Головорезы

– Черт… – пробубнил Кувалда сквозь пальцы.

У стены возле входа лежала груда грязной одежды. В центре стояла большая чугунная ванна. Кувалда заглянул в нее. На дне застыла темная кровяная масса, в которой лежал человеческий торс без рук, ног и головы. Женский. Груди были отрезаны, живот распорот. Из него достали все внутренности. Кувалда с отвращением отвел глаза, голова закружилась. У противоположной стены лежало еще несколько голых человеческих тел. Лицом вниз, несколько без голов. Со спины, бедер и ягодиц срезаны полоски мяса. Рядом в темноте белели кости. Кувалда развернулся к выходу, что-то холодное и влажное тронуло его за макушку. Он поднял голову. К потолку были подвешены куски мяса, с некоторых еще капала кровь. Там же сушились кольца колбасы.

Кувалда вышел, свежий воздух дурманил. Кувалда поднял голову, подставив лицо мокрому снегу. Растер холодную мокрую массу по щекам, словно смывая с себя увиденное внутри. Бледный Чирик стоял возле входа, глядя на ванну, одежду, тела и то, что висело под потолком. Абрам помог подняться блюющему солдату.

– Пойдем отсюда, – быстро сказал Кувалда.

Все молча последовали за командиром. Им навстречу шел ополченец, боец из экипажа «Мясорубки», тащил с собой самодельный огнемет. Большой металлический бак за спиной, от которого шел длинный шланг с рукояткой, рычагом и длинным широким соплом, на конце которого горел маленький голубой огонек.

– Сожги там все, – сказал командир.

Огнеметчик кивнул.

Артем видимо уже рассказал остальным, что нашли в том сарае. Колонна стояла на месте. Теперь с десяток человек избивали пленных. Остальные криками подбадривали их и время от времени тоже присоединялись к расправе. На гвардейцах теперь не было живого места. Одежда порвалась, лица, распухшие от побоев, залила кровь. Кувалда протолкнулся через строй и стал в центре человеческого круга.

– Отставить! – рявкнул он.

Над толпой повисла тишина, нарушаемая только стонами и всхлипами пленных. Все они валялись на дороге не в силах подняться. Кувалда посмотрел на лица своих бойцов. Худые, грязные, уставшие, заросшие щетиной. Злые. Он достал из кармана штанов сложенный в несколько раз бумажный лист. Медленно развернул и начал читать, не обращаясь ни к кому конкретно.

– В соответствии с постановлением штаба Новополоцкой самообороны, людоеды, мародеры, грабители и насильники приравниваются к военным преступникам и при наличии неопровержимых доказательств своей вины, подлежат уничтожению вне зависимости от принадлежности к какой-либо организации или группировке. В условиях военного времени и чрезвычайного положения приговоры могут быть вынесены и приведены в исполнение без заседания суда на усмотрение лиц, имеющих доказательство вины обвиняемого.

Кувалда снова сложил листок и сунул его обратно в карман.

– По-моему, ни у кого нет сомнений в их вине.

Патроны тратить не стали. Слабо сопротивляющихся гвардейцев уложили в ряд под колесами БТРа. Дядя Паша тронулся с места и в несколько секунд пленные были раздавлены многотонной машиной. Их кровь брызнула на асфальт из-под колес, как сок перезревших фруктов. Колонна двинулась дальше, как вдруг из ее хвоста послышались крики и щелканье затворов.

– Сзади!

– Машина!

– Стоять!

Кувалда бросился туда. По дороге, со стороны Полоцка, светя фарами сквозь снегопад, ехал темный микроавтобус. Кувалда остановился на разделительной полосе и поднял руку. Машина продолжала движение. Тогда он вскинул автомат и дал короткую очередь. Пули разбили одну фару, высекли искры из капота и мелкими трещинами располосовали лобовое стекло. Микроавтобус съехал на обочину и остановился. Из кабины с поднятыми руками выскочил коренастый, невысокого роста мужик в темной куртке и вязаной шапке.

– Не стреляйте! – испуганно заверещал он на удивление тонким голосом, – Не стреляйте, мужики! Это же я! Не узнали?! Договаривались ведь!

Кувалда пошел к водителю, не сводя с него автомата. Мужик замер на месте, по-прежнему держа над головой дрожащие руки. Он затравленно оглядывался на горящие дома и разбросанные вдоль обочин трупы. Подоспевшие бойцы выволокли из кабины пассажирку, немолодую седую женщину.

– Вы ее не трогайте, ребята! – заступился за нее мужик, – Ваши внутри! Вы что, не узнали меня, а? Договаривались ведь… Что тут вообще творится у вас?

– С кем ты там, о чем договаривался? – выпалил Кувалда.

– Ну как же…

Договорить он не успел.

– Что в машине? – спросил его Кувалда.

Чирик открыл задние двери.

– Женщины, – послышался его голос, – Красивые…

– Так и есть! – подхватил мужик и снова заладил, заглядывая Кувалде в глаза, – Договаривались же! Девчонок вам привез для отдыха. Нашим спасителям, доблестным воинам ФНС.

– Здесь больше нет ФНС…

Мужик открыл было рот, но тут же закрыл. Услышав слова Кувалды, он только сейчас заметил на одежде окруживших его вооруженных людей нашивки. Не белые рыцари ФНС, а водяные цветы самообороны.

– Воюете, да? – спросил он рассеянно.

– Угу, – буркнул Кувалда, – воюем… не навоюемся никак…

Он пошел к микроавтобусу. В груди быстро заколотилось сердце. Дыхание участилось, когда он, пригнувшись, зашел внутрь и заглянул в салон. Как и много раз до этого, надеясь увидеть там…

Внутри сидели четыре девушки. На вид всем не больше двадцати. Красивые, как сказал Чирик. Чистые, опрятные, в хорошей одежде. Наверняка теплые и приятно пахнущие. Четыре пары глаз испуганно смотрели на Кувалду из глубины салона. Он с минуту молча вглядывался в их лица. Наконец, разочарованно вздохнул. Нет. Ни одной знакомой черты. Сколько раз он просыпался по ночам в страхе от того, что ему казалось, будто он забыл то самое, ее лицо. Лез в темноте в карман, где хранилась фотография, в тысячный раз всматривался в плоское изображение и снова засыпал со слезами и радостным осознанием, что нет. Не забыл. Сколько уже было за последние годы таких женщин и девушек? Отдающихся солдатам за кусок хлеба и банку консервов. Он смотрел на них и не видел того, что ему хотелось бы.

– Вы свободны, – сказал девушкам Кувалда, – если хотите, идите с нами. Этот, – он кивнул на водителя, который говорил с кем-то снаружи, – вам слова не скажет. Если что, я его… …

Никто из них не шелохнулся. Девушки просто сидели и смотрели на него. Кувалда вышел из машины.

– И не страшно с таким грузом разъезжать? – спросил у водителя Муха, опершись спиной о борт микроавтобуса.

– Раньше по-всякому бывало. С нами еще два бойца ездили с автоматами. Да убили их. А сейчас, когда ФНС у власти, стало спокойнее. Бандитов на дорогах почти нет.

– Ну да. Все они теперь в ФНС.

– Зато все по закону. На блокпостах расплачиваешься – и едешь, куда хочешь. Если девочки поработают хорошо, так еще и конвой организуют.

– А девки эти кто такие?

– Одна племянница наша. Других на дорогах подобрали. Хорошие девочки, ласковые…

– Все, – прервал их диалог Кувалда, – вали отсюда, сутенер.

Муха в последний раз затянулся самокруткой, выбросил бычок на обочину и пошел к своим.

– Так это, командир, – не отставал от Кувалды водитель, – может, отдохнуть хочешь? Или ребята твои? После боя устали-то. Сейчас все организуем. Вы нам только полный бак залейте и накормите. Ну и девочек не обижайте…

– Вали, я сказал.

– Точно, командир? Девчонки хорошие…

– Со слухом проблемы?

Он резко ударил мужика в живот. Тот согнулся пополам и закашлялся. На Кувалду с кулаками набросилась пожилая женщина, которая ехала в кабине с водителем.

– Что вы делаете, суки?! За что ты его?!

Кувалда оттолкнул ее. Женщина споткнулась и завалилась на спину. Быстро поднялась и начала громко ругаться матом.

– А ну заткнулась, падла старая! – Кувалда поднял автомат.

– Все, командир, все! – отдуваясь, мужик закрыл женщину собой, снова подняв руки, – Поняли мы, уедем сейчас. Уймись, Маринка!

Подошедший Артем примирительно хлопнул друга по плечу.

– Хорош, Витек! Успокойся. Не настрелялся еще, что ли?

Из люка БТРа по плечи высунулся дядя Паша, с наслаждением курил и осматривался по сторонам.

– Как жизнь, дядя Паша? – проходя мимо, спросил его Кувалда.

– Ништяк, командир. Сам знаешь.

На броне, завернутый в бушлат, лежал труп Коли Крупко.

– Так, я не понял, мужики! – весело крикнул Тема. – Мы только что победили! Почему не вижу радости?

– Ура! – невпопад подали голос несколько бойцов.

– Слабо радуетесь, – подхватил Кувалда.

– Ура! Ура! Ура!

– Уже лучше! А как вам командир?!

– Хорош командир!

– Новополоцкие парни!

– Круче всех!!!

Сегодня они действительно были круче всех. Во всяком случае тех, кого они только что убивали. А что будет дальше неважно. Загадывать наперед было глупо.

Пленные, которых оставили на блокпосте, так и остались лежать там связанными. Разве что только протрезвели. Их убили быстро. Трупы с проломленными головами не стали трогать. Пусть мертвецов собирают проигравшие.

Освобожденный город встретил колонну ликованием. Вооруженные ополченцы шли навстречу, одобрительно кричали, лезли обниматься. Снег напитывал влагой одежду людей и холодной кашей хлюпал под ногами. Мимо победителей скрипели деревянные телеги с грудами мертвецов. Их тащили пленные солдаты ФНС, с которых уже сняли хорошую одежду и обувь, нарядив взамен в драные вшивые лохмотья.

Убитых сжигали до ночи. Большие костры на берегу Двины пылали ярким пламенем, выдыхая жирный тяжелый пепел и черный дым, который прибивал к земле усилившийся к вечеру дождь. Огонь капризничал и шипел, но, подпитываемый бензином и мусором, не гас.

6

Дом стоял боковым торцом к главной улице, Молодежной. Окна квартиры на первом этаже выходили во двор, смотрели на соседние пятиэтажки и пустующий детский сад. Уцелевшие жители как могли приводили двор в порядок. Убирали мусор, скашивали высокий бурьян. Газоны под окнами домов превратились в маленькие огороды, где летом выращивали овощи. Город питался тем, что добывал и производил сам.

Сегодня за дежурного по квартире остался Абрам. Остальные ушли по делам в штаб. Двухкомнатная квартира была добротной, им, четверым товарищам, повезло занять именно ее. Похоже, до них здесь жили зажиточные люди. Приличный ремонт и хорошая мебель, на окнах сохранились стеклопакеты. Что случилось с хозяевами, никто не знал.

Когда-то здесь жил ребенок. Стены одной из комнат были оклеены обоями с нарисованными персонажами мультфильмов. В шкафу хранилось много детской одежды, в полках письменного стола – куча фломастеров, раскрасок, детских книжек и комиксов. Новые хозяева не стали ничего трогать. Даже циничный и безразличный на первый взгляд Артем. Они с Абрамом спали здесь же, в детской комнате. Кувалда с Чириком расположились в зале.

Из квартиры выбросили всю ненужную теперь мебель и технику. В основном с кухни и из ванной. Холодильник, газовую плиту, микроволновку, стиральную машину, телевизор. Все равно в городе не было ни электричества, ни водопровода, ни газа. Освободившееся место использовали с умом. Половину бывшей кухни теперь занимала гора дров. Их заготавливали, вырубая деревья в парке или разбирая старую мебель. Еще на кухне стоял громоздкий бензиновый генератор, который теперь тихо гудел. Тусклые лампочки под потолком освещали квартиру слабым электрическим светом. В гостиной стояла большая самодельная печка, сложенная из кирпича, металлических уголков и швеллеров. Ее жестяная труба выходила на улицу через заложенное кирпичом окно. Здесь же, на печи, готовили еду и грели воду, которую носили из Двины и набирали в бидоны.

Первым делом Абрам развел огонь в печи. Скоро она прогреется, выгонит из квартиры холод и сырость. На раскаленной верхней крышке можно будет приготовить ужин, вскипятить воду для стирки и мытья.

Одежда впитала в себя сырость, грязь, кровь и пороховой дым. Абрам, придя домой, сразу же переоделся в чистое. Благо, шкафы ломились от тряпья. Еще пригодное для использования тащили в дом. Сначала неплохо было бы помыться, но ему не терпелось избавиться от грязного рванья. В угол полетели куртка, джинсы, кофта с капюшоном и майка. Штаны и кофту можно будет еще отстирать, но нижнее белье совершенно пришло в негодность. Штопанные и застиранные тысячу раз трусы зияли дырами. Абрам сунул их в горящую печь.

Он внимательно осмотрел каждый шов на одежде. Нет, вшей не было. Уже хорошо. Месяц назад они с Чириком выменяли у бродячих торговцев два флакона лечебного шампуня. Отдали за них пять банок консервов. Еда была ценной, почти на вес золота, но и терпеть на себе паразитов было уже невозможно. Они не давали спать, постоянно ползали по коже, заставляя до крови расчесывать голову, подмышки и пах. Менялы не обманули: вши исчезли через неделю, но грозили вернуться в любой момент, что неудивительно при таких условиях. Тем более, когда носишь такую бороду и патлы. Абрам разгладил пальцами волосы, посмотрелся в зеркало на стене, оскалил самому себе зубы.

– Д… да. Заппппустили ввы себя, Александр Вл… Владимирович.

Уже давно следовало бы заняться собой, да все как-то не было то времени, то возможности. Патрули, дежурства, стычки с ходоками, подготовка к перевороту. Случившееся сегодня местные стали называть этим звучным словом – «переворот». Не до бритья было. Зачем, часто думал про себя Абрам, убьют тебя через день и что дальше? Будешь красивым трупом. Или красивым ходоком.

Огонь в печи разгорался сильнее, громко трещали дрова. В комнате постепенно становилось тепло. Сверху на печи грелась большая кастрюля с водой, ждала своего часа жестяная ванна у стены. Абрам сходил в спальню, достал из рюкзака упаковку бритвенных станков. Ее он когда-то выменял на две бутылки водки. Не местного самогона, а настоящей, заводской, с этикетками и печатями. Настоящее сокровище. Но обмен был выгодным. Бритвы можно использовать долго, по одной, пока лезвия не затупятся, не сотрутся окончательно. Не начнут до крови раздирать кожу вместе со щетиной при каждом использовании. Эти бритвы Абрам подарил Чирику на день рождения. Формальный повод, потому что ими пользовались все четверо. Любая вещь, попадая в эту квартиру, в их узкий круг друзей, автоматически становилась общей.

Вода нагревалась. На стенках кастрюли появились маленькие пузырьки, от нее пошел пар. Абрам подбросил в печь две ножки от сломанного стула и несколько изорванных, зачитанных до дыр журналов прошлого. Никакой ценности для будущих поколений… если они и будут. Премьеры каких-то фильмов, обзоры светской хроники, советы по соблазнению и сексу, слухи о личной жизни умерших давно людей. Интересно, что стало с полуголой красоткой на обложке? Жива ли она? Превратилась ли в голодный труп или наоборот стала лихим стрелком в боевом отряде. Отдается ли она бродячим головорезам за банку тушенки или мирно живет в каком-нибудь подземном убежище, которые по слухам оборудовали для мировой элиты.

Абрам разделся до пояса, осмотрел себя. Торчащие ребра, впалый живот, худые руки. Все целое, все на месте. Ни одного нового шрама, ушиба, пореза, синяка. Сегодня свезло. Раньше случалось всякое. Случались сломанные ребра, свернутый нос, выбитые зубы. Случалось – простреленное плечо. Пуля мародера прошла навылет сквозь мясо. После ранения были перевязки и тревожные дни ожидания. Опасения по поводу заражения и гангрены. В памяти всплывали жуткие случаи, когда пустяковые на первый взгляд раны отзывались страшными последствиями. Раненые теряли руки и ноги, в муках умирали, истекая кровью и гноем. В тот раз ему повезло. Как и сейчас.

Взяв ножницы, он начал состригать длинную курчавую бороду. Охапки волос тоже летели в огонь. Затем он принялся за голову. Длинные свалявшиеся патлы, жирные и грязные, падали на плечи, липли к пальцам, соскальзывали на пол. Абрам время от времени подносил их лицу, рассматривал. Вздыхал с облегчением. Признаков вшей не было. Спасибо волшебному шампуню. Недавно он вычесывал из волос мертвых насекомых и надеялся снова увидеть их как можно позже. Коротко постриг голову, посмотрелся в зеркало. Немного неровно, но как уж получилось. Он намочил лицо горячей водой и намылил щетину самодельным мылом, которое варили местные умельцы. Взял из упаковки новый станок и начал аккуратно скоблить лезвиями щеки.

К средствам гигиены в новом мире относились с благоговением. С одной стороны, эти вещи были несущественными для выживания. Гораздо труднее придется без оружия и патронов, без еды и лекарств, чем без туалетной бумаги или зубной щетки. Можно жить в грязной одежде, с кишащими по телу паразитами. Банка долгосрочных консервов в любом случае ценилась гораздо выше, чем упаковка ароматного мыла. С другой стороны, гигиена давала людям возможность не опуститься на самое дно, оставаться людьми. Когда ты продолжаешь следить за собой, несмотря ни на что, ты испытываешь уважение к самому себе. Поэтому бритвенные станки и зубные щетки расходились на обменных рынках не хуже, чем еда и патроны. Люди собирали их про запас, забивали предметами шкафы и полки в домах. Абрам и его друзья не были исключением. Пригодиться могло все. Даже подгузники и женские прокладки. Последние, например, в крайнем случае, можно использовать, как туалетную бумагу, но это непозволительная роскошь. Гораздо полезнее подкладывать их в обувь. Тогда ноги подолгу будут оставаться сухими. Очень удобно в мокрую и холодную погоду, когда ты днями пропадаешь на дежурствах, патрулях и вылазках за припасами, а твои ботинки утратили прочность еще на прежнем владельце. К тому же прокладки можно обменять у местных женщин на несколько часов их личного времени. Человеческое тепло тоже ценилось здесь очень высоко.

Побрившись, Абрам тщательно промыл использованный станок в чистой воде. Иголкой прочистил лезвия от маленьких волосков и вытер насухо тряпкой. Такие вещи нужно беречь. Кожа на лице зудела после бритья. Несколько месяцев скрытая густой бородой, она казалась нежной и чувствительной. Абрам посмотрелся в зеркало и с трудом узнал себя. Это он? Разом помолодевший на пару-тройку лет. Как будто снова он стал тем, кем был когда-то. Молодым и симпатичным. Он знал, что был привлекательным. Не раз ловил на себе заинтересованные и даже восхищенные взгляды сокурсниц. Зачастую их интерес не ослабевал ровно до тех пор, пока Абрам не открывал рот, силясь что-то сказать. Заикание во многом сформировало его личность, как человека. Он никогда не был изгоем или объектом для насмешек, всегда мог за себя постоять и дать отпор обидчику. Просто проблемы с речью всегда толкали его к поиску своего круга общения, из которого он старался не выходить. Так было в школе, в университете и сейчас. Рядом всегда были люди, способные его понять. Его друзья. Остальные же часто считали его замкнутым нелюдимым молчуном.

Стоя голышом посреди комнаты, он снова осмотрел себя. Чувствовался сильных запах немытого тела, грязи и пота, но в остальном он был удовлетворен собой. Крякнув от усилия, Абрам осторожно снял с печки горячую кастрюлю, обмотав ручки старым полотенцем, чтобы не обжечься. От воды валил густой горячий пар. Вылил воду в ванну и попробовал ногой: горячо. Долил холодной. Затем забрался внутрь полностью. Ванна была маленькой, жесткой и неудобной. Спина упиралась в металлический ободок, колени поднимались до самого носа. Но горячая вода была праздником. Замерзшие пальцы ног приятно защипало. Тело, за день напитавшееся сыростью и холодом, начинало оживать. Он тщательно намылился. До скрипа и красноты растирал кожу жесткой мочалкой. Нельзя упускать возможности. Кто знает, когда снова появится шанс принять горячую ванну. Предстоящие дни и недели обещали быть тяжелыми и опасными. ФНС наверняка пришлет карателей в отместку за сегодняшнюю бойню. А значит, будет настоящая война. Не одиночные бои с ходоками, не преследование людоедов и бандитов, а настоящая битва на уничтожение. И скорее всего с оружием придут прожженные бойцы, ветераны множества боев, а не сегодняшние пьяницы, готовые за лишнюю буханку хлеба перестрелять друг друга. Раков и другие командиры говорили, что город может выстоять против любого противника, надеялись, что на помощь придут другие отряды, недовольные новым правительством, но сказать о чем-то с уверенностью не мог никто.

Абрам чаще всего с ужасом думал о будущем. И ужас этот уже давно стал рутинным, привычным. Он боялся ходоков, боялся ответных действий ФНС, боялся вражеских зубов, ножей, пуль и гранат. Но больше всего он боялся холодов и надвигающейся зимы. Если ходоки и столкновения с вооруженными врагами были событиями переменными, то в приходе зимы сомневаться не приходилось. Снова будут эти бесконечно долгие дни и ночи. Всегда не хватает теплой одежды и топлива для печки, всегда случаются простуды и обморожения, всегда дует из окон, всегда приходится спать в одежде, накрывшись ворохом одеял. Человек понимает, что прежняя жизнь разрушена, только когда приходит осознание, что незаметные прежде мелочи становятся все более редкими, а зачастую недостижимыми. Когда понимаешь, что не всегда есть возможность помыться в горячей воде и вдоволь поесть. Когда начинаешь вспоминать, как удобно было носить целые носки и трусы, как приятно не чувствовать копошение вшей в подмышках и паху и какое же все-таки счастье спать раздетым после того, как неделями не снимал тяжелый грязный бушлат.

Прошлая зима была относительно спокойной, теплой и дождливой. По весне Двина вышла из берегов, вода затопила подъезды, подвалы и выгребные ямы. По улицам вместе с талой водой потекло дерьмо. Канализация в домах не работала, во дворах рыли выгребные ямы и ставили деревянные общественные туалеты. Зима, которая была до этого, обернулась для города кошмаром. В декабре ударили морозы, которые держались до середины марта. Когда холода ослабевали, на смену им приходили метели и снегопады. В заброшенных районах сугробы достигали третьих этажей. Снег чистили, как могли, но за ночь завалы вырастали снова. Часовые и патрульные замерзали насмерть. Ходоков останавливали только на подступах к жилищам людей. А так они свободно бродили по городу, выли по ночам, барахтаясь по пояс в снегу. Абрам с содроганием представлял себе следующую зиму. Какой она будет. И будет ли вообще. И доживет ли он сам до первых настоящих холодов.

Помывшись, Абрам насухо вытерся и оделся в чистое. В комнате уже было тепло, можно хоть голышом ходить. Он замочил грязную одежду в мыльной воде и принялся за уборку. Вымел мусор во всех комнатах, набрал ведро воды для мытья полов. После он почистил на ужин гору картошки. Весной несколько ведер посадили на дворовом огороде, осенью накопали два мешка. На целую зиму не хватит, но уже кое-что. Есть консервы, хлеб, самодельная колбаса, на худой конец сушеная мясо и рыба. Абрам поморщился, вспомнив сегодняшнюю страшную находку в лагере гвардейцев. Человечина была под запретом, зато вход шло другое мясо. Точнее любое. Кто-то в городе держал свиней и коз, но никто не брезговал голубями, воронами и собаками. Крысы на вкус тоже были вполне ничего. Особенно те, которых можно было поймать в подвалах, здоровенные, жирные, отожравшиеся на падали. Но это в крайнем случае. Еду экономили, ели всегда ровно столько, сколько нужно для поддержания сил. Пищи должно хватить. Если что, всегда можно добыть. Дикие животные порой заходили в город. Они уже не боялись людей, чувствовали себя полноправными хозяевами на опустевших улицах. Частенько удавалось подстрелить дикого кабана, оленя или даже лося. Туши разделывали, делали из них колбасы и консервы, сушили и солили. Продовольственный налог силам ФНС резко урезал рацион горожан, но сейчас все должно стать, как раньше. Хоть отъедимся напоследок, подумал Абрам и тут же отругал себя. Плохие мысли, неправильные. Нужно гнать их от себя, как бы ни было трудно.

Он промыл картошку, ссыпал в большую кастрюлю, залил холодной водой, посолил. Кастрюлю поставил на раскаленную печь, подбросил в топку еще несколько деревяшек и принялся за стирку. Собрал по квартире всю грязную одежду, которую нашел. Закатал рукава рубашки, добавил горячей воды в ванну, потея и отдуваясь, колошматил мокрые пенные тряпки. Абрам старался работать на общее благо, ему здесь нравилось. Нравилась эта квартира, он любил друзей. Новополоцк он тоже любил, родился здесь и, так уж вышло, что никогда его надолго не покидал. Он закончил школу и поступил в местный университет. Потом хотел распределиться и уехать куда-нибудь, но не получилось. До эпидемии он жил с матерью в другом районе, недалеко от кинотеатра «Минск», но сейчас старался обходить бывший дом стороной. Слишком много тяжелых воспоминаний.

За работой его застали вернувшиеся друзья. Громко разговаривали, тяжело шагали, воняли сыростью и порохом. Оружие составили у стены в прихожей. Чирик долго возился с чем-то, звеня пулеметными лентами. Артем прошел в гостиную, как был, в одежде и не разуваясь, устало сел на диван, хлопнул Абрама по спине.

– Трудишься, Золушка?

Абрам покосился через плечо на его грязные ботинки.