Рыцари былого и грядущего. Том II

Потом командор посмотрел на брата Жана, по лицу которого пробегали нервные судороги:

– Прости, брат Жан, что лишил тебя участия в бою, но ведь ты понял, что иначе было нельзя. К тому же именно ты прикончил лидера фанатаков.

– Вовсе не для того, чтобы «принять участие». Я видел, что он может уйти, а этого нельзя было допустить. Я спустился только тогда, когда стало очевидно, что бой выигран.

Было понятно, что моряк сильно страдает, хотя ни за что не скажет об этом. Нелепо как-то воину показывать себя мальчишкой, которому не дали «поиграть в воину». И всё-таки Андрей, поставив себя на его место, ужаснулся трагичности той роли, которую играл морской рыцарь. Он должен был из безопасного укрытия спокойно наблюдать за тем, как один за другим падают его братья, как оставшихся окружают и вот-вот затопчут, а потом выйти и нажать кнопку. Годы боевой подготовки – для того, чтобы нажать кнопку.

Сам Андрей оправился от шока очень быстро. Теперь ему стыдно было за свою истерику, которую он смутно припоминал. Но ни командор, ни братья не единым словом не упрекнули его. И то сказать – после такой бойни даже у опытных рубак могла крыша съехать, и не на час, а навсегда. Он же чувствовал сейчас лишь смертельную усталость и абсолютную опустошённость, но в общем-целом был в форме.

Не так Андрей представлял себе победу над изуверами. Он полагал, что когда они спасут жизни тысяч христиан, у всех на душе будет праздник, но на лицах отражались только мрак, пустота и страдание. Да… Одно дело выстраивать теории по поводу «священной войны», а другое – её вести. Как можно радоваться тому, что улица в квартале далитов сейчас завалена трупами?

Командор подвёл итоги:

– Мы недооценили противника. Планируя операцию, я даже мысли не допускал, что толпа, вооружённая палками и стальными прутьями продержится против мечей более десяти минут. Весь расчёт строился на том, что они побегут и начнут давить друг друга. Так и было бы, если бы мы имели дело с обычной беснующейся толпой. Было бы даже лучше, если бы их пришло на тысячу больше – значительное количество людей в толпе, запаниковав, создало бы больше проблем своим, чем нам. Но пришли одни только законченные зомби, не способные поддаваться панике. Не стал бы ими восхищаться. Их стойкость не имеет ничего общего с сознательным боевым мужеством. Люди с такой степенью забесовлённости не испытывают страха лишь постольку, поскольку не испытывают вообще никаких человеческих чувств. Это ходячие мертвецы. У них почти полностью отсутствует личная воля, их телами управляют бесы. Думаю, высший смысл был именно в том, чтобы под наши мечи попали только те, кому уже нечего делать на земле, а не соблазнённые изуверами крестьяне с душами ещё живыми. Все мы сейчас немного не в себе, но надо возвращаться в себя. Сейчас молиться будет особенно трудно, но совершенно необходимо.

Вскоре после окончания боя, когда они были ещё на той страшной улице, к ним приплёлся весь избитый тигр из второй пятёрки – единственный уцелевший. Тогда командор просто кивнул, увидев тигра, сейчас пришло время его выслушать.

– Что с вами случилось? – спросил Княев.

– Сначала всё шло нормально, – начал тигр. – Без больших проблем отбили нападение на монастырь, который вы велели защищать. По душам поговорили с местным священником и хотели уже отправляться в Город. Но перед тем, как прощаться, священник рассказал страшную историю. В селе неподалёку с неделю назад жрец богини Кали отправился со своей 12-летней дочерью в Город, якобы для того, чтобы купить учебники к новому учебному году. Но вернулся домой один, без дочери и на расспросы жены не ответил ничего вразумительного. А в тех краях ещё год назад два жреца Кали похитили и обезглавили восьмилетнюю девочку, принеся её кровь в жертву богине. Выводы о судьбе дочери этого жреца напрашивались сами собой. Ночью мы прокрались в село, тихо похитили жреца и велели вести нас туда, где находится его дочь, живая или мёртвая. Она была мёртвая… с выбритой головой, вся изрезанная, повсюду были следы омерзительных ритуалов. Увидев всё это, мы просто потеряли голову. Жреца зарубили на месте, над трупом его дочери, и пошли громить храм Кали. Ворвались туда, рубили саблями всех подряд. Вокруг храма сразу же собралось чуть ли не всё село, в бешенстве они набросились на нас, защищая своё капище. Им было мало дела до судьбы принесённых в жертву детей. Короче, наших перебили, я чудом остался жив – от сильного удара по голове потерял сознание, меня приняли за мертвого. Это всё.

И без того не сильно радостные лица тамплиеров и тигров перекосила гримаса боли, но никто не проронил ни слова. Князев глухо заговорил:

– Вы поняли, братья, с кем мы тут сражались? Сказать, что это не люди, значит не сказать ничего. Но ваших, – он обратился к выжившему тигру, – это не оправдывает. Если бы вы были людьми Ордена, вы бы уже не были людьми Ордена. Действовали без приказа, по своему разумению бросились восстанавливать справедливость. А вы знаете, к чему мог привести ваш благородный порыв? К новому витку гонений на христиан. До тех пор, пока мы только отбивали нападения, не посягая на их поганые капища, мы сбивали накал гонений. В следующий раз они так раскрутятся не раньше, чем через несколько лет. Но если будет разрушен хоть один из храмов Кали, думаю, вскоре в Индии не останется ни одного живого христианина. Правильно ли будет покинуть Индию, спровоцировав новые злодеяния против христиан? Хорошо ещё, что вас перебили. Надеюсь, хранители капища удовлетворили этим свою злобу.

Князев обратился к командиру запоздавшей пятёрки:

– Надеюсь, за вашими ничего в этом роде не числится?

– Нет, господин. Мы опоздали, потому что заблудились. Но если бы мы оказались на месте братьев, боюсь, поступили бы точно так же.

– Извольте воевать с такими «героями», – по-отцовски проворчал Князев.

В этот момент брат Жан, глядя себе под ноги и не поворачивая головы к командору, прошептал:

– Мессир, из-за деревьев за нами кто-то следит:

Князев встал и громко сказал:

– Кто бы ты ни был, тебе лучше подойти к нам.

Дмитрий надеялся, что после этих слов незнакомец побежит, то есть проявит себя, и они без труда его догонят, но незнакомец и правда направился к ним. Это оказался тот самый мальчёнка-далит, которого командор перед боем послал смотреть за толпой фанатиков. Дмитрий выдохнул:

– Сынок, я просил тебя шпионить за поклонниками Кали, а не за нами.

Тамплиеры и тигры заулыбались. Лазутчик смущённо пробормотал:

– Господин, я не хотел подходить сразу же, чтобы вас не напугать.

– Спасибо, сынок, что поберёг наши нервы, – Дмитрий обнял мальчика за плечи. – Ну, давай, рассказывай, что там произошло на поле? Почему разбежались 5 тысяч человек?

Лазутчик рассказал о том, как жрицы Кали предостерегали от нападения на христиан, пугая всех «белыми ангелами». Лица воинов просветлели.

– Возрадуемся, братья, тому, что Господь был с нами, – торжественно провозгласил командор. – Господь уберёг от наших мечей случайных людей, поддавшихся массовому психозу. Господь Сам рассеял основные силы врага и дал нам возможность спасти христиан. А мы, значит…

Дмитрий вдруг сбился с торжественного тона и жизнерадостно расхохотался:

– Ну что, ангелы вы мои отмороженные… Думаю, мы с вами заслужили по глотку спирта? Пацану не наливать.

***

Командор дал своему послушнику отпуск. Сам вернувшись с Секретум Темпли, он предложил Андрею пожить некоторое время в деревне Шаха.

Только покинув Индию, Сиверцев по-настоящему ощутил, насколько разрушительным для его души было напряжение этой боевой операции. Первую неделю после бойни в Городе, Андрей совсем не хотел молится. Даже несколько слов молитвы, буквально выдавленные из себя с трудом, порождали в душе лишь глухое раздражение, даже протест. Всё в нём противилось чистым, прозрачным и ясным словам, обращённым к Богу. Он ставил себя на молитву, как на боевое дежурство, боролся с собой, понимая, что из этой мути надо выгребать, а иного пути нет.

Постепенно на душе становилось светлее. Он теперь много улыбался, в чём ему весьма помогали улыбчивые тигры. Они были такими мирными здесь, у себя в деревне… Андрей с удовольствием посещал все богослужения в Каабе Христа, бродил по горам – любовался окрестностями, разминался. Читал всё, что под руку попадётся – без цели и без смысла. Так продолжалось дней десять. А потом он почувствовал, что к нему вернулась потребность внутреннего движения, развития, познания. Ведь он находился в окрестностях Аламута, на землях средневековых ассассинов. Точнее – измаилитов. Ещё точнее – низаритов. Он захотел, чтобы всё стало точнее точного. Пора было разбираться с этой гранью исламской цивилизации.

***

– Кто такие измаилиты? – задумчиво обронил Шах. – Думаешь, они сами это знают?

– Однако, мы должны это знать, господин. Если потребуется – лучше, чем они сами.

Шах грустно улыбнулся:

– Ты обрёл Истину. Зачем тебе копаться в древних заблуждениях?

Андрей несколько раз молча кивнул, явно не соглашаясь с собеседником, но давая ему понять, что вопрос правомерен. Потом начал ронять:

– В Индии, господин, мы не копались в заблуждениях. Умывались в крови тех, кто заблуждается. Ничего хорошего в этом не было. Как-то, знаете ли, хочется теперь противоречия с иноверцами хотя бы пытаться снимать на уровне теории. Не знаю, с кем предстоит сражаться завтра. Хотелось бы хорошо представлять, кто предо мной – служитель демонов или человек, который поклоняется нашему Богу, хотя и делает это наперекосяк. Заблуждения заблуждениям – рознь.

– Да, наверное, ты прав, – в свою очередь закивал Шах. – Ну что ж, давай разбираться. Ты знаешь, что шииты признают власть в исламе только за потомками Мухаммада через его дочь Фатиму и зятя – Али. Двенадцать первых потомков, начиная с Али, по мнению шиитов – имамы, очищенные от греха и в силу этого обладающие истиной. Двенадцатый имам – Махди не умер, но скрылся и вернётся в последние времена. Так мыслят шииты-двунадесятники. Так вот измаилиты признают только первых шесть имамов, седьмого они не признали.

– Кажется, все богословские различия между направлениями ислама вытекают из вопросов наследования власти. Похоже, кроме земной власти этих возвышенных людей вообще ничего не интересует.

– Это так, но различия между мусульманами, начинаясь с вопроса о наследовании власти, позднее всегда выходили за рамки этого вопроса и становились куда более существенными. Так же и с разницей между шиитами-двунадесятниками и измаилитами.

Так вот, у шестого имама, Джафара ас-Садика, был наследник – Измаил, который должен был стать седьмым имамом. Джафар объявил Измаила умершим и назначил своим наследником Мусу аль Казима, который и стал в своё время седьмым имамом. В качестве такового Мусу признали почти все шииты, кроме группы сторонников Измаила. Иные говорили, что Измаил не умер, находились утверждавшие, что видели Измаила живым после объявления о его смерти. Джафар продолжал настаивать на том, что его сын Измаил мёртв. Многие будущие измаилиты отвернулись от Джафара. Другие, впрочем, не перестали уважать Джафара, считая, что он объявил о смерти сына, чтобы защитить его. Третьи верили, что Измаил умер, но заявляли, что власть в этом случае должна была перейти к сыну Измаила – Мухаммаду, а не к брату Джафара – Мусе. При всех своих разногласиях будущие измаилиты были едины в одном – Муса не является законным седьмым имамом. В 765 году измаилиты обособились от шиитов-двунадесятников.

– Значит, измаилиты это те, кто признаём законным седьмым имамом Измаила?

– Нет, нет так. В вопросе о седьмом имаме у них нет ясности. Личность Измаила, дав название течению, тут же отошла на периферию. Были те, кто объявил Измаила скрытым имамом – Махди, но большинство измаилитов признали таковым не его, а его сына – Мухаммада ибн Измаила. Дескать, Мухаммад отправился в Персию, а потом исчез – скрылся от человеческих глаз.

– Итак, Мухаммад ибн Измаил – седьмой скрытый имам, Махди, который вернётся в конце времён? Если так, то это фактически стирает разницу между шиитами-двунадесятниками и измаилитами. Какая разница какого имама ждать из сокрытия – седьмого или двенадцатого? Когда придёт, тогда и назовёт свой номер, если на тот момент это ещё будет иметь значение.

Шах тяжело вздохнул:

– Европейцу трудно расхлебать кашу внутриисламских разногласий. При всём своём хвалёном рационализме, Восток не склонен к созданию последовательных, логичных или хотя бы просто внятных богословских систем. Для большинства мусульман это просто не имеет значения, а потому шиитские и измаилитские мудрецы могут богословствовать как захотят, и это не приведёт к распаду движения. Ты говоришь, какая разница – ждать 7-го или 12-го? А им без разницы, есть ли разница. Они говорят – ждём «седьмого совершенного», и все сунниты с шиитами могут быть свободны. Одни измаилиты говорили, что седьмой совершенный придёт в день Страшного Суда и будет судить живых и мёртвых. Другие утверждали, что седьмой совершенный уже пришёл, но пока не может открыться. И пришёл он не для того, чтобы устроить Страшный Суд, а для того чтобы «наполнить землю справедливостью». Не у всех хватает терпения ждать Страшного Суда, жить хорошо хочется здесь и сейчас. У европейских христиан такое глобальное расхождение в доктрине тут же привело бы к распаду на обособленные религиозные группы, а для измаилитов это как бы не имеет значения. Махди уже пришёл или Махди придёт через тысячу лет – какая разница? Махди будет править землёй или Махди уничтожит землю – неужели это важно? А вот «седьмой» или «двенадцатый» – это важно до чрезвычайности, потому что говорящие «седьмой» – свои, а говорящие «двенадцатый» – чужие. У них есть богословие, разница между толками ислама не сводима к разным представлениям о наследовании власти, но любое богословское различие начинает по-настоящему волновать их только тогда, когда запахнет властью. Ранний измаилизм можно свести к утверждению: «Седьмой совершенный – наследник шестого имама Джафара». А кто этот «седьмой», когда он придёт (или уже пришёл) и в чём будет смысл его появления… Думаю, у трёх измаилитов было семь мнений. Из этой путаницы могло вырасти что угодно. И как ты думаешь, что выросло?

– Не иначе – государственный переворот.

– Ну вот, ты уже начинаешь понимать. Так и было. В 909 году некий Убейдаллах объявил, что он есть скрытый имам, решивший явить себя миру.

– Убейдаллах утверждал, что он – Мухаммад ибн Измаил, живущий на земле уже без малого два века?

– Нет, он не стал так дурачиться. Убейдаллах просто представил родословную (липовую, конечно), согласно которой он – прямой потомок Мухаммада ибн Измаила.

– Позвольте-ка, позвольте. Ведь из этого заявления следовало, что Мухаммад ибн Измаил не был Махди. И Убейдаллах не был седьмым совершенным уже потому, что между ним и ибн Измаилом протянулась цепочка имамов. А ведь измаилиты ставили именно на седьмого и получается, что Убейдаллах фактически отменил измаилизм.

– Ты опять перестал понимать. Убейдаллах фактически создал измаилизм, как политическую реальность, а какая реальность ещё интересовала измаилитов, кроме политической? То, что он перечеркнул богословие измаилизма не сильно волновало измаилитов, которые вполне привыкли к тому, что их учение – каша из самых разнообразных и противоречивых мнений.

– И все измаилиты признали власть Убейдаллаха в качестве имама?

– Были недовольные, например, карматы, продолжавшие ожидать пришествия Мухаммада ибн Измаила. Но что такое была горстка отщепенцев-карматов, конфликтующих со всем миром, по сравнению с могучей державой, которую создал Убейдаллах – Фатимидским халифатом. В их мире любая богословская реальность обречена на исчезновение, если не сможет стать реальностью политической. Это христианская Церковь могла сохраняться и активно развиваться в первые три века своего существования, не смотря на то, что не только не имела власти, но и постоянно подвергалась гонениям со стороны последней. А в мире ислама, если у тебя нет власти, твоё богословие никому не интересно, твои идеи вряд ли переживут тебя самого. А если у тебя есть власть – богословствуй как хочешь – имеешь право.

Итак, Убейдаллах и его наследники создали новую державу в Северной Африке, захватили Египет, построили город-сад Каир. Измаилитская династия в Египте приняла имя Фатимидов по имени дочери пророка – Фатимы.

– А почему – Фатимы? Она фигура знаковая для всех шиитов и никогда не была знаменем собственно измаилитов.

– Понятно, почему они не выпячивали имя Измаила или его сына Мухаммада. Ведь если ни один из них не Махди, то они рядовые фигуры в череде имамов, ничем не интереснее того же Убейдаллаха. Последний даже интереснее, потому что он создал державу, а они – нет. Приняв имя Фатимы, измаилиты желали, очевидно, подчеркнуть своё родство с остальными шиитами. Но почему именно Фатимы, женщины, а не Али, который был первым имамом? В этом их трудно понять.

– Когда измаилиты облекли себя в политическую форму Фатимитского халифата, у них появилось своё более или менее разработанное богословие?

– И да и нет. Основная идея измаилитов заключается в следующем. Миром правит череда Говорящих и Скрытых имамов, которые, по милости Аллаха, всегда пребывают на земле. Обрати внимание – «скрытый имам» обрёл форму множественного числа, то есть утратил свою исключительность. Все имамы от Мухаммада ибн Измаила да Убейдаллаха были «скрытыми», что не мешало им умирать, в отличие от Махди. Так вот имам, по мнению измаилитов, это воплощение метафизической души вселенной и потому обладает божественной природой. Только имам способен открыть внутреннее значение Корана. Имама часто именуют говорящим Кораном.

– Ну что же, вполне внятное богословие.

– Да ты пойми, что это не богословие. Это не есть сумма утверждений, обязательных для всех приверженцев учения. Здесь обозначен лишь способ постижения истины, а не сама истина. Ведь получается, что каждый новый имам может делать какие угодно утверждения, каждый раз новые. Это означает, что измаилизм не есть некое стабильное, зафиксированное учение. Он может оборачиваться чем угодно. У измаилитов в порядке вещей индивидуальный поиск истины – почему нет, если неизвестно, что есть измаилизм.

– К слову сказать, «метафизическая душа вселенной» – идея не исламская.

– Конечно, совершенно не исламская. Измаилизм вобрал в себя и греческий неоплатонизм, и индийским мистицизм, и много чего ещё, причём этот смысловой ряд разомкнут.

– Выходит, учение измаилитов в том, что никто не знает, чем станет их учение завтра?

– Где-то так. Поэтому удобнее говорить не про учение измаилитов, а про их религиозное лицо. Это лицо обладает ярко выраженной индивидуальностью. Измаилиты никогда не сводили свою веру к соблюдению определённых норм поведения, они предлагали верующим впечатляющие образы и картины. Измаилизм открывал религиозному воображению целый экзотический мир, предлагая мистику – то, чего так не хватает исламу. Шиизм вообще богат мистикой, но традиционный шиизм удерживает себя в рамках ислама. Измаилизм сломал эти рамки. Это уже не ислам, хотя внешне, порою, очень похоже.

– А низаризм?

– О, если бы низаризм существовал, я бы с удовольствием объяснил, что это такое.

– Низариты есть, а низаризма нет?

– А тебя это всё ещё удивляет? Как ты думаешь, появились низариты?

– Опять власть не поделили?

– Именно. Возник очередной спор о наследовании власти – никаких идейных расхождений. В 1094 году умер фатимидский халиф ал-Мустансир. У него было два сына. Старшему, Низару, на момент смерти отца было около 50-и. Он был официально объявлен наследником и готовился стать 19-м имамом. Младшему брату, ал-Мустали, был 21 год. И вот главнокомандующий ал-Афдал, человек, обладавший реальной силой, объявил халифом юного и удобного ал-Мустали, проигнорировав права Низара. Низар бежал в Александрию с целью поднять восстание, но вскоре был схвачен и казнён. Многие измаилиты отказались признать имамом ал-Мустали. Говорили, что имамат перешёл к сыну или внуку Низара, тайно вывезенному из Египта и воспитанному в Аламуте Хасаном ас-Саббахом. По другой версии, Низар не был казнён и укрылся в Аламуте.

– Значит, знамя Низара подхватил Хасан ас-Саббах?

– А было что подхватывать? Мне кажется, имя Низара осталось в истории религии лишь потому, что его незаконно лишили престола, и некоторым низаритам было удобно усмотреть в этом повод для неповиновения. А иначе он просто стал бы очередным и ничем не примечательным фатимидским халифом. Джеймс Вассерман, автор очень толковой и грамотной книги о низаритах, на сей счёт, тем не менее, написал нелепицу: «После смерти Низара, последовавшей в 1095 году, Хасан ас-Саббах непосредственно участвовал в развитии и распространении учения о наследии Низара». Хасан решительно не нуждался ни в самом Низаре, ни в каком-то учении о его наследии. Достаточно вспомнить, что Хасан захватил Аламут в 1090 году, то есть за пять лет до того, как из Низара сделали сначала терпилу, а затем – знамя неповиновения. Даже если бы Низар стал халифом, и никаких «низаритов» не появилось бы, Хасан в точности так же продолжал бы создание своей горной империи, не обратив на личность фатимидского халифа решительно никакого внимания. Конечно, незаконное лишение Низара власти дало Хасану повод объявить о своём неподчинении Каиру, но даже в этом поводе он не сильно нуждался. Неприступная горная империя Хасана, к тому же лично им созданная, в любом случае фактически не подчинялась бы Каиру. Вот и всё, что стоит за разделением измаилитов на мусталитов и низаритов.

– Но всё же вряд ли между двумя направлениями измаилизма не было вообще никакой разницы на уровне учения.

– Разница, конечно, была, но вызванная отнюдь не спорами о личности 19-го имама, а скорее арабо-персидскими противоречиями. Измаилизм, укореняясь на разных почвах, арабской и персидской, вбирал в себя свойства этих почв. Персидский измаилизм вобрал в себя очень многое из местных верований, например, почитание священных камней, веру в переселение душ и так далее. Всё это было совершенно чуждо египетским измаилитам-мусталитам.

– А ведь, к слову сказать, христианство, распространяясь на разных национальных почвах, тоже вбирало в себя местные черты.

– Да, но только на уровне внешних традиций и обрядов, и никогда на уровне учения, доктрины. У христиан учение очень чётко сформулировано, и они ревностно следят за его чистотой. Поэтому и арабские, и русские, и греческие, и грузинские, и прочие православные, несмотря на огромную разницу в национальных традициях и в ментальности, исповедуют в точности одно и то же учение вплоть до запятой. Так же и в нашем братстве ты видишь внешнее обрядовое следование местным традициям при точном следовании православной догматике. Другое дело – измаилизм, который никогда не имел чётко сформулированной религиозной доктрины, и на персидской почве начал перенимать не просто обряды и традиции, а сами идеи, верования.

– А в чём своеобразие лица измаилитов-мусталитов?

– А нет ни своеобразия, ни лица, потому что нет и самих мусталитов. После раскола на низаритов и мусталитов Фатимидский халифат не просуществовал и ста лет, уничтоженный Саладином. А в исламском мире, как мы говорили, учение, не подкреплённое властью, очень быстро умирает. Если ты потерял власть, у тебя не будет сторонников, твои мысли никого не заинтересует, и твоя вера вскоре умрёт.

Между тем, Хасану ас-Саббаху удалось создать небольшую, но очень влиятельную державу сначала в Персии, а потом в Сирии. Персидские и сирийские низариты имели право на доктрину, потому что обладали реальной властью. Эта власть поднялась и окрепла на противостоянии оккупантам – сельджукам. Борьба с сельджуками обеспечила низаритам народные симпатии и укрепила их. Впрочем, с конца XII века они могли уже не называть себя низаритами, а просто измаилитами, потому что никаких иных измаилитов уже не существовало.

– Но когда монголы разгромили персидских измаилитов, а Бейбарс – сирийских, измаилиты всё же сохранились, не смотря на то, что были полностью лишены государственной власти.

– А вот тут уже горы сыграли свою роль. В наших горах, как ты, должно быть, уже понял, никогда и никого окончательно уничтожить невозможно. Все измаилитские крепости монголы не могли разгромить уже хотя бы потому, что все они не могли обнаружить. Даже в наше время обнаружены ещё не все измаилитские замки в Иране. А если иной измаилит сохранял власть, хотя бы над одной крепостью и парой аулов, он мог сохранить измаилизм. Так в горах измаилиты дожили до наших дней, потом перебазировались в Индию. И сегодня измаилизм как религия существует ровно постольку, поскольку глава измаилитов Ага-хан – очень богатый и чрезвычайно влиятельный человек с огромными международными связями.

– А у современных измаилитов есть религиозное учение, сформулированное хотя бы в общих чертах?