Золото народа
«Куда же он его спрятал? Ну куда?» – ломал голову Борис.
Новое время пришло и в этот некогда элитный дом. Как бы ни хотели старые жильцы его остановить, сделать они этого уже не могли. Кто-то из новых «богатеньких буратин» купил здесь квартиру и теперь вовсю занимался её перестройкой. Было слышно, как где-то наверху сверлили и ломали стенку. В этом шуме и грохоте рождалось что-то новое. Старые стены и потолки одевались в красивые строительные материалы, каких раньше здесь не видели.
Следующей на схеме у Бориса была ванная комната. Здесь ему тоже пришлось повозиться. Из-под ванны он вытащил целый мешок хлама. Похоже, что там не убирали с момента постройки этого дома. Борис простучал кафель на стенах, и ему показалось, что звук одной плитки более звонкий. Это натолкнуло на мысль, что под ней может быть полость, в которой и находится тайник. Толстые стены этого дома вполне позволяли углубиться даже на полтора кирпича. По мнению Бориса, этого с лихвой хватило бы для того, чтобы спрятать всё состояние деда. Острой стамеской он обстучал вокруг плитки и попытался ее снять, но плитка сидела мертво. Пришлось её ломать. На пол полетели осколки и штукатурка. Однако конечный результат оказался плачевным: кроме вогнутой голой стенки, ничего там не было.
Чертыхаясь, Борис переключился на кладовку. В эту кладовку дед свалил всё, что когда-то стало ненужным. Это барахло копилось годами, дожидаясь своего времени, и вот оно пришло. Возле двух стен полки доходили до самого потолка. На них лежали чемоданы и какие-то коробки. Всё это он видел и раньше, но не обращал внимания: лежит тут, ну и пусть себе лежит.
Зазвонил телефон. Борис решил не подходить, но телефон долго и настойчиво его призывал. Звонивший будто знал, что Борис дома. Оказалось, это Нина.
С этой милой и красивой девушкой он познакомился в круизе по Средиземному морю. Не заметить её было невозможно. Она, как фотомодель, украшала теплоход. Все походило на сказочный сон – море, солнце и любовь… Казалось, что эта любовь на всю жизнь. Однако круиз быстро закончился, и вместе с ним почему-то ушла и его любовь. Борис снова стал встречаться с Ольгой, но Нина чувствовала, что ему нужна, и за него боролась, как могла. Временами Бориса она так доставала, что ему хотелось послать её ко всем чертям. Он собирался с ней разобраться, и каждый раз как будто кто-то его останавливал. Наконец он понял, что без неё уже не может. Ему хотелось слышать звонкий голос этой длинноногой девчонки и выполнять её капризы. Запах её светло-русых волос преследовал его повсюду. Её стройное упругое тело снилось Борису по ночам. И сейчас, услышав голос Нины, он обрадовался, как мальчишка. Она приглашала его к себе, и Борис сразу согласился. Теперь перед ним стояла сложная задача – как в один день совместить оба свидания и при этом организовать всё так, чтобы не пересеклись пути обеих девушек.
Среди всех тюков и свертков, которые он снял с полки, выделялись два больших фибровых чемодана. Как добротные дубовые бочонки, они были стянуты деревянными обручами, а на уголках красовались никелированные накладки. Как догадался Борис, чемоданы были трофейными: с ними дед пришёл с войны. Сам не зная почему, Борис открыл чемодан, выглядевший намного проще и скромней.
«Сейчас таких, конечно, уже не выпускают, – перетряхивая его содержимое, думал Борис, – а в свое время они были самыми модными, самыми ходовыми. Такие же, как этот, теперь где-то валяются в отцовом гараже».
В чемоданах лежала потрепанная одежда и рваная обувь. Китель без погон, галифе… А двубортный пиджак еще можно было бы поносить: он снова вошел в моду. Борис напялил на голову мятую шляпу, которую вытащил из кучи тряпья, и пошёл к зеркалу. Своим видом он остался вполне доволен.
«Еще бы кольт и джинсы – и можно сойти за ковбоя».
В одном трофейном чемодане Борису попалась портупея и новенькая кобура от браунинга. Самого пистолета нигде не было, но на его возможное наличие указывал маленький мешочек с двумя обоймами патронов. Борис нисколько бы не удивился, если бы нашел у деда трофейный патефон или подзорную трубу, но чтобы кобуру с патронами…
«Да, совсем непростой был дедуля. Очень непростой, – рассматривал патроны Борис. – Вот он сидел тут один, как рак-отшельник. Золотишко стерег. Ай да дедуля!»
В коробке, стоявшей в углу, Борис увидел кинжал. Это оказался немецкий штык-нож с длинным обоюдоострым лезвием.
Стемнело. В открытое окно ворвался протяжный – раздражающий сигнал машины. Он бил по ушам, выводил из равновесия. Кого-то упорно вызывали на улицу. Из соседнего окна закричала пожилая женщина. Её кто-то поддержал. В мгновение двор наполнился разноголосыми негодующими криками. Они заглушили звук машины. Сигналить сразу перестали. Борис про себя посмеялся и отошел от окна.
Чутье ему подсказывало, что нужно опять вернуться в кабинет деда и повторить всё сначала. Снова, как в первый раз, Борис начал с письменного стола. Сейчас он его полностью разгрузил и перевернул вверх ногами. В столе что-то зашуршало и как будто съехало с места. Послышался глухой удар.
«Вроде там пусто, всё содержимое лежит на полу. – Борис с недоумением посмотрел на стол. – Что же там стукнуло? Может, столешница? Она толстая. Толстая, толстая. Столешница толстая», – машинально повторял он одно и то же.
Под столешницей Борис увидел толстую фанеру. На первый взгляд она казалась одним целым с этой громадной столешницей, но, хорошо присмотревшись, Борис разглядел небольшую плотно закрывающуюся дверку, прикрепленную с краю. Она была так мастерски сделана, что если бы стол стоял на своих ногах, он бы её не увидел. Фанера закрывала нишу, в которой был тайник. Борис сунул туда руку и, покопавшись, вытащил завернутый в тряпку сверток и полиэтиленовый пакет. В свертке он нашел пистолет, а в пакете – толстую тетрадь.
Глава 7
После прошедшего паводка с самого утра, как и накануне, засветило жгучее солнце. Оно припекало, и жара стала донимать Ивана. Слышался тихий шум реки. Возле воды пахло водорослями и малосольными огурцами. Да, именно ими. Иван в этом был уверен. Этот, знакомый с детства, запах, ни с чем другим он спутать не мог. Ветерком приятно обдувало и сносило надоедливых комаров. Возле реки они летали тучей, и, если бы не ветер, то от них бы не было покоя. С берега доносило запахи разнотравья, к которому примешивался тонкий аромат хвои.
О паводке напоминали завалы из плавника и сломанных деревьев, лежавшие по всему берегу. Наворотило и на острове. Большой завал образовался выше того места, где пережидал Иван. Везде – огромные тополя с вывороченными корнями. Освободившись от воды, зеленели кусты тальника и голубичника. Над ними порхали разноцветные бабочки, щебетали желтогрудые птицы. Насколько высоко поднималась вода, сейчас можно было определить по высоким кустам, на которых ветерком раздувало зацепившиеся травинки. Иван палочкой измерил расстояние до уреза воды, получилось больше полутора метров.
Рюкзак заметно полегчал: у него унесло часть одежды и поубавилось продуктов. Кроссовки и тяжелый прорезиненный плащ Иван спрятал на берегу. Из рюкзака он вытащил ракетницу и на длинном шнурке привязал к ремню. Поначалу Иван помучился с Петрухиными портянками, а потом приспособился и о них совсем забыл. Портянки оказались на удивление новыми.
С высокой речной террасы открылся необычный вид. Вдали виднелись горы, а перед ним лежала огромная межгорная впадина. Ничего здесь не напоминало о тех горах, где он недавно шел. Скорее всего, это место напоминало предгорье какой-нибудь горной системы. Здесь сходились две реки: Лекуана, по которой он пришёл, и Курунг. Лекуана поворачивала на восток, а его путь лежал на север, в верховье Курунга.
Возможно, в этом месте когда-то протекала одна большая река, которая несла свои воды туда, где теперь были истоки Курунга. Но в результате катаклизмов, произошедших когда-то в горах, она изменила свое русло и потекла в другую сторону, пропиливая горный хребет. Итогом этих подвижек и стала лежавшая перед Иваном межгорная впадина. Теперь там, где когда-то стояли горы, росли громадные лиственницы и тополя. Со всех сторон их закрывали горы.
Вдали Иван увидел ровные просеки, стрелами рассекавшие впадину. И если бы не их исключительная прямолинейность, то можно было бы подумать, что это аллеи какого-то большого парка. Эти просеки не смогли даже остановить ни тайга, ни болота. Вековые деревья, попадавшиеся на пути, оказались поверженными. Через одинаковое расстояние на просеках стояли штаги, которыми были обозначены пробуренные поисковые скважины.
Иван спустился с террасы и увидел следы трактора. На глине и гальке выделялись четкие отпечатки. Их не брал ни дождь, ни снег. Давно уже не было того трактора, а следы остались. Иван считал эти места почти необитаемыми и был готов ко встрече с медведем, лосем, человеком, но чтобы трактор…
Он пошел дальше и вскоре вдали на берегу реки увидел длинный навес и стоявший рядом трактор. Видно, тот самый. Его наполовину разобрали, и теперь он представлял гору металла с первоначальными очертаниями. Возможно, так и не сумев поставить трактор «на ноги», хозяева его бросили. Здесь же, под навесом, лежали ящики с запчастями и стояли бочки с мазутом. Многие запчасти ещё были в смазке, и можно было подумать, что их только привезли с завода. Запчастей было так много, что их, может, хватило бы ещё на один такой же агрегат. Как определил Иван, здесь стояли геологи, проводившие разведку россыпи. Снабжали их хорошо, а когда закончили работу, оказалось – все железки дешевле бросить вместе с трактором, чем вывозить вертолётом.
От базы куда-то в сторону Лекуаны шла дорога. Иван повернул на север и по бездорожью пошел по Курунгу. Отсюда до истоков этой реки оставалось меньше половины пути. Судя по карте, её долина была широкой, а река полноводной. Курунг брал начало в большом горном озере со странным названием Мук-Мак, которое лежало на плоском водоразделе горной системы. Несколько безымянных озер поменьше, полукольцом окружавших это озеро, располагались уже по другую сторону этого водораздела. На одном из этих озер рыбачил Клочков, но на каком, Иван почему-то не спросил у вахтовиков, и теперь ему оставалось только догадываться и рассчитывать, что его зимовье действительно пройти невозможно.
Вначале Иван шёл по берегу реки, вместе с ней повторяя её выкрутасы – закрученные меандры. Потом приспособился и стал срезать. Этим он прилично выигрывал в расстоянии. Правда, местами попадалась непроходимая чаща или глубокие промоины, и кое-где ему приходилось обходить, накручивая лишние километры.
Вскоре лес кончился, и пошли заболоченные участки с высокими кочками, похожими на те, какие он встретил в первый день пути. Иногда попадались какие-то тропы. Возможно, они были звериными, а может, их набили люди.
Чем выше Иван поднимался, тем сильнее менялась растительность. Постепенно совсем исчезли тополя, низкорослым стал тальник. В долинах пошли густые заросли кустарника. Даже березка стала прижиматься к земле. На опушках кое-где цвёл иван-чай, встречалась пижма. Тропа иногда подходила к подножию склона и шла по камням, потом резко спускалась вниз – к сбегавшему с гор ручейку. Незаметно долина Курунга стала расширяться. Лес отступал, и появились большие открытые места. По дороге Иван все высматривал золотой корень, о тонизирующих свойствах которого был наслышан давно, но растений с небольшими мясистыми листьями и желтыми цветами, собранными в соцветие, не попадалось. Может, он плохо смотрел, а может, места были не те.
Как-то незаметно Иван подошёл к большому заболоченному участку. За ним вдалеке он увидел холмистую местность, на которой начинался водораздел. На болоте голубыми глазками зацвели ирисы. Узкие, совсем хиленькие ручейки, петляя, прорезали широкую долину. Местами они глубоко врезались, образуя крутые обрывистые берега, и Ивану даже приходилось их покорять. Такая ходьба его измотала, пот катился ручьем. Иван наклонился и с жадностью стал пить, холодная вода обжигала, ломило зубы. Когда напился, полегчало.
Обрывистые берега скоро кончились, и река разлилась по всей долине, заросшей мелким кустарником, из которого торчали круглые кочки. Между ними текла вода. Чтобы не провалиться, Ивану приходилось рассчитывать каждый шаг. С трудом преодолев это пространство, он вышел на опушку леса и попал на тропу. Её так утоптали, она так хорошо выделялась, что можно было подумать – по тропе постоянно ходили. Но кто?
В стороне от тропы он увидел какое-то странное строение, стоявшее на четырех столбах. Оно походило на тот навес, который он встретил на бывшей базе геологов, только покороче и намного выше. Иван оставил на тропе свой рюкзак и пошёл прямо к навесу. Ветерок донёс какой-то гнилой запах. Как ему показалось, пахло тухлым мясом. Запах был таким зловонным, что Иван уже хотел отказаться от своей затеи и повернуть назад, однако любопытство победило. Уже ближе Иван увидел, что наверху стоят две большие кастрюли и охотничья печь. Это странное строение перекрывали тонкие неошкуренные бревна. Они потемнели от времени и казались покрашенными. Зато столбы так белели, точно их обстругали и покрыли лаком. Теперь Иван догадался, что это лабаз. Издавна охотники и рыбаки на таких нехитрых сооружениям оставляли в тайге продукты и разное снаряжение, спасая их от медведя или росомахи, слывших любителями острых ощущений.
Иван уже почти подошел к лабазу, когда земля под ногами закачалась, и он с шумом провалился вниз. Пролетев несколько метров, упал на мокрую землю. Сверху посыпались ветки и мусор. Болью прошибло, как током. Болело ушибленное плечо. Сверху в узкое отверстие между свисающими ветками попадал тусклый свет. Иван встал и осмотрелся. Это была квадратная яма, напоминающая шурф, высотой метра четыре и с гладкими вертикальными стенками. При желании здесь можно было даже изучать разрез пород – так чётко выделялись разные слои. Никаких сомнений у Ивана не было – это ловушка. Такие ямы обычно копали где-нибудь на тропе – там, где ходили звери. Теперь Иван понял, почему так сильно пахло тухлятиной. Тот, кто выкопал эту яму, думал поймать медведя. Расчет был точным. Медведь проявлял любопытство к лабазу, и ему здесь приготовили подарок – испорченное мясо. Для медведя это было лучше любого лакомства, и, почуяв, он должен был сюда прийти.
Как-то нужно было выбираться наверх, и Иван стал ковырять гальку. Цепляясь за выступающие камни, он добрался почти до половины. Неожиданно камень выскочил из стенки, и, потеряв равновесие, Иван полетел вниз. Он опять упал на то же плечо и теперь почувствовал острую боль в руке. Иван попытался её поднять, рука плохо слушалась. Положение его стало совсем незавидным. От отчаяния Иван выстрелил. Громом ударило по ушам. Он увидел вспыхнувшую ракету.
«Кто же сделал эту ловушку? И главное, когда? – ломал голову Иван. – Если недавно, то могут прийти проверить, а если давно, то дело плохо».
Он выстрелил ещё раз.
Вечерело. В яме было сыро, и Иван стал замерзать. Нужно было что-то придумать. Решение пришло само собой. Левой рукой Иван стал копать ступеньки на двух сопредельных стенках возле одного угла. Он прикинул, что так будет легче залезать наверх. Копать было неудобно, и дело продвигалось очень медленно. Перочинный нож явно был не предназначен для этой цели – короткое лезвие плохо ковыряло гальку. Медленно Иван скребся вверх. От напряжения дрожали ноги в коленях, ныла рука. Иван так устал, что в какой-то момент почувствовал – если сейчас не передохнет, то на следующую ступеньку уже не поднимется. Хотелось есть.
Временами его колотил озноб, в голову лезли всякие мысли. Он вспомнил детство, свой дом, потом его мысли зациклились на Ирине. Перед глазами прошла их первая встреча. Он увидел, как несёт ей цветы, и они счастливые бегут на концерт. Его кареглазая русоволосая красавица заканчивала медицинский и без пяти минут была врачом. А встретились они года три назад, когда институт заканчивал Иван.
«Так быстро пролетело время, не успел я оглянуться, как Ирка повзрослела и стала очень красивой. А может, она и раньше была такой, да только я не замечал?»
Перед отъездом они первый раз поругались, и Иван уехал, не простившись. Теперь его мучили угрызения совести: он почувствовал себя виноватым. Только сейчас он по-настоящему понял, что её любит и она ему нужна.
– Почему я ей тогда ничего не сказал? – как во сне бормотал Иван. – Почему? Чего испугался? Нет, я ничего не боюсь. Ничего. А может, всё-таки я испугался?.. Конечно, я боялся ответственности. Если бы я ей сказал, что люблю, тогда пришлось бы на что-то решаться. Скорее всего, надо было бы жениться. Женитьба… А как тогда аспирантура? Иришка тогда ждала моего решения, а что я мог сказать? Ничего… Всё же она от меня почему-то не ушла. Интересно, почему? Ведь я же её предал, я поступил, как последний пацан. Значит, она меня любила. Как я этого не понимал. Нет, я всё знал, но ничего не делал, я её использовал. Думал, что всё само собой решится. Вот дурак! Надо было самому принимать какое-то решение. У Иришки ведь до меня были ребята, но полюбила она меня. Меня, меня…
Думая об Ирине, Иван забылся. То ли во сне, то ли наяву он услышал, что его кто-то зовёт. Где-то лаяла собака. Неожиданно её лай раздался прямо над головой. Иван открыл глаза. Сверху на него смотрел бородатый мужчина в зеленой камуфляжной шляпе, серая собака рычала, так рычат на дикого зверя, попавшего в ловушку. Бородач прикрикнул, собака успокоилась.
– Эй, друг, ты жив? – наклонившись, крикнул он Ивану.
Тот кивнул.
– Ну, слава богу! Лови веревку.
В яму полетел толстый капроновый фал.
– Не могу, рука болит, – Иван показал на руку. – Я сам не выберусь.
Бородач принес две лесины и положил их поперек ямы. Между ними осталась веревка.
– Ты обвяжись вокруг пояса, а я потихоньку буду тащить. Потом перехватишься за жердь. Главное, спокойно и без резких движений.
С трудом бородач его вытащил. Сразу подскочила собака. Она угрожающе зарычала.
– Чара, назад! – крикнул хозяин. – Нельзя!
Бородач был ростом с Ивана, поджарый. В нём чувствовалась сила и уверенность в себе. По его серым глазам Иван увидел, что он молод. Черная борода делала его солидней, но совсем не старила. Спаситель Ивана был в полинявшим брезентовом костюме и в коротких резиновых сапогах. К камуфляжной шляпе была пришита сетка, которую он отвернул назад. Иван подумал, что эта шляпа служит ему накомарником. На плече у бородача висела двустволка. Как определил Иван – это был «зауэр». Похожее ружье он видел у своего приятеля в Москве. Досталось оно ему по наследству от отца, и тот им ужасно гордился, но из этого ружья ни разу не стрелял.
– Зашибся? – спросил бородач.
– Рука… – Иван не договорил и невольно застонал.
– Понятно. Ну, считай, – тебе повезло. Ты просто в рубашке родился. Мог насмерть разбиться. Глубокая яма.
Рукавом он вытер пот с лица и, сняв шляпу, пригладил свои светлые волосы. Короткая стрижка ему очень шла и молодила.
– Не говори, – сразу поддержал его Иван. – Думал, не вылезу. Глубо-о-кая. – Последнее слово он сказал протяжно, вкладывая в это что-то своё. Скорее всего, он ещё не мог осознать, что уже наверху и теперь ему ничего не грозит.
– Это моя яма. Я выкопал, – сказал бородач. – Тут, понимаешь, медведь шатается.
– Ну ты даёшь! – только и произнес Иван. От неожиданности он растерялся и не знал, то ли ему ругаться, то ли смеяться.
– Прости. Понимаешь, не думал, что тут люди могут оказаться. Не сезон – сейчас здесь делать нечего. Просто хотел поймать медведя. Я давно его пасу. Хитрый чёрт, всё время от меня уходит. Вот собирался завтра проверять, но как выстрел услышал, сюда рванул. Почему-то сразу подумал, что с кем-то беда.
Возле ног бородача вьюном крутилась лайка. Она была такой красивой, что Иван не сводил с неё глаз. На светло-серой груди выделялся белый передничек. Такими же белыми были и задние лапы. Собака заискивающе смотрела на них обоих и как будто говорила, чтобы они не ссорились.
– Ну ладно, давай об этом забудем, – сказал Иван примирительно.
Бородач оказался тем самым Николаем Клочковым, которого он хотел встретить. Николай взял его рюкзак, подхватил ружье, и они пошли к зимовью.
Глава 8
Борис осмотрел браунинг. Он вытащил обойму с патронами, взвел затвор и, как в американском боевике, взяв пистолет двумя руками, нажал на курок. Раздался тихий щелчок. Это он повторил еще несколько раз. Пистолет работал безотказно. На свету он холодно играл вороненой сталью. Чувствовалось, что хозяин за ним следил и содержал в полном порядке. Вдоволь наигравшись, Борис отложил пистолет и принялся за тетрадь.
Внешне ничем особенным она не выделялась: обыкновенная общая тетрадь в черном коленкоровом переплете, похожая на те, в каких пишут школьники и студенты. Да и мало ли у кого еще могут быть общие тетради. Но одно то, что она лежала в тайнике рядом с пистолетом, заставляла Бориса отнестись к ней с особым вниманием.
В открытое окно ветром загнало холодный воздух. Запахло свежестью и листвой весеннего леса. Было слышно, как на улице мяукает кошка. Временами она неистово кричала. Борис высунулся в окно и, недолго думая, запустил старым дедовым ботинком. Под окном сразу установилась тишина.
Борис пролистал тетрадь. Она была полностью исписана мелким не очень разборчивым почерком деда. С первого взгляда, судя по объёму текста, эту тетрадь можно было принять за конспект трудов классиков марксизма-ленинизма или лекций по общественным дисциплинам, каких в студенчестве Борис тоже написал немало. В тетради были поля, и нигде ни одна буква за них не вышла. Не было здесь и помарок. Но больше всего его удивило то, что в тетради не было ни одной заглавной буквы, ни одной красной строки – только сплошной текст. Если бы ни разные чернила и разный нажим пера, можно было бы даже подумать, что всё написано на одном дыхании. На самом деле текст состоял из небольших кусков, написанных явно не за один присест. Ведение этой тетради показалось Борису довольно оригинальным. Даже если один текст заканчивался в конце строки, новый всё равно продолжался там же. Такую необычную запись в тетради, когда там ничего не выделено, можно было бы объяснить стремлением сэкономить бумагу. Это было бы вполне оправдано, когда у человека не было средств купить новую тетрадь или же их не продавали. Однако, зная деда и то время, в которое он жил, в этом можно было усомниться.
«Скорее всего, дед преследовал другую цель, – разглядывая текст, решил про себя Борис. – Не привлекать к тетради лишнего внимания».
Два абзаца в тетради всё же получились. Возможно, они были сделаны случайно и, чтобы ничего не выправлять, оставлены. Хотя не исключено, что дед не выдержал и умышленно выделил эти места. Внимание Бориса привлек последний абзац. Начинался он со слова «золото».
Для Бориса это слово значило очень много – это было то, что он так рьяно искал, из-за чего затеял эти поиски, перевернул весь дом и всё ещё не мог остановиться. С помощью этого золота можно было многого добиться в этой жизни, главное – поправить своё материальное положение.
«Золото поначалу пошло неважнецкое, – с трудом разбирая дедов почерк, читал Борис. – После каждой промывки осужденный Баринов, числившийся десятником, снимал с бутары всего несколько грамм. Большей частью золото было мелким и каким-то угловатым с исчерканной или шероховатой поверхностью. Песок да песок. Скажи мне кто-нибудь раньше, что это золото, я бы поднял его на смех…»
– Ёлки-палки, – испуганно пробормотал Борис, – это же дневник деда. Похоже, что он вёл дневник. Вот это новость! Может, здесь написано, куда он его спрятал?
«Десятник мне всё время говорил, что к самому месторождению мы еще не добрались, но оно должно быть где-то рядом. Золотоносной породой могут быть выходы скальных пород или кварцевые жилы. Короче, как я его понял, надо искать рудные тела. Вообще этот Баринов доверия мне не внушал. Отчасти виной тому была его непролетарская фамилия, но корень зла заключался всё же в другом. Осужден он был за антиреволюционную деятельность. По своей натуре мужик он вроде бы так ничего себе, но такой шибко грамотный, самоуверенный весь из себя и говнистый. Словом, белая кость – вот кто такой Баринов. Лапши он мог навесить хоть на оба уха. Тут уж плёл он так, как бог на душу положил. По происхождению Баринов был выходцем из старых питерских интеллигентов, горный инженер по образованию. Я потихоньку стал его контролировать на случай утайки и хищения драгоценного металла. Мне совсем не нравилось, как он наладил промывку песков и добычу золота. Всё время я думал, что металл уходит вместе с породой в отвал. Или, попросту, мы его теряем. Приставил я к нему для порядка своих осведомителей Ваську Филина и Ивана Лободу. Приказал, чтобы ни шагу от него, полный контроль за каждым движением. Даже в сортир чтобы, и то вместе. Думал, что если попадется Баринов, то пущу его в расход: нечего со мной в бирюльки играть. Расстреляю собственноручно как последнюю собаку. Я был просто уверен, что золото он умышленно не домывает. А это, значит, вредит всей нашей стране, не хочет, чтобы мы жили лучше. Получается – этого врага народа не исправил даже лагерь. Таким дорога одна… А как его проверишь? Он был грамотным и так мог прикрыться – комар носа не подточит. Ковырни я его раньше времени, можно уйти несолоно хлебавши. Потом он бы надо мной ещё и посмеялся. Я долго думал, как его вывести на чистую воду, и придумал: промытую породу надо ещё раз промывать. Думал, если есть там золото, то оно себя покажет. Его не спрячешь – оно обязательно вылезет при повторной промывке. Когда мы стали промывать отработанные отвалы, десятник как будто бы даже и не удивился. Говорит мне, что он и так проводит контрольное опробование, да только не так часто, как я заставил это делать. По результатам этого своего опробования он как будто бы вносил какие-то поправки при промывке и таким образом добивался полнейшего извлечения металла. Действительно, в промытой породе золота мы не поймали. Ничего не скажешь, чисто было сработано: весь металл мы, оказывается, выбрали. А сам же он мне об этих своих хитрых штучках никогда не говорил. Что он делает, как делает – молчок. Вот что значит тихушник. Такие люди всё прячут, лишнего слова из них не вытянешь, но все себе на уме. Вот это и есть контра! Словом – это не наш человек, не наш. Давить таких гадов надо…»