард, по-прежнему находился в Англии. В 1251 году он в третий раз тяжело заболел, и 1 июня король отдал следующее распоряжение хранителю Виндзорского леса и манора Кенингтон: «Приказ Годфри Листону разрешить Б. Пешу и Э. де Монцу охотиться на козлят и других королевских животных в Виндзорском парке для надобностей Эдуарда, сына короля, когда это будет необходимо, до тех пор, пока он не излечится»[15].

Как и в предыдущие разы, молодой организм справился с болезнью, и здоровье Эдуарда полностью восстановилось. Больше столь тяжело он уже не болел. Вскоре принц смог вернуться к своему излюбленному развлечению – охоте. К тому времени он уже считался опытным и умелым охотником. В 1252 году у Эдуарда были свои ловчие птицы и собаки, что видно из письма короля шерифу{19} Нортхемптона: «Предписываем проследить, чтобы шесть королевских соколов, тренированных на цаплю, и четыре, принадлежащих его сыну Эдуарду, находящиеся на попечении Ральфа де Эрлехема, были заключены в клетки в Геддингтоне. Найти все необходимое для трех королевских борзых и двух, принадлежащих упомянутому Эдуарду. На расходы выделяется ½ пенни ежедневно и 1½ пенса жалованья груму, который будет за ними ухаживать»[16].

В 1252 году Симон де Монфор предстал перед королевским советом. После внимательного рассмотрения жалоб судьи заслушали оправдания наместника и в конце концов вынесли решение в пользу графа Лестерского. Однако Генри III все-таки отстранил фаворита от управления Аквитанией, в качестве компенсации пожаловав ему семь тысяч марок. Гасконцев несколько расстроило, что их обидчик не понес сурового наказания, но в целом они были довольны исходом дела. Узнав о его смещении с поста наместника, представители гасконской знати передали королю пожелание, чтобы их номинальный господин Эдуард отныне стал господином фактическим и лично правил ими.

Генри III любил сына и испытывал естественную гордость за его успехи, но понимал, что успехи эти достигнуты пока на поприще не столь уж серьезном и что ему рано еще брать в руки бразды правления. Поэтому король лично собрался посетить свои растревоженные заморские владения, навести там порядок и успокоить жителей щедрыми дарами. Эдуарда он оставил в Англии на попечении матери Элеоноры Прованской и дяди Ричарда Корнуоллского.

Большой флот, с которым король отплывал в Аквитанию, готовился отчалить из Портсмута 6 августа 1253 года. Принц приехал туда для прощания с Генри III. Расставание далось ему очень тяжело: «Мальчик Эдуард, которого отец обнял и поцеловал со многими слезами, стоял на берегу, рыдая и всхлипывая, и отказывался уходить до тех пор, пока мог видеть паруса кораблей»[17]. Глубокая и горячая привязанность, существовавшая между отцом и сыном, с годами не ослабевала, а только крепла. Любовь к отцу была важной чертой формировавшегося характера Эдуарда.

Несмотря на отстранение Симона де Монфора от наместничества (а может быть, именно из-за того, что гасконцы перестали чувствовать тяжесть его руки) ситуация в Аквитании продолжала оставаться критической. Королю и советникам, прибывшим на континент, пришлось очень серьезно потрудиться, чтобы избежать войны, которая казалась неминуемой. Главной угрозой миру выступал все тот же неугомонный Гастон виконт де Беарн, освобожденный из заточения, но отнюдь не растерявший свой пыл. Он по-прежнему оставался убежденным сторонником короля Франции и при каждом удобном случае поднимал бунт против власти Англии.

На сей раз Гастон бунтовал не в одиночку. Он заручился поддержкой Альфонсо X, короля Кастилии, преемника умершего в 1252 году Фернандо III. Кастильские войска готовились вторгнуться в Аквитанию, где у них была собственная миссия. Альфонсо сам претендовал на это герцогство, имея на то определенные основания. В 1204 году в возрасте 82 лет скончалась Алиенора, последняя герцогиня Аквитанская из дома Пуатье. Ее пережили только двое детей – старшая Элеонора, вышедшая замуж за короля Кастилии, и младший Джон Безземельный, король Англии, который унаследовал герцогство. Элеонора приходилась прабабкой Альфонсо X Кастильскому, а Джон – отцом Генри III Английскому. Естественно, что кастильский король выдвигал свои претензии, опираясь на то, что его линия изначально была старшей.

В конце концов дипломатические усилия Генри III принесли плоды и разорительной войны удалось избежать. Король Англии сумел развалить союз своих недругов, отрядив двух тайных послов – своего секретаря Джона Мэнсела и Уильяма Биттонского, епископа Батского и Уэллзского – к Альфонсо X, гласно и негласно поощрявшему гасконских мятежников. Он предложил заключить брак между младшей сестрой кастильца Элеонорой (Леонорой) и наследником английского престола Эдуардом, а права на герцогство Аквитанское передать им. Альфонсо X согласился с этим проектом, но выдвинул требование, чтобы принц Эдуард лично прибыл к нему в Бургос. Король Кастилии хотел оценить образованность жениха, его внешность и мастерство в рыцарских искусствах. В случае если кандидат на руку сестры пришелся бы ему по душе, он желал лично посвятить его в рыцари. Вообще-то говоря, Генри III предполагал опоясать сына мечом и надеть ему золотые шпоры в Англии во время пышной церемонии, но в принципе его вполне устраивал и вариант, предложенный будущим родственником.

Сопровождать в Кастилию Эдуарда, которому вот-вот должно было исполниться 15 лет, вызвалась королева Элеонора Прованская, во что бы то ни стало желавшая присутствовать при помолвке. Вместе с принцем отправились также его девятилетний брат Эдмунд{20}, которому отец также дал старинное саксонское имя в честь святого мученика, и Бонифас Савойский, архиепископ Кентерберийский.

Путешествие не обошлось без осложнений. Перед отплытием из порта произошла неприятная история: моряки из Уинчелси, которым предстояло везти королеву, увидели корабль Эдуарда, оснащенный в Ярмуте. Представители соперничавших торговых городов немедленно затеяли драку, что было в порядке вещей – между матросами из Ярмута и Пяти Портов{21} постоянно вспыхивали ссоры. На этот раз конфликт удалось быстро погасить, и в конце первой декады июня путешественники благополучно высадились в порту Бордо. Оттуда Эдуард с матерью, братом и архиепископом в сопровождении пышной свиты отправился в Бургос, куда прибыл 5 августа.

Заслужить уважение Альфонсо X было делом нелегким – король считался одним из образованнейших людей своего времени. Он поощрял переводы с арабского и латыни на кастильский, изучал мавританскую и еврейскую культуру Пиренейского полуострова, покровительствовал астрономам и математикам, инициировал составление «Всеобщей хроники», описывавшей историю мира с древнейших времен, сам сочинял музыку. Тем не менее Альфонсо остался вполне доволен знакомством с Эдуардом, из чего можно однозначно сделать вывод, что наследник английского престола также был образован изрядно.