Бог любит Одессу
Борис вздрогнул, но нашелся и произнес.
– Предпочитаю изумруды.
– Суум квиквэ.
– Что, что?
– «Каждому свое» по латыни.
– А ты знаешь латынь?
– Пришлось учить, брат, я по второму образованию юрист. И работаю юрисконсультом у своей жены.
– А чего ты раньше не сказал?
– Потому и не сказал.
– Теперь понятно, почему ты не хочешь…
– Прекрасно, если понятно… Давай по второй и больше никогда к этому возвращаться не будем. Помни, Одесса шуток не любит, как бы кто этого не хотел понимать, и ошибок не прощает.
Выпили по второй, а потом и по третьей.
– А зачем тебе наши авторитеты? – спросил Попов.
– Хочу взять их в долю.
– А вот это напрасно, они входят в долю только со своими, все остальные для них, как и двести лет назад, фраера.
– Что?
– Не что, а кто.
– Дак кто?
– Фраера, то есть неблатные, не свои, люди которых можно кинуть и это будет не впадлу.
– Ясно…
– Да ничего тебе не ясно, ты для них не больше, чем экзотический зверек, с которого можно содрать шкурку.
– Так уж и зверек.
– Зверек, зверек, что за предложение ты собираешься им сделать?
– Приобрести партию драгоценных камней.
– Шутник, а остановишься у меня?
– Нет, не хочу подвергать тебя опасности, я забронировал номер в отеле «Дерибас»…
– Это на Дерибасовской?
– Да, Дерибасовская, 27.
– Ты поедешь туда вечером?
– Нет, прямо сейчас, закажи мне такси с твоего домашнего телефона…
– Надеюсь, камни не с тобой?
– Ну что ты, дорогой Витя, они у меня в надежном месте… В камере хранения на одесском вокзале.
– Шутник.
ОлесьОлесю было двадцать семь. По окончании Киевского политеха ему предложили служить в СБУ. Через некоторое время он оказался в спецподразделении по борьбе с диверсиями.
Когда мальчику было семь, отец отвел его в секцию каратэ. Шли годы, Олесь стал мастером. И хотя выиграл ряд турниров, никогда не стремился в чемпионы.
Работа на татами помогла ему вписаться в новую профессию. Правда, на соревнованиях он любил тактику второго номера. Умел выждать, дать себя чуть побить, чтобы успокоить противника, а затем выиграть одним ударом. Но если на татами это было не так сложно, поскольку в запасе было несколько минут, в жизни, особенно в последние годы, данная тактика была неприменима. Приходилось бить сразу и на поражение.
Поезд, следуя из Беларуси, пересек границу Украины и направился в сторону Киева.
Как на грех, к Олесю привязался разговорчивый попутчик.
– Откуда, брат? – спросил он.
– Отсюда, – со вздохом ответил Олесь.
– Что, брат, так плохо, – отреагировал на вздох мужчина.
– Да, по-разному, – ответил Олесь, присматриваясь к собеседнику и констатируя, что у того мощная шея и покатые плечи.
– Ты в Болграде не служил?
– Я слишком молод, чтобы служить в Болграде.
– А я смотрю, вроде наш человек, брат.
– Все мы тут братья.
– Эт-то точно, может, по маленькой?
– Не могу, недавно операцию перенес на желудке.
– А, ну смотри, чтоб без обид, – и человек с мощной шеей пошел дальше искать собутыльника.
Олесь потоптался в коридоре и, чтобы не налететь на случайных знакомых, зашел в свое купе и завалился на полку. Однако трудно заставить себя спать, если ты не хочешь этого.
Он долго ворочался и, наконец, понял, что надо делать.
Не спеша начал давать команды каждому пальцу потеплеть и расслабиться, потом перешел на конечности… Расслабляя плечевой пояс, он провалился в легкую дрему, которая почти сразу перешла в крепкий сон.
Подъезжая к Одессе, он переоделся в спортивный костюм, хотя и было довольно жарко. Сложив всю остальную одежду в большую дорожную сумку, глянул на схему города и вышел на перрон.
Сориентировавшись возле вокзала, он сел на маршрутку, сошел на остановке «Площадь 10 апреля» и направился вдоль улицы. Где-то здесь, судя по схеме, была гостиница с одноименным названием «Аркадия».
Гостиницу нашел быстро, но не она была конечной целью его визита. Она была только ориентиром. Свернув за нее, Олесь подошел к старенькой пятиэтажке и вошел в подъезд, удивившись тому, что на подъездной двери не было ни домофона, ни иного запирающегося устройства.
Поднявшись на четвертый этаж, он позвонил в двенадцатую квартиру. За дверью раздалось шуршание.
«Слава Богу, – подумал Олесь, – хозяин дома».
Дверь открыла женщина лет сорока.
– Мы не сдаем квартиры, – сказал она вместо приветствия.
– Мне нужен Виктор Сильвестрович, – сказал Олесь, – я привез ему привет от старого друга.
– Его сейчас нет, – ответила женщина.
– Я не буду вам мешать, – сказал Олесь, – пойду на пляж, а вечером зайду снова, вы не возражаете, если я оставлю у вас сумку. С ней очень неудобно загорать.
Женщина настороженно посмотрела на огромный баул в руках пришедшего.
– Не беспокойтесь, – сказал Олесь, – там нет ничего ценного. СВУ тоже нет.
– Чего нет?
– Самодельного взрывного устройства.
– Господь с вами, – сказала женщина.
– Шутка, – произнес Олесь, мысленно обругав себя за несдержанность.
– Хорошо, оставляйте, – сказал женщина, – но раньше шести не возвращайтесь, меня дома не будет, а Виктор Сильвестрович покидает библиотеку не раньше пяти.
Олесь вышел из подъезда пятиэтажки и четко определил поток отдыхающих, двигавшихся к пляжу. В отличие от тех, кто уже возвращался с пляжа, они были свеженькими, не разморенными жарой и двигались более активно в надежде через десяток другой минут освежиться в волнах Черного моря.
На подходе к пляжу было много бутиков, Олесь купил там шорты, большое полотенце и майку, на пляж пришел экипированным.
Увидев свободное место рядом с мужчиной, цвет кожи которого свидетельствовал, что он приехал в Одессу только вчера, спросил разрешения разместиться рядом. Тот не возражал. Олесь расстелил на песке свое полотенце и пошел купаться.
Немного поплавав, он стал на ноги там, где вода была ему по шею, и стал делать ката[3]. Но сразу же обратил на себя внимание, поэтому бросил это занятие.
В детстве тренер запрещал им использовать отягощения или заниматься в воде, до тех пор, пока техника приемов не станет филигранной.
Но на этот раз он не должен был делать этого по другим причинам. Скорее всего, если его уж засветили с самого начала, то из Киева на него ушла ориентировка, в которой не только были его внешние данные, но привычки, навыки и умения. И не стоило попадать в поле зрения одесских коллег.
Олесь вышел из воды, с трудом нашел свое полотенце, расположился на нем.
Его сосед наблюдал за виндсерфингистами.
– Смотри, что делает эта желтенькая, – сказал он, – прямо ласточка на воде.
– Мастер, – ответил Олесь, – по всему видно, отсюда и видимая легкость всего того, что она делает.
Сосед оглядел его фигуру и сказал:
– А вы тоже мастер?
– Нет, – ответил Олесь, чертыхнувшись в душе, – я подмастерье, в молодости тягал железо, но это мне скоро наскучило.
– Что так? – спросил сосед.
– Появились другие интересы.
– А кроме железок ничем не занимался? – спросил сосед, неожиданно переходя на «ты».
– Да гонял в футбол.
– Ну, на футболиста ты не похож.
– Почему же?
– Ноги не те.
– А ты наблюдательный, – ответил Олесь, так же переходя на «ты», надеясь, что это оттолкнет от него словоохотливого соседа, ведь тот был старше его и мог возмутиться таким панибратством.
– Да нет, просто я почти профессионал в футболе.
– А-а… Понятно.
Павел Алексеевич– Куда мы едем? – спросил Насокин Наталью, когда машина тронулась.
– Небольшая экскурсия по нашему району, мы едем на улицу Генуэзскую, 22, где находится наш вуз, там же и гостиница, где вы будете жить.
В машине работал кондиционер, было прохладно.
Остановились на светофоре. Когда зажегся зеленый, водитель не торопился тронуться с места.
Видимо, на лице Павла Алексеевича появилось недоумение, и тогда Наталья пояснила:
– Водитель пропускает собак.
– А они ходят на красный?
– Нет, они не различают цвет, но понимают, что переходить улицу нужно тогда, когда переключаются фары светофора. Иногда они идут на красный, иногда – на зеленый.
– И это только у вас?
– Да, – сказал Наталья, – это только у нас, потому что у нас Одесса.
– Любите вы подчеркивать сие, – заметил Павел Алексеевич.
– Любим, как и Одессу, и подчеркивать, что это Одесса.
– Почему?
– Потому, что все хотят родиться в Одессе, но не у всех это получается.
– Удивительно, – ответил на это Павел Алексеевич.
– Вам предстоит еще многому удивиться, – сказала Наталья.
– Я высылал вам пожелания, среди которых было посещение института, – сказал Павел Алексеевич.
– Мы удовлетворим все ваши пожелания, – ответила Наталья.
– Мне хотелось бы поближе рассмотреть специфику отношения центра и провинций, – сказал Павел Алексеевич.
– Директор рассмотрел это и запланировал вам поездку в Беляевку.
– Почему туда?
– Потому что это ближайшая периферия к Одессе, и там прекрасная рыбалка.
Павел Алексеевич едва не чертыхнулся.
Видимо, он так неуклюже формулировал программу посещения Института государственного управления, что директор понял его совершенно иначе. Ведь Павел Алексеевич имел в виду отношения Киева с периферией, то есть Одессой. А в Одессе посчитали, что его интересуют отношения Одессы со своими провинциями.
– Мы подъезжаем к Приморскому району, а точнее его микрорайону, который называется Аркадией, – сказала Наталья.
– Аркадия – это благословенное место, символ беззаботной жизни?
– Некий утопический идеал гармонии человека и природы, – сказала Наталья. – Но вот возник этот идеал от личности, жизнь которой не была беззаботной.
– И что это была за личность? – спросил Павел Алексеевич, – лихорадочно копавшийся в памяти, но ничего не находивший, чтобы поучаствовать в разговоре о неизвестной ему личности.
– Аркад, – произнесла Наталья торжественно, – сын нимфы Каллисто и Зевса. Хотя существует и другая версия, что он сын бога Пана и означенной нимфы. Когда Каллисто была беременна Аркадом, Зевс превратил ее в медведицу. Таким образом он спрятал ее от гнева своей жены богини Геры. После смерти матери Зевс забрал Аркада и отдал на воспитание одной из плеяд по имени Майя, кстати, тоже родившей от Зевса сына – Гермеса.
– Мда-а, – произнес Павел Алексеевич, но поскольку ничего не мог добавить в рассказ, завершил следующей фразой: – Еще тот был ходок.
Наталья пропустила уточнение гостя мимо ушей и продолжила:
– Впоследствии он стал родоначальником аркадских царей, которые тоже не отличались праведностью.
– И чего бы им отличаться? – сказал Павел Алексеевич. – По принципу импринтинга они вели себя так, как вели себя их родители, а те вели себя так, как породившие их боги.
– Наверное, – согласилась Наталья, – в частности, дед Аркада умудрился убить своего внука, приготовил из него кушанье и угостил Зевса. Разгневанный Зевс сжег жилище деда, а самого его превратил в волка.
– А как же Аркад?
– Зевс воскресил его.
– Тут какая-то мифологическая нестыковка. Дед должен быть отцом Нимфы Каллисто, но он почему-то смертный царь, плюс к этому Аркад почему-то жил с ним, а не с плеядой Майей.
– К мифам нельзя подходить с логарифмической линейкой, – ответила Наталья. – Сюжеты иллюстрируют проявления гордыни у смертных и, прежде всего, по отношению к богам. Неприятие Ликаоном Зевса выразилось в том, что Зевс, перед тем как явиться жителям города, послал знамение, и они встречали его коленопреклоненными и воздавали ему почести. Только Ликаон не упал на колени перед великим громовержцем и не воздал ему почестей. Гордыня Ликаона тогда перешла всякие границы, и он, чтобы удостовериться, что Зевс является богом, совершил ужасное преступление: зарубил Аркада, одну половину его тела сварил, а вторую поджарил и преподнес Зевсу. Он думал так: если пришелец – действительно бог, то он должен знать, что еда приготовлена из человеческого мяса, и не станет есть. Потрясенный этим Зевс страшно разгневался и сделал то, что сделал.
– Да-а, – снова неопределенно протянул Павел Алексеевич.
– И заметьте, – сказал Наталья, – данный миф содержит табу на людоедство и санкцию тем, кто это табу нарушит.
Машина подъехала в большой стеле.
– А это площадь 10 апреля, – сказала Наталья. – Памятник называется «Крылья Победы», сооружен к 40-й годовщине освобождения Одессы войсками 3-го Украинского фронта 10 апреля 1944 года.
Пока машина объезжала памятник, Павел Алексеевич внимательно его оглядел.
– Здесь на стелах, – сказала Наталья, – Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Одессе звания «Город-герой» и здесь же расположены фамилии всех одесских Героев Советского Союза.
– А почему – «Крылья Победы»?
– А это тоже специфика Одессы, – ответила Наталья, – посмотрите внимательней, эти крылья похожи на крылья чаек. Такой памятник мог возникнуть только в Одессе: задуман и сооружен исключительно одесситами.
Машина остановилась возле кафе, у которого стояло несколько столиков, над ними были камышовые крыши.
– А это что за бунгало? – спросил Павел Алексеевич.
– А это кафе при институтской гостинице, – ответила Наталья, – мы добрались до конечного пункта нашей поездки.
Савелий– У тебя что, в машине нет кондиционера? – спросил Савелий, – когда они прилично отъехали от Одессы и мчались по выгоревшей от зноя степи, от чего жара в салоне казалось просто невыносимой.
– Я же открыл все окна.
– Ну да, окна ты открыл, и воздух пустыни стал проникать в салон.
Краморенко остановил машину, вышел из нее, достал из багажника ручную сумку-термос. Там было две холодные бутылки с минеральной водой. Одну он поставил рядом с переключателем скоростей, а вторую вручил Савелию.
– Пей и прикладывай к затылку, а то в обморок упадешь.
– Вот это выход из положения! – взъярился Савелий. – В соответствии с духом Одессы, так, что ли?
– В соответствии с обстоятельствами, – парировал Краморенко. – Цени. Вода в Одессе всегда была весьма ценным продуктом. В городе ведь нет своей воды.
– А море, а опреснители?
– Ты помнишь песню «Раскинулось море широко», так вот там есть такая строка: «Окончив кидать, он напился воды, воды опресненной, нечистой…» Понял? Опресненная вода не годится для питья и приготовления пищи.
– А как же Одесса?
– А вот так, с тех пор как город стал Одессой, появилась проблема ее напоить. В конце концов, в XIX веке построили очистительную станцию в пятидесяти километрах от Одессы. Она очищала днестровскую воду и подавала по трубам в Одессу.
Краморенко вновь уселся за руль, машина тронулась. Савелий отхлебнул воды из бутылки и почувствовал себя лучше. Он приложился еще раз.
– Товарищ, – ехидно заметил Краморенко, – не злоупотребляй, лучше используй ее как холодильник, а не как источник. Приложи бутылку к затылку.
– Да, ты поэт, – сказал Савелий.
– С чего ради? – не понял Краморенко.
– Рифма необычная: бутылку к затылку.
– Действительно.
Так, переругиваясь, они добрались до базы отдыха в Затоке. Она представляла собой несколько дощатых бараков, которые назывались кемпингами, такого же дощатого клуба, довольно приличного здания столовой и администрации.
Возле каждого кемпинга было несколько беседок, от пляжа базу отгораживала металлическая сетка, за ней была полоса песка метров в пятьдесят, а за ним – синее Черное море.
Начальник базы был похож на старого атлета, который немного запустил себя, но под брюшком и дряблыми трицепсами еще сохранились железные сухие мышцы, которые в любой момент могли взорваться мощным движением. Именно такие ребята в девяностые, уйдя в рэкет, обеспечили переход государственной собственности в частную. Правда, многие из них не дожили до светлого капиталистического будущего и не воспользовались плодами того перехода. Но некоторым повезло. И представитель этих некоторых стоял перед Савелием, бесцеремонно разглядывая его с ног до головы.
– Юра, не похож он на журналюгу, – произнес начальник, обращаясь к Краморенко.
– Да что ты, Афанасьич, – засуетился Краморенко, – мы с ним в одной группе на журфаке МГУ учились.
– Хорошо, – сказал Афанасьич, – есть у меня несколько каморок для одинокого и холостого. Там прохладно, но нет телевизора и радио. Холодильника тоже нет. Но стоят они копейки, и я сдаю их почти даром. Хотя есть и номер пошикарнее.
Он махнул рукой в сторону сооружения, похожего на вигвам, правда, выстроенный из дерева.
– Это наш люкс, там две комнаты на двух человек, но душ, бытовка и холодильник персональные. Разумеется, и стоят они дороже. Что выбираем?
– Вигвам.
– Что?
– Люкс, – поправил Савелия Краморенко.
– Ты правильный пацан, – сказал Афанасьич, – это мой тест на вшивость. Идите в бухгалтерию платите за номер и размещайтесь. А ты, Юра, привет, боссу передавай, скажи, жив еще Афанасьич.
После этих слов начальник базы скрылся в домике администрации, а Савелий и Краморенко пошли в бухгалтерию. Потом они устроились в одной из комнат люкса, переоделись и направились на пляж.
Искупавшись и забравшись под тень одного из немногочисленных грибков, завалились на полотенца.
– Он знаком с твоим боссом? – спросил Савелий, кивнув в сторону домика администрации.
– Да, – ответил Краморенко, – он был у него правой рукой…
– Когда тот захватывал Ильичевский порт?
– Наверное, меня тогда в Одессе не было.
– Ты домой когда?
– А вот схлынет жара, и поеду, а то в дороге угореть можно, машина-то без кондиционера.
– Ага, а меня, значит, можно было по жаре сюда вести.
– Не можно, а нужно. Чтобы ты почувствовал не только дух, но и температуру Одессы и ее окрестностей.
– Козел…
– Сам такой!
– Да, есть во мне и это, иначе с тобой не общался бы. И что я в тебя такой влюбленный?
– А я тебе списывать философию давал, – произнес Краморенко.
– А вот и нет, философии ты мне списывать как раз и не давал.
– Почему? Это была не философия?
– Нет, это была философия, но я ее не списывал, потому что философии у нас как раз и не было, – сказал Савелий.
– Как, не было?
– А так, дисциплина была, экзамен мы по ней мы сдавали, а вот философии как таковой на журфаке в то время уже не было.
– А, ты в содержательном смысле, – протянул Краморенко.
– В содержательном.
– Ладно, пусть будет «не было». Ты вот мне скажи, лихой ты мой однокашник. Чего тебя в Одессу потянуло? Про отдых ты мне уже говорил, а про работу? Хочешь поучаствовать в избирательных компаниях, так это бесполезно, у нас тут все схвачено на десять лет вперед. Чего ты хочешь?
– Хочу написать книгу. Об Одессе и одесситах. Как это тебе?
– Никак, если бы ты сказал мне об этом неделю назад, я бы с тобой разговаривать на эту тему даже не стал, а теперь другое дело.
– А что изменилось за эту неделю?
– На твое счастье или несчастье, возник в поле моего зрения один молодой человек. И мне кажется, это то, что тебе надо.
– Всего один?
– Ну, надо же тебе с чего-то начинать. Через три дня он свяжется с тобой, давай свою мобилу.
– Номер телефона я тебе дам, но у меня есть вопрос, а у него какой интерес ехать сюда…
– Есть у него интерес, есть, так что он сюда приедет, а уж удержать и разговорить его – твои заботы.
ТопазТакси мчало по пыльным улицам июльской Одессы. Водитель без умолку болтал. Борис кивал головой из вежливости, но мысли его были далеки и от салона автомобиля, и от баек водителя.
Совсем не так представлял он встречу с Поповым. Но, наверное, иначе не могло и быть, если два взрослых человека не искренни друг с другом. И в разговоре они ходят вокруг да около, вызывая взаимное неудовольствие. И дело не в том, что они шифруют свое недалекое прошлое, хотя это чувствуется в первую очередь и, разумеется, раздражает собеседников. Они прячут и свое настоящее.
Виктор хотел пожаловаться другу, что жена-начальник вот-вот уволит его с работы, а Борису уж очень хотелось поделиться с собеседником тем, какой он крутой и предусмотрительный, поскольку в целях конспирации заказал номера в двух гостиницах. Но ни тот, ни другой не открылись друг другу.
– Отель «Черное море», – произнес водитель, останавливая автомобиль.
Номер Бориса оказался на пятом этаже, из него отрывался чудесный вид на море, синее и поднимающееся стеной за окнами гостиницы, именно стеной, а не далеко к горизонту.
Борис снова позвонил по телефону, который ему дали в Н-ске, но абонент молчал. Он набрал номер еще раз. И тут в наушнике что-то щелкнуло. Он набрал номер снова. На этот раз даже вызова не последовало. Значит, абонент просто не захотел с ним говорить.
– Вот ситуация, – произнес вслух Борис, – ну, Чилиндра, погоди.
Заплатив за номер и устроившись в нем, Борис вышел погулять в город. Но сразу же пожалел об этом. Стояла невыносимая жара, Борис выбрал для прогулок Приморский бульвар в надежде хоть как-то спрятаться в тени деревьев.
Он добрался до памятника Пушкину, подошел к Оперному театру. Зашел в магазин, что располагался неподалеку и долго рассматривал бумажники. Ему хотелось выбрать самый роскошный, но душила жаба, и он купил довольно просторный бумажник из кожзаменителя.
Затем он приобрел в киоске несколько еженедельников, сунул их под мышку и вернулся в гостиницу.
В вестибюле Борис купил новую симкарту и направился в номер.
Приняв душ, он пришел в себя и стал рассматривать покупку. Потом вытащил складной нож, нарезал из газет множество узких полос и набил ими бумажник, одновременно думая о том, что именно с этим содержимым его приобретение может называться бумажником, а не лопатником.
О том, что бумажник – это лопатник, он узнал еще в партии, где рабочим у него был бывший зек по кличке Чилиндра.
Там, в поле, где, кроме работы, не было никаких развлечений, любая необычная информация воспринималась с интересом, поскольку была либо способом убить нерабочее время, либо разновидностью досуга.
Отдохнув от Одесской жары, Борис отправился пешком в гостиницу на Дерибасовскую, 27 и поселился в одном из ее номеров. Номер был небольшой, но дорогой. Там, кроме телевизора и холодильника с прохладительным напитками и вином, был сейф с цифровым замком, кстати, как и в гостинице «Черное море». Впрочем, это не удивило Бориса. Это «удобство» и привлекло его снять именно этот номер в этой гостинице.
Борис вытащил из портфеля матерчатый сверток и поместил его в сейф. Затем разобрал постель и повалялся на ней. Потом оделся и пошел гулять уже по вечерней Одессе.
Он прошел знакомым путем по Приморскому бульвару, долго стоял у памятника Дюку Ришелье. Затем завернул в ресторан углового дома, над которым были две странные взаимоисключающие друг друга вывески. Одна из них призывала: «Жарьте, Жора, жарьте, рыба будет», – другая была на украинском. Впрочем, что она гласила, Борис понял не сразу. Он несколько раз прочел изречение, и вдруг его озарило: это был всего лишь перевод русского афоризма: «Употребление алкоголя в малых дозах безвредно в любых количествах».
Заказав пасту и мясной стейк, Борис стал присматриваться к посетителям ресторана, желая увидеть в них будущих контрагентов по переговорам, ради которых и прибыл в Одессу.
Вот сидит толстый уже немолодой мужчина с юной напарницей (или партнершей?), поскольку ни на супругов, ни на любовников они не похожи. Он вполне мог быть юрисконсультом какой-нибудь фирмы или организованной преступной группировки, что в наше время почти одно и то же.
Или вот тот почти двухметровый молодой человек со скучающим взглядом потягивающий «Мартини» вполне подошел бы к роли телохранителя местного мафиози. Хотя нет, вряд ли, телохранители в наше время не пьют «Мартини», они или вообще не пьют, или пьют крепкие напитки.
А вот эта пара вряд ли может оказаться за одним столом переговоров с ним. Они, скорее всего, приезжие, как и Борис. По каким признакам он это определил? Да ни по каким, просто на их лицах это написано. Они отдыхающие, и все.
Подумав немного, Борис решил заказать к стейку красного вина. Официант принес карту вин, там было лишь одно знакомое название – «Каберне».
Хорошо приготовленный стейк и бокал красного терпкого вина привели его в благодушное настроение. И он снова вернулся к осмыслению выполнения той миссии, ради которой прибыл в Одессу.
Итак, если с ним на переговоры выйдет не сам Дерибан, а его представитель, как ему построить беседу? Если представителем будет мужчина, а в этом он не сомневался, то нужно будет…
Борис представил, что он беседует в гостиничном номере с толстым немолодым мужчиной, который является консильери[4] одного из одесских мафиози. Представить-то представил, но дальше этого дело не пошло. С чего начать, как продолжить беседу, как выйти из нее, если условия, которые ему предложат, не будут его устраивать?..