Путешествие на запад

Засим заканчиваю свой exercitium50. Эвхаристэ и vale!51

***

Года 1***, месяц сентябрь, день тринадцатый.

Наконец от государя пришло письмо:

“Владыко, мы прочитали ваше письмо. Обстановка сейчас сложнейшая: турки у врат, а в спину дышат татары. Венгерский король готов слать конницу, но на чьей она будет стороне – вопрос, ответ на который неведом нам. Может быть, Господь, с которым говорите вы, или звезды, которые вы читаете, знают ответ?

Что до татарского старца, о котором вы пишете, подозрения имеем, что се турецкий или татарский лазутчик. А посему прошу отправить его в столицу к нам с надежной охраной. Ежели так, то жестоким будет гнев наш и мучительной кара, коей подвергнем мы волею нашей сего иноверца с благословения вашего.

Собственным величием, В.”

Тревожны вести сии. И трудна задача наша. Ибо направить старика под надежной охраной повеление невыполнимое для настоятеля монастыря, где одни монахи и нет ни солдат, ни оружия. Мог бы я сам, как в прежние времена, подпоясавшись крестом и мечом, надевши плащ с крестом, выйти в поле на коне, да не подобает мне.

Кого же отправить с ним в столицу? У старика, кажется, в сундуке нечто важное и тяжелое. Без сундука он не пойдет. И понести один не сможет – не унесет. Стало быть, никуда он не денется, пока не дойдет до самой столицы. Отправлю с ним Виргила послушника. Пусть поможет с сундуком. Да и не выдаст ничего, ибо глуп и молод.

Хотя все секреты и тайны наши, если уж очень хотел этот хитрый старец их выведать, давно почерпнул из книг, что читал неделями прямо в нашей библиотеке. Эх, задержался ответ государя. Не знай я того, не давал бы читать книги.

Но решено. Виргил сопроводит почтенного Аляутдина аль-Син в столицу к государю. Амен!

Тырговиште52

Года *** хиджры

Месяца Зулькада

День девятнадцатый

Мне сказали, что сам государь Валлахи хочет видеть меня. Что же, готов я встретиться с ним, поднести ему дары и обсудить возможные дела наши. Если он, как мои новые друзья, истинный последователь хотя бы веры пророка Исы, означает это, что могу вести я с ним дела мои, и не будет в том ничего греховного, как если бы торговал я с моими единоверцами, не нарушая никаких законов Всевышнего.

Итак, мы вышли из монастыря и направились в столицу. Жаль, но в провожатые мне достался только юноша Виргил. Впрочем, о спутничестве с самим Виргилом не жалею ничуть, ибо дружен я стал с ним за эти дни, и многому он научил меня. Говорю теперь по-гречески сносно и, хотя не знаю я местных наречий, надеюсь, не оплошаю при государе в переговорах.

Как удивительна эта страна! Страна теней, не иначе. Кругом леса, леса повсюду от моря, в недалеком расстоянии от которого стоит монастырь, из которого мы вышли и окунулись в сень деревьев. Разнообразные: по высоте своей и форме ствола и ветвей, по рисунку листьев, некоторые вовсе колючие без листов – не видел я никогда такого средоточия древесины. И прямо у берега моря! Сколько можно сделать кораблей, сколько грузов перевезти! Если дал Всевышний нам верблюдов, чтобы преодолевать сотни и тысячи фарсахов пустынь, то здешнему племени дал он деревья, чтобы покорять моря на кораблях, из их стволов устраиваемых. Увы, не стремятся они к тому.

Быть может, потому что им милее здешние реки. И реки, и ручьи, и воды, и болота – как много влаги тут под темной сенью деревьев. Окраской разной, от багрово-черной до ядовито-зеленой, плещутся се воды под ногами. А над головой, в вышине, плывут по небесной реке звезды.

В реках, болотах и заводях, коих здесь без числа, много рыбы. Случайно ли зовут греков и последователей пророка Исы народом рыбы? Еще в монастыре не реже раза в неделю подавали нам кушанья из рыб, и, хотя не совсем по душе мне их пресный вкус, рыба – богатство здешних мест. Впрочем, не единственное. Полны леса тут дичи. Не подобны маралам, пасущимся большими стадами в тысячи голов на лугах моей родной страны, здешние олени населяют леса, по паре или поодиночке, но изобилуют тут в большом числе. Есть тут и волки, что воют где-то недалеко в ночи, и, как сказал Виргил, во множестве – суровые медведи, задирающие часто путников. Впрочем, волею Всевышнего не встретили мы за время пути ни одного из них. Кроме тех, на которых указывал мне Виргил в небе ночью над нашими головами. Ursa major и ursa minor53, – сказал он, показывая на Семь мудрецов и созвездие Коня, бродящего вокруг Темир-Казыка, Железного колышка54. Похоже, народы называют звезды теми именами, что видят вокруг себя каждый день.

Глядя на небо по ночам перед костром, необходимом чтобы согреться и вовсе не лишним для того, чтобы волки и другие дикие звери не приближались к нам более чем на сотню кадамов, Виргил становился печально-мечтательным. Я спросил его, почему он грустит, и он поведал мне свою историю.

Он рассказал, что хотя он послушник и скоро станет монахом, его сердце занимает не всецело Всевышний (астапыралла! Как такое допускает он не то что в речах, но даже в мыслях?), но грустит он по прекрасной деве, отнятой у него навек. Она, говорил он, прекраснее и возвышеннее всех небесных светил и звёзд, и он, словно рыцарь, пускай это уже старомодно, готов был служить ей всею своею жизнью. Беата звали её, блаженная, или счастливая, если переводить с греческого. Но блаженство и счастье она скорее дарила сама, ему, своему другу с самого детства, но отнята она у него проклятыми (на этом слове я вновь вздрогнул) турками (и тут тоже; становилось прохладнее). Государь их часто воюет с турками, и жители Валахии страдают от их постоянных набегов и угонов людей в рабство. В одной из таких стычек увезли турки Беату, сожгли деревню Виргила, сделали его сиротой, после чего пошел он в послушники в монастырь. И с тех пор грустит по Беате и пытается силою веры преодолеть свою душевную и сердечную боль. Бедный мальчик.

***

Так за три дня и две ночи добрались мы лесами и реками, через горные тропы до врат города. То трудно было назвать городом. Видел я города: и Самарканд, и Ханбалык, и Кефе, и Хиву – то были воистину города, славные в стремлении своих создателей возвеличить Всевышнего или по крайней мере себя самих. С рабатом, мечетью, шахристаном, базаром, банями, монетным двором. А здесь был скорее замок, причем не самый большой, или тот же монастырь. Из камня со стенами, но невысокими, украшенными сверху (впрочем, трудно это назвать украшением) кольями из дерева в ряд, подобно зубьям корон местных (как я успел ознакомиться в библиотеке монастыря) государей. Хоть какое-то применение дерева в стране, столь им богатой.

Изнутри замок или город был так же прост, как и снаружи. Небольшая площадь с колодцем да внутренние покои государя. Темная, темная зала с рогами и шкурами диких животных да кривыми саблями, как у турок, на стенах. Большое число придворных в небогатых одеждах.

Государь, на голове которого я не обнаружил никакой короны, выглядел сурово. Точнее, он делал суровый вид, сидя на небольшом возвышении и хмуря свои густые брови над серо-голубыми глазами, которые всё равно казались добрыми, как бы брови над ними не нависали. Рано поседевшие усы, выразительный орлиный нос и крупные, слегка оттопыренные уши указывали на его благородное происхождение. Но глаза, ясные, добрые, со взглядом, будто бы ищущим, куда бы спрятать свой блеск и выбивающийся из-под него ум, выдавали в нем человека кроткого и учёного.

– Влад я, князь, государь Валахии, – коротко, но вежливо представился он по-гречески.

– Наш господин велик и величественен, ему следует поклоняться до самой земли, – прошептал мне Виргил на ухо и благоговейно пал перед ним на колени.

Скорее в ответ на вежливость, чем из благословения, а также из присущей мне учтивости я как можно изящнее склонил перед ним свою голову и, сохраняя миролюбивую улыбку на своём лице, представился:

– Абу Джафар Аляутдин ибн Ха́сан Хияас-ад-дин Ямин аль Ассур ибн Бани аль Нипал аль Крёс аль Гирей Ёз бек аль Каф аль Син.

Наступила тишина. Потом тишина начала постепенно обращаться в шорохи придворных, стоявших вокруг государя, потом в шепоты, потом в глухой ропот, и наконец государь громко и как-то даже торжественно спросил:

– Ты турок?

Должно быть, этот вопрос, произнесенный вслух, был сигналом, который открывал в этом замке потаенные врата. И из врат этих раздавались звуки ада. Ропот в два мгновенья оборотился в гул и шум, и толпа яростно взревела. Что они кричали, мне было непонятно. Наверное, они не жалуют турок, решил про себя я.

– Я из города Син, что в Великой Орде, на Великом пути.

Государь, глядя на меня сверху вниз, спросил недоверчиво:

– Так ты послан ордынским ханом?

Сначала я хотел ответить, что пришел к нему по своей воле, а если и послан, то скорее случаем, а если уж совсем точно, то волею одного Всевышнего, на самом деле отвратившего меня от прямого пути в Мекку и приведшему к государю этой совсем не знакомой мне страны. Но что-то мне подсказало, что государь ждет другого ответа, и вместо этого я отвечал:

– Я принес тебе дары.

Не смея отвернуться от государевой особы, я указал головой, что где-то за нашими с Виргилом спинами находится мой принесенный вместе с ним сундук. Государь кивнул в ответ, и какие-то слуги внесли сундук пред очи государя. Я подошел к сундуку, открыл его и вытащил, как мы, купцы, иногда поступаем, просто чтобы показать наличие товара, некоторого из множества единиц, пару свертков со специями, несколько серебряных блюд, немного шелка и спрятавшиеся глубоко на дне кусочки амбры. Вытащив все это одной охапкой, я закрыл крышку сундука и положил товары на нее.

Я разложил товары, объясняя последовательно, что есть что, откуда взято и какую представляет ценность. Толпа почему-то восторженно охала при каждом моем предложении.

Умный лик государя окончательно отторг от себя маску грозности, совершенно не сочетавшимся с новым его выражением – смущением.

– Это очень, – он запнулся, – очень щедрый дар. Я, – он запнулся еще раз, – я прошу передать хану, что благодарю его за… – он встал, взял в руку амбру и торжественно приподняв ее, сказал: «В сокровищницу это!»

Я хотел было отдать весь сундук, однако подошедшие слуги подошли и очень аккуратно взяли только то, что лежало на сундуке и удалились. Виргил сказал мне: «Ты очень щедр, господин.»

Я знал, что амбра и специи и даже шелк дорого ценятся на западе, но чтобы настолько? Взглянув на свой сундук, я подумал, что с такими запасами я мог бы кое-чего добиться здесь. Подошел к нему и закрыл на замок, повесив ключ к себе на шею.

Аудиенция пока что была окончена.

***

– Я не люблю власть, если говорить о ней как о свойстве одного отдельного человека, – начал государь беседу наедине, в более удобной для этого обстановке, – власть всегда приводит к пристрастию, а пристрастие пробуждает в человеке тщеславие и потерю чувства реальности. Человек не должен чувствовать, что обладает властью в прямом смысле слова. Он должен ощущать её через других, через народ, который наделяет его ею. Я тягощусь властью. Но сейчас такие времена, когда власть – бич, данный в руки одного человека Богом, и бичом сим, и мечом, и пламенем, – он призадумался, – и крестом – человек должен творить правду. И человек этот – я.

– Вы очень мудры, государь, – отвечал я.

– Ситуация в стране сложная. Страна разграблена венграми, желавшими захватить эти земли или хотя бы поставить здесь своего воеводу. На юге – турки, чей султан думает уже о том, чтобы водить караваны по земле в Вену. Он хочет новый путь чуть ли не от самой Индии через Византию, Босфорос и до Европы. Мы и сербы – последняя преграда для осуществления его планов. Папа шлёт монахов, чтобы собрать крестовый поход и вернуть Константинополь. Того же хочет и православный патриарх, носящий чалму под куколем и мечтающий о тиаре, такой же, как у папы. А местные дворяне – вот уж кто заставляет кровоточить жилы страны изнутри, тянут её каждый в ту из сторон, с которой ему кажется более выгодным. Повсюду предатели, везде шпионы. Подкупают бояр, воевод, даже церковников, что готовы проповедовать то, что им льют в уши недруги государства, а они – в уши простого народа. Страна гниет, всё – плесень и прах, как на болотах у Дуная.

– Государь, – возразил я, – болота – не такое уж и плохое место. И вовсе там ничего не гниёт, а скорее сохраняется. Видели ли вы павших воинов, чьи тела в болотах – они как живые. Да, там опасно, но люди, способные выживать в болотах, дорогого стоят. Знаю я народ русов, живших в лесах и болотах, так их не могли покорить и монголы. А твои леса да болота, я полагаю, чем хуже тех, что у русов? Да и турки, разве ж они сильнее Орды?

Государь помолчал.

– Что ты привез мне, почтенный старец? – наконец спросил он, – Даст ли великий хан мне войск в подмогу против турок?

Он всё же думал, что я посол, уполномоченный вести от имени хана переговоры. Если бы хан узнал о таком, точно б вздернул меня на колу. Или привязал бы к колесу большой повозки и возил бы, пока я не издам свой последний вдох. Но хан далеко, а этому государю маленькой Валлахи нужна помощь. Но откуда ж мне её взять?

– Боюсь, что нет, государь. У Орды свои заботы. Она сама гниёт изнутри. Да ещё и враги отовсюду. Русы поднимают голову. Поляки и литовцы копят силы. Китайцы отделили Ханбалык и переименовали его. Не жди от хана большой помощи. Могу лишь я помочь тебе советами. И знаешь, государь, совет надежней татарской конницы по твоими невысокими стенами, уж поверь. Монголы и не такие стены брали, и не таким союзникам били в спину.

– Твоя правда, старец. Но что же ты посоветуешь мне?

И я посоветовал.

***

В следующий раз мы встретились с князем, когда он ходил рассматривать свои владения, у стен замка. Мы без обиняков продолжили прерванный ранее разговор:

– А что твои бояре, государь? – я посчитал разумным начать именно с них, ибо дворяне – наибольшее зло и наименьшее из благ в любом государстве, будь то султаны и эмиры Орды или местные, или бояре у русов или у поляков, – Чем недовольны они?

– Сеют смуту меж народа. Недовольны тем, что именно я над ними властвую, что не выбирали они меня, а поставлен я был над ними сначала отцом своим, а потом и турецкими пашами55. Я для турок – аджеми оглан, мальчик-воин из покоренной страны, а значит, чужак для своего народа.

– Ну, бояре – еще не народ, князь. Масса не способна создать порядка, потому что из разногласий между собой никак не может понять его хорошей стороны, но, раз испытав хороший порядок на опыте, она не согласится с ним расстаться. Лучший замок – не тот, не стенах которого колья, но тот, что построен на любви народа. Или на его страхе. Как Аламут56.

– Колья на наших стенах – всего лишь способ защититься от внешней угрозы, коих в наших местах очень много.

– И что, помогают?

– Пока нет. Но может, какой-нибудь турок или венгр напорется да останется висеть.

– И пусть остается. Пусть висит, пока не истлеет его плоть да не останутся одни кости. Пусть напоминает каждому, как силен государь Валлахи и как грозен он. Ты еще, государь, поймай пару турок и насади их на колья, так страшнее будет.

– Но это же жестоко!

– Я из страны, государь, в которой и не такие вещи делаются. Как говорил хан Чингиз, коего не зря называют сотрясателем Вселенной, страх – это то, что с человеком, однажды испуганном, остается навсегда, а потому используй его, чтобы… брать города. В твоем случае, государь, города надо не брать, а защищать, но смысл тот же. Страх – лучшее оружие.

– Сильнее даже, чем любовь?

– Любовь, как и всякое добро, приедается. Но ужас – никогда.

– Ты очень мудр, старец, и очень жесток.

– Поверь, государь, это одно и то же.

***

Еще один разговор состоялся в покоях государя, в небольшой комнате, скрытой от больших глаз. Князь почивал за невысоким столом, лежа на подушках в одной рубахе. На его шее висел простой золотой крестик, символ его веры. Когда я явился, он подозвал меня к столу, угостил питьём и, по обыкновению, не вовлекаясь в предварительные любезности, спросил меня:

– А как же мне быть с угрозами снаружи? Грозят турки – они сильны и жестоки. И венгры – те ненамного лучше.

– Для начала не бойся их. Смелость – половина успеха. Вторая половина – знание. Ты был, ты говорил, у турок в плену? Обучался с ними?

– Да, у янычар57. Как дети многих христианских стран, которых они захватывают, лишая матерей и родины.

– Так значит, ты хорошо знаешь турок.

– Пожалуй, да.

– В чем сила их? В чем слабости? Подумай, как можешь ты ослабить одно и воспользоваться другим.

– Их сила в легкой коннице, которую не перебить ни сербам, ни венграм. И уж подавно не моим крестьянам с вилами вместо копий.

– Мой князь, ты плохо знаешь войну. И войн немного, значит. Да, у турок хорошая конница. Но у монголов она лучше. Лучше атакует, лучше обороняется, дальше стреляет из лука и точнее. Лошади монгол выносливее, а всадники – хитрее. Не бойся турок, их разбивали неоднократно. В последний раз— мой друг Тимур.58

– А, Тамерлан? Он грозный воин и, говорят, почти дьявол. И войско его лучшее в мире.

– Войско – да. Но есть сильное и у тебя. Твоя страна, например. Ты знаешь ее лучше, чем турки.

– Леса да болота. Что из них мне поможет против турецкой конницы?

– А разве кони могут воевать в болотах? Да и в лесах…

– Ужель ты хочешь, чтоб не выходил я биться с турками в открытое поле?

– Там нет у тебя шансов против их конницы.

– Но как мне избегать открытых битв? Прятаться, как трус, в лесах?

– А что трусливого? Русы прятались от монгол, и не без успеха. В лесах твоих так много живности, что можешь ты там жить годами. И всегда иметь к обеду мяса оленей или птицу.

– Но как заманить турок в леса?

– Будь как паук: расставляй приманки, перемещайся быстро, атакуй там, где у врага слабее всего и где тебя никто не ждёт.

– Но если они будут ждать? Окружать нас, выкуривать, пройдут месяцы, годы. Когда-нибудь в лесах закончится вся дичь.

– Даже Всевышний создал землю за двенадцать мукамов. То есть, за шесть дней, как говорите вы. Будь терпелив, государь. Это твоя страна, а не их. Тебе в ней легче найти пропитание, чем туркам. Не оставляй ничего им, уноси с собой, уводи людей, сжигай дома, поля, умерщвляй скот, отравляй источники.59

– Ты очень жесток, старик. И очень мудр.

***

Года *** хиджры

Месяца ***

День ***

Сбился со счета дней я. Ибо нет при дворе князя настоятеля Августина, что умеет следить да считать ход небесных светил. Ибо ведут они тут счет дням по солнцу, а не по луне.

Пока князь усмиряет своих бояр, устрашает народ да готовится к войне с турками, я по просьбе его да потому что полюбился он мне сам, пишу письма в Орду. Таковы слова в них:

“Волею Всевышнего, Всесильного, Всемогущего, оказался я, Аляутдин аль-Син, торговец, при дворе князя Валлахи, страны к западу от Карадениза.

Валлахи – страна верующих в пророка Ису, и государь её Влад – умный, сильный и справедливый правитель. Валлахи – страна маленькая, но гордая, и держится она против турок, наступающих с юга, волею сего султана лишь. И хотя турки – мусульмане, призываю я поддержать государя Влада, ибо если захватят турки Валлахи, открыт им будет путь в Европу, и торговля, приносящая Орде богатства и величие, перейдет в руки турок. Кефе уже под их властью, и торговцы из дешта терпят большие убытки…”

Примечания